часть 1 глава 3

В приемном пункте для больных и раненых стояла невыносимая жара. В окнах всего огромного здания практически не было стекол, но и это мало спасало от зноя. Хенрик Вильгельм Мюнх, как другие, доставленные в Ровно из разных концов Украины, был просто вне себя от злости, но, в отличие от своего соседа, предпочитал отмалчиваться.

— На кой черт всех нас было сюда тащить? — Возмущался говорливый вояка, обосновавшийся на кровати справа. — Можно же было меня оставить в перевязочном пункте прямо там, под…, как же называется эта дыра? Нет, вы подумайте! Одного они оставляют там, другого, третьего…, а меня, Юргена и Хаффмана поволокли черте куда! И не жалко им было отряжать под это дело машину, людей, и еще трясти нас полста миль!

— Служивый, если хочешь, давай я замолвлю за тебя словцо? — Не выдержал тот, кто после ампутации правой кисти только пару часов назад пришел в себя. — В подвалах, где хирурги отрезают нам все лишнее, достаточно прохладно, и почти нет мух. Мне там оттяпали руку. У тебя, я гляжу, тоже забинтована конечность. Скажи сестре, что тебе плохо, и тебя отвезут туда. Только прошу, расскажи слово в слово хирургам все то, что ты уже час нам тут излагаешь. Если не руку, то хотя бы язык они тебе отрежут, и нам всем станет легче…

— Черта с два меня туда переведут, — ничуть не обидевшись, не сдавался сосед. — Где тебя ранило в руку, солдат?

— Я оберефрейтор, — вздохнув, уточнил новоявленный калека. — Здесь, под Ровно. Партизаны напали на колонну.

— Счастливчик, — сокрушался «говорун», — слышали? Он герой. Рана на руке зарастет, это не беда, у тебя же осталась другая. Поедешь домой с этой чертовой войны, тебя встретят, как героя! У тебя ведь пулевое?

— Осколочное, — морщась о боли, ответил оберефрейтор, — вырвало три пальца и раздробило кисть…

— Все равно, — продолжал «говорун», — ты герой, все вы герои! Так и знайте. А нас…, — он потряс в воздухе своей забинтованной конечностью, — Юргена укусила змея в болоте возле Винницы, где они что-то грандиозное строят, на Хаффмана напала какая-то дикая собака в селе у колодца, а меня…, меня цапнула русская лошадь, когда я выводил ее из стойла…

По палате пробежал смешок.

— Да, — улыбнулся своим же словам «говорун», — лошадь! Прокусила одежду, до крови и даже вырвала кусок кожи, размером с сапожный каблук. А теперь представьте меня, Юргена и Хаффмана разделяла сотня километров, но нас зачем-то собрали в одно место, промурыжили там сутки и затем притащили сюда. Берут нашу кровь, изучают в ней что-то, будто я какой-то феномен. Сумасшедший дом, а не госпиталь!

Должен сказать, что я охотно поверил бы в то, что в лазарете нашей части собрали одних докторов-идиотов, на самом деле так и есть. Но как тогда быть с медиками из других частей? Выходит, и там все обстоит так же?

— У них приказ, — не удержался Хенрик, — полежишь немного, пойдешь на первую беседу с «Ангелом» и, думаю, сам обо всем догадаешься…

— Лучше бы тебе помолчать Мюнх, — не дал ему закончить унтерштурмфюрер Феллер, — хватит с нас и одного болтуна.

— О, — тут же навострил уши укушенный лошадью, — да вы тут все знакомы? …В бинтах. Откуда вы, ребята?

— Из-под Умани, — неохотно ответил Феллер.

— Ух-ты! — вдруг встрепенулся «говорун». — Я, кажется, слышал о том, что там творилось. Эй, ребята! А что, правда, что там русские воюют собаками-людоедами?

— Что за ерунду ты несешь? — Недовольно вздохнул унтерштурмфюрер и, отвернувшись к стене, прикрылся простыней.

— Нет, на самом деле, — не унимался укушенный русской лошадью.

— Ты уже слышал, — поворачиваясь к болтуну спиной, решил закончить беседу и Хенрик, — хватит тебе и того, что уже знаешь, фантазер. Нас привезли из другого места. Не было там никаких собак…

— Но ведь Умань…?

— Под Уманью столько войск, — всем своим видом показывая, что собирается уснуть, уточнил Мюнх, — что хватило бы на всю операцию во Франции. Все, отдыхай…

Офицера, которого раненные называли «Ангел» вызвали в Ровно из-под Львова. К этому времени в войсках уже прекрасно знали, что эти ребята носят форму, имеют звания и отзываются на имена, которые на самом деле не имеют ничего общего с тем, кем они являются на самом деле. Где бы ни появился такой «Ангел», никто, даже старшие офицеры не смеют обсуждать его действий или не дай бог как-то им перечить. Так же в войсках знали, что наверняка есть какой-то секретный приказ, открывающий перед ними все двери и даже наделяющий их полномочиями решать чьи-то судьбы. Именно потому «Ангелов» боялись, а еще ненавидели...

Фридрих Винклер приехал в Ровно рано утром 5 августа. Сразу же после того, как он предстал с секретным предписанием перед Комендантом города, Фридриху сообщили, что в местном приемном пункте для раненых и больных уже работают двое его коллег, прибывших с такими же бумагами, дающими их обладателю самые широкие полномочия.

При встрече в госпитале, разумеется, никто из них не подал и виду, что они знают друг друга. У всех троих были разные задачи и, по существующим в их кругу правилам, даже между собой они не должны были обсуждать какие именно, если, конечно, интересы «Ангелов» где-то не пересекались. Случаи подобных «стыков» были не редки, но инструкции на сей счет были настолько выверены, что любые проблемы между собой «Ангелы» решали наедине, тихо и, улыбаясь друг другу.

Унтер-арцт Вильгельм Вендт и лейтенант Дитрих Крайс уже два дня «топтали свои дела» в душном госпитале, продуваемом насквозь сухим, горячим ветром. Едва только цепкий взгляд одного из них отметил знакомую фигуру, появившуюся из кабинета руководителя миссии Красного креста, как он тут же отправился навстречу коллеге. Вновь прибывший тоже узнал его. Достав на ходу пачку сигарет, он дал понять: «спускайтесь вниз, надо поговорить».

Фридрих Винклер не курил, но для таких случаев всегда носил с собой «MOKRI SUPERB» Дрезденской табачной фабрики. Спустившись вниз, он осмотрелся. Те из больных, кому это не запрещалось, и кто мог передвигаться, а также персонал, курили сразу в нескольких местах вокруг здания. «Это хорошо, — подумал гауптман, выбирая место для общения, — в таком случае мы можем стать где угодно. А вот и коллеги…»

Лейтенант и унтер-арцт вышли через боковой подъезд, где стояла на разгрузке автомашина с тюками белья. Они обошли нее, и стали чуть поодаль так, чтобы Фридрих их видел. Винклер принял «приглашение». Не торопясь, словно прогуливаясь с сигаретой, он добрел до угла, свернул за него и, наконец, присоединился к ожидающим.

— Добрый день, — поприветствовал он старых знакомых, пожимая протянутые ему руки.

Все три «Ангела» блестяще инсценировали знакомство, после чего Винклер указал рукой на идущую вдали медсестру:

— Господа, — улыбаясь, прокомментировал он, свой жест, — сделайте милость, подыграйте мне, посмейтесь хитро и задорно, чтобы всем стало понятно, что офицеры обсуждают именно эту испанку из «Голубой дивизии[1]» и ничего больше...

— Она австрийка, гауптман, — заметил один из коллег, которого Винклер прежде знал, как Клауса Кепке.

— Пусть даже и так, — согласился Фридрих, — начинайте спектакль.

Офицеры на самом деле громко рассмеялись.

— Ну, а теперь, — улыбаясь, тихо заметил гауптман, — самое время мне представиться, я — Фридрих Винклер.

— Чудесно, — кивнул ему лейтенант, — я вас и знал под таким именем, только тогда вы были в форме танкиста. Меня теперь зовут Дитрих Крайс.

— Оу, — вскинул брови гауптман, и тут же заметил, — вы уже не Кепке?

— Увы, — улыбнулся тот в ответ, — и очень давно.

— А я, — вклинился в разговор младший врач, — Вильгельм Вендт.

— Отлично, — кивнул Винклер, вглядываясь в его слегка забытые черты лица, — вы тоже не меняете «шкурку».

— А незачем, — подмигнул младший врач, — беру пример с таких, как вы. Меньше путаницы с именами. Думаю, здесь самым разумным будет обращаться друг к другу так, как мы все тут представились.

— Ну разумеется, — едва не закашлялся от дыма Винклер.

— Вы же не курили, — не ускользнуло это от внимания лейтенанта.

— Необходимость, чтобы повидаться с вами, — ответил на колкость Фридрих. — Ладно, к делу: кто-нибудь из вас работает по доставленным из «собачьей битвы»?

Коллеги переглянулись.

— Нет, — ответил после паузы Крайс, — но не стану скрывать, что мы много слышали об этом. Скажите, Винклер, этот крайне любопытный материал случайно не пересекается и с нашими направлениями?

— Нет, насколько это мне известно, — морщась то ли от табачного дыма, то ли от затронутой темы, ответил гауптман, и тут же добавил, — ни по вашей специализации медицины, ни по «прививкам» Вильгельма они не проходят никак. Там чисто наши изыскания.

— Но хоть что-то же вы уже знаете? — Хитро щурился Крайс. — Нет, правда, нам это очень любопытно. Вокруг об этом болтают невесть что…

— Здесь, — заговорщицки подхватил тему лейтенанта унтер-арцт, — по моим делам проходит некий Клаус Хегель — жуткий болтун, которого укусила лошадь. Да, господа, не смейтесь, это мой случай, ведь их часть «сидит» на наших прививках. Доктора увидели его странное зеленое нагноение и дали сигнал в службу…

— Так что там говорит, этот Хегель? — Вернул Винклер унтер-арцта в русло разговора.

— Ах, да, — опомнился Вендт, — бедняга Клаус утверждает, что слышал, как русские вблизи какого-то села Лезино, атаковали наши войска собаками-людоедами! Мы с Крайсом просто сгораем от любопытства. Понимаю, это против наших правил, но скажите, есть ли хоть часть правды во всех этих разговорах?

— Не под Лезино, — поправил его Винклер, — а под Ле-ге-дзи-но, — с трудом и по слогам выговорил он чужое название, дабы намекнуть коллегам, что уже начал работу. — Но, …не поймите меня неправильно, — тут же обрисовал гауптман и границы их любопытства, — я всегда за солидарность, но все, что я знаю — только слухи. В моей голове сейчас информации не больше вашего.

— Да ладно, — отмахнулся лейтенант, — кто бы отправил сюда «Ангела», не будь в ведомстве конкретных данных по этому делу? Да и название этой деревни у вас на слуху…

— Я и не скрываю, — не стал упираться Фридрих, — кое-что известно, но для начала все же надо побеседовать с пострадавшими. Слухи слухами, а правдивая информация…, сами понимаете.

— Темнит, гауптман, — кивнул в сторону Винклера медик Крайс, и стало понятно, что у них с Вендтом в этой командировке склеилась компания. — Ну что ж, тут полно и других болтунов! Почему бы нам, от скуки, не разузнать что-то у них по этому делу и, в качестве доброго жеста, не помочь вам?

— А вот этого делать не нужно, господа, — жестко ответил Фридрих, понимающий, что коллеги хоть и таким, скрытым способом, но все же пытаются заполучить возможность держать руку на пульсе этой темы, — вы только все испортите.

— Во-о-от оно даже как, — задумчиво протянул лейтенант, — смотри-ка, Вильгельм. Вот он, настоящий вепрь! Не то что мы с тобой. Когда такой зверь роет свои «желуди», то никого и близко не подпускает к своей делянке, верно? Ну что же, — в любом случае, господин гауптман, мы будем здесь. Знайте, что мы часто выходим курить. Вдруг вы передумаете?

— Благодарю за помощь, господа, — щелкнул каблуками Винклер, бросил сигарету и вошел в подъезд.

На два часа по полудню у него была запланирована первая беседа. На третьем этаже здания, специально для нужд секретных служб было выделено помещение. Наверное, когда-то это была чья-то маленькая квартира. Впрочем, сейчас это уже было не важно, главное, что Фридрих мог спокойно работать, ведь в отличие от других окон в этом здании, здесь все три комнаты были застеклены.

Вход в «квартиру» был лишь один. Если кто-то и пожелает «приклеить ухо» к здешним разговорам, то сможет это сделать только из соседних помещений. Сверху и снизу располагались палаты больных, смежным по этажу был какой-то склад медикаментов, закрытый на рессорную ленту с навесным замком, значит, слушать комнаты опросов могли только оттуда.

Самым удаленным уголком была аппаратная. Что ни говори, а это здорово, что в такой дыре в случае необходимости разговор с допрашиваемым можно было записать на пленку. Имелся даже инженер звукозаписи, которого, в случае чего, не составляло труда вызвать по телефону через пост внизу.

Именно в аппаратной Винклер и решил поговорить с унтерштурмфюрером Карлом Феллером, одним из тех, кого командование отправило в госпиталь Ровно для опроса по внутреннему делу ведомства за номером 229, отмеченном во внутреннем архиве, под названием «Хватка» (1941 год).

В службе Винклера старались не называть подлинные данные по маркировкам секретных папок, а потому, общаясь между собой и даже разговаривая с начальством, ограничивались поверхностной формулировкой, в данном случае «собачья битва».

Раненый унтерштурмфюрер пришел для опроса точно в установленное время. Комната моментально наполнилась запахом лекарств и его пота. Руки офицера и левая часть туловища были плотно забинтованы. Очутившись в комнате возле невиданной им электрической техники, офицер в нерешительности замер на пороге.

— Впечатляет? — Обернулся к нему Винклер, замечая, как унтерштурмфюрер округлил глаза и заметно ссутулился. — Не переживайте на этот счет, — продолжил Фридрих. — К счастью все эти лампочки и пленки на бобинах припасены не для вас. Просто здесь, в этой комнате, можно не переживать за лишние уши. Проходите, Карл, садитесь…

Гауптман поставил в центр аппаратной табурет, и унтерштурмфюрер, потупив взгляд, медленно прошел вперед и сел на отведенное ему место.

Сидеть так ему было неудобно. Как видно он больше привык лежать, но это только добавляло веса на чашу скрытого давления со стороны Винклера. Что ж, для начала беседы этого было вполне достаточно, теперь следовало слегка ослабить хватку.

Фридрих взял со стола картонную папку и, открыв ее, произнес:

— Прежде, чем мы начнем беседовать, должен вам сказать, что наше ведомство с большим уважением относится к полевым войскам СС. Итак, — побежал глазами по тексту гауптман, произнося вслух прочитанное, — Карл-Хайнц Феллер, унтерштурмфюрер второго полка добровольческой мотопехотной дивизии «Викинг», командир взвода… Слу́жите в пятом истребительно-противотанковом дивизионе СС. Зарекомендовал себя…, ну тут все понятно. Других ребят у вас не держат. …Закурите Карл?

Винклер потянулся к карману с сигаретами, но Феллер отрицательно замотал головой.

— Не хотите? — Застегнул обратно карман Фридрих. — Или из протеста?

— Нет, кг-м, — откашлялся унтерштурмфюрер, — не удобно сейчас возиться с сигаретами, руки очень болят. Да и привык я за последние дни обходиться без курева, итак в палатах дышать нечем.

— Это точно, — согласился Винклер, — но здесь, в аппаратной, неплохо, хотя и застеклено, впрочем, — шагнул он к окну, — я могу открыть.

— Откройте, — согласился Карл, — две недели стоит просто адская жара. Здесь что, совсем не бывает дождей?

— Бывают, — с трудом открывая рассохшееся окно, ответил через плечо Винклер, — я только сегодня приехал …с запада, там два дня бушуют страшные грозы. Глядишь, и сюда докатятся. Ну, что же, — подвинув стул и садясь напротив Феллера начал приступать к сути разговора гауптман, — побеседуем?

— Попробовал бы я отказаться. — Криво улыбнулся унтерштурмфюрер, впиваясь глазами в серебряный, обвитый вокруг пуговицы погона шнур собеседника. Эта деталь говорила о том, что гауптман «полевик», он не был штаб-офицером. — Мне нечего таиться, — задумчиво добавил офицер СС, — но вы, как видно, для того только и приехали, чтобы поговорить. Спрашивайте.

— Карл, — после короткой паузы заметил Винклер, — думаю вам не стоит разъяснять того, что все сказанное здесь должно остаться между нами?

— Не стоит, — согласился унтерштурмфюрер, — но вы уж простите за прямоту, у нас на фронте даже между собой не принято таить шило в кармане. Мы хорошо осведомлены о ваших методах, а еще о том, сколько шпионов среди нас работает на ваши ведомства. Решай я хоть что-то, я сколотил бы из них дивизию, и отправил всех на фронт. Думаю, этих крыс вполне бы на это хватило. Но никто не станет этого делать, и знаете почему?

— Нет.

— А потому что даже вы, те, кто заставил их шпионить за нами, отлично понимаете, что все они лицемеры и трусы.

Опыт великая вещь, господин гауптман. Пользуясь возможностью высказаться я, от лица всех окопных вояк, в адрес вашей конторы говорю: тертому фронтовому офицеру ничего не стоит раскусить любого из засланных к нам провокаторов. Не смотрите на меня так, мне нечего бояться. Дальше передовой все равно не сошлют. Мы нащупали вашего наушника!

— Кого? — Не понял Фридрих. — Где?

— В нашей палате, — уперся в него взглядом Феллер.

— Очень любопытно, — откидываясь на спинку стула, спокойно отреагировал Винклер, — и кто же это?

— А этот, — кивнул в сторону двери унтерштурмфюрер, — якобы простак и болтун Хегель. Тот самый Клаус, которого укусила русская лошадь. …Чему вы улыбаетесь? Думаете, что мы не догадались, что и он, и все, кто прибыл с ним — ваши люди?

— Он не один? — Откровенно удивился Фридрих.

— Бросьте ерничать, гауптман. И тот, кого укусила змея, и тот, которого собака. Это же просто смешно! Думаете, что мы дураки, не понимаем, что из-за такой ерунды, никто не стал бы тратиться и возить по всему фронту этих подонков?

— М-м, — тщательно скрывая улыбку, прогудел в нос Винклер, — что ж, нужно признать — это прекрасная работа, Карл. Вы позволите мне так вас называть?

— Называйте, как хотите, — со скрытым вызовом ответил тот, — но радуйтесь, что нам не нужны …последствия, — добавил он, — а так бы уже давно дорисовали увечий к лошадиному укусу этого провокатора.

— Полностью с вами согласен, — не стал расстраивать Фридрих уверовавшего в свою проницательность унтерштурмфюрера. — Да, он не лучший образчик агента, но ведь я намеренно распорядился подсунуть вам именно такого. Сами понимаете, оставить вас без «внимания» я не мог, такая уж у нас практика, вот и решил отрядить такого, чтобы вы сразу его раскусили и держали ухо востро. Я же говорил о положительном отношении нашего ведомства к войскам СС? Нам очень импонирует поддерживаемый вами между собой «камерадшафт[2]».

Феллер попытался поймать взгляд гауптмана, но тот хоть и сидел к нему во фронт, смотрел куда-то в переносицу офицеру СС, или даже вернее сказать, сквозь его голову.

— Видите? — Продолжил Винклер, прикидывая в уме что-то свое. — Я вполне с вами откровенен. Но уверяю, все это я делаю не для того, чтобы заслужить ваше доверие. Мне просто нужна информация…

— Хотите и меня сделать шпиком? — С трудом сдерживая негодование, набычился унтерштурмфюрер, — не на того напали…

— Успокойтесь, — вздыхая, поднялся гауптман, — никто вас не вербует, Карл. Я внимательно прочитал досье, и даже, если и имел бы такое желание, то не нашел там ничего, что могло бы навести тень на ваше доблестное имя.

— Черт вас возьми, — не удержался Феллер, — теперь вы заходите с другой стороны, используете лесть. Ну уж дудки, можете сколько угодно крутить и вертеть то, что у вас в голове, господин …как вас там? Только избавьте меня от этого. Или говорите прямо, или оградите меня от ваших хитростей и отпустите полежать, я ранен, если вы об этом помните.

— Не пытайтесь мной манипулировать, — спокойно ответил Винклер, — раз вы здесь, наш разговор состоится в любом случае. И в палату, на свою вонючую постель вы попадете только тогда, когда я услышу от вас то, что мне необходимо.

Жесткий тон заставил прикусить язык возомнившего себя на короткое время хозяином положения унтерштурмфюрера СС. Феллер прекрасно знал, что из себя представляют эти угрюмые ребята, шныряющие по всем фронтам в простой войсковой форме. В Беларуси, во время ночлега в руинах какого-то маленького городка, его взводу пришлось соседствовать с бойцами из этих служб. Карлу, тогда только-только назначенному командиром взвода, было приказано накормить троих «Ангелов» и дать им место для сна. Эти молчаливые парни не воротили нос от простой, солдатской пищи, ели со всеми, однако спать пошли в свой наглухо крытый тентом грузовик.

Ночью взвод поднялся по тревоге из-за какой-то толкотни, возникшей прямо у соседнего здания. Оказалось, что русская разведка успела беззвучно снять троих часовых, и уже сделала бы свое черное дело, добравшись до штабного подвала, если бы не те самые парни из грузовика! В кромешной темноте «Ангелы» как-то умудрились услышать врага, беззвучно выбраться из кузова машины и без единого выстрела взять двоих из четверых советских разведчиков живыми!

Солдаты Феллера и до того, бывало, частенько шептались меж собой о «Wunder-Krieger[3]» фюрера, но офицер просто отказывался верить всем этим байкам о том, что де какие-то прививки дают возможность этим солдатам видеть в темноте, или легко бежать по пересеченной местности с ношей на спине в сто килограмм. После того случая ему просто приходилось принять это как факт, ведь в русской разведке тоже служили не желторотые юноши.

— Что вы от меня хотите? — выдохнул потухшим голосом Феллер.

— Ничего особенного, Карл, — снова перешел на доброжелательный тон гауптман. — Мне просто нужны ваши воспоминания.

— Что?

— Я хочу, чтобы вы вспомнили тот самый день, когда случился бой у…, — Фридрих вынужден был достать из кармана клочок оберточной бумаги и прочесть сложное украинское название, которое в этот раз выскользнуло из его памяти, — «Легедзино». Вы ведь там получили свои травмы?

Унтерштурмфюрер согласно кивнул:

— Спрашивайте, я отвечу.

— Нет-нет, — выразил несогласие на такой сценарий беседы Винклер, — как я могу о чем-то спрашивать? Я ведь там не был. Разве только уточнять что-то во время вашего рассказа.

Поймите, Карл, по пути сюда я наслушался об этом бое таких фантастических историй, что мои вопросы покажутся вам просто бредом сумасшедшего. Вы просто расскажите мне все сами, детально, не спеша, что называется «от первого лица». Так, как это виделось лично вам. Нам торопиться некуда.

Феллер снова глубоко вздохнул. Было заметно, что вспоминать указанный день ему было очень нелегко…

— Да и рассказывать там особенно-то нечего, — неохотно начал он. — Как мне к вам обращаться?

— Меня зовут Фридрих Винклер.

Унтерштурмфюрер поднял взгляд от пола и снова мельком осмотрел гауптмана. Наверняка, это не настоящее имя этого «Ангела», но какое Феллеру, черт побери, до этого дело? И с чего Карл вдруг вздумал упираться? Чтобы просто выразить свое отношение ко всем этим липовым воякам, занимающимися неведомо чем во время войны? Глупо! Что это изменит? Надо рассказать все, что ему нужно и идти скорее на кровать…

— Знаете, — все же снова попытался отвильнуть Феллер, — вам, наверное, лучше было бы поговорить с обершутце Хенриком Мюнхом из моей палаты. Их взвод был в самом пекле. Мои ребята в тот день все время оказывались в глубоком резерве.

— Дойдет очередь и до него, — спокойно ответил Винклер, — мне важно выслушать каждого и понять, где в леденящих душу слухах об этом бое правда, а где вымысел. Соберитесь, Карл. Помните, только от вас зависит, когда вы пойдете отдыхать. Меня интересует все, что имеет отношение к схватке с собаками. Ну же…

Феллер потянул в себя воздух, и долго выдыхая его через нос, заключил:

— Nun gut, похоже, от вас так просто не отделаешься.

31 июля, днем, мы получили приказ поддержать танковую дивизию, атакующую отступающие части русских. Простите, не знаю, важно это вам или нет, но вы просили все по порядку...

— Не отвлекайтесь, Карл, продолжайте.

— Так вот, в одной из деревень наша бронетехника, которую мы сопровождали, напоролась на танки советов. Я уже говорил, что мой взвод весь тот день оказывался в резерве, поэтому я не могу детально рассказать, что там вышло, знаю только, что какая-то часть русских танков вступила в бой, а другая ушла через лес.

Когда наши «панцеры» подавили сопротивление и сожгли в той деревне вместе с броней советов почти все, несколько машин отправили по следам противника, а основная часть пошла в обход, чтобы ударить по главным силам коммунистов. Те, в это время, массово отходили к Умани. Кажется, я правильно запомнил название этого место.

За рощей, которую нам нужно было обогнуть, находилось еще одно село, значительно меньшее по размеру, чем то, которое мы вынуждены были сжечь. Никто не придал ему серьезного значения. Знаете, если бы можно было предугадать то, что там произойдет, мы вполне могли бы спокойно обогнуть его и идти дальше, но вдруг мы увидели черный дым, клубящийся над лесом.

Я сидел на броне и слышал то, что говорили танкисты. Все наши машины, что пошли через рощу попали в ловушку и были уничтожены. Командование резонно приняло решение подавить и эту точку сопротивления, в конце концов, чем больше мы перебьем русских, тем меньше их останется.

Танкисты втянулись в бой, а мой резерв отдыхал что-то около десяти часов. Знай наш штаб, что так выйдет, не посылали бы вперед «Panzerbefehlswagen» малыми группами, а ударили сразу всей силой и раздавили этих крыс. Представьте, гауптман, десять часов мы неоправданно берегли резерв и тупо наблюдали за тем, как около двух десятков Pz. III так и остались дымить в этой чертовой дыре! Как потом выяснилось, там окопалось не меньше батальона.

Винклер! — Стал потихоньку раскрываться раненный офицер. — Что это за …существа, русские? Я серьезно сомневаюсь в том, что они имеют хоть какую-то возможность здраво мыслить, потому и назвал их так. Посудите сами: у них уже давно не было чем стрелять, да и в строю, как видно, оставалось только жалкая горстка, но они почему-то не сдавались. Как это можно понять?

Мы уже достаточно повидали в этой стране, гауптман. Они живут в хлевах, в каких-то глиняных домишках! Города, магазины бедные, люди одеты кое-как. Что они видели от коммунистов такое, за что следует так отчаянно драться? Может быть, мы чего-то не знаем? Или это с родни библейским историям о массовом одурачивании целых народов? Но как это возможно? Я не верю в подобное.

В этой деревне, Винклер, когда у русских кончились боеприпасы, те, видимо из крайней степени отчаяния, использовали против нас даже дымовые шашки! Я сам видел, как наши танки в дыму натыкались друг на друга, или кружили на одном месте, но это еще было полбеды! Пользуясь этим, коммунисты умудрились вырезать штыками почти весь взвод, идущий у нас в авангарде. Хенрик Мюнх — один из немногих, кто остался жив. Их командир погиб. Вот тут-то, наконец, бросили в дело и мой резерв.

Мы выстроились цепью. Задача стояла не самая сложная, следовало просто обнаружить и добить тех, кто напал на передовой взвод. Все мои ребята как один были полны решимости отомстить коммунистам, но, когда ветер начал сдувать в сторону дымовую завесу…!

[1]250-я дивизия испанских добровольцев (нем. 250. Einheit spanischer Freiwilliger) — тактическое соединение сухопутных войск вооружённых сил нацистской Германии периода Второй мировой войны.

Традиционно известная в русскоязычных источниках как «Голубая дивизия», но в связи с отсутствием в части европейских языков наименования оттенков синего цвета возможно прочтение и как «Синяя дивизия» (исп. División Azul, нем. Blaue Division) — дивизия из испанских добровольцев, сражавшихся на стороне Германии в ходе Второй мировой войны. Номинально считаясь укомплектованной членами «Испанской фаланги», на самом деле «Голубая дивизия» представляла собой смесь солдат регулярных войск, ветеранов Гражданской войны (как правило, из воевавших на франкистской стороне) и членов фалангистской милиции. Была составлена по испанским канонам: четыре пехотных полка и один артиллерийский.

«Голубая дивизия» была единственным соединением вермахта, награждённым «собственной» медалью (учреждённой в её честь).

[2] Существенным отличием их от простых армейских дивизий был особый боевой дух в войсках СС, чувство общности, товарищества («камерадшафт») и взаимоуважения между личным составом, причем даже между офицерами и подчиненными, чего часто не было в армейских дивизиях, особенно во второй половине войны.

[3] (Нем.) — чудо воин.