часть 1 глава 9

Винклер проснулся от того, что сквозь сон услышал недовольный возглас Конрада:

— Черт подери, ну что за невезение — опять дождь.

Гауптман поднял наполненную звенящей болью голову и осмотрелся. У окна, опираясь руками на скамью, стоял и с кислой миной взирал на серое, дождливое небо Бауэр.

— Слышите, Винклер? — Бросил он в сторону командира. — Снова льет.

Руководитель группы приподнялся:

— Чего вы вскочили, Конрад? — С трудом узнав свой хриплый после сна и обильных ночных возлияний голос, недовольно спросил гауптман. — Раз дождь, ложитесь и спите дальше…

— Ну нет, так не годится, — зачерпывая кружкой из ведра воду, глухо бросил в его сторону «Крестьянин». — Так еще один день вылетит в трубу. Наступит вечер, снова будем пить этот вонючий шнапс. От него утром голова звенит, как это жестяное ведро.

Бауэр приложился к кружке и с жадностью напился.

Слыша их разговор, в углу на кровати зашевелился медик Вендт:

— Ну и черт с ним, — пробубнил он из-под одеяла, — правильно вчера говорил Гафн: по мне тоже лучше уж упиваться и спать, чем где-то резать в госпитале трупы или как они, разведчики, воевать. Поверьте, Конрад, — зевая где-то в глубине складок одеяла, добавил Вилли, — через какой-нибудь месяц, вы будете со сладостью вспоминать этот курорт.

— К черту его, — снова зачерпнул воды и застыл с кружкой в руке «Крестьянин». — Если информация по курганам подтвердится, в ближайшее время нам всем хватит работы, и тогда придется жалеть о каждой потраченной впустую минуте. А ведь все к тому и идет, господа. Так что я заявляю вам со всей ответственностью — хватит! Все эти оттяжки по времени и безделье с пьянством нам не на пользу. А что до лейтенанта Гафна, то как раз его-то я вполне могу понять. После вчерашних рассказов о боях под Уманью, а до того в Белоруссии, для него здесь на самом деле курорт. Мне, как человеку, только-только вернувшемуся из подобной мясорубки, откровенно его жаль. Потерять за два месяца столько людей… Но вы-то, Вилли! Вы же сами выбрали свою службу? Чего теперь пенять на то, что ее приходится выполнять?

Медик, понимая, что «Крестьянин» от него не отстанет, недовольно застонал, отбросил одеяло и, корча болевые гримасы, стал подниматься:

— Я и не отказываюсь, — проскрипел недовольно он, — но посудите сами: по моему направлению работы крайне мало. Из новобранцев Гафна и людей майора Ремера, только четверо привиты нашим новым «Pervitin[1] auf lange», причем это с учетом самого лейтенанта, а он, кстати, каждый вечер находится под моим наблюдением. Собак не найдено, лабораторного забора материала нет, что мне еще делать?

Кстати, Винклер, вас, как представителя определенного направления в нашей службе, не настораживает то, насколько Отто Гафн распускает язык, повествуя о своих похождениях на войне?

— Нет, — коротко ответил командир, у которого от их трескотни раскалывалась голова, — меня это не настораживает.

— Отчего же? — Судя по всему, не ради простого любопытства, спросил медик. — Это же сплошь проявление пессимистических настроений в самой элите войск, в разведке.

— Конрад, — обратился Винклер к задумчиво всматривающемуся в окно и попутно потягивающему воду из металлической кружки «крестьянину», — объясните ему вы. У меня от каждого произнесенного слова в голове стоит колокольный звон…

— А вы попейте, Фридрих, — бросил через плечо Бауэр, — я тоже поднялся с чугунной головой, но сейчас чувствую себя значительно лучше.

Винклер продолжал лежать, а к говорившему подошел медик. Взяв трясущейся рукой вторую кружку, он набрал воды и, следуя примеру товарища, напился:

— Оуф-ф-ф, — отдышавшись, выдохнул он, — вы правы, Бауэр, надо выводить из организма эту гадость.

Конрад, глядя на него, улыбнувшись, заметил:

— Я ведь о том и говорю. Но гораздо разумнее не выводить, нет. Разумнее прекратить ее каждый вечер вводить.

— М, — остановившись на половине второй кружки, вспомнил Вендт, — отчего же вчера он не казался вам таким уж вредным? Кстати, Конрад, вы так и не ответили, почему не стоит обращать внимания на отношение Отто к войне?

— Наш командир, — покосившись в сторону поднимающегося Винклера, заметил «Крестьянин», — имел ввиду только то, что слова лейтенанта Гафна в первую очередь, лишь проявление доверия к нам.

— О! — Удивился медик.

— Именно так, Вилли, — продолжил Бауэр. — Да, Отто не боится доверить нам свои мысли. В его понимании, Вендт, он уже находится в аду, и дальше фронта его не сошлют, а потому не боится говорить правду.

— Правду? — Неподдельно удивился медик. — То есть вы тоже имеете схожие с ним суждения относительно происходящих здесь боевых действий?

— Да, — не стал спорить «Крестьянин», — пусть это вас пугает, но я вполне его понимаю и во многом разделяю его точку зрения. Впрочем, кто знает, — подойдя к скамейке, стал одевать китель Бауэр, — не окажись я непосредственно перед тем, как попасть сюда, в одной из частей той же мясорубки, я точно так же, как и вы сейчас, стал бы упрекать боевого лейтенанта в трусости и подрыве дисциплины. А меж тем, Вилли, во вчерашних словах Отто только жесткие выводы, опирающиеся на немалый боевой опыт. Он умница и очень ответственный человек. И, нужно отдать должное полковнику Эбербаху, лично я рад тому, что нам в распоряжение дали именно Гафна.

Вендт, сменив на «посту» у окна Бауэра, смотрел в окно и с удовольствием потягивал воду. Наконец, он поставил на скамью кружку и, направляясь к своей постели, произнес нечто нейтральное:

— Надеюсь та мясорубка до нас не докатится…

«Крестьянин», услышав это, замер, перестав застегивать пуговицы:

— Вы что, Вилли? — Округлил он глаза. — Скажите еще, что не видели воронок, перепахавших всю эту деревню и других приметных памятников этой чертовой мясорубки? А как же сожженная техника в поле и прочее? Очнитесь! Отто сто раз прав, мы все уже давно внутри этой гигантской, смертоносной машины и, что самое гадкое, к ручке ее попеременно тянутся многие и, заметьте, то и дело яростно проворачивают шнек и с нашей, и с советской стороны.

Отбросьте к черту тупую прямолинейность мышления! Никто и не думает трусить, Вендт, просто всем нам и здесь, и, тем более в Германии, обязательно нужно понимать, никто просто так нам эту землю не отдаст. Вы ведь слышали, что рассказывал Ремер о бое в этой деревне?

— Слышал, — спокойно ответил медик, — но кроме странной, мистической атаки псов, меня в этой истории ничего особенно не впечатлило.

— А напрасно. — Упрекнул его Бауэр. — Пять сотен солдат, пара пушек с десятком снарядов и старые танки, такие смешные, что больше похожи на металлические консервные банки. О! И, конечно, собаки! Да, вот такой цирк, Вендт, по сути, просто ничтожные силы, а задержали наше наступление на этом направлении на целый день.

При случае не поленитесь, спросите у встретившихся вам где-нибудь инженеров о том, что даже пара песчинок, незаметно попав в подшипник прекрасно отрегулированной, высокоскоростной техники, легко способны разрушить целый агрегат и, более того, заставить пойти вразнос всю машину.

Вас особенно впечатлили собаки? Но мистика-то не в них, Вилли. Это я вам говорю, как человек, видевший и знающий многое. Как, в конце концов, сотрудник организации… сами знаете какой. Кстати, именно по причине проявления мистики и неких странных, нереальных сил, я и направлен сюда.

Хотите верьте, хотите нет, но не будь вблизи этого села источников той самой силы, я говорю о древних курганах скифов и других, еще более древних племен, наши войска прошли бы мимо, не замечая особого сопротивления со стороны русских.

Мы по всему миру ищем нечто подобное. Нам, европейцам, достаточно сложно понять причины того, отчего в последние три сотни лет вся власть России самым странным образом старалась стереть с лица земли как можно больше древних замков, храмов, древней литературы и прочего, что было построено или хранилось в таких вот местах природной силы. Ведь здесь, на поистине огромной территории, практически ничего не осталось из их древнего наследия. Чудо, что уцелели эти курганы. Поверьте, в них на самом деле может спать страшная Сила, Вилли, а еще, зачастую сокрыты такие артефакты, что имея их на руках, можно положить к ногам Германии все человечество…

— Не пытайтесь меня обмануть, Конрад, — одеваясь, решительно вклинился в его монолог Вендт, — Вы совсем не похожи на мистика или романтика, и, я подчеркиваю это, выглядите, как человек, думающий и подвергающий все глубокому анализу. Я медик, и у нас здравомыслие особенно ценится, но, раз уж вас так раскачали мои слова, разрешите, пока наш командир отмалчивается, задать вам несколько вопросов? Замечу, все они касаются только того, что я сейчас услышал…

— Спрашивайте, — стал успокаиваться Бауэр.

— Вы говорите, что в русских курганах спит некая большая сила, способная поставить на колени все человечество…

— Нет, — возразил Бауэр, — я говорил о том, что в курганах скифов и других древних племен, я ничего не говорил о русских. Славяне часто используют понятие «русский», но мне кажется, лишь для того, чтобы попытаться отождествить себя с белыми народами арийской расы. Между прочим, это очень глубокий вопрос, но если смотреть на него с современной точки зрения, эти курганы и на самом деле можно считать русскими.

— Бросьте вилять, Конрад, — вознегодовал медик, — и не цепляйтесь к словам. Я ни в коей мере не собираюсь оспаривать глубину ваших знаний или подвергать сомнению квалификацию. Важность деятельности вашей организации сложно переоценить. Многим, несмотря на всю секретность, что царит вокруг нее, все же известно, что сам фюрер живо интересуется изысканиями «Аненербе». Но я сейчас о другом, о здравомыслии. Вот скажите, люди, коих мы все же будем называть русскими, имея с десяток таких важных в оккультном смысле курганов…

— Вилли, — не удержался Бауэр, — этих курганов не меньше тысячи.

— Тем более! — Дабы все же быть услышанным, надавил на связки Вендт. — Так вот, имея тысячу курганов, в которых таится огромная Сила, и лежат, поистине волшебные артефакты, что я, как медик, все же подвергаю сомнению, почему, …по-че-му они нам проигрывают? Ведь пройдет месяц, полтора и мы захватим Москву…

— Вилли, — снова распаляясь и едва сдерживая себя, чтобы сгоряча не наговорить лишнего, ответил «Крестьянин», — что им …эта Москва? Русские без всякого сожаления уже сжигали ее дотла, когда к границам города приблизился Наполеон. И это не единичный случай в их истории! Еще задолго до этого, они по непонятным причинам попросту бросили все как есть, и ушли еще из одного древнего и великого города, который сейчас называют Ленинград.

То, что всему миру известно, как великое строительство их царем Петром города на болотах — чушь! Он никоим образом не мог этого сделать. В таких условиях, а я напомню, что это суровые, северные широты, построить такой великолепный город могла только очень высокоразвитая цивилизация. Россия же на тот момент ходила в лаптях. Так что волшебные черты архитектуры Петербурга, которые мы с вами скоро сможем оценить воочию, это только эхо великой арийской культуры.

Этот город простоял брошенным многие сотни лет до того, как русскому императору доложили об этом[2]. Попав на занесенные илом, грязью веков улицы, он, будучи впечатленным этим слегка потерявшим блеск великолепием, тут же решил обосновать там свою столицу.

Не надо так на меня смотреть, Вендт. В отличие от русских, у нас есть доступ к древним источникам информации, и все они четко говорят об этом…

— Я не этому удивляюсь, Конрад, — примиряюще поднял руки Вильгельм, — кстати, сразу соглашусь с тем, что вы сказали ранее: обсуждать нечто подобное, тем более трезвым, намного интереснее, чем валяться на кровати. Но вернемся к вашему разговору о городах. Простите меня, Бауэр, но я никак не могу поверить в то, что можно поднять на ровном месте, а тем более в северных широтах, город, а потом его просто взять и бросить. Развитая цивилизация и подобное глупое решение просто никак укладываются в рамки логического объяснения.

— Вам придется в это поверить, Вилли.

— Вот как? Почему?

— Дело в том, что в их истории таких случаев предостаточно. Правда. В славянских летописях, хранящихся в одном …укромном месте, но доступных и нашему изучению, говорится о десятках подобных случаев, происходивших сотни, и тысячи лет назад. Например, подобное было в районе уральских гор. После победы я отвезу вас туда, куда уже тысячи лет не ступала нога человека, и где, по сведениям нашей разведки, лежат десятки древних арийских городов, заросших лесом. Это факт — наши предки жили везде, господа.

Но и Урал, это только часть подобных свидетельств. Об одном, таком же случае переселения мне рассказывал наш сотрудник, работавший с материалами по древней Персии. В летописях, которые он в то время изучал, говорилось об арийском народе Ванов, живущих в районе озера Севан в Закавказье. Улавливаете созвучие в названии этого озера? Или города Ереван с самоназванием этого народа — ваны?

Судя по косвенным фактам, указывающим на их быт, у них были великолепные, богатые города, они активно торговали с армянами и персами, живущими по соседству, знали ювелирное дело и умели множество прочих вещей, позволяющих говорить о том, что по сравнению с другими древними государствами, они находились на очень высокой ступени развития. Замечу, ваны были белокожими.

Затем говорилось, что в течение долгого времени, места их проживания попадали в немилость Богов. Проще говоря, на них свалилась страшная засуха, длившаяся более семи лет. Ваны, потерпели немного, а затем, послушав своих волхвов или чародеев, сейчас это не имеет значения, они с легким сердцем оставили свои города и села, что называется — подняли паруса и всей огромной компанией ушли куда-то на северо-запад, куда волхвам указывали путь звезды.

Кстати, этот, весьма неглупый парень считает, что нынешние голландцы, это далекие потомки тех самых ванов. Отсюда у них в фамилиях до сих пор и присутствует «Ван» — Ван-Брёкилен, Ван-Хален и так далее. А что до брошенных городов и сел, то торговцы из Персии, те же армяне и кто там еще тогда жил по соседству, как обычно приехали на их рынки торговать, осмотрелись и не поверили своему счастью. Вокруг пустые города! Для людей недалеких, неспособных создавать что-либо подобное, а умеющих только менять или торговать, а еще грабить — чем не возможность устроить жизнь своего народа? Как известно, природа не терпит пустоты, поэтому все брошенные города и села тут же заселили. Снова замечу, с тех давних пор и до сего момента армяне и близко не построили ровным счетом ничего грандиозного, что могло бы сравниться со зданиями или сооружениями древности, что еще там уцелели. Разве это не доказательство?

— Хм, — твердо решил не сдаваться медик, — и все равно это более чем странно. Те же ваны, как сыны высокоразвитой цивилизации просто не могли не знать того, что их города займут. Тогда зачем все оставлять? Могли же сжечь?

— Ну, — не стал в этот раз оспаривать мнение товарища Бауэр, — кто их знает? Возможно, они думали когда-либо вернуться. Или, скажем, находились на таком высоком уровне духовного развития, что подобная щедрость или великодушие было для них нормой.

Если опустить некий налет юмора, лично я думаю, что им просто было жалко рушить и сжигать то, что создавалось ими самими и их предками. Но, так или иначе, а фактов, говорящих о привычке славян легко оставлять свои города, много.

— Хорошо, пусть будет так, — заметил Вендт, — но отчего же они сейчас упираются? Куда девалось их великодушие, а Бауэр? Кому, как не вам или тому же Отто, кстати, что-то его долго нет, знать о том, сколько сейчас пролито чистейшей немецкой крови в битвах за их города, под тем же Киевом.

Здорово распалившийся в своих исторических зарисовках Бауэр вздохнул:

— Все из-за странности их миропонимания, — ответил он и, улыбнувшись, добавил, — сейчас они решили повоевать.

А если серьезно, то я думаю, что раньше они делали это еще и потому, что были в крайней степени доверчивы. Кстати, об этой черте ванов писали древние армяне. Те честно признавались в своих летописях, что славян всегда легко было обмануть, обхитрить и даже угнетать, но, повторюсь, это происходило только до того момента, пока они не начинали осознавать ту несправедливость, которая творится вокруг. Стоит им очнуться — открыть глаза и почувствовать гнет, славяне тут же снимают свои лапти земледельцев, вы видели такие, помните, Отто еще смеялся — плетеные из древесной коры. Так вот, когда славяне их снимают и начинают воевать, с ними становится трудно совладать.

Кстати, даже если уйти от темы летописных сведений, есть легенда, что в XIX веке что-то около пяти сотен славян противостояло сорока тысячам персидского Баба-хана, так вот...

— И что? — С нескрываемым скепсисом не дал ему договорить Вендт. — Славяне победили? Ну уж это-то точно сказки, Конрад…

— Я же и говорю, — не сдавался тот, — это просто легенда[3]. Конечно, может быть до нашего времени эта история дошла слегка приукрашенной, но говорят, где-то в 1800-1810 году это происходило на самом деле. Славяне несколько раз отбивали у персов крепости и рвали в рукопашных схватках войска хана штыками и саблями. Тот, бедняга, едва не лишился ума, когда ему сообщили, что треть его войска погибла…

— Вранье! — Не выдержал Вильгельм. — Уж в это я поверить отказываюсь решительно и бесповоротно! Вы, Бауэр, впрочем, как и Отто смешны в своих попытках заставить меня уважать нашего врага. Я отказываюсь это делать! В этой огромной стране у руля стоит всего сотня-другая евреев! Это, по сути, курорт для всего этого нечистого народа! И, если непобедимые с ваших слов миллионы славян легко дали им себя поработить, то они глупцы, а не высокоразвитый народ!

Вспомните, в Польше! Нам приходилось буквально носом тыкать поляков в нечистоплотность управленческих дел их руководителей и! Что ни чиновник, даже самый захудалый — еврей!

Народ, докатившийся до подобного, просто не имеет права на жизнь, и никакие легенды не заставят меня думать иначе! И не бросайте тень на ариев. Если Ленинград — город, созданный ими, почему арии его бросили в древности? Или это были славяне, для которых это норма? А может, не дай бог, арийцы и славяне братья? …Это просто немыслимо! Мы что, сейчас воюем с братьями?

— Нет, ну что вы, — спокойно заметил «Крестьянин». — Я же четко указал на то, по какой причине славяне заслуживают к себе самого скотского отношения. Но и отрицать того, что они умеют воевать тоже никак нельзя. Такая агитация будет для нас только вредна. Взять хотя бы июнь. Знаете, сколько держалась пограничная крепость в городе Брест?

— Нет, — начинал закипать Вендт, — и знать не хочу! Это вполне может быть простой большевицкой пропагандой...!

— Хватит! — Не выдержал гауптман. — Заткнитесь оба! Вендт, если у вас нет работы, то хотя бы не взводите нервы коллегам. Вы сами-то слышите, до чего вы тут вдвоем можете, в конце концов, договориться?

Да, ситуация непростая и складывается она таким образом, что в данном месте работает только направление Бауэра. Но что тут поделаешь? Будем всячески ему помогать, не валяться же днями на кровати? Только вот вопросы, Конрад, они к вам есть и у меня.

— Спрашивайте, командир, — на удивление спокойно приготовился отразить еще одну атаку «Крестьянин», — только прошу заметить, я не виноват в том, что Вендт такой нервный. Итак, что вас интересует?

— Цель, Бауэр.

— Цель? — Не понял тот.

— Да, — морщась, стал подниматься гауптман, — я не совсем ее понимаю.

— Если при раскопках мы находим артефакты…, — с готовностью собрался изложить план своих действий «Крестьянин», но командир перебил его.

— Нет, с ними, с артефактами, как раз все понятно. Нашли, упаковали, организовали охрану, сопровождение и увезли. Но что, если там нет ничего из того, что ищет по всей земле Аненербе? Вскроем, а там просто кости, или гнилые доски…

— Боюсь, Винклер, — «Крестьянин» заметно понизил голос, — что эти кости, или доски, особенно с письменами, могут интересовать нас даже больше, чем многие ценные артефакты.

На первом этапе для меня самое главное понять, кто лежит в этих курганах? Для начала только в том, о котором ходят легенды. Кстати, должен вас предупредить, не пугайтесь ничего, что мы можем там обнаружить, даже если вы увидите человеческий череп, размером с половину нашего армейского тягача.

Винклер, в этот момент натягивающий на себя брюки, замер на месте и вопросительно посмотрел в лицо обер-лейтенанта. Так и не поняв говорит тот правду или шутит, он перевел взгляд на Вендта. Тот выглядел растерянным.

— Вы в своем уме? — Сдержанно произнес командир группы, продолжив одеваться.

— Зачем вы так? — Без какой-либо эмоциональной окраски ответил Бауэр. — Я всего лишь предостерег вас. Если вдруг подобное случится, вы просто не удивляйтесь.

Винклер повторно смерил обер-лейтенанта взглядом:

— Конрад, — потихоньку начиная давить на связки и теряя самообладание, подобно тому, как это недавно делал Вилли, заметил он, — для того, чтобы предполагать наличие в курганах того, о чем вы сейчас говорите, надо как минимум видеть хотя бы раз в своей жизни нечто подобное!

Бауэр несколько секунд молчал, испытующе сверля глазами коллег. Наконец, он собрался, глубоко вздохнул, и произнес тоном человека, собирающегося свидетельствовать в суде:

— Командир. Я бы не говорил об этом, если бы не видел подобного уже дважды в своей жизни…

В крохотной комнате колхозного Правления, выделенного им майором Ремером для проживания, повисла мертвая тишина. Сек по окнам колючий дождь, лениво капало откуда-то из-под оконной рамы на подоконник, а Винклер и Вендт чувствовали себя так, словно вдруг оказались на краю бездонного обрыва.

Самым простым в этой ситуации было бы посчитать «крестьянина» сумасшедшим. Мало ли, идет война, а он сам говорил, что только-только явился из какой-то мясорубки, о которой они с лейтенантом Гафном отзывались одинаково — ад! Однако Фридрих слишком хорошо знал Конрада. В чем-чем, а в слабоумии его никак нельзя было заподозрить. Этот быстрый мозг и гибкую, словно лозовый прут психику сложно было бы пробить давлением любого «ада». Все эти его воспоминания о страшных боях, не больше, чем царапины на идеальной, толстой бетонной стенке, коей Винклеру рисовалась жесткая воля «Крестьянина».

Что ж, все эти рассуждения так и останутся рассуждениями, а что касается слов Бауэра про огромный человеческий череп, то что тут греха таить, у впечатленного услышанным Фридриха где-то в районе груди до сих пор ощутимо холодило от необъяснимого страха.

Чувствуя это, гауптман зашел на новый круг рассуждений. Сделав мысленно быстрый и поверхностный анализ тех, кого Винклер знал из службы Бауэра, Фридрих сделал вывод, что все они, как один, были с какой-то чудинкой. В равной степени можно быть уверенным и в том, что на полевые поиски, в которых, к слову сказать, Винклер уже не раз встречал «крестьянина», их отбирали через такое мелкое сито проверок, что сомневаться в здравом уме Конрада просто не имело смысла. Отсюда вывод — обер-лейтенант говорит правду, какой бы дикой и нереальной она не казалась и от осознания этого, у Винклера начинали холодеть пальцы.

— Хорошо, — с тяжестью в голосе и после ощутимой паузы произнес он, — в случае чего, мы будем к этому готовы. Но скажите, Бауэр, что, если там не окажется ничего подобного? Что, если там будет что-то другое, совершенно не интересное вашей линии поиска?

Конрад вздохнул:

— То, что я скажу сейчас, — полушепотом сказал он, — является частью моих личных, секретных инструкций, поэтому прошу, отнеситесь к полученной информации в крайней степени ответственно. То, с чем мы можем здесь столкнуться, может быть крайне опасно, поэтому, в случае если я, в связи с какими-то быстрыми и неуправляемыми событиями, не смогу что-то успеть закончить, пусть за меня это сделает кто-то из вас. Это не шутка, господа.

Бауэр окинул задумчивым взглядом присутствующих:

— Действительно хорошо, что у нас есть свободное время, — продолжил он, — я вот сейчас подумал, …а ведь на самом деле, не сама ли судьба намекает мне, чтобы я подстраховался посредством вас? Только не нужно на меня так смотреть, всех секретов я вам все равно не открою.

Ну что ж, дабы не опускаться к скучному и длинному описанию деталей, я изложу вам только основное: запомните, господа, в том случае, если нам ничего не удастся добыть из курганов, а такое вполне может быть, как вы, Винклер справедливо заметили, нужно сделать все, чтобы после нас больше уже никто не смог даже найти эти курганы. Понимаете, о чем я говорю? Кто станет искать что-то в курганах, если их и в помине нет? Закончится работа, со мной или без меня — нужно все сровнять с землей!

Фридрих, мы знаем друг друга уже достаточно давно, и в прошлый раз я был гауптманом, а вы, по сути, моим подчиненным, посмотрите на меня, вы точно понимаете то, о чем я говорю?

— Думаю, что понимаю, — задумчиво ответил командир группы, — проще говоря, если мы не сможем каким-то образом достать спящую там Силу, то нам нужно чтобы после нас русские или кто-то другой никогда не смогли этого сделать?

— Все верно, — заключил «Крестьянин», — останутся только отметины на наших секретных картах, а курганов после исследований быть не должно. Момент! Тише, похоже кто-то идет к дому...

[1] Метамфетами́н (сокр. от N-метил-альфаметилфенилэтиламин) — производное амфетамина, белое кристаллическое вещество, используемое в войсках Вермахта в виде «танковых таблеток» и пр. Метамфетамин является психостимулятором с высоким потенциалом к формированию зависимости, в связи с чем отнесен к наркотическим веществам. На западе до этих пор ограниченно применяется в медицине.

Появился в 1930-е годы. Фармацевты фирмы Temmler Werke (нем.) в Берлине использовали его как стимулирующее средство, получившее коммерческое название «первитин» (нем. Pervitin). Начиная с 1938 года его применяли систематически и в больших дозах, как в армии, так и в оборонной промышленности (таблетки первитина официально входили в «боевой рацион» летчиков и танкистов под названием нем. «Panzerschokolade»— танковый шоколад). Накануне вторжения во Францию военнослужащим Вермахта было выдано 35 миллионов доз первитина.

[2] Разговоры о правдивости этой версии ведутся уже давно, слишком уж много фактов говорит о том, что город там стоял и раньше. Что-то из материалов по этой теме можно прочесть в интернете. Вариант поиска: «Откуда город», «история кто ты дама, или продажная девка?»

[3] События этой легенды вдохновили Франца Рубо написать картину «Живой мост»