Глава 30

А утро было холодное. Можно даже сказать, космическое.

Мы проснулись с рассветом. А возле нас лежала наша полуночная нажива — сон не шёл, а проводить время впустую совсем не хотелось. Нам удалось раздобыть большой мешок, куда можно было сложить бутылки. Но пункты приёма стеклотары ещё были закрыты.

Мы заснули в каком-то парке и проснулись радостными оттого, что никто не потревожил наш чуткий и беспокойный сон, расшатанный днями и неделями поездок из одного города в другой.

Парадоксально: Москва — огромный город. Пять миллионов человека, как-никак. Но здесь так сложно спрятаться. В Ленинграде тоже. Но там попадались какие-то безлюдные дворики, которые со своими деревянными бараками казались навсегда покинутыми. Никогда в них не заходил. Жутковато. Чем больше город, тем труднее найти уединение. И я испытывал некоторое беспокойство от того, что нас мог разбудить какой-нибудь дружинник или не спящий милиционер, вышедший на очередной дежурный променад.

Я в последнее время стал жутким параноиком.

Я не прав: я боюсь потерять то, что имею. Или имею, но не знаю. Или имел, но не помню. Или буду иметь, но мне об этом никто не сказал.

Зябкий май.

Настоящий космический май.

А там, на противоположной стороне парка, висел унылый таксофон.

— Господь, это Ты?

Тишина в трубке.

— Почему Ты мне не отвечаешь?

Мой собеседник внимательно меня слушал.

— Неужели Тебе нечего мне сказать?

Он просил не писать принадлежащие Ему местоимения с большой буквы.

— Ты отключил звук?

Он говорил, просто я его не слышал.

— Это молчание — занавеска?

Он молчал особо выразительно. Так молчат настоящие чекисты и обаятельные мизантропы.

Серёга постучал в моё ухо через динамик телефона. Ухо открылось.

— Пока дойдём, нам уже откроют.

И мы дошли. И нам открыли.

И мы получили свои тридцать семь рублей.

Какое-то изнеможение, которое, как я думал, было нанизано на нитку и пропущено через меня. Я — ось.

Но мы, пропотев единственные рубашки, рылись и рылись в этих ничего не подозревающих урнах.

Получили остаток денег.

Есть лишние.

Лишние деньги — это приятно. Но очень уж велик соблазн потратить.

— Давай спустим пару рублей?

— Имеем право.

Впервые за долгое время мы нормально поели. Ели немного — по горячим щам. Но попросили дополнительный кусок хлеба. Я ел его медленно, делая небольшие надкусы и рассматривая мякиш.

Потом я уговорил Серёгу зайти в книжную лавку. Там за рубль продавался сочный том Чехова. Сочный, потому что хотелось съедать слово за словом, страницу за страницей. Он был небольшим и помещался в карман моего видавшего виды пальто. Хотя продавщица, молоденькая девчушка лет двадцати — я почему-то чувствовал себя старше её, — явно не хотела отдавать симпатичного Чехова несимпатичному господину неаккуратного вида. Прощалась с книгой нехотя. Не то чтобы не желала отдавать, просто смотрела глазами грустными-грустными, и опущенные ресницы её были забором между запомнившими книгу глазами и книгой, которую запомнили её глаза.

Мы даже успели зайти в железнодорожную кассу.

Смогли отхватить билеты на завтрашний поезд.

Наш поезд отбывает в полдень.

Мы и уходить далеко не стали.

Зевота.

Рот открывается.

В тоннель заходит сон.

Чучух-чучух, чучух-чучух, чучух-чучух.