Глава 5. Прощай, безумная столица и да здравствуйте, родные пенаты

Не подкармливать, не дразнить, соблюдать вежливый нейтралитет.

От летящих предметов уворачиваться,

Всем недовольным ставить витаминные уколы.

Памятка милсестрам, любезно составленная главой госпиталя Парнаско.

Лиры не было в городе, и я ночевал у Фила, попутно парой стопочек отметив с ним, Даром и Ярославом успешное завершение суда. Оборотень жаждал отметить это дело как следует, по традициям его княжества — трехдневным запоем, а лучше недельной пьянкой, но я сразу отказался. У меня организм, в отличие от его собратьев не железный, да и честно сказать, я сильно беспокоился о Филе. Как мне по-секрету поведала Петра, (банально оттащила «любого дядюшку» в сторонку и прошипела, чтобы отцу даже не предлагали спиртное), названный брат последнюю неделю держался только на настойках и силе воли, днями пропадая во дворце совета. Лиры не было, так что следить за Филгусом и почти силком запихивать в него еду и укладывать спать приходилось Петре.

А также воспитывать все семейство: отца — за то, что уж слишком сильно переживает, Риела — что учит плохому брата, Ила — за то, что слушает «этого негодяя Риела», а сестру приходилось вытаскивать за шкирку из драк, и ругаться с матерями побитых мальчишек. Дел у Петры было не впроворот, за неделю она стала раздражительная, злая, и теперь от племянницы прятались все домочатцы, боясь попасть под ее гнев. Но так как «дядюшка Ники» для нее всегда был «лучшей подружкой», то выслушивать ее исповедь о «неделе геены огненной в этом доме умалишенных» пришлось мне. Вроде на середине пламенной речи я заснул в кресле, а проснулся уже за столом в кабинете Филгуса с граненым стаканом в руке, в котором плескалась янтарная жидкость. А рядом со мной громко говоря и эффектно размахивая руками, сидел Ярик, что-то втолковывая Дариану… Быстро оценив обстановку, я опрокинул в себя пару стопок и волоча за собой возмущенного Филгуса, отправился спать в комнату к брату, пинком отправив оного на его кровать. Спать. Зря что ли мне Петра больше часа втолковывала о здоровом образе жизни?

А так как я подозревал о «скрытых спиртосодержащих тайниках» магистра Гоннери, то лег с братом рядом, и зашторил балдахин, навешав на него кучу безобидных, но довольно неприятных чар. Еще, помню, что прежде чем заснуть, я пробормотал в подушку о том, что попытки выйти за пределы балдахина будут считаться побегом, мгновенно карающимся банальными чарами сна с последующим ударом пяткой.

Проснулся я ближе к вечеру следующего дня, отдохнувшим, довольным и жутко голодным. Что интересно, рядом со мной, обнимая подушку, похрапывал Филгус, на скуле у которого красовался здоровенный синяк.

Решив, что такие украшения почетному магистру ни к чему, я синяк исцелил, попутно обследовав и слегка подлечив организм брата. Фил, к сожалению, целителей недолюбливает, и госпиталь обходит стороной, наотрез отказываясь доверять свое здоровье профессионалам. Инстинкт самосохранения. С детства. Все же он был одним из моих первых пациентов.

Но долго довольствоваться спящим пациентом мне не удалось — словно почувствовав лечение, Филгус подскочил на кровати, ошалело завертев головой по сторонам. Я засмеялся… все же некоторые вещи остаются неизменными. Например, эта забавная реакция Фила на мою целительскую энергию.

— Садист! — возмутился он, поняв кто во всем виноват, и столкнул меня с кровати подушкой. — Теперь я не усну!

Я упал, больно ударившись копчиком и умудрившись запутаться в балтахине, на который были наложенные безобитные чары щекотки. Не выдержав воздействия заклинания, я расхохотался, но рассерженный магистр, к сожалению, не так меня понял, и мой приступ смеха нагло прервал ледяной поток воды.

— Заряд бодрости с утра… нет, с вечера пораньше, — отплевавшись от воды, буркнул я и попытался выпутаться из потяжелевшей мокрой шторы. Друг на кровати оплакивал ушедший сон и грозился меня убить… Вообщем, пробуждение вышло наславу.

Филгус за столом бросал мрачные взгляды, смотря, как я с аппетитом уплетаю весьма вкусную стрепню Петры, сам же он цедил маленькую кружечку кофе. Дариан, держась одной рукой за голову, а другой за трехлитровую банку с рассолом, изображал умирающего лебедя на диване, Ярослава же утащили с собой дети, заявив, что он с ними будет играть в снежки против «соседских задавак». Риел мне на глаза не попадался, лишь племянница проворчала о том, что он еще рано утром умчался в город.

Видя страдания Дара из-за невозможности выпить лирино антипохмельное зелье и постную мину Филгуса, что до сих пор оплакивал то, что не смог выспаться в свой законный выходной, я решил прогуляться и наконец-то заглянуть в госпиталь, узнать про здоровье Эдварда. В Азеле и целителях я не сомневался, но все же надо самому проверить и удостоверится, что все впорядке.

Друзья идти в Парнаско отказались. У Фила «аллергия» на моих коллег, Дар сам больной и жертва произвола оборотня, что не хотел пить один, Ярослава утащили дети и сказали, что не вернут. Я пошел один.

Торговый день почти закончился, на рынке было мало народа и товаров, но вот свежие румяные яблоки, в одной из лавок я нашел. Их на корабле под чарами стазиса доставляли из южных стран, снабжая населенье королевства зимой свежими фруктами. К сожалению не всем были доступно такое удовольствие — магические артефакты с чарами стазиса, хранение, да и перевозка обходилась купцам довольно дорого, что, естественно, отражалось на их стоимости. Но ради удовольствия отведать зимой сочные плоды, люди покупали фрукты по двойной, даже тройной цене.

Купив несколько яблок и какой-то дорогой душистый чай в деревянной банке у усталого торговца, я отправился на почту. Там, оформив в курьерской конторе доставку на только что купленный чай (все же Алию нужно поблагодарить за помощь, но лучше это делать с расстояния, во избежание) и накарябав на простенькой открытке опус, что должен был изображать степень моей признательности за помощь на суде и пожелание ей не выпивать чай за раз, я отправился в Парнаско.

Настроение было хорошее, умиротворенное, да и погода была подстать — сумерки, солнце только начало клониться к горизонту, зимний воздух освежал и лишь слегка морозил щеки и нос. К госпиталю я добрался быстро, хоть и пошел пешком, даже не стал тратиться на извозчика и тем более телепортироваться. Ведь порой так приятно просто прогуляться по городу, понаблюдать за его жизнью, тем более что в последний раз я гулял по столице еще до эпидемии, со своими коллегами из Парнаско.

В госпитале было также спокойно, как и на улице, часы посещения пациентов вот-вот должны были закончиться, да и в приемной было на удивление мало народа, а те, кто сидели и ожидали своей очереди, не слишком шумели. Странно… слишком уж тихо сегодня.

Не став обращать внимание на это затишье, я подошел прямо к хорошенькой милсестре, что сидела за столиком в приемной и быстро записывала в толстую книгу какие-то сведенья.

— Девушка, — обратился я к ней, улыбаясь профессиональной, сочувствующе милой улыбкой целителя. На меня даже не обратили внимания, милсестра лишь макнула перо в чернильницу и дальше стала что-то писать. — Не подскажите ли в какую палату отправили Эдварда анерэ Нес`ара.

По мне скользнул подозрительный взгляд работницы госпиталя, задержавшись на сетке с яблоками.

— А вы кто, — спросила она, недовольно сощурив обведенные угольным карандашом глазки. — Родственник или же… — девушка ехидно улыбнулась, недоговорив фразу.

— Друг, — моя улыбка померкла, хорошее настроение стало медленно улетучиваться.

— Часы посещения… — монотонным голосом сразу же начала милсестра.

— … еще не прошли, — закончил за нее я. — Спасибо, но я это знаю.

Она мигом оглянулась, посмотрев на настенные часы и повернувшись, раздраженно спросила:

— Когда прибыл пациент?

— Вчера, — вежливо улыбнулся я.

Зашелестели страницы, девушка стала водить пальцем по стокам исписанной мелким подчерком книги регистрации. Пришлось ждать.

По привычке я потянул руку к голове, решив растрепать короткую прическу, но наткнулся на небольшую проблему. Я и забыл, что у меня теперь длинные волосы, которые сейчас были собранны в конский хвост. Ведь после похода на кладбище я так и не успел взяться за ножницы. Не было времени, да и банально — лень. А как Петра обрадовалась шикарной шевелюре дядюшки и не передать словами. Смотрела на меня словно маньяк на жертву, особенно, когда я сегодня расчесывался, пытаясь собрать это безобразие в хвост, да и в приличный, без петухов. Уже хотел их спалить к демонам и спалил, если бы не она.

И чего все пристали к моей прическе?

Завтра же отстригу это безобразие. Как найду зеркало и ножницы. А то инициативная Петра, я подозреваю, все ножницы в доме спрятала. Думает, что это меня остановит. Наивная.

— Палата триста седьмая, — недовольно проворчала работница госпиталя и с громким хлопком закрыла книгу. Люди в приемной вздрогнули, теперь все, даже те, кто раньше не обращал на нас внимания, с интересом наблюдали за диалогом. Милсестра же уставилась на меня так, словно я только что стащил у нее чернильницу, причем любимую и из дарскийского стекла. — Имя!

— Что? — удивился я, ровно через миг поняв, что требует от меня эта раздраженная девушка. Она жаждет узнать мое имя таким оригинальным способом, чтобы записать его в журнал посещений. Как грубо. Ведь не сдержусь и отчитаю девицу за хамское поведение.

— Запишите свое имя, — она сунула мне под руки исчерканную бумажку и перо. Я хмыкнул такой учтивости, но написал то, что от меня требовали. Со всеми званиями и «титулами».

Милсестра изумленно захлопала ресницами, прочитав мое имя. Для полной картины только не хватало, чтобы она открыла свой ярко накрашенный алой помадой ротик.

И куда Азель смотрит, подбирая такой персонал и тем более усаживая его в приемную? Что-то милсестры ныне стали, как наглые базарные девки. Эх…

— Ох, милая леди, — облокотившись на ее стол я четко, но тихо произнес то, что надавало мне покоя эти несколько минут. Поучу-ка уму-разуму новое поколение милсестер, — если вы так устали, зачем же выливать свое раздражение на ни в чем не повинных людей? Добрее надо быть… Вот в наше время, даже милсестры, у которых умерли от черной болезни все родные, никогда не повышали голос на людей и всегда улыбались. Где ваша улыбка? Наверняка она очень милая и красивая. Так покажите ее, порадуйте хоть этим тех, кто сейчас переживает не лучшие моменты в своей жизни.

Милсестра вспыхнула как маков цвет и сжалась в кресле, не зная, куда себя деть от стыда. Говорил я тихо, и присутствующие в приемной вряд ли меня расслышали. Мне просто не хотелось так сильно подставлять эту непутевую девицу. Для публичного порицания она натворила слишком мало или же я сегодня такой добрый? Наверное второе.

— Не надо слов, — подмигнул я пристыженной девушке и отправился по коридору к лестнице.

— У вас осталось полчаса, — вдогонку успела прокричать она, — м-магистр…

Хм… такое чувство, будто я вновь работаю в Парнаско. Ностальгия…

***

Поднявшись на третий этаж, я заметил интересную картину. Две милсестры стояли в коридоре и шепотом переругивались, все время показывая руками на какую-то палату. Я подошел ближе и увидел номер, из-за которого разгорелся такой жаркий спор. Это была палата Эдварда.

— А я тебе говорю, иди! — прошипела ближайшая от меня работница госпиталя, суя своей коллеге поднос со шприцами и стеклянными сосудами, в которых плескались лечебные зелья.

— Не пойду! — пролепетала вторая милсестра, отодвигая от себя поднос. — Он с-страшный!

— Иди, я сказала! — с угрозой прошептала первая милсестра, впихивая в руки второй многострадальный поднос. Сосуды жалобно звякнули, и чуть было не упали. — Я в прошлый раз ходила, сейчас твоя очередь!

— Но… он Стефанию до слез довел, я…

Она состроила такую несчастную мордашку, что я не сдержался и, наплевав на правила приличия, подойдя, нескромно поинтересовался:

— Милые дамы, а что у вас произошло?

Они вздрогнули, и резко обернувшись, с удивлением посмотрели на меня. Видимо милсестры так увлеклись, что и не заметили, как я к ним подошел.

— Магистр Ленге? — неуверенно спросила первая девушка, вглядываясь в мое лицо. Вторая же чуть не уронила от удивления поднос, и тоже с неподдельным интересом на меня уставилась, аки на витрину лавки с дорогими безделушками.

— Да… — О как, меня узнают уже в лицо? Даже не знаешь — радоваться ли, или же прятаться в замке. Да и не слишком приятно, когда на тебя так посматривают… Может я с ними раньше встречался? — А, простите, мы знакомы?

— Нет, — первая милсестра мило улыбнулась и неожиданно цепко схватила меня за руку. — Гала, дуй к Азелю, скажи, что я его поймала!

Что? Теперь пришло время удивляться мне, но я пойти сразу обо всем догадался. Учитель!!! Коварная же ты личность! Устроил на меня ловушку, зная, что твой неуловимый ученик обязательно придет проведать друга. Наверняка даже провел инструктаж с милсестрами и пообещал премию тем, кто меня поймает. Вот только почему девчонка в приемной меня не узнала? А, неважно…

— Но, Маргарет, магистр Гариус… — засомневалась Гала, робко поглядывая на меня.

— Живо, я сказала! — рявкнула на нее ее подруга.

Вторая милсестра встрепенулась, и неожиданно резво побежала с подносом в руках по коридору, зачем-то закричав на весь госпиталь: «Магистр Гариус!!! Он пришел! Он здесь!»

— Поднос поставь, дура! — прошипела моя пленительница. — И не ори, как резанная!

Гала резко остановилась, положила поднос прямо посередине коридора и побежала дальше, тихонечко, будто на распев, продолжив звать Азеля: «Маги-истр Гариус, отзови-итесь! Мы его пойма-али!» Ну-ну, она что, и вправду считает, что глава госпиталя как маньяк прячется за каждым поворотом и только ждет, чтобы его позвали?

Маргарет что-то прошипела себе под нос про свою недалекую подругу и с тоской посмотрела на сиротливо лежащий поднос. Видимо думала, что первый же прошедший по коридору об него споткнется и в госпитале прибавится еще пациентов и, следовательно, работы. И не дай Великая это будет целитель, спешащий на вызов.

В ней сейчас боролись две крайности: отпустить меня и поднять поднос, или же удерживать в плену и ждать скорых «жертв». Я бы предпочел первое… У Азеля есть привычка кидаться в нерадивых сотрудников подручными вещами. Он говорит, что развивает в целителях и милсестрах ловкость, быстроту реакции и готовность увворачиваться в любой момент от летящих предметов, потому что иногда попадаются слишком нервные пациенты, а на больничные целителям выходить стыдно по определению. Но я-то знаю истинную причину его экзекуций — учитель просто обожает кидаться в людей вещами, ностальгируя о своей несостоявшейся карьере стрелка в гвардии Его Величества. Да… детские мечты Азеля столкнулись с суровой реальностью, и теперь он тренирует меткость на своих подчиненных. Воистину ужасен этот человек, а он меня еще и воспитывал… по крайней мере, пытался это сделать.

Может сейчас попытаться сбежать? Эда я в другой день проведаю… или вообще, загляну к нему через окно, благо всего-то третий этаж. Вот только как бы ее отцепить, да так, чтобы потом магистр Гариус не подкопался. А то я его знаю — скажет, что сотруднице нанес психическую травму и мне, как порядочному человеку, нужно за нее отработать несколько смен. И так уж и быть, он разрешает мне отработать часы милсестры целителем.

— Даже не пытайтесь, магистр, — сладко пропела Маргарет, будто прочитав мои мысли о расправе с ней. — А то я буду кричать, что меня насилуют. А я это умею, уж поверьте.

— Насиловать? — ехидно уведомился я, придумывая план побега.

— И это тоже, — легко согласилась она.

О Великая… какие пошли милсестры. И скажите мне, на что ориентируется Азель, подбирая такой персонал?

— Прелесть ты моя, где же ты была эдак лет пятьдесят назад? — поинтересовался я. А хватка у нее что надо — держит крепко, и видно, что готова в любой момент к тому, что я попытаюсь сбежать. Но, я подумал, зачем мне убегать? Палата Эдварда совсем рядом, да и долго ли я с яблоками буду ходить?

— А что? — почему-то фыркнула Маргарет. — Сейчас уже не можете? Если что, у нас отличные целители по этим вопросам…

— Да… — кивнул я своим мыслям и смерил нахальную девицу сочувствующим взглядом. — Жаль, что вас тогда не было, а то сейчас я воспитанием сотрудниц госпиталя не занимаюсь. Хотя ради вас сделал бы исключение, но вот беда — мне сейчас недосуг этим заниматься… Вообщем, давайте, отпускайте меня. Мне нужно идти.

Я кивнул головой на дверь палаты Эдварда. Работница госпиталя ощутимо вздрогнула и как-то нервно улыбнулась. Да что это с ними такое? Что такого ужасного натворил тихий и миролюбивый дракон?! Судя по лицу наглой милсестры — много чего, причем вряд ли раздавал детям медовые леденцы и пел романтические баллады милсестрам.

— Так вы друг «этого»? — с содроганием прошептала Маргарет, крепче вцепляясь в мои руки. «Этого»? Нравственное падение за эти полвека милосердных сестер меня убивает напрочь. Так и хочется пойти самому к Азелю и высказать ему все, что я думаю о его просто потрясающей способности подборки персонала. Ведь никакого уважения ни к пациентам, ни к посетителям!

— Друг, причем хороший, — с угрозой произнес я. — И я пришел в Парнаско общаться не с вами, а с ним. И если вы меня сейчас к нему не пропустите, то у вас больше не будет ни главы, ни госпиталя…

— Но туда нельзя! — возразила мне девушка и доверительно прошептала. — Он грозился, что в любого кто его потревожит — полетит цветочный горшок! А мне нужно вас доставить магистру Гариусу в целости и сохранности.

Дракон, кидающийся в девушек цветочными горшками? Я попытался представить эту картинку — получалось плохо. Не верю, чтобы Эд так мог поступить. Его матушка же была поклонницей рыцарских романов и на ночь своему дитятку читала не нормальные сказки, а любовные романы и баллады, где ради благосклонности миледи и ее надушенного носового платочка, бедный мужчина в латном доспехе скачет на край земли, чтобы совершить во имя дамы сердца подвиг. Нет, мы конечно, потихоньку из его головы эту дурь убираем, все же я не поклонник матриархата в семье, а Эдварда воспитали так, что он теперь ни какой девушке отказать ни в чем не может и жутко робеет в их присутствии. Хотя, например, к Алии притерпелся и сейчас с ней нормально общается, а вот раньше, на пошловатые шуточки старшей дознавательницы краснел и бормотал себе под нос высоким слогом заученные фразы рыцарей из любимых романов его матушки. Все же я считаю, что воспитание сильной и властной женщины не терпящей, чтобы ей перечили, плохо сказывается на характере ее детей.

Ладно, пойдем по другому пути — будем давить на жалость. Тем более, я не горю желанием сейчас встречаться с Азелем. Он же жуткий прохвост и, к сожалению, очень хорошо меня знает — не успею и заметить, как подпишу магический контракт на пятилетний срок работы в госпитале. У него дар убеждения, словно он продал душу Настерревилю.

Но к счастью, я не успел сказать и слова, ибо все решилось за меня само. Может это провидение послало сюда моего спасителя или же срочный вызов, но в коридор из поворота стрелой вылетел взбудораженный, с лохматыми короткими волосами целитель. Мужчина так спешил, что не заметил на своем пути внезапное препятствие, да и я с милсестрой увидели целителя не сразу и не успели предупредить его о подносе. Послышался дребезг склянок, грохот, сочный мат работника госпиталя и обещание оторвать милсестрам головы, раз они ими не пользуются…

Маргарет ахнула, побледнела, сравнявшись с цветом со своим белоснежным накрахмаленным фартуком, и опрометью кинулась к мужчине, напрочь позабыв обо мне. Этим я и воспользовался. Мысленно пожелав светловолосому целителю долгих лет жизни и побольше внимательности, я с довольной миной на лице открыл дверь в палату Эдварда и без опаски туда зашел. Оказалось зря. Не успел я закрыть за собой дверь, как еле увернулся от неожиданно мелькнувшей в опасной близости от моего лица сверкнувшего стального наконечника стрелы. Я замер в шоке на пороге, озадаченно хлопая глазами и открывая от удивления рот, смотря на ее оперенный хвост стрелы, что торчала из косяка. Спасибо выработанным за долгие годы службы в Парнаско рефлексам, но я все равно не ожидал такого душевного приветствия. Да и того, что после этого передо мной открылось… Почему там милсестры боялись Эда? Они явно недооценили масштабы бедствия.

Я оказался на ирреальной сокрытой полудымкой тумана лесной поляне с древними руинами. Я чувствовал шелест листвы, пение птиц, насыщенный энергией воздух, и таинственные отголоски звуков. И венцом творения стала схватка на этой таинственной поляне двух рыцарей в латных доспехах. На их шлемах с опущенными забралами были нарисованы какие-то гербы, слышался лязг и скрежет металла, их гневные реплики… Сперва я даже растерялся, пытаясь понять, где это я оказался. У меня в голове было только два варианта: либо дверь оказалась завуалированным порталом или же это искусно наведенная иллюзия. Причем реальная иллюзия, ибо все мои чувства кричали о том, что это место существует.

На древних камнях, скрестив ноги, сидели двое парней, яро болеющих за сошедшихся в дуэли рыцарей. У обоих были темно-красные кудри, отливающие на солнце медью, на головах красовались венки из и ивовых и лавровых веток, один рост… если бы я не знал, что у Эда нет братьев, то не примерно бы подумал, что это его близкий родственник.

— Сер Редрик! В корпус, в корпус его! — кричал мой друг, не отрывая взгляда от жаркой схватки. — Да пихайте же!

Осторожно подойдя поближе, стараясь не наступать на хрустящие под ногами маленькие веточки и еловые иголки, я заметил рядом с ним необычной красоты девушку, что очаровательно улыбаясь, с обожанием смотрела на Эдварда. У нее были длинные платиновые волосы, очень бледная кожа, большие синие глаза и пухлые алые губы. На голове у девушки красовался словно сотканный из серебряных тонких веточек с сияющими на свету листиками венок, с нежно-голубыми каплями-росинками, пленительную фигуру скрывало полупрозрачное перламутровое платье… Не девушка — а нереальное создание, нимфа, словно сошедшая со страниц древних легенд…

У меня по спине пробежались мурашки, я зажмурился, пытаясь прогнать видение. Не получилось… Мало того, она меня заметила, и словно дуновение ветра мгновенно перенеслась ко мне, принеся с собой запахи лесного луга. Сердце застучало быстрее, пропали даже скептические мысли о наведенной иллюзии… ведь мороки не могут быть столь реальны.

Я не мог оторвать взгляда от этого древнего создания. Нимфы — духи гор, лесов, источников, океанов принимающий облик прекрасных дев. Мне всегда хотелось их увидеть, но я так и не решился, справедливо опасаясь, что они заманят меня в сердце чащи и не отпустят. За всю свою жизнь мне довелось увидеться только с Хозяином леса, что обитает на моей вотчине и то, он говорил, что фавны и нимфы в его краях не обитают.

Она едва заметно улыбалась, слегка наклонив на бок голову, с любопытством рассматривая меня. Уроки учителя по общению с нечистью, которое принимало вид соблазнительных девушек я с детства запомнил хорошо, но вот побороть себя и зажмуриться было сложно. Тогда Карактирикус, не собираясь церемониться с детьми, рассказал мне с Филом, что ожидать от такой нечисти, особенно, когда им в руки попадаются юнцы, что с радостью ведутся на томные взгляды соблазнители. Мне пару месяцев снились кошмары, я боялся даже заходить в лес, а всех симпатичных девчонок опасливо обходил по дуге, считая, что они замаскированная нечисть, которая только и жаждет, чтобы заманить меня в чащобу.

— Сильный, но пахнет от тебя смертью… — прошептала дева леса, смотря на меня темными, завораживающими синими глазами, — хочешь послушать мою песню? Спляшешь со мной под шелест листвы?

— Сгинь, — сквозь зубы процедил я, пытаясь не поддаться наваждению, и еле заставил себя закрыть глаза, надеясь, что так неземное очарование нимфы станет влиять на меня меньше.

— Тебе не нужен обычный дар, — на грани слышимости прошептала она, едва касаясь моего лица пальцами, что на удивление были хоть и холодные, но вполне ощутимые. Внезапно на мою голову опустился что-то колючее. Я нахмурился и, приоткрыв глаза, с удивлением обнаружил, что это был всего лишь терновый венок.

«Терновник — мощный оберег от нечистых сил, его часто применяют, чтобы защититься от темной энергии… — услужливо прошептало сознание, выискав сведения из глубины моей памяти».

— Глянь-ка на лимнаду! — раздался внезапно удивленный мужской голос. — Она к нему липнет, словно муха к плошке меда!

— Что? — рассеянно отозвался я, и посмотрел на Эда и его соседа, которые изумленно на меня взирали, даже сражающиеся рыцари замерли, словно мраморные статуи.

— Превосходно… — восторженно прошептал Эдвард и с уважением посмотрел на своего соседа. — Ты даже Ника своей иллюзией провел…

Миг и реальность развеялась дымкой, моргнув, я неожиданно оказался в небольшой, полутемной палате, в которой стояли только две койки, тумбочки, и к окну был придвинут шахматный стол. Оба жителя палаты сидели на своих заправленных кроватях, скрестив ноги, я же стоял посередине комнаты. Нимфа, как и рыцари, исчезла, словно ее и не было. Ее подарок, кстати, тоже.

Не нужно было быть гением, чтобы сопоставить факты и догадаться, кто оказался соседом по койке моего друга, тем более, когда парень радостно брякнул:

— Ники, ты пришел меня навестить? Я так тронут… — потом он скосил взгляд на мою сетку с яблоками и просветлел лицом. — Откуда ты узнал, что я люблю яблоки?

— Еще чего… — скривился я и демонстративно обратился к другу. — Эд, как здоровье?

Это был и вправду сюрприз, причем неприятный. Магистр Микио… несмотря на то, что он менял свою внешность каждый день по несколько раз, его невозможно было не узнать. Эта манера говорить и потрясающая сила иллюзий… Теперь я начинаю понимать Алию.

Да… а я ведь и вправду на мгновение поверил, что та поляна не плод моего воображения, тем более, когда увидел ее. Смешно… хоть я и прогонял от себя нимфу, но ведь в глубине души страстно желал хоть разок поддаться соблазну… и сплясать с ней танец. Сейчас, даже слегка разочарован, что это оказался лишь искусно наведенный морок. Воистину сила мастера иллюзий устрашающая.

— Да не жалуюсь, — хмыкнул дракон. Я подошел к Эдварду и дал ему в руки сетку с яблоками. Тот благодарно кивнул и подвинулся на кровати. Я сел на предложенное место. — Хотя кормят здесь ужасно.

Кстати, друг выглядел неплохо. Хоть и бледный, но уже вовсю улыбался и шутил, не морщась при каждом неосторожном движении.

— Эх, — притворно вздохнул иллюзионист, проведя пятерней по темно-красным кудрям. — Я так и знал, что ты пришел не ко мне. И почему меня променяли на дракона?

Только сейчас я заметил, что его руки до локтей были перебинтованы, как шея и выглядывающие из штанов лодыжки. А на лбу красовалась измазанная зеленкой большая ссадина. Он сидел в больничной пижаме темно-синего цвета, так что оценить все его травмы не было возможности. Но и то, что я увидел… впечатляло. Что же было раньше, раз целители еще не смогли до конца исцелить его тело?

— Может потому что он мой друг? — фыркнул Эдвард, вороша сетку.

— Да, я помню, что ты что-то упоминал такое, — согласно кивнул Мики и, поморщившись, поскреб ногтем засохшую корочку крови на ранке, что находилась на лбу. — Хотя, после вчерашнего, я и в своем имени не уверен…

— Бурный вечер? — ехидно осведомился я.

— Бурная встреча, — скривился Микио, изменив своей привычке улыбаться по поводу и без. — У старика тяжелая рука и слабые нервы…

Я невольно вздрогнул, припомнив, как вчера на суде Партар приказал блудному магистру явиться к нему в кабинет. Даже перехотелось ехидничать над иллюзионистом, и о ужас, во мне проснулось к нему сочувствие.

— Да ладно тебе, Мики, — беззаботно махнул рукой Эдвард, видно за день он уже умудрился подружиться с магистром, и сейчас ему явно не было приятно, что я так прохладно веду себя с его новым другом. Эд открытый и жизнерадостный парень и ему легко сходиться с новыми людьми, подкупает он всех своей детской непосредственностью и легким характером. — Тебе же уже это не впервой. Так чего зря расстраиваться?

— Может мне уже надоело почти каждый месяц брать больничный? — страдальчески поморщился член Совета. Волосы, повинуясь мысленному приказу магистра стали черными, короткими, топырясь в разные стороны, словно никогда не видели расческу. — Тут же от скуки можно умереть, никакого веселья.

— Кстати о веселье, — учтиво осведомился я у спевшихся соседей. — Так значит, вовсю нарушаем режим?

— Жизнь без нарушений, уже не жизнь, а тоскливое прозябание в госпитале до выписки, — с радостной миной на лице выпалил Микио, нагло жуя зеленое яблоко. Кстати, когда он умудрился его взять?

— Тем более, я уже видеть не могу эту овсянку, — скривился от упоминания ненавистной пищи Эдвард, подкидывая в руке второе яблоко, и праведно возмутился. — Я дракон! Мне нужно мясо! У меня растущий организм! А они его не дают, конечно же, я…

— Я, вообще-то, спрашивал на счет представления с реальной иллюзией, — поразился я откровению своего «тихого и спокойного» друга. Теперь понятно, почему милсестры с такой неохотой заходили в эту палату. Говорить о том, что мясо в его состоянии противопоказано как минимум неделю, я не решился.

— А-а-а, — вздохнул молодой дракон, мне даже показалось будто облегченно и кивнул на жующего перебинтованного иллюзиониста. — Он мне в шахматы продул. Семь из десяти партий.

Микио кивнул и, проглотив кусок яблока, произнес, загибая пальцы:

— Реальная иллюзия чащобы с расширением пространства, турнир рыцарей, лимнада и… что там было еще?

— Думаю это можно опустить, — отчего-то сразу покраснел дракон.

— О, вспомнил! Дракон и прин…

В Микио полетело яблоко, но тот ловко его поймал.

— О, спасибо, — улыбнулся иллюзионист, подкидывая в руке сочный плод.

— Ты это специально! — догадался жестоко проведенный наглым магом дракон и, повернувшись ко мне, выдал своего соседа. — Кстати, нимфа лугов была его идея. Я хотел прекрасную принцессу, а он сказал, что так будет интереснее.

— Да уж… — по моей коже пробежались мурашки, когда я вспомнил деву леса, — интереснее… Вот только одного не понимаю, как ты смог создать настолько реальную нимфу?

Не думал, что на меня так сильно подействуют иллюзии.

Магистр довольно усмехнулся и поднял вверх свой палец, призывая к вниманию:

— Моя разработка. Всего-то акцентируешь внимание на нескольких деталях, а мозг сам дорисовывает цельную картинку. Зачем тратить уйму энергии и сил пытаясь донести до неблагодарного зрителя свое видение древнего леса с населяющими его существами, если можно подсунуть ему под нос порождение его разума? Ведь реальнее кажется лишь то, что совпадает с твоими представлениями. Вот как ты видел лимнаду?

— Я? — удивился я. Нет, все же хоть и у Микио с головой не в порядке, но он гений. Причем гений с большой буквы. Так обставить… Оказывается, я наложил иллюзию сам на себя, мастер лишь помог мне немного. А ведь все казалось таким реальным. — Сереброволосая дева с синими глазами и…

— Можешь дальше не продолжать, — улыбнулся иллюзионист. — Значит подсознательно ты безума от светловолосых синеглазых девушек… ну и так далее, по списку всего, что ты увидел. Я делал привязку к образу того, что нравится человеку, лишь слегка задав направление иллюзии.

— Она со мной общалась, — нахмурился я. — Скажешь это тоже мое подсознание?

— Конечно, — кивнул Микио и с хрустом откусил яблоко. — Считай, что пообщался со своей совестью воплоти.

— А меня еще никогда не пыталась соблазнить совесть, — слегка обиженно проговорил Эдвард, тоже жуя яблоко. — Что же ты такого натворил, что она не нашла иного выхода?

И эти два прохвоста довольно засмеялись, пока я растерянно пытался подобрать достойный ответ.

Внезапно дверь в палату распахнулась, и к нам влетел Азель с той милсестрой, что побежала за ним, и, с жутко довольным лицом, промурлыкал:

— Ну вот ты и попался, голубчик!

Я достал последнее яблоко из сетки и вместо раскаяния и признания своего поражения, кинул его в своего учителя. Тот, зараза, остановил летящий снаряд чарами левитации. Милсестра ахнула, пораженная тем, как я веду себя в присутствии главы госпиталя. Бедная, трудно ей придется в этом филиале дома умалишенных. Как говорится, каков глава — таков и персонал.

— Эй, — праведно возмутился учителя, крутя в воздухе с помощью левитации несчастный плод. — Кидаться предметами здесь можно только больным и мне, а никак не блудным целителям!

Милсестра теперь как-то странно посмотрела на своего начальника и попятилась к двери. Я бы тоже попытался сбежать, если бы путь к отступлению не перегораживал Азель. Но магистр Гариус, вместо того, чтобы воззвать к моей совести и спросить, почему и главное где, я прятался от него целую неделю, обратил внимание на вмиг притихшего и сжавшегося за моей спиной Эдварда.

— Мистер Нес`ара, — с такой же приторной улыбочкой промурлыкал учитель, сощурив желтоватые, светло-карие глаза. Эд вздрогнул и вцепился мне в плечи. — А что вы здесь делаете? Вас уже как полчаса ждут на процедурах…

— Нет! — дракон спрятался за меня словно за щит, видимо веря, что такая хлипкая защита спасет его от неприятных процедур и осмотра целителей.

— Живо, я сказал! — рявкнул Азель и, повернувшись к бледной милсестре Гале, ласково проговорил. — Милая, проводи мистера Нес`ара до процедурной, а то он как в прошлый раз потеряется в столовой.

Эдвард нехотя встал со скрипучей койки и понуро поплелся за милсестрой из палаты, лишь на пороге с тоской посмотрев на магистра Гариуса, надеясь, что тот выдаст амнистию. Но Азель остался беспристрастен к страданиям пациента и указал ему на дверь.

Мы остались в палате втроем.

Нда… дракон до дрожи боящийся главу госпиталя Парнаско, издевающийся над целителями и воющий с милсестрами… Чую, когда Эд вернется к себе домой, то по всей общине будут гулять страшные рассказы о человеческих целителях, а детенышей драконицы будут пугать милсестрами со шприцами и обещать отвести в процедурную за плохое поведение. Вот так и рождаются легенды и непонимание между двумя расами. И вообще, этой милсестре не повезло. Насколько я знаю Эдварда, как только он скроется из поля зрения Азеля, то сразу же попытается сбежать. Драконы упрямы и не сдаются до последнего. О, еще и бегают быстро. Ей не повезло вдвойне.

— Магистр Микио, — после ухода первого пациента карающий взор магистра Гариуса переместился на второго. Иллюзионист страдальчески поморщился, всем своим видом показывая, что он смертельно больной пациент и не может сделать и шага в сторону «ненавистной комнаты». — Сидите. Вам волноваться вредно…

— О! — вмиг оживился член Совета, вмиг скинув с себя маску страдальца. — А раз нельзя — то вы дадите тот чудесный настойчик из валерьяны?

Азель вмиг нахмурился, скрестив на груди руки, и категорично сказал:

— Нет. Вы, магистр, после нее ведете себя неадекватно, а восстанавливать заново левое крыло у Совета, как мне любезно сообщил Председатель Партар, денег нет. И ваше жалование уже не покрывает расходы еще с позапрошлого ремонта…

— О! — повторно воскликнул Микио. — У меня есть жалование?

Я еле сдержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. И как нормально разговаривать с таким человеком? Ведь не знаешь, когда он говорит серьезно, а когда играет на твоих нервах специально. Убил бы, если бы не свидетель. Хотя… я присмотрелся к учителю, но он явно не жаждал возмездия за издевательства. А жаль, был бы сообщник.

— Точно! — чуть не подпрыгнул на койке черноволосый мужчина, видно вспомнил, что он сидит в кресле члена Совета не за простое спасибо. — Конечно, как тут про жалование упомнишь, если я его не получал лет десять… что же я тогда натворил… Не помню…. — он вмиг погрустнел и задумчиво себе под нос прошептал. — Уже и это позабыл…

— Кстати, магистр, — вновь нахмурился Азель. — Вы как себя ведете? Милсестры шарахаются от вашей палаты, целители бледнеют при упоминании вашего имени, уже у двоих сердечко пошаливало…

— А что? — вежливо улыбнулся Микио. — Были жалобы?

Я даже порадовался, что сейчас не работаю в госпитале. Нет, не о себе беспокоюсь, а о пациенте.

— Плохо… плохо вы их пугаете! Почему не плачут милсестры, закрывшись в кладовке как в прошлый раз?! Почему целители тайком не принимают успокоительные зелья?!

Я замер соленым столбом, и навострив уши, слушал откровения учителя. Вот так дела… глава госпиталя подговорил пациента пугать милсестрер?! А я еще на Эда думал… дурак. Можно было сразу сообразить, что Эдварда вряд ли положат в отдельную палату, а его соседом окажется сумасшедший мастер иллюзий, к тому же не имеющий играть в шахматы, раз Эд победил его раз семь, хотя дракон до этого, я знаю точно, про эту игру даже не знал.

— А я что?! — взвинтился на несправедливые упреки иллюзионист и сделал как можно более жалобную мордаху. — Мне плохо…

— Если плохо — переедете обратно в свою отдельную палату. Ведь я правильно думаю, что после этого другим станет плохо?

— Вы о чем? — подал голос я. Мне надоело наблюдать за всем со стороны.

Магистр Гариус мигом нахмурился, посмотрев на меня серьезным, немного уставшим взглядом:

— Ник, ты еще здесь? Не сбежал, как всегда?

Не знаю, чего он добивался таким выпадом: уязвить меня или указать на дверь, но искренне возмутился. Я ему что, дитя, что убегает от наказания и прячется от него как можно дольше, чтобы избежать гнев родителя? Хотя… если смотреть со стороны…

— Я дожидаюсь друга, — коротко улыбнулся я, с вызовом смотря на учителя. Убегать, почему-то, резко перехотелось. Ну и что со мной сделает Азель? Станет заговаривать зубы и убеждать меня вернуться под его крыло в Парнаско?

— Вот и хорошо, — чему-то удовлетворенно хмыкнул учитель, — значит не все потеряно. Но к слову, хватит на сегодня шуток, поговорим серьезно. Ты ведь хотел услышать правду, Ник?

Я кивнул. Даже Микио подобрался, показывая, что готов внимательно слушать главу госпиталя.

— Все просто — проверка милсестер и целителей на психологическую устойчивость. В последнее время идет тенденция к тому, что работникам госпиталя все труднее держать себя в руках, адекватно обращаться с пациентами, не срывая на них злость.

— Раньше таких проблем не было, — неверяще сощурился я. Мне сразу вспомнилась та девушка в приемной и девицы у палаты. Им хамства не занимать, а ведь раньше милсестры даже голоса не повышали на больных.

— Это раньше… — вздохнул глава Парнаско, и устало потер переносицу. — Раньше и обучение длилось дольше и эпидемия, как не прискорбно заявлять, только сделало нас сильнее. Целители и милсестры считали зазорным показывать свои слабости при пациентах… Сейчас же им проще, извините за грубость, наорать на больного человека, чем вникнуть и понять чужие проблемы. Новое поколение работников госпиталя постепенно, как не печально, лишается главного — сочувствия. Скажи мне, мой мальчик, а какой целитель и без сострадания к больным?

— И никак…

— Как видишь, — Азель обвел руками палату, — я пытаюсь исправить ситуацию. Научить молодое поколение на собственном опыте относиться терпимей к слабостям больным. К сожалению они родились в мирное время, и не понимают всю ответственность работы в Парнаско.

— Мы решили выбивать клин клином, — серьезно кивнул на заявление учителя Микио, прекратив дурачиться. — Создать хамоватого требовательного пациента, что будет истерить и впадать в ярость при любом неправильном поведении милсестер и целителей.

— Да, магистр верно говорит. Человеку свойственно вырабатывать определенные рефлексы при многократном повторении ряда процедур. Если же мои коллеги поймут, что единственная линия поведения с пациентом, которая не будет угрожать их душевному и физическому здоровью, это забота и вежливое понимание, то…

— Нет, — я слегка мотнул головой, — меня интересует другое. Почему ты выбрал Микио?

На меня непонимающе уставились эти заговорщики. Для них, видимо, такое решение было естественным. Но меня и вправду это интересовало! А то куда я не пойду — все время натыкаюсь на этого сумасшедшего! Мне уже начинает казаться, что он меня преследует.

— Магистр Микио довольно неплохой лицедей, — сквозь силу проговорил Азель, не обращая внимания на иллюзиониста, возмущенного таким принижением своих способностей. — Да и он довольно частый гость в этой обители.

— Если говорить проще, — вздохнул член Совета, смотря на свои перебинтованные руки, — меня часто пытаются убить.

— Враги? — поинтересовался я.

— Хуже — союзники, — Микио скривился, видно припомнив своих доброжелателей. — Партар почему-то вечно мной недоволен, и степень его недовольства выливается в размере моих повреждений. Почти как аксиома…

— Магистр гостит у нас примерно раз в несколько месяцев, — любезно дополнил Азель. — И пока он лечится, то я к нему на проверку посылаю стажеров и провинившихся милсестер, для выработки навыков общения с трудными пациентами. Магистру ничего не стоит поиграть в эту роль, а мне создать для него все условия для комфортного пребывания в госпитале. Все довольны.

— Только вот скучно, — печально вздохнул «тяжелый пациент». — Моих шуток милсестры не понимают, считают ненормальным… Одно хорошо, если бы не Эдвард, я бы уже лез на стенку от тоски.

Да… я всегда считал, что Темные Властелины всего лишь маленькие пакостники по сравнению с коварным главой госпиталя Парнаско. Подговорить самого неадекватного больного на то, чтобы тот проверял на психическую устойчивость милсестрер и целителей? Да еще пообещать ему привилегии, скидки и вообще, жизнь в шоколаде? Мир сошел с ума… Ирен не там ищет злодея, он давным-давно пустил корни в столице, а я всего лишь его скромный ученик.

А еще я удивлялся, почему милсестры так себя ведут? Оказывается, почти каждый месяц неугомонный иллюзионист, поправляя здоровье, до белого каления своим поведением доводит весь персонал Парнаско. Конечно же, с одобрения его главы. Милсестры страдают, так сказать становятся «психологически устойчивы» к еще более буйным пациентам, а Микио, как постоянному клиенту накапливаются скидки на последующее лечение. А весь госпиталь с содроганием дожидается следующего визита мастера иллюзий.

Странная все же у Азеля логика. За полвека ни на йоту не изменился. Как любил манипулировать другими, дергая за ниточки своих марионеток, так и продолжает это делать в своем «царстве», с интересом наблюдая за деяниями рук своих.

— Вот так вот, Ник, — развел руками Азель. — Целители мельчают, милсестры уже не оправдывают своего названия, а мой лучший ученик где-то бродит и наотрез отказывается помогать своему приемному отцу. И что прикажешь мне делать?

Я пожал плечами — я ему не воспитатель. А поддаваться на его провокацию я не намерен тем более.

***

Глава Парнаско все же ушел, так и не добившись от меня ответа. Как бы сильно Азель не желал вернуть меня, госпиталь был моим прошлым, к которому я не стремился возвращаться. Да, я мог ему помочь, у меня всегда получалось ладить с людьми, ведь без обаяния и толики харизмы целителям намного труднее работать. Пациент перед чужими будет вести себя сжато, чувствовать неловко, он не зная сам, закроет свои каналы энергии, мешая воздействовать целителю на свой организм. Но если парой фраз, улыбкой, шуткой разговорить больного, заставить чувствовать себя в защищенности, то он намного быстрее пойдет на поправку, ибо организм не будет отторгать целительскую энергию. То же самое и с персоналом. Еще до эпидемии я был правой рукой Азеля, взял под патронаж весь персонал Парнаско и следил за тем, чтобы и больным и работникам госпиталя было комфортно и приятно работать.

Мне нравилась моя работа, я даже начал подумывать о том, как улучшить целительскую отрасль, стал с помощью учителя и с поддержкой друзей-целителей писать проект, но все разрушила черная болезнь. Чуть не убила в Азеле желание жить, когда у того умерла жена и дочь, отняла у меня моих друзей, что совсем недавно вместе со мной пытались лечить зараженных больных, подругу детства, а потом и карьеру вместе с репутацией. Для меня Парнаско стал склепом воспоминаний, которые я так долго старался забыть. И возвращаться туда, где каждый день что-то будет напоминать тебе о далеко не счастливом прошлом, что-то не хочется. Если учитель и смог преодолеть себя, отпустить своих родных и жить дальше, ради госпиталя и больных, то я так не могу. Да, я эгоист. Стал им, уже как полвека…

Словом, как бы я не хотел пересекаться с главой Парнаско, памятуя о его «одержимости», мне все равно придется с ним общаться. Я уже насмотрелся на столицу и жажду вернуться к себе домой, но вот оставлять одного в городе Эдварда — не намерен. Нет, я, конечно, знаю, что его Ярик вряд ли оставит, все же для оборотня щебутной и жизнерадостный дракон почти как младший братишка, за которым следует приглядывать, но оставлять их одних… Нет, Эд ведь пострадал из-за меня, решив помочь с адептами, а я лицензированный целитель, так что долечиваться дракон будет в замке. Свежий воздух, природа, огромный замок, наивная принцесса — что еще для счастья молодому парню надо? Хотя нет, последний пункт следует опустить. А лучше даже не заикаться при Ирен, что Эдвард даже не человек, а то мало ли… Эд конечно отходчивый, и не умеет подолгу злиться, но вот если будут оскорблять драконов и называть их «зверюшками», он может и обидеться.

Оформление выписки долго времени не должно занять, нужно только согласие больного и его лечащего целителя. Целителя я возьму на себя, точнее, сразу отправлюсь к Азелю, осталось только дождаться Эдварда и спросить у него: согласен ли он умирать от скуки в госпитале и дальше или же отдохнет у меня в замке в приятной компании?

Микио, как только Азель ушел, с усталым вздохом откинулся на свою подушку, и, положив под голову левую руку, лукаво на меня воззрился. Я, неосмысленным взглядом смотря перед собой, думал о вечном, точнее о том, сколько еще времени пройдет, прежде чем мой приемный отец поймет и примет мою точку зрения.

Стало темно. Солнце почти скрылось за горизонтом и в Парнаско загорелись магические светильники. С коридора послышалась ругань милсестер, возмущенные крики посетителей, чьи-то поспешные шаги… Да… время посещения больных уже давно закончилось и милсестры прогоняют задержавшихся и обнаглевших посетителей. Все же скоро время ужина, уколов и осмотра больных. К нам никто не заглянул — сыграла «репутация палаты», да и словом, я бы и сам никуда не пошел.

Ждать Эда с процедур в тишине оказалось скучно. Но первый давящей атмосферы не выдержал неугомонный иллюзионист, поняв, что его никто развлекать не собирается и я не намерен с ним разговаривать до самого возвращения дракона.

Он, кивнул на койку Эдварда, сказал:

— Хороший парнишка. Добрый, веселый, вот только доверчивый и слишком много болтает.

— Да ну, больше чем вы, магистр? — скептически приподнял бровь я, решив поддержать разговор. Все равно делать нечего.

Микио усмехнулся:

— Я вне категории. Вот когда он создаст свою агентурную сеть в отдельно взятом учреждении государственного масштаба, что будет мгновенно разносить и собирать новости разного характера, сопоставит их, и создаст новую, вот тогда…

— Это называется проще — сплетни, — перебил его я, поняв тонкий намек о том, кто контролирует все слухи дворца совета и придумывает новые. Я даже не удивился, наверняка этот сумасшедший таким образом себя развлекает. — И за некоторые сплетни бьют сильно и по почкам.

— Пф… — фыркнул иллюзионист и беззаботно махнул рукой. — Я уже привык, что почти каждый второй в Совете меня ненавидит, каждый пятый пытается убить, а все остальные стараются игнорировать.

— И откуда столь точные данные?

— Масштабный опрос от лица Партара… — улыбнулся магистр, но тут же поспешно дополнил, — и надеюсь, это будет между нами в секрете. А то Председатель очень удивится, узная, что от его лица кто-то рассылает опросы и анкеты сотрудникам дворца советов. Да и, — он поднял вверх перебинтованную руку, — в этом месяце я уже в госпитале лежу. Партар разорится, оплачивая мне больничные. О, или же его убьют… — он задумчиво нахмурил брови и внезапно посмотрел на меня. — Ты знаешь, что страшнее старика в Совете только бухгалтера? Они за трату лишнего гроша — удавить могут!

Я промолчал, решив не уточнять, откуда он это знает… Чего гадать, если ответ на мой вопрос прямо читается по лицу иллюзиониста. Своими затратными выходками он явно много кровушки попил у этих счетоводов, и было бы странно, если бы они давным-давно не пытались его убить. И это взрослый умный человек, который ведет себя большую часть времени как ребенок. Что за раздвоение личности?

— Может, нужно всего лишь вести себя как магистр, а не ребенок, вдруг и проблем резко не станет? — предложил я свое решение его всех проблем. Нет, я тоже порой непрочь поиграть на нервах окружающих, это довольно расслабляет, но ведь у всего есть предел.

— Ты цитируешь Партара, Никериал, — рассмеялся мужчина, видно припомнив что-то забавное. — Но он уже давно оставил своих попыток… после того, как я показал ему, как на самом деле ведут себя дети. Полгода проходил в образе маленькой семилетней девочки. Это было так забавно! Особенно на заседаниях Совета и на суде. Непосвященные все время удивлялись, почему это Партар постоянно водит с собой свою маленькую внучку. Старик так мило краснел…

— И не пытался отправить тебя в Парнаско на принудительное лечение?

— Почему же, пытался, когда терпение лопнуло. Но я сказал ему, что бить детей непедагогично, особенно, маленьких девочек.

— И…

— Тогда я и познакомился с Азелем. Провел в госпитале две недели… Эх…

В чутье учителя я не сомневался. Видно глава Парнаско сразу подметил, что с характером и образом жизни Микио будет частым гостем в его обители, вот и предложил непыльную работенку. Но полгода ходить в образе маленькой девочки? Нет, все же иллюзионисты слишком эксцентричны, я всегда знал, что у меня нет способностей в этой области магии. Вообщем, как и в других, не считая целительства и соприкасающихся к нему магических наук и то, знаю я их однобоко, с призмы восприятия целителя.

Например, из меня магический дуэлянт, мягко сказать, не важный. Если не использовать способности полного целителя — продую зараз. Все же я не боевой маг и кроме простеньких заклинаний природной и элементной магии, парочки щитов, заклинаний сокрытия, ну, и чуток иллюзорной, больше ничего не знаю. Теория это да, без теории в моей работе делать нечего, да и мои исследования расширили кругозор, но вот на практике… Тем, чем я пугал адептов на кладбище настоящему магистру боевой магии не страшнее чем насморк. А высшая «боевая» магия для меня на практике очень ограничена — не та специализация и тип энергии. Природа решила, что целителям уметь убивать не нужно, а то что полный целитель порой страшнее элементника с его высшими заклятьями огненной стихии, не учитывается. Ибо целитель призывает «мир мертвых» и «мертвые» убивают за него, также как, например, иллюзионист всего лишь посылает реальные ведения и не его вина, что человек «веря в иллюзии», умирает. Все дело лишь в маге, и в том, как он применяет свой дар.

— А вообще, — расположился на койке удобнее «жертва гнева Председателя», меланхолично разглядывая белый потолок. — Старик не так уж плох. Сколько лет терпит меня и других магистров, закрывая глаза наши выходки… И я ему за это и благодарен. Конечно, он вспыльчивый, порой несдержанный, все время трясется о положительной репутации Совета, пытается воспитать нас, порой выходя за рамки, но кого не спроси, все тебе скажут, что не видят на месте Председателя никого другого кроме Партара. Он та ниточка, что связывает нас всех… Мой первый якорь.

Я недоуменно нахмурился. «Якорь»? И только через несколько секунд понял, что имел в виду мужчина. Якорь — это слово в обществе иллюзионистов имеет не то значение, которое обычные люди ассоциируют с кораблем. Чтобы не сойти раньше времени с ума, не погрязнуть в своих иллюзиях и иметь связь с реальностью, маги выбирают из своих воспоминаний, яркие образы, (обычно дорогих им людей), ради которых они готовы вернуться в эту действительность. Это как путеводная нить, которая не дает заблудиться в лабиринте своего разума. И чем больше «якорей», тем крепче он будет привязан к реальности и, следовательно, не сойдет с ума. Но почему именно «первый якорь»? Мне всегда казалось, что первыми яркими воспоминаниями и образами для людей становятся их родители, учителя. Странно.

— Первый якорь? — все же спросил его я. Про них я только читал, но еще ни разу не видел на практике, как именно иллюзионисты отбирают «якоря». Во мне проснулся исследовательский интерес. — Ты настолько им дорожишь?

— Не дай Богиня, — заметно вздрогнул маг. — Просто он напоминание о том, что если я не вернусь — то старик меня найдет и притащит за шкирку обратно. Также, например, эта чаеманка Алия — кто вместо меня будет скрашивать ее скучные будни новыми ощущениями? А Филгус? Я до сих пор не забрал у него из дома свою кастрюлю, и то чудесное ситцевое кресло в его кабинете… В нем спать имею право только я!

Да уж… спросил на свою голову. Это же надо, он переврал одну из основ искусства иллюзии, выбрав точку опоры — издевательства над людьми. Или же я, похоже, был слишком хорошего мнения об иллюзионистах? Какая досада…

— А другие якоря? — сделал я еще одну попытку добиться вменяемого ответа. — Ты только помнишь о том, кому еще не испортил жизнь? Есть же те, кого ты помнишь не только, как приложение к своим выходкам? Например, родители или же твой учитель…

— О чем ты говоришь, Никериал? — резко нахмурился Микио, перестав беззаботно улыбаться. — Ты забыл, что у меня никого нет? О, точно, ты же меня не помнишь… как же так…

— Не помню, — подтвердил я. Да я точно могу сказать, что никогда раньше с ним не виделся. Таких людей трудно забыть, даже если и захочешь.

— А если так? — усмехнулся иллюзионист и через миг на его кровати лежал в больничной пижаме хрупкий долговязый подросток с короткими лохматыми белыми волосами, темно-карими глазами, слегка вздернутым носом, высокими скулами и бледной кожей. Он насмешливо на меня взирал, ожидая, пока я его вспомню. Но через несколько секунд, Микио, резко поморщившись и прижав от боли руки к ребрам, скинул иллюзию подростка. Вымученно улыбнувшись, он произнес. — Ты уж прости, но я еще не оправился, так что перестраивать физиологию для меня… болезненно. Но несколько секунд, надеюсь, хватило?

Но я его уже не слушал. Перед моими глазами стоял образ того мальчишки… Смутно знакомый… Где же я его прежде видел?

Целители помнят всех своих пациентов, независимо от того сколько времени прошло, особенно, если собственными руками вытащили их с того света. Нет, имена стираются из памяти, остаются только лица, а также тяжкий груз вины за то, что не смог данные выполнить обещания… особенно, если дал обещание мальчишке, стоя у постели его учителя. Ведь разочаровывать детей тяжелее всего?

Это произошло во времена эпидемии. Я тогда только прибыл в столицу с Элизой, в поисках подтверждения моей теории о причинах появления черной болезни. Отчаянье… вот что владело Парнаско в это трудно время. Милсестры не справлялись с потоком зараженных, целители не спали неделями, оставаясь во вменяемом состоянии только засчет бодрящих эликсиров, до конца пытаясь спасти безнадежных больных. Тогда и появился этот наивный белобрысый мальчишка. Поставил с ног на голову госпиталь, довел до истерики и так еле держащихся на силе воли милсестер, умоляя их впустить его в палату к умирающему учителю … Я тогда пожалел подростка, что самоотверженно, не боясь заразиться, жаждал быть рядом с наставником. Хотя, конечно, мне потом пришлось выслушивать лекцию от Азеля на тему того, почему нельзя впускать в карантин посетителей, но тогда мне удалось убедить главу Парнаско в своей правоте. Зачем лишать ребенка возможности увидеть дорого человека в последний раз? Все это понимали и все остро переживали чужое горе, сполна хлебнув свое.

Сострадание… вот чем в полной мере богаты целители. В госпитале тогда я появлялся редко, все время занимали дрязги с Советом, изучение в архиве документов, да и мне просто было тошно видеть Парнаско, во дворе которого каждый день стремился ввысь огромный погребальный костер. Даже воздух там пах гарью и обреченностью… Уже никто не верил в спасение. Азель хоть и крепился, старался вытащить из объятий смерти каждого пациента, но я-то видел пустоту в его глазах. Нет, в них не было ни веры, ни надежды. Какая злая ирония — тот, кто призван спасать жизни, каждый день сжигает тела своих пациентов.

Единственный, кто все еще надеялся на лучшее, был тот долговязый мальчишка. Он каждое утро брал из библиотеки госпиталя книги и до вечера читал их вслух своему учителю, не прерываясь даже на то, чтобы нормально поесть. Он боялся выйти из палаты надолго, страшился того, что случится, когда его не будет рядом. Наивно? Но кто поймет детей… Я не мог понять его поступков, но и выбросить из головы тоже. И каждый раз забегал в Парнаско, чтобы хотя бы на мгновение прислушивался к тому, как подросток, глотая слезы, читает строки книги, пытаясь хоть на мгновение отвлечься от раздирающей его душу боли.

Сочувствие… я всегда примерял боль других на себя, считал, что так лучше смогу исцелять пациентов. А тут не удержался и пообещал ребенку, что непременно спасу его учителя. Пустое обещание, наивное… Но мне тогда так не хватало веры в лучшее, в себя и простое обещание мальчишке придало сил для поисков лекарства. Понял ли тогда это ребенок? Или же до конца надеялся на то, что я исцелю его учителя? А может знал, что учитель его обречен, но все равно принял мою помощь?

Вот только как бы я не спешил, время работало против меня. Учитель мальчишки умер через три дня после моего обещания, а он сам попал в палату. Зараза не щадила никого и найдя слабину уничтожала организм словно паразит. А потрясение из-за смерти дорогого человека было слишком велико и болезнь развивалась очень быстро… И когда я нашел лекарство и смог вывести ему вакцину — он был на последней стадии болезни. Бледный, покрытый с ног до головы черными язвами, в бреду повторял имена, с кем-то спорил, плакал, моля спасти учителя. Душераздирающее зрелище… Я тогда тайком впервые искренне молился Великой, надеясь, что мое лекарство сработает. На кон было поставлено слишком многое.

Мальчишка стал первым, кому ввели вакцину. Мне удалось спасти его тело… но не душу. Прежний улыбчивый подросток, которого тайком подкармливали сладостями милсестры, умер в той лихорадке, а вернулась лишь его пустая оболочка. Спасенный ребенок целыми днями смотрел лишь в окно, ни с кем не разговаривал, только изредка задумчиво посматривал на меня, словно силясь что-то вспомнить. Диагноз был неутешителен — амнезия. Но вот только вылечить его я тогда не успел — он вскоре сбежал, а искать подростка в огромном городе тогда ни у кого просто не было времени.

Да, я знал, что этот ребенок маг и что его учитель был магистром иллюзий, но вот сопоставить вместе милого мальчишку и этого наглого сумасшедшего мужчину? Нет, слишком велика разница. Что не говори, время нещадно к людям.

— Ты… — пораженно выдохнул я, по-новому рассматривая Микио, пытаясь подобрать связные слова. — Жаль, а я-то надеялся, что ты вырастешь в нормального человека.

— Аналогично, — фыркнул он. — Где ты спрятал того милого всепрощающего целителя, что тайно снабжал все детское отделение шоколадными конфетами? А твоя подруга, что так мило морщила носик в моем присутствии, где? О, точно, она же стала королевой! Как же я мог это забыть!

Я пропустил мимо ушей его колкость. Нет, если раньше это меня задевало, то сейчас к Элизе я ничего не испытываю. Да и меня кое-что интересовало, что было важнее чем, липовое возмездие и попытки пробудить его совесть.

— Так ты все вспомнил? — мне, как целителю, не терпелось узнать ответ на этот вопрос, тем более, как не крути, а Микио был моим пациентом, хоть и прошло уже больше полувека. — Амнезия прошла?

— Неа, — мотнул головой иллюзионист. — Все детство как в тумане. Да я и не расстроен по этому поводу.

— Почему? — поразился я.

— Вдруг окажется, что я похож на старика с перепоя? — притворно ужаснулся он. — Ведь тот образ, что я «носил» в госпитале тоже был иллюзией, — Микио, заметив, что я удивлен таким подробностям, охотно пояснил, — я это почувствовал, когда очнулся. Так что с какой я родился внешностью я не имею понятия… О, я еще же своего имени не помню! Забавно, не правда ли?

— Не очень… — невольно скривился я. Не помнить своего имени, внешности и считать это забавным? Он сумасшедший. — И тебе никапельки не интересно?

— Вспоминать — словно нырять в колодец с черной мутной водой, — поднял вверх палец иллюзионист, словно сейчас решил открыть мне великую мудрость. — Может, ты и найдешь на дне сокровище, которое так долго искал, но чаще всего ты тонешь в боли и отчаянии. Зачем оглядываться назад? — пожал плечами он. — Я иду только вперед. Таков мой принцип.

— Я думаю, что ты просто боишься.

— Чего? Прошлого? — скептически вздернул бровь магистр. — Ты думаешь, мне хочется вспоминать прошлое мальчишки, что лежал в больничной палате? Не смеши меня, Никериал.

— У тебя был учитель, — я сделал еще одну попытку вразумить этого человека. Тогда он даже не стал меня слушать про смерть своего наставника, возможно сейчас… Все же какой бы он не был, но это обязанность ученика помнить о том, кто учил его магии. Тем более, я тогда понял, у того иллюзиониста никого не было дороже его воспитанника. — Ты очень ценил его. Дни и ночи проводил возле его постели.

— Ну и что с того? — равнодушно хмыкнул Микио. — Мальчишка умер еще тогда, вместе с тем человеком. Конец слезливой истории.

— Даже так? — заметно расстроился я.

— Думаю это к лучшему, что я забыл его, — грустно улыбнулся иллюзионист. — Знаешь, порой я слышу чей-то до боли знакомый голос… смутные видения преследуют меня во сне, но как только я пытаюсь его разглядеть лицо, имя, что меня связывает с ним — у меня все сжимается внутри от невыносимой тоски. Нет, я давно решил — неважно, что было в прошлом, лучше идти только вперед. Так спокойнее.

Я вздохнул, с сочувствием посмотрев на задумчивого мага. Что бы Микио не говорил, как бы не старался убедить себя, но он все же боится… вспоминать, подсознательно чувствуя, что кроме горечи и разочарования не получит ничего взамен. Может быть раньше его и интересовало прошлое, и судя по моему заседанию, он кропотливо исследовал временной отрезок эпидемии черной болезни, но сейчас маг просто смирился, стараясь всем назло радоваться каждому пройденному дню, стараясь ни о чем не задумываться. Он говорил, что тот мальчишка умер еще тогда в горячке, но вот я вижу обратное. Ученик того пациента ни на йоту не изменился. Остался в душе сущим ребенком, боясь потерять последнюю частичку себя.

Иллюзионисты… вы так стремитесь отречься от действительности, но чем дальше идут ваши иллюзии, тем крепче вы привязываете себя к реальности. Это намного интереснее, ведь так, магистр? Попытаться подмять под себя нашу действительность — что может быть увлекательнее?

— Кстати, прости меня за то, что произошло на кладбище, — почесал черную макушку Микио, прервав течение моих философичных мыслей. — Я не хотел приносить тебя в жертву, просто… растерялся, — я скептически на него посмотрел, ни на каплю не веря в искренность этого прохиндея. Иллюзионист, между тем увидев, что я не купился на его фальшивое раскаяние, вздохнув, продолжил свою исповедь. — Я ведь вел это дело больше месяца, добился у них доверия, сместил главу и занял его место, а тут приходит эта стерва и срывает весь спектакль прямо на его кульминации! Знаешь, как мне хотелось ее за это придушить? — он понизил голос до шепота. — Мне пришлось играть роль безумного содомита, мечтающего захватить власть в Совете, чтобы меня никто не принимал всерьез. Не скажу, что это было тяжело, даже наоборот было так весело наблюдать за реакцией окружающих, но знаешь, что меня во всей этой истории больше всего бесило?

— И что же?

— Каблуки! Ходить постоянно в тесных сапогах на высоких каблуках было великим испытанием для моей психики. Так ты на меня не сердишься за то, что я немного пошутил?

— Был бы ты не больным — ударил бы. О, ах точно! — притворно изумился я, решив немного подыграть ему. — Я это уже сделал! Какая досада…

— Вот именно, — поднял вверх палец бывший предводитель секты. — Ты бы знал, как магистр Гариус удивился, почуяв на синяке остатки магической энергии его ученика. Потом все пытал, из-за чего мы с тобой подрались. Не волнуйся, я ему сказал, что мы не поделили плитку шоколада.

Вместо того чтобы разозлится — я растерялся. Откуда он знает о моей слабости? Но смотря на ехидную рожицу этого прохвоста, меня осенило. Эдвард!!! Только у него порой бывает язык без костей, а он еще попал в палату к тому, у кого развлечение шпионить за преступными группировками. Мне только интересно, много уже магистр смог вытащить из дракона сведений?

— Эд рассказал? — устало спросил я, делая вид, словно уже смирился, что скоро весь Совет будет знать о том, Никериал неадекватно ведет себя, как только видит шоколад.

— Возможно… — туманно проговорил Микио и вдруг озорно подмигнул. — Давай ты мне кое-что расскажешь, а я забуду про твою маленькую тайну? Потешишь мое любопытство?

— И что же? — осторожно поинтересовался я, думая о том, сильно ли расстроится Совет, узная, что кто-то обеспечил ментальный удар его мастеру иллюзий? И какой мне за это дадут срок?

— Все просто, — ухмыльнулся маг, с любопытством на меня посматривая. — Никериал, а откуда у тебя в крови прана? Точнее сказать, — растянул губы в улыбке Микио, — что за артефакт у тебя спрятан дома?

Обессиленный Эдвард, потирая болящий от уколов копчик, придя в палату, застал интересную картину — как я с садисткой улыбкой пытался задушить его единственного соседа. А эта сволочь, вместо того, чтобы умирать, как порядочному человеку, умудрялась отбиваться и хрипела: «Пожертвуй кровушки на опыты». Вкупе с внешним обликом — красная радужка, мертвенно-бледная кожа, выпирающие клыки — выглядело внушительно… для впечатлительного дракона.

К сожалению Микио повезло — у дракона просто не было сил, чтобы мне помочь в убиении иллюзиониста. Он просто… предложил мне задушить «тварь» подушкой. Хотя, конечно, придя немного в себя, Эд поинтересовался, куда делся его сосед. Но это было позже… намного позже…

*Лимнада — нимфа лугов.