Глава 23

Май плясал в окнах булочных и гастрономах.

Слегка потягивало свежим хлебом.

Но прохладно.

Будто дом на Котельнической набережной отбрасывает тень.

Тень не чёрную — серую. И оттого ещё более зябко.

Гордо тянулись к небу девятиэтажные дома.

Я помню, совсем недавно в Ленинграде таких не было.

Жизнь моя (а со словом «жизнь» я отождествляю главным образом с детством) проходила под прицелом зажженных ламп в кухнях практически прижатых к земле зданий.

Окна трёхэтажек были гораздо прозрачнее девятиэтажных стёкол.

А может, это просто брюзжание взрослого человека, выжившего из самого прекрасного.

У меня нет чёткой грани, которая отделяла бы взрослую жизнь от детства, но…

Эти девятиэтажки…

«Эти»… Говорю, как старушка, пришедшая в моё поле зрения уже восьмидесятилетней жёлтой ивой.

Эти девятиэтажки кажутся мне признаком страны, в которую должно помещаться много людей. Как всегда, важную роль играет количество, а не качество. Чем ниже крыша, тем охотнее хочется с неё взлетать. Чем выше крыша, тем больше соблазн спрыгнуть.

И Москва тянулась к небу, будто пытаясь там обосноваться, но…

Не дотянется.

Слишком холодно наверху. И чтобы там оказаться, нужно иметь горячее сердце.

А пока…

Юркие автомобильчики устремляются по незнакомым мне улицам на другие, такие же незнакомые мне улицы. Автомобиль — маленькая шкатулка: дверца открывается, и не угадаешь — товарищ или всё-таки господин.

А вне автомобилей — люди. Большие и маленькие, великие и сами себе великие, вписанные и описанные. Они красные, зелёные и даже жёлтые, но все какие-то блёклые. Цвета не дошли до пика. Недорисованы. Недовышиты. Недо… Недо… Надо…

Да, надо.

Поэтому недокрасные, недозелёные, недожёлтые, недоавтомобили, недолюди…

Надонедоело.