Глава 2. Мир глазами того, кто должен был умереть

— Сострадание и понимание — вот ключ к сердцу любого пациента.

— А я думал, ключ к сердцу пациента — это умение вскрывать его грудную клетку.

разговор целителя и патологоанатома госпиталя Парнаско

Филгус Гоннери сидел и немигающее смотрел на двери операционной номер шесть. Минуты превратились в часы, а ожидание в неизвестности — в извращенную пытку. Сбылись самые худшие его кошмары, да и эта реальность, казалась сном, слишком неожиданно навалилось пугающее известие на четвертого члена Совета магов.

Сердце мужчины ныло, сжималось в плохом предчувствии, руки дрожали, ему хотелось схватиться за голову, вцепившись в свои светлые волосы и завыть от бессилия. Разорвать Стефана, разбить до крови кулаки об стену, накричать на целителей, жену, себя. Сделать хоть что-нибудь, только чтобы не чувствовать себя беспомощным, чтобы забыться, перестав ощущать изнутри обжигающую боль. Но он недвижно сидел на скамейке и немигающее смотрел на дверь операционной.

Он клял себя за беспечность, за то, что подверг опасности брата, не восприняв всерьез угрозу со стороны магистра Стефана. И вот что обернулись его ошибки. Маг, съедаемый заживо собственными страхами за жизнь лучшего друга, впервые в своей жизни молился Пресветлой Элисень, прося забрать вместо жизнь Ники его.

Перед глазами мужчины стали всплывать картины недавнего прошлого. Как он, почувствовав неладное, попытался связаться с Ником через зеркало, но не получил ответа, как метался по комнате, не находя себе места и, наплевав на свои обязанности, ринулся к порталу. Да, потом Партар будет на него кричать, может даже лишит на время должности за срыв важной миссии или же отправит в изгнание, оформив это как дипломатическую поездку в удаленный уголок мира. Ему тогда на все это было наплевать, да и сейчас, если честно, тоже.

Портал неожиданно выбросил его на заснеженной поляне около замка друга и то, что предстало его взору, совершенно выбило мага из колеи. Замок пылал, огненным заревом освещая ночное небо, огненные языки уже лизали шпили башен, воздух был наполнен удушающим в черным дымом, а совсем рядом выла, словно сошедшая от горя с ума, домовая Милена. Тогда ему впервые стало плохо — сердце кольнуло, словно раскаленным железом, ноги подкосились, стало трудно дышать, но он, превозмогая боль, прошипел сквозь зубы целительское заклинание, и ринулся в огонь.

Заклинания стихий всплывали в голове неожиданно четко, хотя он ими уже не пользовался больше десятка лет, он крушил преграды, ломился через огонь, перепрыгивал пылающие пропасти, пытаясь дойти до своего брата. Воздух в воздушном пузыре уже стал заканчиваться и потянуло гарью, когда золотая нить поискового заклятья привела его к порогу библиотеки. Оттуда тянуло свежестью, холодом и после обжигающей Преисподней пылающего замка, казалось, что там застыла арктическая зима.

Схватившись руками за раскаленные ручки дверей, он с натугой приоткрыл невыносимо тяжелые створки и оттуда, в ту же секунду порывом распахнув двери, вышел холодный воздух, мгновенно превратившийся в пар. Сугробы таяли на глазах, превращаясь воду, а после в пар, огонь шипел, извиваясь — столкнулись две стихии и вторая с позором ему проигрывала.

Изломанную фигурку Ника он заметил сразу и кинулся к нему на помощь. Да только помощь, похоже, запоздала. Целитель был неестественно бледным, холодным, с посиневшими губами с которых медленно стекала черная кровь. Вены на его лице почернели и вздулись, а сердце… Филгус не мог почувствовать его ударов, как и жилку, что должна была биться на шее. Обгоревшие пальцы задрожали, маг вновь попытался нащупать пульс, не веря, что это конец.

Как он выбрался из замка, Филгус не помнил. Очнулся на пороге госпиталя, прижимая к себе тело лучшего друга и дрожа от опустошенного резерва магии. Он ворвался в приемное отделение воя что-то неразборчивое, обезумившим взглядом нашел дежурившую милсестру….

Милсестры что-то говорили, пытались увести его, но маг, накричав на них и оттолкнув с дороги, пытающегося успокоить его целителя, ринулся за братом, замерев лишь на пороге операционной. Милсестры суетились, готовили стол и магические приборы к использованию, Азель отдавал распоряжения целителям, умудряясь попутно переодевать целительскую робу и осматривать Ника. Невольного свидетеля заметили не сразу, а после — увели в коридор и отдали в распоряжение подоспевших милсестер.

Филгус пришел в себя, когда позади него сомкнулись створки операционной, отбился от приставучих работниц госпиталя, которые все пытались обработать полученные им ожоги и, дойдя на негнущихся ногах до ближайшей скамейки, занял свой пост.

Шаги Лиры он не услышал, только почувствовал, ее осторожное прикосновение. Спрашивать, как она здесь очутилась, он не стал, а просто позволил ей немного разделить его ношу и вахту. Жена не пыталась увести его от операционной, женщина прижалась к его пропахшей потом, кровью и гарью обгоревшей одежде, накрыла своей холодной ладонью его красные от крови пальцы и молчала.

— Все будет хорошо, — хрипло прошептал он, скорее пытаясь подбодрить себя, чем ее. Свой голос казался ему чем-то чужеродным, будто, он от него отвык в этой пугающей тишине, а слова были словно лишними.

Лира кивнула, сильнее прижавшись к мужу. Потянулись гнетущие часы ожидания.

Наступило утро и безмолвный госпиталь ожил: с приемного отделения стали раздаваться голоса, по коридору торопливо проходили целители, некоторые из которых направлялись в операционную, сменяя истощенных коллег. Несмотря на безмерную усталость и боль, которые навалились на Филгуса, как только схлынул адреналин, он не сдвинулся с места. Неприятное жжение в груди все усиливалось, стало трудно дышать, руки, спина и правая щека горели словно огнем, а глаза невольно закрывались… Филгус понимал, что у него, похоже, магическое истощение — он и сам с трудом верил, что смог вытащить друга из того пылающего ада, — и если бы не жена, при которой не хотелось показывать слабость и сила воли, не позволявшая сдаться, он бы не продержался в сознании так долго.

Из операционной вышел Азель. Он окинул усталым взглядом помещение и целенаправленно пошел в сторону четы Гоннери. Филгус с трудом встал, поддерживаемый за локоть своей женой и, задержав дыхание от страха, с надеждой посмотрел на главу госпиталя Парнаско. В душе теплилась надежда, что все будет хорошо, хотя разум ждал лишь плохих новостей…

Магистр Гарриус вымученно улыбнулся, пытаясь придать изможденному лицу более менее приветливое выражение, и устало сказал заветные слова:

— Главное, он будет жить.

Лира облегченно вздохнула, на ее губах расцвела улыбка. Она радостно взглянула на мужа, ожидая увидеть хотя облегчение, но магистра внезапно повело в сторону: у него закружилась голова, в ушах зашумело, а последнее, что он услышал — это испуганный оклик жены.

Очнулся Фил в палате. Его тело болело, и в нем чувствовалась слабость, а магический очаг, словно горел огнем, принося от каждого неосторожного вздоха резкую колючую боль. Рядом с койкой сидела Лира. Она почти сразу заметила, что Филгус очнулся — он стал дышать хрипло, с натугой, постоянно морщась от боли. Женщина налила в стакан воды и, придерживая мужа за голову, помогла ему из него отпить.

— Что… произошло? — через некоторое время тихо проговорил Филгус. В его горле все еще першило от сухости, несмотря на то, что он только что глотнул воды. Он рассеянно осмотрелся, постепенно понимая, что находится в одиночной палате. — Я… потерял сознание?

— Магистр Гарриус говорит, что у тебя простое магическое истощение, — нахмурилась Лира, ставя стакан на тумбочку. — Еще ожоги разной степени, подавленный инфаркт, — она резко посмотрела на мужа. — Ты что, его пытался собственноручно исцелить?! Балбес! А ведь еще молчал, строил из себя героя! Да и я, дура, чего мне стоило заставить себя пойти к целителю?

Она вздохнула, недовольно хмуря брови и расправила складки на одеяле мужа. Филгус успокаивающе дотронулся до ее руки и слабо улыбнулся. Его жена всегда была такой — излишне импульсивной, громкой, скрывавшей за своими яркими эмоциями истинные переживания, но, к счастью, быстро теряла нужный запал. Полная его противоположность. Филгус всегда переживал все в себе: долго, мучительно, разбирая по косточкам каждое слово, эмоцию, принимая все близко к сердцу.

И вот сейчас, недовольно цыкнув на мужа, она смягчилась, более благожелательно сказав:

— Тебе запрещено вставать с постели три дня, а магией пользоваться, по меньшей мере, неделю! Ты меня ясно понял?

Мужчина рассеянно кивнул и невольно поморщился, дотронувшись до болящей груди:

— Сколько я здесь нахожусь? Ты видела Ники? Как он?

Женщина замялась, как-то рассеянно убрав с лица мешавшуюся огненную прядь:

— Больше суток. А с ним все хорошо… относительно.

В сердце магистра прокралось плохое предчувствие:

— Но…

— Он жив, милый, — легонько улыбнулась Лира, дотронувшись до колючей щеки мужа, — но магистр Гарриус погрузил его в магическую кому. Ничего страшного, просто так поврежденные ткани и органы будут восстанавливаться быстрее и эффективнее, а риск остановки сердца станет минимальным.

Филгус расслабился, а в его теплых шоколадных глазах исчезла тревога. Азелю он доверял и верил, что тот быстро поставит брата на ноги. Не могло быть иначе. Это же сам магистр Азель Гарриус, мастер Целительства и, самое главное, приемный отец Никериала! А своего приемного сына тот любил, как родного и ради него мог пойти на многое. Уж это Филгус Гоннери чувствовал хорошо. Дар Видящего всегда помогал правильно оценивать людей и видеть их скрытые чувства.

Мужчина вздохнул, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Тело было вялым, непослушным, побаливала голова, словно после долгого сна, ныли конечности, а во рту застыл привкус горьких трав, видно его поили какими-то лекарствами. Боль в груди была терпимой и если сперва она доставляла сильные неудобства, то сейчас, похоже, он к ней немного привык. Магистр только ощущал внутренний дискомфорт от недоступности магии, от того, что он вмиг стал столь уязвимым. На руках не осталось и следов ожогов — пальцы покрывала новая розоватая кожица, мягкая, без мозолей, словно это были руки изнеженной барышни. Непривычно. И пахло от них спиртом с нотками шафрана, Филгус подозревал, что от него сейчас разило этими «благовониями госпиталя» за милю, как от заядлого алкоголика дешевым пойлом.

Магу внезапно вспомнилось, как он в молодости попал в госпиталь, после свидания с демоном в замке Лиры. Тогда ему было намного хуже, а лицезреть каменный потолок в палате пришлось чуть больше месяца. С тех пор он невзлюбил палаты, милсестер, которые с милой улыбочкой садиста поили его тошнотворными отварами и ставили уколы, но больше всего стал ненавидеть свое чувство беспомощности. Даже там, когда его с упоением пытала Лира, он чувствовал, что лишь играет со смертью, знал, что в любой момент способен остановить пытку. Вот только в обители Азеля он не чувствовал уверенность в том, что может контролировать ситуацию, он был полностью во власти чужих людей. И это пугало…

Лира, увидев, что муж больше не горит желанием с ней общаться и временно ушел в себя, ушла из палаты. Филгус подозревал, что за милсестрой, уж слишком быстро и тихо она исчезла.

Маг попытался встать, прикусив губу от резко вспыхнувшей боли и подавив невольный вздох. Голова тот час закружилась, стало душно, а грудь словно разрывали изнутри. Пальцы невольно крепко сжали тонкое одеяло. Магистр глубоко, но осторожно, вздохнул, подождав, пока резкая боль перейдет в ноющую и вновь рискнул подняться. Но теперь потихоньку, неистово борясь с беспомощностью за каждый миллиметр, за возможность просто сесть.

Может, он и доверял Азелю, но проверить Ника следовало обязательно, хотя бы для того, чтобы успокоить душу. Да и не было сейчас времени лежать на больничном — он и так непозволительно долго пролежал в беспамятстве.

Лира вернулась как всегда не вовремя. Магистр Гоннери как раз сумел сесть, отчаянно борясь с приступами головокружения и тошноты, и через несколько минут намеревался встать.

Женщина охнула, всплеснула руками, словно непутевая мамаша, заставшая своего сыночка за чем-то запретным, и мигом оказалась рядом. Где-то позади нее мялись молодой целитель и милсестра, в руках которой был поднос с целебными зельями, мазями и грозными шприцами. Филгус скользнул по работникам госпиталя взглядом, краем сознания отмечая, что они не опасны.

— С ума сошел! — воскликнула она, попытавшись уложить мужа обратно в кровать. К вящему сожалению Фила успешно, ибо сопротивляться у него просто не осталось сил.

— Я должен увидеть Ники, — еле выдохнул мужчина, чувствуя, как внутри него постепенно рассасывался тугой комок боли. Он не намеревался так просто сдаваться. — И Азеля.

Главу госпиталя Парнаско нужно было поставить в известность о душевных и теплых отношениях его блудного сына и бывшего Высшего целителя. Магистр Азель был весьма умным мужчиной, он сможет без шума оградить Ника от потенциальной угрозы. Стефан был той еще сволочью и Фил боялся, что он все же доберется до его брата и завершит начатое.

— Не позволю! — тут же возмутилась его жена, положив свои руки на грудь Филгуса, словно не позволяя ему вновь встать. — Магическое истощение это тебе не простой насморк! Хочешь на всю жизнь остаться калекой?

Лира замолчала и отвела взгляд. Ее руки ощутимо дрожали. Она как никто другой знала, как больно в один миг лишиться большей части своей магии, стать ущербной и никому не нужной. Она боялась, что кому-то из ее родных придется стать как она. Фил видел это, почти осязаемо чувствовал ее страх, но не мог его разделить вместе с ней. Жизнь Ника для него всегда была выше своего собственного благополучия.

— Милая, — вздохнул маг, сжав рукой ее холодную ладонь. — Ты ведь знаешь, что я все равно не отступлю, — он глянул на притихших работников госпиталя. — И Азель это прекрасно понимает, раз прислал ко мне целителя со способностями проводника энергии.

Лира вмиг обернулась, с удивлением взирая на молодого паренька.

Тот неуверенно улыбнулся, словно смутившись от незаслуженной похвалы, и тихонько спросил:

— Господин, а как вы узнали мою специализацию?

Филгус поморщился — объяснять каждому, что он видящий, стало слишком утомительно еще на первой сотне раз.

— Магистр Гарриус похвастался, что у него есть прекрасные специалисты в этой области.

И ведь почти не соврал — специалисты в госпитале Парнаско усилиями его главы были и вправду весьма одаренными. Хотя Никериал всегда утверждал, что его коллеги «заносчивые засранцы» и «невежественные идиоты». Про свою манию величия и высокомерие целитель, естественно, не проронил и слова.

Через некоторое время магистр Филгус самостоятельно шел по коридорам госпиталя, мысленно благодаря Азеля за предоставленного целителя. Тот и вправду оказался хорошим специалистом и почти безболезненно пополнил своей энергией почти пустой очаг Филгуса. Предоставленная энергия быстро перестроилась в собственную и хоть в резерве было почти также пусто — передавать много энергии было попросту опасно как для целителя, так и для пациента, — теперь можно было не опасаться внезапных обмороков, да и очаг больше не вспыхивал болью при каждом движении.

Палата Ника находилась в отделе интенсивной терапии, там, где восстанавливались пациенты после тяжелых операций или же дожидались своей очереди на оную. К удивлению Филгуса в этом месте оказалось людно — возле палаты дежурили две милсестры, а с ними стоял некий субъект подозрительно ему кое-кого напоминающий и тихо бурчал себе что-то под нос.

Магистра заметили почти сразу. Да и трудно было его не заметить, ибо шел он медленно, останавливаясь через каждые несколько метров передохнуть. Несмотря на лечение Филгус еще не восстановился полностью, и это небольшое путешествие далось ему нелегко.

Подозрительный мужчина, стоявший возле палаты, улыбнулся, заметив магистра, и помахал рукой:

— О! Магистр Гоннери, я вас так рад видеть!

Филгус удивленно вскинул брови. Эти жесты, эта манера речи и яркое «пламя» очага, окрашенное в фиолетовые оттенки, могли принадлежать лишь одному человеку.

— Ты как здесь очутился, Микио? — ошарашено проговорил мужчина, все еще не веря своим глазам.

— Я с ней, — он тут же показал пальцем на раскидистую пальму, притаившуюся за углом и за которой спряталась от праведных очей начальника старшая дознавательница. Алия смущенно улыбнулась и вышла из своего укрытия, невольно потупив взор, словно нашкодивший ребенок.

— А ты как узнала? — устало вдохнул магистр. Он-то надеялся, что инцидент с участием его брата останется тайной, но, похоже, уже вся столица знала, где изволил отдыхать опальный маг.

— Я подумала, она имеет право знать, — дотронулась до его руки жена.

Фил обернулся, теперь удивленно посмотрев на жену.

— Надеюсь, — осторожно произнес он, — ты больше никому не сказала?

Лира нервно прикусила губу и виновато пробормотала:

— Не совсем…

Филгус обреченно закатил глаза и вздохнул, давя в себе внезапный порыв накричать на супругу. Магический очаг, словно учуяв сильные эмоции своего хозяина, вновь заныл. Мужчина поморщился.

Отчитать Лиру магистр не успел. К ним подошел Азель и окинул задумчивым взглядом собравшуюся компанию.

— Вижу, что все уже собрались, — он показал рукой на закрытые двери палаты. — Пройдемте внутрь.

Палата оказалась просторной, светлой, но совсем неуютной. Филгусу она не понравилась. Не чувствовалось в ней теплоты, жизни, да и всевозможные приборы, которые мерно стучали, иногда пикая, заставляли нервничать и задаваться вопросом: «А должно ли быть так? Ничего не сломалось?».

Несмотря на то, что палата была рассчитана на несколько человек, кровать была занята одна. На большой больничной койке, половину которой занимали странные приспособления, Ник казался маленьким и хрупким. Его тело было опутано мерцающей сетью целительских заклинаний, грудь и голова перебинтована с нанесенными на них заклятьями, а из рук к приборам тянулись прозрачные трубки.

Лучший друг Филгуса был бледен до такой степени, что магу невольно показалось, что белые простыни и то выглядят темнее, а сквозь кожу стали четко видны синеватые вены. Волосы целителя потускнели и заметно посерели, скулы стали резко очерчены, а потрескавшиеся губы обрели синеватый оттенок. Казалось, что еще немного, и Ник исчезнет, растворится в сияющей дымке заклятий, или же его душа вновь покинет это тело — уж слишком ненадежно оно выглядело. Хотя по-сравнению с прошлым состоянием, маг выглядел намного лучше — с кожи исчезла пугающая чернота, и затянулись видимые раны.

Филгус медленно подошел к другу, вглядываясь в безмятежное лицо. Если бы не болезненная бледность, казалось, что Ник просто спал. Хотелось дотронуться до него, ощутить тепло его кожи, почувствовать в груди мерный стук сердца, услышать его дыхание — убедить себя, что он жив, ибо еще слишком свежи в памяти были прикосновения к его ледяной коже. Но нельзя. Маг прекрасно понимал, к чему могли привести его опрометчивые действия и невольное вмешательство в сложную сеть целительских чар.

— И долго он будет лежать… в коме? — прошептал магистр Гоннери, неотрывно смотря на друга. Говорить громко казалось неправильным, словно шум мог разбудить целителя.

— Предположительно, несколько месяцев, — к койке подошел и магистр Гарриус, проведя рукой по мерцающей дымке заклятий. Те охотно отозвались на прикосновение создателя и засияли ярче. — Восстановление займет много времени. Его организм сейчас сильно истощен, мне с трудом удалось призвать душу из мира мертвых и еще труднее удержать в этом теле — некроз охватил многие ткани и уже принялся за органы. Если бы не холод, то даже я уже ничем не смог бы помочь. Кстати, хотел спросить, — глава госпиталя Парнаско заинтересованно глянул на заметно побледневшего Филгуса. — Что произошло с моим горе-учеником? Как я понимаю, здесь замешана недавняя история с принцессой и судом?

Вместо ответа, маг окинул собравшихся внимательным взглядом и задумчиво произнес:

— Магистр Гарриус, Микио, Алия, Лира… я хочу попросить об одолжении. Никто не должен узнать, что Ник жив.

Друзья понятливо кивнули, а Азель дополнил:

— Мои работники будут молчать. Я за них ручаюсь. Но к чему такая секретность? У Ника есть могущественный враг?

Филгус нахмурился:

— Пока не знаю, но магистр Стефан наверняка действовал от имени короля Нагелия, дабы «вызволить принцессу из плена»… Мне нужно срочно встретиться с принцем, а также узнать подробности спасения Ее Высочества.

— В твоем состоянии, магистр, — недобро сузил глаза глава Парнаско. — Я бы не рекомендовал вставать с постели пару дней, пока магическое ядро полностью не восстановится.

— Мне некогда отдыхать, — он устало покачал головой, — время сейчас работает против нас.

— Я могу за тебя сходить! — с готовностью отозвался сияющий, словно начищенный золотой, иллюзионист. — Приму твою личину и все узнаю! Это мигом!

— А получить выговор от Партара сможешь? — усмехнулся член Совета магов. Микио сразу скис — встречаться с Председателем ему не очень хотелось. — Я сбежал с важной дипломатической миссии и чую, так просто Председатель от меня не отстанет.

Только сейчас Филгус осознал свое поистине незавидное положение и, чего греха таить, на мгновение захотел оказаться на месте друга. Но постыдное желание мигом улетучилось, так и не успев полностью сформироваться. Несмотря на свой мягкий нрав, магистр Гоннери никогда не пасовал перед трудностями и привык встречать их с гордо поднятой головой, как принято у настоящих потомственных магов.

«Главное, брат, — мысленно произнес магистр, посмотрев на мирно спящего друга, ты жив, а остальное… Не волнуйся, остальное я как-нибудь да улажу».

Ведь старшие братья всегда заботятся о младших? Вот и Филгус. Он искренне любил Ника, считал членом своей семьи и за его благополучие готов был сражаться до последнего. И сейчас предстояла поистине грандиозная и страшная битва — объяснения перед магистром Партаром, перед коим пасовал даже непримиримый оптимист и балагур Микио.

Осталось малое — морально настроиться на встречу. Филгус вовсе не надеялся, что Председателя остановит тот факт, что член его совета «немного» болен и спасал своего лучшего друга — в пытках, моральных унижениях и темной ауре, что окружала Партара, когда тот злился, мог позавидовать сам Настерревиль.

Но невеселые думы магистра внезапно прервала его жена:

— Не волнуйся милый, — тихонько произнесла она, встав подле него. — Я обговорила с Партаром о сложившейся ситуации, принесла извинения. Он, конечно, был не совсем доволен, но, похоже, совсем на тебя не злится… за случившееся.

Филгус неверяще посмотрел на эту великую женщину. Поговорила? Простил? Он сорвал важную дипломатическую миссию из-за своей прихоти. Председатель такого не прощал. Никогда. Только если…

— Вместо меня отправился Адриан? — спросил магистр, почти не веря в свое безумное предположение. Его друг и по совместительству коллега в это время спешно готовился к свадьбе и, если честно, пребывал на заслуженном отдыхе за много сотен миль от этого королевства. Но в тоже время Филгус прекрасно знал, что только его друг мог пойти на такой безумный поступок — сорваться с места и побежать хоть к Настерревилю в кладовую, если это могло помочь другу и Совету.

— Мне даже не пришлось его уговаривать, — слегка поворчала Лира. — Требовалось Председателю поманить его пальчиком, как сорвался с места и, прихватив бумаги, телепортировался на переговоры! А его мать?! Эта женщина на весь Совет кричала, что ты безалаберный и бессовестный лентяй и хам, а ее «золотце» — недооцененный талант! Она еще вякала что-то про то, что ты неправомерно занимаешь такую высокую должность, хотела собрать подписи в пользу твоей отставки! — жена перешла на гневный шепот, но, внезапно, удовлетворенно улыбнулась. — Я ей тогда высказала много хорошего… Она так охала, хваталась за сердце и требовала целителя! Я уж думала в своей лицедейской импровизации умрет, а нет, к сожалению. И как ее Партар терпит? А Адриан? Характер у этой дамочки хуже, чем у Мариан! А ты ведь прекрасно знаешь, как я отношусь к сестре Адри…

— Ты поругалась с заместителем Председателя? — выделил главное из всей гневной тирады супруги Фил и обреченно вздохнул. Теперь понятно, почему Партар с легкой руки спустил ему своеволие — госпожу Нестелл он люто ненавидел и представление, устроенное Лирой, видно, его довольно позабавило. Но теперь перед бедным магистром встала иная проблема, в какой-то степени даже похлеще первой — матушка Адриана и Мариан имела хватку сильнее волкодава, а ее «великосветские беседы» убивали лучше, чем грамм яда василиска.

Выходить из уютного и гостеприимного госпиталя резко перехотелось. Больничный уже не казался карой, а стал благословением.

— Я случайно, милый, — в голосе Лиры Филу на долю секунды послышалось раскаянье. — Не люблю, когда за спиной гадюки строят козни, сразу хочется их поставить на место… ударив пару раз по хребту хлыстом… со стальными шипами… как раньше, в молодости.

Филгус невольно хмыкнул. Характер у бывшего демонолога до сих пор был взрывной, а о последствиях своих неосторожных слов она думала тогда, когда ее за эти слова осуждал сам Фил. Стычки между госпожой Нестелл и Лирой были и раньше — заместитель Председателя не могла простить магнессе ее прошлое, а Лира слишком привыкла видеть раздражающих ее людей на дыбе, чем попытаться не обращать на них внимание.

И, естественно, мать Адриана и Мариан выливала всю накопившуюся желчь на четвертого члена совета. Филгус терпел, миролюбиво улыбался старой женщине, а дома просил жену не провоцировать заместителя. Но тщетно. Теплые отношения жены и госпожи Нестелл были похожи на взаимную любовь Никериала и Стефана.

Фил вздохнул, с душевной болью и тоской посмотрев на брата. Он должен был его защитить, должен был предотвратить то безумие, спасти Ника от участи всенародного «злодея» и «похитителя», в которого можно безнаказанно кидать камни, уберечь его от фатальной ошибки — принцессы. Должен был, но не смог.

Разочарование в себе резало нутро не хуже кинжала и магический очаг, чувствуя душевное самочувствие хозяина, ныл, иногда покалывая, словно в него впивались тысячи маленьких иголок. Смотреть «на такого» Ника было невыносимо, но и поделать с этим Филгус ничего не мог, только поверить в Азеля, который говорил, что со временем Ник встанет на ноги.

Как оказалось, пока Фил думал о своем, его неугомонный коллега не бездействовал. Подойдя поближе и вдоволь полюбовавшись на безмятежно спящего целителя, он, неожиданно для всех, выдал:

— А вы знаете, что в одной древней легенде, злая колдунья погрузила прекрасную деву в вечный сон и снять проклятие смог только поцелуй истинной любви.

Алия нахмурилась, а Фил шокировано замер, выдернутый из своих мыслей этой двусмысленной фразой.

— Ты это к чему клонишь? — тут же недовольно поинтересовалась магистр Эрлеан.

— А давайте попробуем! — с энтузиазмом ответил он. — Чур, я первый!

— Ты чего такое говоришь! — мигом прошипела она. — Он не дева, это не вечный сон, и истинной любовью между вами даже не пахнет! В снятии проклятий должна быть точность!

— Ох, это ревность? Да?

— Еще чего! — тут же возмутилась девушка, но, увидев тяжелый многообещающий взгляд главы госпиталя Парнаско, замолчала, как и ее оппонент. Азель всегда трепетно относился к покою пациентов и резко реагировал на любые «недозволенные» нарушения тишины.

«Знал бы Ник кто пришел его проведать, — невольно подумал Фил, — тут же пошел на поправку, лишь больше не лицезреть своих сердобольных посетителей-почетателей».

Магистр Гоннери еще раз посмотрел на спящего друга, вздохнул своим невеселым мыслям и поковылял к выходу из палаты. Сейчас было не время корить себя за все беды мира. Сейчас нужно было действовать.

***

В том, что Стефан сотрудничает с королем, Филгус знал, да и сам магистр Стефан не скрывал своей заинтересованности в должности советника монарха. Это не было запрещено, Совет даже наоборот, поощрял такие стремления — магам запрещалось вмешиваться в политику, но через советника можно было воздействовать на короля и проталкивать интересы Совета. В прошлом советника короля выбирал сам Совет, проталкивая на королевский двор своих надежных ставленников, но это было раньше, а сейчас…

После начала правления короля Рафиуса многое изменилось. Совет держался особняком, после той мутной истории с эпидемией и «злым колдуном Никериалом», да и короли сотрудничали с ним только в крайне редких случаях. Рафиус откровенно невзлюбил магов и всячески старался их ограничить в своих правах, а такая должность как «советник по вопросам магии» пустовала десятки лет! Вместо нее король ввел какую-то невразумительную должность Придворного чародея, специфика деятельности которой сводилась к зачарованию вещей и развлечению публики разными магическими фокусами. Реальной силы при дворе такой франт не имел, к Совету не принадлежал — к недовольству последних, и постоянно находился под давлением жрецов, которые неусыпно бдели, чтобы «мерзкий маг» не смел приближаться к монарху и заниматься «темной» магией, к числу которой относились все заклинания сложнее телекинеза.

Возрождение должности советника было благом, только если бы им не стал Стефан. Как магистр убедил королевскую семью сменить гнев на милость, никто не знал, но Фил подозревал, что здесь не обошлось без принцессы. Совет отказался «вызволять из плена» Ее Высочество, король остался этим недоволен и, видно, возрождение должности советника-мага было что-то вроде ответной реакцией. Нагелий словно намеренно пытался показать, что у него будет собственный могущественный магистр, который будет действовать только во благо короля, наплевав на законы Совета.

Пока Стефан с этой должностью с лихвой справлялся: к Совету и Председателю, который собственноручно выставил его вон из кресла совета, он относился с неприязнью, а первое ответственное задание монарха — покарать завравшегося «злого колдуна» и вернуть принцессу, — выполнил на отлично. Постепенно пропасть между Советом и королем крепла, ширилась, а те мосты, которые умудрился навести Председатель за почти полувековые переговоры, рушились прямо на глазах. Сам того не ведая Никериал Ленге как и после эпидемии стал тем самым роком, который мог навредить очень многим магам. Филгус видел, как с каждым годом над королем Нагелием все сгущались тучи: им постепенно овладевали полузабытые страхи, недоверие к окружающим и скрываемые ростки безумия. Его Величество был гордым, но суровым человеком, он был из тех людей, которые будут упрямо следовать до конца, зная, что они правы и порой даже не считаясь с последствиями. Маг опасался, что королевские страхи однажды возьмут вверх и для магов — преимущественно Совета, — настанут тяжелые времена.

Но совсем другим был его наследник, Его Королевское Высочество Ариан. Умный не по годам молодой человек сразу понравился магистру, особенно, ему приглянулось то, что он увидел в его сердце: обеспокоенность страну, любовь к семье и осторожность. Ариан вел свою тихую игру, умело выглядел в глазах отца и многих дворян с хорошей стороны и всегда оглядывался назад, словно высматривая, не оставил ли он в живых врагов королевской семьи?

Филгус пролежал в госпитале несколько дней. Проведать его заходили коллеги из Совета магов, намекая, что без достопочтенного магистра работа стоит, пару раз забегал Микио, вздыхая и сетуя, что ему одному приходиться шпионить за Стефаном, один раз даже пришел сам новый советник короля, видно намереваясь вдоволь позлорадствовать… но наткнулся на стену равнодушия. Филгус лишь поинтересовался, мол, что забыл в госпитале сей сиятельный господин и не ошибся ли он дверью, как того, словно ветром сдуло из палаты. А жаль. Фил очень хотел поговорить с новым советником короля, но не в госпитале, а на суде.

Дни летели с угрожающей быстротой. В Совете Фил перестал появляться, договорившись с начальством о том, что возьмет всю работу на дом, а, точнее, в больничную палату Ника. Присутствие друга успокаивало, работать в его обществе было довольно приятно, магистр, порой, даже не замечая, разговаривал с другом вслух, комментируя уж довольно комичные отчеты своих сотрудников или же новые законы, которые представлялись на рассмотрение Совету. Да и Ник с каждым днем все выглядел лучше, что не могло радовать магистра и главу госпиталя Парнаско, который бывал в палате своего горе-ученика даже чаще, чем сам Филгус. Остальных посетителей (а, точнее, одного мастера иллюзий) в палату к целителю больше не впускали — Азель и Фил слегка опасались эксцентричных идей исцеления Никериала, которые уж очень сильно разнились с предписаниями дипломированных специалистов.

Микио дулся, недовольно бурчал и пытался тайком пробраться к вожделенному больному, используя свой немалый талант и опыт иллюзиониста. Но Филгус до сих пор с содроганием вспоминал, как однажды, когда Азель уже снял свою целительскую дымку заклятий, он, зайдя в палату, шокировано воззрился на преображенного брата: его волосы были собраны бантики, а все лицо усыпали следы поцелуев яркой губной помады. Похоже, «спящего красавца» пытались пробудить всем госпиталем, а магистр еще удивлялся, почему возле палаты постоянно шушукались и толпились милые милсестры? Как друг он идею оценил, но как брат… словом, Микио решено было больше в палату не впускать, чтобы пресечь подобные инциденты. Да и Филу понадобилось довольно много усилий, чтобы оттереть стойкую помаду с лица брата… с шеи, рук и груди… дальше заглядывать он опасался, чтобы еще больше не травмировать свою и без того расшатанную психику.

Конечно, отсутствие известного магистра на своем рабочем месте, да и его попадание почти на целую неделю в госпиталь, всполошили общественность, а на фоне известия о смерти довольно известного затворника-целителя, это стало сенсацией дня! Родовитые маги строили догадки о внезапной болезни члена совета, молодые магнессы, вдохновленные рассказами о Никериале, плакали надрыв, скорбя о смерти идола, ученые и те, кто лично был знаком с Ником и Филом, ходили смурее тучи. Новость вмиг стала чуть ли не общенациональной — о ней говорили все, кому не лень и Алия, которая невольно становилась свидетельницей десятка таких разговоров, докладывала обо всем начальнику.

Никериал Ленге вмиг стал популярным и самым обсуждающим мужчиной в салонах столицы, отобрав планку первенства у всенародно любимого наследного принца. Если желанием Стефана было стереть с лица земли присутствие и всякое упоминание о Нике, то он попал впросак сразу по всем пунктам. Нет, целителя обсуждали и раньше, даже совсем недавно, когда тот пришел на суд Совета магов, но то дело известно было лишь в узких кругах, да и что интересного может быть в судебном процессе? Тем более, в выигрышном. А вот смерть… люди обожают судачить о мертвых, ворошить прошлое, выискивая в их биографии лакомые кусочки, делить наследство, заявлять о любовных отношениях с усопшим… Мертвому все равно, а живым — развлеченье, особенно, когда у того была весьма интересная биография и немалое наследство.

Филгус даже обрадовался, что его друг ничего не ведает о творящемся безумстве — друг и так слишком близко к сердцу принял ненависть целого королевства, но что будет, когда он обнаружит к себе всенародную любовь и благоговение у магического населения страны? Его в один миг порвут на лоскутки магнессы и их матери, которые были не прочь обзавестись таким завидным женишком, работники «Магического Альманаха» потребуют написать мемуары, целители — вернуться в госпиталь, но не в качестве практикующего специалиста, а рекламы для спонсоров…

Словом, Филгус был очень рад, что Ник спокойно спит и ни о чем не знает.

Да и самого члена Совета магов не обошла участь быть обласканным профессиональными сплетниками дворца совета. Что про него говорили, не счесть! И самое невинное из всей той чуши, что измыслили обыватели, было то, что на него совершили покушение, и он лежал при смерти, или же более похожее на правду — у уважаемого магистра случилась «нервная болезнь», когда тот услышал новости о своем близком друге.

С Его Королевским Высочеством наследным принцем Арианом Келионендорским магистр Филгус Гоннери встретился через несколько дней после происшествия с Ником. Послать весточку о том, что член совета надеется увидеть принца, оказалось не трудно — все же каналы связи у них были отлажены, и вскоре посланник Его Высочества принес магу ответ, который уместился всего в одну строку: «15. 3. 2».

Что означают эти цифры, магистр знал и на следующий день незаметно от всех — а в особенности, от своей прозорливой жены, — сбежал из госпиталя на встречу к принцу. Королевское Высочество и магистр Гоннери были знакомы уже давно и находили весьма полезным такое общение.

Познакомились они больше десяти лет назад на королевском приеме. Ариан хотел стать хорошим королем, мечтал, как и все юные принцы, привнести пользу и возвысить свое королевство, но реальность внесла свои коррективы. На тринадцатилетнего подростка обрушился гнев отца, и он сполна хлебнул страха и отчаянья, сидя в темнице и ожидая своей казни. Такое нервное напряжение не могло пройти бесследно, и если бы Филгус не протянул бы ему помощи, ребенок бы просто сломался. Опытный мужчина, который не первое десятилетие сидел в кресле члена Совета магов помог Ариану перерасти свои детские страхи и комплексы, раскрыл его таланты, о которых подросток даже не подозревал и в каждый свой визит во дворец учил Его Величество чему-нибудь новому, тому, что никогда не расскажут придворные учителя, а приходит вместе с опытом.

Мальчик возмужал, восхищение сменилось уважением, и принц всегда был рад поговорить со своим наставником, который уже давно стал его другом и первым весомым союзником в его жизни.

«15. 3. 2» — для непосвященного просто набор цифр, но для Филгуса все было иначе. Так общаться придумал сам наследник трона, опасаясь, что его записки могут перехватить враги или того хуже — увидит сам король. Первое число означало день, второе — время, а третье — номер кабинки для исповеди в храме на площади Герра Инксалевского. Хотя, как знал маг, простой люд не в силах выговорить сложное имя прославленного полководца, давно переименовал сей объект на площадь Яблонь из-за огромного количества этих деревьев, которые росли в аллеи.

Филгус прибыл немного раньше назначенного срока, и, войдя в небольшой рядовой храм, коих в столице было десятки, без промедления направился ко второй исповедальне. Жрец, отрешенно стоящий около алтаря, едва заметно кивнул магу и продолжил свою молитву Великой. Ариан уже сидел в кабинке для исповеди и был явно чем-то недоволен — магистр чувствовал исходящее от принца напряжение, на духовном уровне окрашенное в сиреневые оттенки. Принц был явно чем-то недоволен, переживал, но, к облегчению мага, когда тот зашел в исповедальню, в эмоциях юноши на первый план вышла искренняя радость — он злился явно не на своего друга и наставника.

Их разделяло маленькое решетчатое окошечко на уровне головы. Хлипкая деревянная преграда, что позволяла сохранить конфиденциальность, не была помехой Филгусу — он видел куда дальше и глубже обычного человека, для него принц сидел рядом с ним и все его эмоции были у магистра, как на ладони. Хоть Ариан и старался стать как можно более отчужденным и холодным, внутри него всегда бушевала буря.

— Приветствую, Ваше Высочество, — разговор как обычно начал Фил и вежливо поклонился, хоть принц этого не видел. — Сегодня чудесный день, не правда ли?

— Свежо, — отозвался Ариан. — Рад видеть вас, магистр Гоннери. Не думал, что мы с вами так скоро свидимся — вы ведь отправлялись с посольством в долину Пелата и предполагали, что это займет вас до осени.

— Увы, изменились планы, — вздохнул магистр. — Да вы и сами, наверняка, об этом слышали.

— Слышал. Читал. Никериал Ленге сейчас на слуху не только магов и простого люда, но и аристократии. Мало кого король мог так одарить своей… милостью. — в эмоциях принца ощутилось раздражение. — И мало кто умудрился похитить и удерживать в плену Ее Высочество.

— Вы же знаете, что это гнусная ложь, — нахмурился Фил.

— Знаю и доверяю вам, но Ее Высочество… Моя младшая сестра плачет целыми днями, на нее невозможно смотреть без жалости — этот Никериал заставил ее страдать! Скажите, магистр, как вы бы поступили на моей месте, если бы узнали, что из-за какого-то мага убивается ваша дочь? Мой гнев останавливает лишь одно — Ее Высочество переживает сильные любовные муки, усугубленные смертью возлюбленного. Смотреть на это… невыносимо, а осознавать, что сестра влюбилась в мага с плохой репутацией — еще тяжелее, — голос Его Высочества дрогнул и опустился до шепота. — Фил, скажи, как я должен ее утешить? Как сказать, что смерть Никериала Ленге не конец жизненного пути, да так, чтобы она меня услышала? — незаметно для себя принц перешел на неформальную речь, а в его голосе явственно послышались нотки мольбы. Ариан не знал, как помочь сестре и уберечь ее от ошибок. — Я боюсь за нее, Фил, очень сильно боюсь. Она… она словно не живая и… я вижу, как она угасает. Что мне делать? Подскажи! Прошу…

Перед глазами Филгуса на миг предстал тот мальчишка, которого он встретил больше десяти лет назад. Потерянный ребенок тогда не знал, как дальше жить: смотреть в глаза отца, который отправил его на плаху, общаться с придворными — свидетелями той жесткой шутки, осознавать, что ты никто и в любой момент твоя жизнь может оборваться. Тот мальчик стоял над пропастью и в любой момент мог сорваться вниз, лишь одно удержало его на грани — его златовласая малютка-сестра, его маленькое лучистое солнце. Ирен для принца была всем — он безумно ее любил и оберегал от потрясений и невзгод, но сейчас впервые не знал, как себя повести, чтобы не навредить чувствам «своего солнца». В его представление о сестре не вписывалось то, что она могла полюбить мужчину, да и так сильно.

— Первая любовь никогда не бывает счастливой, — слегка улыбнулся Филгус, вспомнив свою первую влюбленность соседской девчонкой Амалией. Тогда он тоже считал, что она его судьба, но реальность все расставила по местам. Амалию выдали замуж, и она уехала город, оставив за собой страдающего от неразделенной любви парнишку. — Ее Высочество вылечит лишь время, нужно подождать и вы увидите, как она вновь будет улыбаться и смеяться.

— Надеюсь, — выдохнул принц, слегка успокоенный речами магистра.

— У Ее Высочества же есть жених? — Филгус поморщился, припоминая старшего отпрыска короля соседней страны. — Родрик, ведь так?

— Да.

— Уверен, что после замужества у нее не останется и мыслей о Никериале Ленге и она будет думать лишь о своем муже.

Ариан хмыкнул — то ли уверенный в правоте мага, то ли решивший, что его сестра никогда не примет принца соседней страны подле себя.

Но вместо того, чтобы продолжить сию увлекательную тему, он внезапно произнес:

— Филгус, ты ведь попросил о встрече не для того, чтобы обсуждать проблемы моей семьи?

— Вы как всегда проницательны, Ваше Высочество, — не стал скрывать очевидное магистр. — Но поверьте, моя проблема имеет непосредственное отношение к вашей семье и… новом советнике короля.

В эмоциях принца на миг мелькнул гнев, направленный на Стефана — очевидно, новый советник отца тоже сильно не устраивал Ариана, но поделать что-либо с ним он не мог. Пока не мог. Все же независимо от отношения к нему окружающих, магистр был довольно сильным магом, умным, хитрым и осторожным — поймать его за руку за каким-либо преступлением было почти невозможно, — но, как почти и большинство магистров, горделивым и самоуверенным.

— И чем же вас так заинтересовал «достопочтенный» магистр? — юноша прекрасно знал ответ на свой вопрос, не мог не знать, ведь связь с Никериалом Ленге была очевидна, но хотел услышать ответ именно из уст Филгуса. И член Совета магов не стал разочаровывать принца, рассказав ему без утайки про того, кто лежит в госпитале Парнаско, про свои замыслы об уничтожении Стефана и свои надежды на помощь Его Высочества. Фил прекрасно понимал что рискует, но в Его Высочестве не ощущалось злобы по отношению к Нику, да и без него невозможно было утаить в госпитале дальнейшее пребывание Никериала — слишком много у наследного принца было шпионов, слишком многие хотели удостовериться в смерти изгнанного мага и главным из них был сам король. Принц мог утаить от отца многое и помочь вделать так, чтоб тайна не раскрылась как можно дольше, но только если это будет во благо королевской семьи и страны.

Ник был для принца полезен живым, чем мертвым. Как существенный козырь против Стефана, как залог выгодного сотрудничества с Советом магов, как метод воздействия на одну из самых неподдающихся управлению фигуру королевства — Азеля Гарриуса. Филгус был готов стать должником принца, мог многое предложить взамен за жизнь своего названного брата и Ариан это прекрасно знал.

В исповедальне повисла тишина.

Рискнуть, но выиграть, скинуть с пьедестала змею, что вилась возле короля, пока она не набрала силы. Ариан знал, на что шел. Знал, что в случае, если кто-либо узнает о его помощи «преступнику» он может сам стать изменником и попасть на плаху — Нагелий не давал поблажек даже своей семье. Своей ошибкой может подставить под удар сестру, своего младшего брата и дать почти неограниченную власть Стефану, а это бы означало началом конца для династии, для королевства. Советник короля был из того типа людей, которым никогда нельзя давать много власти — они начинали злоупотреблять ею, разрушать все вокруг.

— Я помогу вам, магистр, — твердо произнес принц, отметая последние сомнения. — Никто не узнает о том, что магистр Никериал Ленге жив… даже мой отец. Но взамен я желаю, чтобы вы помогли мне избавиться от магистра Стефана, а также не втягивали в это мою сестру — она особенно не должна знать в здравии нашего… хм… секрета.

— Конечно, — слегка улыбнулся Фил, а напряжение, что уже несколько дней не отпускало магистра, сильно ослабила хватку. Нет, расслабляться было рано, но с поддержкой принца будущее казалось не столь мрачным. Да и к кому Филгус мог обратиться за помощью? К Партару? Тот бы не рискнул пойти против короля после того суда и оправдательного приговора — Ник не был так ценен для Председателя, чтобы так сильно рисковать. Наложить чары сокрытия или же спрятать Ника в глубинке? Такие чары сильно конфликтуют с целительскими заклятьями, а Азель не мог оставить госпиталь и отправится за Ником в глубинку, ведь за пациентом нужен был постоянный присмотр. Да и отсутствие Гарриуса бы заметили, сопоставили факты и догадались о здравии некого «мертвеца».

Зачем было все усложнять? Лучше всего спрятать вещь у всех на виду, ведь никто не догадается ее там искать, а то, чтобы ее там не искали должен был обеспечить Его Высочество и доказать всем неверующим — особенно, своему отцу, — что Никериал Ленге мертв.

Ариан чувствовал двойное дно у нового королевского советника — не просто же магистр согласился им быть без своей существенной выгоды, — но пока не мог найти существенных зацепок, чтобы предъявить обвинение. Филгус должен был помочь в благородных начинаниях принца. Работы предстояло много.

А Ирен? Магистр посчитал здравой мыслью, что принцессе не нужно было говорить о чудесном спасении Ника — она должна была перелистнуть быстрее последние страницы этой затянувшейся главы с магом в своей книге жизни и забыть о той роковой встрече, как о дурном сне. Никериал Ленге не был ее судьбой, а она для него — злой рок, который перевернул обычную жизнь мага с ног на голову.

На руины замка Ника Филгус прибыл примерно через неделю после случившегося. Походил вокруг укрытых снегом обгоревших стен, заглянул внутрь, отметив, что огонь весьма хорошо постарался уничтожить все улики… даже слишком хорошо, словно он был призванным адским пламенем третьей или четвертой степени и, вздохнув воздуха с примесью гари, вернулся в столицу. Чтобы восстановить жилище друга придется вложить много сил и средств.

Нет, Фила не волновал сам замок — его можно было отстроить еще лучше прежнего, но вот то, что с собой унес огонь, восполнить было нельзя. Ник как и любой магистр очень трепетно относился к своим записям, книгам, предметам для исследований, и вмиг лишиться всего… Магистр поморщился, с горечью подумав, как отреагирует его брат на утрату ценнейших вещей. Лишиться всего, над чем ты работал многие годы… это был удар прямо в сердце, нет, даже глубже, словно какой-то варвар покопался в душе и отрезал от нее тупым ножом огромный шмат, оставив после себя лишь жалкие лоскуты.

Конечно, кое-что уцелело — защитная магия библиотеки не дала полностью уничтожить книги, а прибывшие на следующий день после пожара Дариан, Алия и Микио смогли потушить огонь и спасти остатки имущества целителя. Все вещи были переправлены в дом Дара — он обещал попытаться восстановить книги, а также приютить на время безутешно рыдающую домовую Ника и его кота, ошалевшего от гари и железной хватки Милены. Хотя Фил сильно подозревал, что меланхоличный маг приютил домовую, как довесок к большому пушистому котяре, в которого влюбился без ума еще в пошлый визит в замок.

Но счастье поисковика продлилось не долго — Милена сбежала в палату к любимому хозяину, как услышала, что тот жив, и наглый котяра ушел вместе с ней, заняв свое законное место под боком спящего хозяина — то ли охраняя, то ли пытаясь вылечить. Милсестры, целители и даже сам Азель пытались согнать Ларсика с койки, но все тщетно — кот возвращался, лизал холодные пальцы хозяина и устраивался на подушке возле головы, а его пушистый хвост укрывал шею мага, словно шарф. Его умные голубые глаза следили за каждым вошедшим, и Филгус был уверен, что если что, Ларсик сможет защитить своего создателя.

На исходе второго весеннего месяца Ник очнулся. Это произошло ночью. Сиделка внезапно проснулась от жуткого грохота и, вскочив, увидела в свете луны своего подопечного, который упав с койки на пол, пытался на дрожащих руках приподняться. Милсестра ахнула и побежала за помощью.

Филгус прибыл в госпиталь примерно через полчаса и сразу кинулся в палату к брату. Первое, что увидел маг, как вошел туда — в комнате было слишком много народу и все окружили койку с Ником, а Азель задумчиво водил рукой над его телом и с каждым мгновением все больше хмурился. Сам пациент не спал — он не видящее смотрел на потолок, лишь изредка моргая и тяжело дыша, высоко вздымая и опуская грудь, из-за лечения у которой можно было с легкостью пересчитать все ребра.

Ник выглядел изможденным, болезненно худым, с заострившимися чертами лица, а его ноги и руки стали похожи на тонкие ветки, которые можно было легко переломить — он стал похож на узника, которого обрекли на голодную смерть, — и от этого зрелища магу стало не по себе. Филгус, впервые за долгое время, увидев брата без больничной пижамы, сглотнул застрявший в горле ком, и, протиснувшись к Азелю, застыл за его левым плечом. Никериал не обратил внимание на Фила все также смотря в потолок и магистру по-настоящему стало страшно от безучастного взгляда брата. «Что с ним? Почему он себя так ведет? Пускай скажет, хоть что-нибудь?» — мага душили вопросы, но нарушить тишину и сбивать с диагностики магистра Гарриуса он не стал. В нем еще теплилась надежда на лучшее, что глава Парнаско сможет все объяснить.

— Хм… — произнес Азель после всех манипуляций над телом пациента и, хмуро улыбнувшись, обратился к нему. — Спешу тебя огорчить, мой мальчик, ты будешь жить.

— Очень… смешно, — тихим хриплым голосом произнес Ник, повернувшись к своему бывшему наставнику и, облизнув пересохшие губы, еле слышно дополнил. — Была б моя… воля и меня… здесь… не было.

— Ничего, ничего. Мы с тобой после поговорим хорошенько о контроле над энергией, твоем безумном самоуправстве и юношеской безответственности.

Никериал поморщился — то ли от безрадостной перспективы, то ли от боли.

— Не кривись, — сразу же произнес магистр Гарриус, — сам виноват. Если бы не твоя самоуверенность — не попал бы в госпиталь и не слушал нотации своего старого наставника. И посмей только ослушаться и не принимать лекарства — вновь погружу в кому, и будешь спать до самой выписки!

Беловолосый пациент закатил глаза и отвернул голову, даже в таком своем плачевном состоянии пытаясь показать свой характер. Филгус знал, как его друг ненавидит посещать госпиталь в качестве пациента, и более того, не любит чувствовать себя беспомощным в глазах своего наставника — Азеля Гарриуса. Да и то, что сейчас чувствовал брат, как нельзя лучше характеризовало его попытки накинуть на себя маску пренебрежения к наставнику и к его рекомендациям — Нику глубоко внутри было очень неловко, он хотел провалиться на месте, лишь бы не выслушивать, как его отчитывал магистр Гарриус.

Филу не терпелось спросить Ника о самочувствии, удостовериться, что с ним все в порядке, поэтому, как только Азель отвлекся и стал что-то записывать в амбулаторную карту пациента, маг произнес.

— Ник, ты как?

Он бы подошел ближе к койке, дотронулся до тонкой, излишне худой руки, чтобы показать, что он рядом, но не хотелось мешать целителям.

— Фил? — как-то неуверенно прошептал маг, повернувшись к нему. Серые глаза невидяще смотрели куда-то в бок магистру Гоннери — у целителя не было осмысленного взгляда, словно, он не видел своего друга, хотя тот стоял всего в паре шагов от него. — Это… ты?

У Филгуса внутри словно все обмерло — Ник ничего не видел? Он ослеп?

— Это временное явление, — ответил на вопросительный взгляд мага глава госпиталя Парнаско, все также скрипя пером по планшету с записями о пациенте. Рядом с ним стояла милсестра и крепко держала чернильницу. — Омертвление дошло до зрительных нервов и нормально функционировать они будут лишь через некоторое время. Чудо то, что удалось спасти глаза, а остальное… — Азель пронзительно посмотрел на своего бывшего ученика. — Шутки с энергией мертвого мира довольно опасны и надеюсь, после полученного урока кое-кто поумерит свое безрассудство и научится думать головой, а также соблюдать все предписания лечащего целителя.

Ник скривился — его лечащий целитель каждые пять минут напоминал о правилах поведения пациента: не грубить, пить лекарства, а в идеале — молчать и радоваться, а также читал нотации, от которых у больного скоро начнется аллергия. Сознание у мага было вялым, он чувствовал в теле предательскую слабость, которое после осмотра — слегка чесалось, ему с трудом удавалось говорить и слушать, но спать не хотелось совершенно. Он до сих пор помнил о побочных эффектах магической комы — притупление чувств, слабость, затуманенное сознание, порой, если кома длилась слишком долго, пациент не узнавал себя, но уснуть было невозможно в течение нескольких суток. Мерзкое ощущение.

Свою магию он не ощущал — эффект от выпитых настоек, — ничего не видел, лишь слышал и чувствовал людей, которые находились вокруг него. Они слишком часто и громко дышали, слишком громко скрипело перо в чьих-то руках, слишком сильно пахло спиртом и накрахмаленными простынями — для Ника сейчас было все слишком. Он бы возмутился, если б не слепота — маг хотел чувствовать хоть какое-то подобие жизни, неосознанно боясь остаться наедине со своими вяло текущими мыслями.

Его пальцы накрыла чья-то теплая ладонь, а койка слегка прогнулась под тяжестью — кто-то присел рядом.

— Ники, — еле слышно проговорил Филгус. Ник вздрогнул, услышав знакомый голос, и сжал ладонь лучшего друга — слабо, ибо сил у него было немного, но и этого хватило, чтобы сполна передать родному человеку то, как он рад его слышать. Фил улыбнулся и продолжил. — Ты меня сильно напугал… очень сильно. Не делай так больше, хорошо?

— Не могу… обещать.

Четвертый член Совета слабо улыбнулся на такой откровенный ответ своего названного брата, и, наполнив из графина стакан водой, осторожно дал из него отпить Нику.

— Главное, что сейчас все хорошо.

Филгус так и не понял, кому он это сказал — брату или себе. Целители, которые ранее толпились вокруг койки Ника отошли вместе с магистром Гарриусом в сторону и стали что-то активно обсуждать, накинув на свою компанию полог тишины. По тому, как жестикулировали почтенные маги и вчитывались в свои записи — консилиум проходил довольно оживленно и Фил стал подозревать, что дальнейшее лечение важного пациента будет также весьма… активным. А зная характер брата… магистр все никак не мог решить, кому посочувствовать первым — Нику или почтенным целителям. Хотя под пристальным присмотром Азеля его другу не удаться побуянить и как в прошлый раз саботировать лечение — тогда Фил и Ник попросту сбежали из госпиталя, решив, что самолечение им пойдет на пользу лучше, чем прозябание в «мрачной обители милсестер».

— Они… ушли? — еле слышно прошептал сам больной. Молчание больше двух месяцев не прошло для его голосовых связок бесследно, и если сперва маг говорил довольно бойко для своего состояния, то сейчас явно разговаривал с трудом и с более большими паузами после слов.

Филгус прекрасно понимал и чувствовал Ника — лишившись на время двух основных источников информации — магии и зрения, — ему было явно не по себе, он чувствовал себя беспомощным и пытался узнать как можно больше информации от других.

— Нет, — вздохнул магистр, косясь на консилиум магов. — Они что-то обсуждают под пологом тишины.

Пациент госпиталя Парнаско шумно вздохнул и явно в это мгновение захотел оказаться как можно дальше.

— А… как… Ирен?

— С ней все хорошо, — успокоил друга Фил и, видя, как от его слов сразу расслабился Ник и даже слегка улыбнулся, продолжил. — Она дома и в безопасности.

Про то, что Ее Высочество во дворце под домашним арестом он решил не упоминать. Сейчас было не время для откровенных разговоров — Нику еще нужно было окрепнуть, и сейчас он держался только благодаря целебным настойкам и магии целителей.

Никериал всегда переживал за окружающих его людей, невольно беря их в свою зону ответственности и принцесса, сама не зная этого, попала под опеку мага. Ник искренне переживал за наивную девушку и хотел ее уберечь и слова друга, словно скинули с его груди камень, который мешал дышать полной грудью.

— Стефан на свободе, — не став дожидаться вопроса, Филгус заговорил первым. — Но не волнуйся, недолго ему гулять по этой земле, уж я об этом позабочусь. Милена здравствует и если бы не Азель, который послал ее с одним поручением, денно караулила у твоей постели. Твой кот тоже жив и здоров и сию минуту прячется от зоркого взгляда Азеля где-то в госпитале, дожидается, паршивец, когда тот уйдет из палаты. Что же еще…

За разговором Филгус и не заметил, как к нему подошел Азель и положил руку на плечо. Магистр вздрогнул и посмотрел на главу госпиталя, который кивком показал магу на дверь. Часы посещения закончились, Нику нужно было отдохнуть от всей той кипы информации, что на него сейчас свалилась.

— А замок? Чт.о… с н… им.

Филгус виновато отвел взгляд — вот этих расспросов он опасался и хотел оттянуть их как можно дольше. Маг закономерно боялся, что обессиленного целителя может хватить удар от такой новости. На члена совета и так недобро косился магистр Гарриус за то, что тревожил его пациента «лишней информацией».

— Извини, но мне уже пора идти. Отдыхай и набирайся сил.

И легонько потрепав шевелюру брата — как в детстве, — покинул палату, в которой вмиг стало почему-то душно.

***

Дело со Стефаном двигалось медленно, натужно, словно повозка, груженная гранитными плитами, которую тянул мул по сельской дороге. Магистр Стефан был слишком осторожен, умело прикрывал тылы и мастерски заметал следы — Филгус уже начал понимать раздражение принца, ибо и сам еле находил тонкие ниточки махинаций нового советника, которые от любого неосторожного действия могли порваться. Легче было создать компроматные бумаги самому, как и предлагал Ариан в качестве запасного плана, но для этого следовало соблюсти несколько условий: достать оттиск личной печати магистра и его магическую подпись.

Печать маг всегда носил с собой на руке — перстень-печатка, а «свежую» магическую подпись можно было достать из его крови — в ней текла энергия мага, которую использовали в подписи. К сожалению, для этого нужно было находиться в близком окружении Стефана или же завербовать кого-либо из этого окружения, но сам маг никогда не подпускал к себе никого близко, держась ото всех на расстоянии. «Растопить лед в сердце» — как заявил Микио, вызвался сам иллюзионист, сказав, что он в этом деле настоящий мастер, а также пообещав найти компромат в самом доме магистра Стефана. Фил, который к тому времени уже стал просто координатором всех действий, дал добро. Магистр Гоннери не мог сам лезть в это дело, ибо он был у всех на виду, но вот руководить помощниками.…

Так и незаметно образовалась целая команда: Алия собирала полное досье на Стефана, Микио пробивался в его окружение, Дариан штудировал неизведанные им ранее трактаты по бытовой магии, пытаясь восстановить хоть малую часть обширной библиотеки Никериала, а Филгус руководил всеми действиями, попутно ограждая Ника от волнений и свежих новостей.

Что думал на всю эту суматоху сам больной, Филгус не знал — после той ночи, когда очнулся Ник, целитель замкнулся в себе, словно отгородился от всего мира и в особенности, от своего старшего брата. Филу было с ним трудно разговаривать: Ники постоянно молчал или же отделывался односложными предложениями, часами неподвижно лежал и невидяще смотрел на потолок, хотя до сих пор был слеп, с неохотой ел — вел себя так, словно не хотел жить. И это довольно сильно пугало мага. Он боялся потерять брата, но не знал, как ему лучше помочь. Откровенно поговорить? Уверить, что все будет в порядке? Фил знал, что сейчас от этих разговоров не будет толку и лучше любых слов помогут действия.

На улице лил дождь, возможно первый в этом году — громыхал гром, сквозь тяжелые свинцовые тучи сверкали молнии, озаряя темные улицы столицы, веяло свежестью — ливень заглушил мерзкие запахи городской клоаки. Кутаясь в темный, потяжелевший от дождя плащ, Филгус толкнул дубовую дверь, выкрашенную в ярко-алый цвет с уже начинающей облупляться краской, и вошел в полутемное помещение. В нем было светло, шумно, везде сновали полураздетые женщины, а в воздухе витал аромат похоти и дешевых духов. Бордель. Вотчина одного из самых известных и лучших информаторов королевства — Игоря.

Его клиентами были многие известные люди, в том числе и магистр Стефан. Казалось, что Игорь знал обо всем, мог найти любого, конечно, за довольно существенную плату. Сеть информатора затянула в свою паутину целое королевство, а бордель стал отличным прикрытием для него, так и для его клиентов, которые не хотели лишней огласки. Магистр Микио лично знал Игоря, даже восхищался им и именно он склонил далеко не последнюю фигуру преступного мира к сотрудничеству. Чем его подкупил маг, Филгус не знал и, если честно, не стремился узнать, памятуя о странностях магистра.

Главное было то, что Игорь согласился им помочь, а магистр Гоннери мог щедро заплатить за знания информатора и не только золотом, но и редкими артефактами, книгами, землями. Конечно, Фил мог узнать, что хотел новый советник и у самого пострадавшего, но тот еще был слаб, пребывал в апатии из-за навалившихся на него событий и маг подозревал, что Ники мог многое недоговаривать. Нет, магистр Гоннери не хотел тревожить брата и напоминать ему о том ужасе. Лучше немного подождать. Время лечит.

Натянув поглубже капюшон, Филгус подошел к женщине, которая сидела за круглым столом и ярко отличалась от всех тех девушек, что сновали по дому. Ей было уже явно за пятьдесят лет, но несмотря на возраст, ее лицо еще хранило остатки былой красоты. В отличие от других работниц борделя, она надела закрытое темно-синее платье со стойким воротником, ее черные с проседью волосы были строго заколоты в пучок, а узловатые сухие пальцы крепко держали перо, которым она в толстой тетрадке отмечала всех посетителей. У нее были умные темные глаза, женщина оценивающе смотрела на нового гостя дома утех, а тонкая бровь, изогнулась в немом вопросе — она ждала, пока Фил назовет причину своего прибытия. От нее так и веяло строгостью, словно она работала настоятельницей в гимназии для благородных девиц, а не престарелой шлюхой, присматривающей за молодыми девицами и посетителями.

Фил протянул ей знак, начертанный на обычной деревяшке — особый символ, который прежде дал ему Микио для того, чтобы магистра пропустили к Игорю. Женщина кивнула, подозвала свою помощницу, чтоб та присмотрела за порядком и повела Филгуса к начальнику. Кабинет «бордель-маман», под личиной которой скрывался известный информатор, располагался на четвертом этаже и, войдя в него, маг отметил, что он был обставлен довольно богато. Игорь явно любил роскошь или же хотел произвести впечатление на своих клиентов. На диване, обитом синим атласом и расшитом золотыми цветками, лежал Микио, принявший облик синеволосого мужчины, так полюбившегося ему в последнее время.

За рабочим дубовым столом хозяина борделя не было, как и в самой комнате.

— Ну наконец-то! — воскликнул иллюзионист, как только Филгус и сопровождавшая его женщина вошли в кабинет. — Ты чего так долго? Я уж думал, что умру со скуки и любопытства!

За Филом захлопнулась дверь, щелкнул замок, а престарелая шлюха, обогнув замешкавшего на пороге мага, вальяжно расселась на диване, прежде скинув с него ноги иллюзиониста. Ее черты исказились, словно в безобразной гримасе и с неприятным хрустом перестроились в новое лицо — намного моложе и красивее. Она стала выше, подтянутей, и полнее в груди, черты ее лица стали женственнее, округлее, а на голове вместо тугого пучка, появилась толстая светло-русая коса. Ее глаза цвета васильков внимательно смотрели на мага, ожидая реакции, а губы скривились в победной ухмылке — она явно хотела произвести впечатление и ей это сполна удалось.

Но сразила на повал магистра не неожиданное превращение женщины, а последующая за ним фраза Микио:

— Знакомься, Фил, — он положил свою руку на плечо статной красавицы, — это Игорь и она метаморф.

— Да? — справившись с удивлением, недоверчиво осведомился маг. — Не думал, что они существуют.

Женщина фыркнула, скрестив на груди руки, а Микио нарочито громко возмутился:

— Ты что! Конечно существуют! Это аномалия! Редкость! Врожденный талант!

Магистр Гоннери присел напротив этой странной парочки, решив, что стоять на пороге и разговаривать — вверх приличия. То, что женщина метаморф ему верилось с трудом, но и отрицать этого он не мог, тем более, что именно эта особенность и объясняла обширные знания информатора. Метаморфы, хоть и считались, чуть ли не былью, но из-за своих особенностей строения могли быть идеальными шпионами и диверсантами. Филгус встречал ранее упоминания об этих существах в архивах, да и в пору учебы его учитель рассказывал былины о странных оборотнях, которых породил сам Настерревиль.

Если среди людей встречались альбиносы, из-за отсутствия пигментации или же люди с полной невосприимчивостью к магии, то среди других рас были свои «самородки». Ходили слухи на грани легенд, что среди оборотней иногда рождались дети, которые не могли обращаться в зверя, но зато запросто меняли свои человеческие личины. Они отличались от иллюзионистов, тем, что их магию невозможно было почувствовать — они не применяли магию, а полностью ощущались тем, под чьей личиной находились. Генетический парадокс, неподтвержденная легенда, представитель которой сейчас сидела (или сидел) перед Филгусом.

В Княжество оборотней обычному человеку или магу путь был заказан, да и сами оборотни отрицали существования у них метаморфов, но слухи плодились, обрастали невиданными подробностями, хоть и ни разу за столько веков ни один ученый, занимающийся исследованиями генетики не нашел подтверждение существований этих существ. А те, коих они к ним причисляли — оказывались искусными мастерами иллюзий.

И поверить, что представить легендарного вида скромно сидел перед ним? Филгус отказывался доверять своим глазам, хотя дар подсказывал, что эта женщина довольно необычна — она ощущалась не так, как другие существа, виданные им ранее. У него внутри, словно что-то свербело от ее пронзительного взгляда, будто она тянула свои щупальца энергии к его ауре, читала ее как открытую книгу. Фила невольно передернуло. Женщина это заметила и усмехнулась, отведя взгляд. Ощущения, словно ему лезли в душу, вмиг пропали.

— Допустим на миг, что я поверил, — магистр Гоннери решил прояснить некоторые моменты. Уж очень ему не нравилась вся эта история и поведение барышни — она на него смотрела сверху вниз, как какая-то снобливая аристократка. — Тогда почему вы мне сообщаете столь важные сведения о себе, за которые вас могут с легкостью убить. Конечно, во благо науки и королевства… А я все же четвертый член Совета магов и мой долг велит мне…

— Ты никому не расскажешь, — впервые за весь вечер подала голос метаморф. Он был по-детски звонкий и чистый. — Тебе невыгодно это делать, о великий и ужасный четвертый член дурацкого Совета.

— И почему же?

Вместо ответа метаморф фыркнула и снисходительно на него поглядела, словно и вправду не веря, будто он сам не знает ответа на этот вопрос.

— Правда она милашка, — умиленно проговорил иллюзионист, с щенячьей любовью и преданностью смотря на женщину.

Та ударила Микио по голове и недовольно проворчала:

— И ты молчи, о ужасный седьмой член дурацкого Совета.

— А почему не великий? — с детской обидой в голосе спросил Микио.

— Потому что не дорос.

Магистр Гоннери даже удивился их странной перепалке. За несколько лет общения с Микио он привык к странностям иллюзиониста, так почему же и его друзьям не быть такими же? Смириться или же не обращать внимания на поведение «Игоря» он с легкостью мог, ведь она знала то, что ему нужно. Да и годы в Совете не прошли бесследно — более уравновешенного человека, чем Филгус не было во всем дворце советов.

— И все же, — мило улыбнулся магистр, совсем не тронутый иронией женщины, — зачем вы мне это рассказываете?

— Зачем? — она переглянулась с иллюзионистом, словно не знала ответа. — Ах да, я же хотела назвать цену за свою информацию о том милом старичке. А без некоторых оговорок и объяснений она бы выглядела довольно… хм… лучше назвать ее нелепой, да?

— И что за цена?

— Хочу жить в Княжестве оборотней, — на одном духу выпалила она, словно боясь, что сможет передумать. — И не просто жить, а иметь дозволение с печатью Княжеского рода и благодарностью от них же.

Фил непонимающе на нее посмотрел. Зачем ей это нужно? Ее цена и вправду выглядела довольно нелепо и, лучше сказать, странно. Да и, чего греха таить, выполнить ее будет довольно сложно, почти невозможно, ведь оборотни не впускали посторонних в свою страну, только за какие-либо заслуги перед их расой. Ник удостоился чести проживать в их Княжестве, а Филгус нет.

Метаморф увидев, что ее посетитель замялся с ответом, вздохнув, стала тихо говорить:

— Скажите, магистр, а что вы знаете о метаморфах?

Фил, отвлекшись от мыслей, пожал плечами:

— Только то, что известно современной магической науке.

— Значит, ничего, — усмехнулась она. — А жаль, если бы знали, то сразу бы все поняли.

— Что именно, — нахмурился магистр и посмотрел на Микио, который невозмутимо сидел возле женщины и явно не намеревался помогать своему другу.

«Игорь» нервно потеребила косу и стала смотреть на большие дубовые часы, которые мерно отбили пять часов вечера. Казалось, что она о чем-то глубоко задумалась. Фил не мог прочитать, что у нее было на сердце. Для него это было странно — не чувствовать своего собеседника, хотя Микио ощущался хорошо и на его душе было отчего-то грустно. Еще страннее.

— В «умных книжках» написано, что метаморфы рождаются только у оборотней, но там не сказано, что это настоящее проклятье для нашего вида, — все также смотря на часы, произнесла она. — Дети становятся изгоями и не просто ими — нас с позором изгоняют из страны как юродивых шавок, даже родители смотрят на презрительно и желают скорой смерти…. Таковы древние традиции, ведь мы для них не члены стаи, а его больное звено. За пределами Княжества ребенку трудно выжить, особенно, когда не понимаешь других, боишься своего дара, даже ненавидишь его, за то, что он обрек тебя на такие страдания. Мало кто выживает. Мне не повезло — я попалась к торговцам детьми и меня продали в бордель, ведь красивые девочки всегда в цене, особенно в таких заведениях. Шлюхи, конечно, узнали про мой «талант» менять обличья, но списали все на магию — решили, что я гениальный иллюзионист. А так как посетители всегда с выдумкой, да и мамочка никогда не упускает выгоду, то они решили использовать мою особенность. Меня пытались учить магии, хотя единственной пользой из всех этих уроков было то, что я сумела обуздать свой «дар». Конечно, учили негласно, по книгам, ведь мой дорогая мамочка боялась, что я сбегу к магам или же учитель меня отправит в Совет. Я бы ей посмеялась в лицо, да только она любила бить своей железной тростью по лодыжкам. А выше не била, нет, не портила товарный вид. Как же я ее ненавидела и мечтала засунуть ее палку ей… хм… Но я отвлеклась от своего милого повествования. Скажем, бордель не был пределом моих мечтаний — я ценю себя намного выше. Скопила золотых, выкупила себя и толковых девушек, что могли не только томно вздыхать и делать вид, как им хорошо, но и слушать, что говорят мужики в постели, правильно выспрашивать и запоминать. Занялась делом. После — купила бордель, — он обвела помещение рукой, — не тот, конечно, а другой. Тот я, по-правде, сожгла вместе с моей милой мамочкой. Вот и все. Ну как, маг, нравится тебе моя биография? Хочешь, платочек одолжу, а то слишком у тебя взгляд…хм… красноречивый.

— Но если тебя так ненавидят в Княжестве, зачем ты хочешь…

— Ты проповедник? — перебила его метаморф. — Я и так тебе рассказала слишком много. Вам, мужчинам, всегда все мало, — она фыркнула, скрестив на груди руки. — Скажем, Княжество моя родина, а отношение… Милый, ко мне с детства относились как к грязной половой тряпке, ты, думаешь, травля оборотней меня испугает? Я смогу доказать, что даже такие «юродивые» как я, могут быть полезны, и плевать на традиции — их можно легко изменить.

Острое желание жить на родине среди своих соплеменников, даже если они тебя будут презирать и сторониться? Филгус не мог понять этого метаморфа. Зачем ей срываться с насиженного места и идти в закрытую общину? У нее здесь есть репутация, стабильный источник дохода, друзья — Фил покосился на Микио. Зачем все бросать? Странная она женщина, но магистр решил, что все равно поговорит с Ярославом и попробует убедить его написать разрешение и благодарственную. Ник и его друг, да и этот оборотень, в отличие от большинства своих соплеменников, относится к другим народам более приветливо.

— Хорошо, я согласен.

Хотя по-другому быть не могло — Фил и вправду нуждался в сведеньях информатора и она это прекрасно знала, с удовольствием пользуясь подвернувшейся возможностью требовать все что угодно.

— Вот и отлично, — сразу улыбнулась метаморф, внезапно став более дружелюбнее и открытей. — И можете звать меня Владленой. Это имя мне дали при рождении.

— А Игорь?

— Мужчины такие шовинисты, — пренебрежительно фыркнула она. — У меня просто бы не было клиентов, если бы я назвалась своим собственным именем. Но если тебе так хочется, могу поговорить и под личной Игоря — личико у него посимпатичнее моего и клиентам нравится.

Филгус промолчал. Комментировать уже по счету десятый нелестный отзыв в сторону мужчин, у него просто не было желания.

— Я знаю многое о нашем клиенте, что ты хочешь именно узнать?

Внезапно встрепенулся на своем месте Микио, заискивающе посмотрев на подругу.

— Расскажи ему об реликвии! — умоляюще произнес он, потеребив ее за плечо. — Расскажи! Расскажи!

Владлена обреченно закатила глаза и, схватив бедного мага за ухо, стала его крутить, недовольно при этом шипя: «Что я говорила! Маленьким детям нельзя вмешиваться в разговоры взрослых!».

— Реликвия? — удивился Фил, не обращая внимания на них возню. — Магистр Стефан искал какой-то артефакт?

Метаморф замерла и, нахмурившись, глянула на иллюзиониста:

— Он и вправду не знает?

Тот коротко кивнул, а она широко улыбнулась.

— Ваш друг вам ничего не говорил о своем небольшом приключении в городе Силенвиле? Да? Странно. А о пропаже ценнейшей реликвии религиозного мира и небольшом смерче, что разразился во время дерзкого побега с казни апостола Шиона? Тоже нет? А ведь о них до сих пор гудит весь город и о красивом длинноволосом жреце, что исчез вместе со своей сестрой после того несчастья. А ведь именно из-за этой реликвии пытались убить вашего брата… И да, я знаю, что он до сих пор жив…

Магистр Гоннери впервые за несколько десятилетий стал чувствовать себя неуверенно и глупо. У него появилось такое чувство, что он многое не знал о Нике. Что же натворил его несносный братец?

***

Ник, несмотря на позднее время до сих пор не спал и неосмысленным взглядом смотрел наверх. Фил подошел к койке, сверху вниз глянув на брата. Как многое он о нем не знал, так многое… А ведь он, ошибочно считал себя самым близким ему человеком, думал, что Ники делился с ним всем, а оказывается… Да посторонние люди и то знали намного больше него самого! Осознавать это было обидно. Хотелось высказать брату все, что накопилось у него в душе: укорить за безрассудство, накричать за то, что он узнал последним о той авантюре, с горечью спросить, почему Ник не рассказал ему о своей поездке и краже священной реликвии. Он ведь всегда считал Никериала частью своей семьи, думал, что у них прекрасные отношения, что брат ничего не скрывал от него, да и, чего таить, Фил всегда гордился тем, что целитель спрашивал у него совета, как у старшего брата. Но на самом деле все оказалось иначе…

Он бы вылил на Ника все скопившиеся эмоции, всю боль, что пережил за все время дежурства у его постели, о том, как он боялся за его жизнь, молился Пресветлой об исцелении, пытался удержать все чувства в узде, чтобы лично не назначить вендетту магистру Стефану. Но Филгус просто стоял и молчал, с укоризной смотря на Ника.

Несмотря на временную слепоту, Никериал знал, что рядом с ним стоял Фил — слышал шаги, дыхание, чувствовал неуловимый запах от шерстяной шинели брата и его острый взгляд. Милсестры и целители ощущались иначе, а кроме Фила и Азеля у него не было посетителей — как говорили магу: «ради его же безопасности».

— Почему? — через долгие минуты молчания все же вымолвил магистр Гоннери. На его душе было тяжело и вопрос прозвучал как-то умоляюще, надрывно, словно в него вылились все скопившиеся эмоции.

— Что «почему».

— Почему ты не рассказал о реликвии! — все же выкрикнул Филгус в эмоциях взмахнув рукой. Поняв, что на шум может сбежаться полгоспиталя, уже тише добавил. — Я ведь мог помочь!

— Да. Не рассказал. Но показывал…

Магистр нахмурился, припоминая.

— Так тот артефакт …

— Да.

— Ох, Ники, — Филгус присел на его койку, с укоризной взирая на брата. — И почему ты постоянно притягиваешь к себе неприятности?

Ник криво улыбнулся. Он сам бы хотел знать, чем у Великой удостоился такой чести.

— Где реликвия. У Стефана?

Брат самодовольно усмехнулся:

— Нет, у Ирен.

Филгус обреченно вздохнул, приложив руку к своему лбу — и почему он не удивлен? Ник как всегда принял самое сумасбродное решение из всех возможных — отдал ценнейший артефакт, за которым охотится один из самых влиятельных людей королевства наивной девушке, которая, наверняка, даже не знает какая могущественная вещь находится в ее руках. И самое главное, принцесса находится под носом у Стефана, а тот может в любой момент найти реликвию… А что будет тогда? Про это мужчина даже не хотел думать. И почему ему просто нельзя на все плюнуть и, забрав Ника с семьей, уехать из этого сумасшедшей страны прочь?

Магистр Гоннери давно не видел Ирен — еще с того времени, как он отдыхал вместе с друзьями в замке Ника, и она разительно отличалась от той веселой золотоволосой девчонки, виденной им прежде. Ее Высочество осунулась, похудела, взгляд синих глаз потух — в них можно было рассмотреть лишь горечь и обреченность. Хотя, когда он подошел к ней вместе с принцем Арианом, она смотрела на магистра, как провинившийся ребенок, прятала взгляд… у него просто не повернулся язык попросить у нее реликвию. Фил боялся, что потеряв то единственное, что связывало ее с Ником, она потеряет волю к жизни. Должно было пройти время, чтобы она смогла забыть его, начать жить с нового листа, только вот все больше казалось, что она угасала без него, поверила, что его больше нет. Ариан первый предложил посвятить Ирен в их планы. Решил дать сестре надежду на отмщение? Предотвратить ее попытки добраться до Стефана своими силами? Месть всегда разрушала личность, она сжигала дотла, не давала спастись никому, но… может, именно она даст принцессе тот призрачный шанс на нормальную жизнь?

После встречи с принцессой Филгус стал чувствовать себя предателем. Он не сказал, что Ник жив, не дал надежду наивной девушке — маг просто боялся, что она, словно рок, утянет его брата в мир мертвых. Зато отдал кота, который изрядно нервировал весь персонал госпиталя Парнаско и его главу — тот даже пообещал, если животное не исчезнет с его территории, пустить его на эксперименты. Никериал тоже рад был отдать Ларсика принцессе — терпеть соседство с котярой, который при любой возможности ложился на него, лизал своим шершавым языком его лицо, пускал от удовольствие когти и постоянно мурчал под ухо — ему изрядно надоел. Все же он был не маленькой домашней кошечкой, а большим матерым котярой, весом чуть ли не в пару пудов.

Но Ник, к сожалению Фила, совсем не стремился забыть принцессу. Он, маясь от безделья, думал о ней, спрашивал, как у нее дела, настойчиво пытался понять — все ли с ней хорошо. Магистр Гоннери не любил этих расспросов, отделывался общими фразами, говорил, что она скоро выходит замуж и искренне радуется подарку Ника — его коту. Он боялся, что брат привязался к ней, страшился, что он вновь может навлечь на себя гнев рода Келионендора. Ведь из-за них он уже два раза находился на краю пропасти, неужели он хочет оказаться там и в третий?

В конце мая к Нику вернулось зрение. Все маленькое сообщество заговорщиков по устранению магистра Стефана искренне радовались этому событию. Микио даже шутливо, (а может серьезно, кто разберет этого иллюзиониста), посетовал на то, что успел заказать для Ники жутко дорогой монокль в золотой оправе, мол, с ним он смотрелся бы солидно. А его «милая дознавательница», как он окрестил Алию, уже купила у мага-артефактора магические очки, которые независимо от зрения, настраивали его на стопроцентное. За что получил от Алии по голове и обещание переселить его с дивана на пол. Микио на эти угрозы лишь таинственно улыбнулся, а после по-секрету прошептал другу на ухо, что уже давно спит не на неудобном диване, а в теплой и мягкой постельке самой дознавательницы. Филгусу пришлось на правах друга посочувствовать магу — он до сих пор помнил, как Ник в свое время намучился с «кошмаром отдела дознавателей» и из-за нее обрел стойкое нежелание в дальнейшем заводить семью, мол, раз наступив на эти грабли, он больше так глупо не ошибется.

Но сам больной не слишком радовался долгожданному обретению зрения. С каждым прожитым днем Ник становился все угрюмее, мрачнее, Фил пытался расшевелить своего друга, но это становилось все труднее. Маг даже посоветовался с Азелем, подумал, что из-за того, что Ник фактически умер, а его душа оказалась в потустороннем мире, он получил необратимые изменения. Глава Парнаско уверил мужчину, что с его учеником в физическом плане все будет в порядке через несколько недель, а в душевном… в госпитале лечили лишь физические раны, к душевным следовало обращаться к жрецам или же самому попытаться разговорить больного. Сам же Азель даже не пытался провести со своим горе-учеником воспитательную беседу, ибо знал, как тот относится к подобным разговорам, да и, чего таить, боялся, что Ник попытается сбежать. Уже были прецеденты. И не единожды.

Но в серьез заняться душевным здоровьем Никериала магистр Гоннери так и не успел — его опередил Микио. Ушлого и деятельного иллюзиониста не допускали к больному целителю, ибо страшились его сумасбродных идей — Микио с детской непосредственностью каждый раз придумывал новый действенный способ лечения Ника, который резко расходился с предписаниями официальной медицины и очень не нравился Филу. Магистра Микио печалило такое положение дел и, как следствие, нервировало милсестер, что дежурили у палаты. Филгус понимал, что это не могло продлиться вечно, да и отказывать в посещении того, кто так рьяно старался во благо Ника? Мужчина считал это, по-меньшей мере, неблагодарностью. И, помаявшись с деятельностью Микио несколько месяцев, а также запихав поглубже сострадание к брату, специально ослабил бдительность, предоставил невольную лазейку… которой, естественно, тут же воспользовался неугомонный мастер иллюзий.

Он, как выяснилось позже, заманил сладкими речами в кладовую наивную милсестру, оглушил ее, принял облик несчастной девушки, умудрился внести ее в список разрешенных к допуску в палату Ника и… что было дальше Филгус услышал по истошным крикам больного.

Апатичный настрой Никериала испарился враз. Бедный мужчина, который несколько месяцев недвижно лежал в постели, поразил всех целителей и милсестер, умудрившись забраться на шкаф и кидаться в иллюзиониста кактусами — о том, как эти растения появились в палате была отдельная история, на которую сейчас было неуместно отвлекаться.

— Уберите его от меня! Уберите! — истошно орал Ника, кидая в бедного мастера иллюзий последний колючий предмет. Больной выглядел вполне здоровым — на щеках алел румянец, я цепкие руки, которые за месяцы лечения стали словно две сухие ветки, с легкостью, даже не дрожа, подняли тяжелый горшок с кактусом. Причем кактус полетел прицельно — с координацией у мага тоже было все в порядке.

— Но я же любя! — чуть не плача от несправедливой обиды воскликнул иллюзионист, получив на свое признание отчаянный рык Ника и пылающий от негодования взгляд, когда руки мага не нащупали больше колючих снарядов. Филгус на миг подумал, что вмешиваться в разворачивающуюся драму было б преступлением и отрицательно качнул головой целителями и милсестрам, которые хотели ворваться на крики больного в палату. Работники госпиталя с интересом заглянули внутрь и бочком вышли за дверь, впечатленные разворачивающейся сценой. На пороге остался лишь посмеивающийся Филгус, да Азель, у которого, похоже, был нюх на неприятности.

— Глаза б мои тебе не видели! — продолжал разоряться Ник, и, сорвав голос, с шипением продолжил. — Исчезни. Развейся. Пропади, содомит треклятый!

— Но почему!

Бывший повелитель мира и главная головная боль Председателя искренне не мог понять, что опять сделал не так и его обожаемый целитель так резко и в категоричной форме отказался с ним общаться. Магистр Гоннери мог предположить, что Ник мирно спал и, узрев после пробуждения над собой — то, что «над», а не «перед», магистр не сомневался, — столь любимого им иллюзиониста, был очень рад новой встрече. Так рад, что взлетел, словно гордая птица на шкаф, показав чудеса акробатики при полной недееспособности к магии.

— Спускайся! А вдруг тебя увидят!

Мики резко обернулся и… никого не заметил. Азель и Фил синхронно применили чары невидимости. Переглянулись, лукаво улыбнулись, а глава Парнаско даже приложил палец у губам и, достав небольшой планшет, стал туда что-то записывать — магистр Гарриус после всех событий назвал это лечение шоковой терапией и стал применять в своей практике.

— Никогда! — многозначительно прошипел больной, треся кулаком и отбрыкиваясь от мужчины ногами. Лучше бы он не пытался это делать — Микио резко схватил мага за голую лодыжку и потянул вниз. Целитель вцепился в шкаф, словно от этого зависла его жизнь и ни за что на свете не желал его отпускать. Как и Микио. Он тянул Ника вниз, вцепившись то в лодыжку, то в штанину. Сперва вниз поехали штаны, потом сам больной, у истощенного организма которого закончились силы для борьбы, а после шкаф, покачнувшись стал заваливаться на горе-любовников.

Филгус решил, что быть погребенным под тяжелым дубовым шкафом — не лучшая смерть для известного целителя и мастера иллюзий и решил героически их спасти. Телекинез легко давался магистру и шкаф, так и не успев упасть, замер, нависнув тяжелой громадой над упавшими мужчинами. Створки шкафа со скрипом раскрылись и почетная мебель госпиталя, не получив долгожданную жертву, от обиды выплюнула в наглецов стопки чистых простынь, пару вешалок и целительскую робу.

Магистр Гоннери посмотрел на развернувшуюся сцену и невольно усмехнулся. Это выглядело довольно комично: глубоко дышавшие (особенно, обессиленный борьбой Ник), укрытые накрахмаленными простынями мужчины, с неким шоком взирающие над нависшим над ними двухметровым шкафом, который угрожающе скрипел и двигал дверцами. Но не долго. Шкаф отклонился назад и встал нормально на ножки — магистр Гоннери решил не затягивать со спасением.

— Я, наверное, не вовремя… — кашлянул в кулак Фил, привлекая их внимание и пытаясь скрыть за ним смешок.

Маневр удался — его заметили. И если во взгляде Ника отразилась неподдельная надежда и какая-то излишняя радость, то Микио явно струхнул и опечалился. Доступ к долгожданному больному у мага был слишком коротким и был встречен без должного энтузиазма, а после пришедшего на помощь Филгуса — казался тем более, невозможным.

— Фил! Спаси! — с отчаяньем, хрипящее воскликнул Никериал, пытаясь ползти в сторону своего названного брата. Ноги мага, видно, после тех акробатических этюдов, больше не держали, он путался в робе, которая накрыла его с головой, а в его глазах так и читались неподдельная жажда жизни и невольная мольба.

Но не успел магистр ответить, как за его спиной материализовался Азель и, грозно нахмурившись, произнес:

— Так, так, так. Магистр Микио, как вам не стыдно, это госпиталь, а не филиал борделя! А Ники, мальчик мой! — тон голоса главы Парнаско был осуждающий, но лукавый взгляд выдавал мужчину с головой. — Я тебя столько лет пытался женить и все никак не понимал причин твоих отказов, но сегодня все встало на свои места, — он печально покачал головой и, посмотрев на удивленного Филгуса, дополнил. — И где я допустил ошибку в воспитании?

На бледном лице Никериала запылал румянец, он внезапно понял, как могла выглядеть со стороны эта неоднозначная картина.

— Но я… — заикнулся мужчина, однако Азель, предупреждающе поднял руку, прерывая попытки оправдаться и, печально качнув головой, вышел из палаты. Если бы Филгус не знал, что магистр Гарриус видел все с самого начала и просто решил пошутить над горе-учеником, то обязательно поверил в этот спектакль.

На Ника было невозможно посмотреть без содрогания… от смеха. Маг чуть не плакал от досады: невозможности прояснить ситуацию своему приемному отцу и доказать ему, что он «не такой».

— Это ты виноват! — трагично воскликнул он, гневно взглянув на притихшего Микио и тихо проскулил, спрятав пылающее от стыда лицо в своих ладонях. — О Великая…

Ник всегда говорил, что ему плевать на чужое мнение, но несмотря на все заверения, ему было важно мнение о нем, особенно, от своего отца.

— Почему это я! — также возмутился иллюзионист и, отряхнувшись, встал, гордо приосанившись. — Если бы кое-кто не полез на шкаф, как только меня увидел, этого бы не произошло!

Никериал что-то невнятно пробормотал, уткнувшись носом в пол, но явно нелицеприятное и на эрейском. Уже как недели две молодому целителю перестали прописывать успокоительное, а также уменьшили дозы обезболивающего зелья, что только усугубило его и так плохое расположение духа. Ник был вымотан душевно всеми переживаниями за потерянный дом, своих домочадцев — он беспокоился за Ирен и Джека, здоровья и неспособностью контролировать магию. Мужчина смирился со смертью еще тогда в замке и пытаться вновь жить у него пока не получалось. Он не мог понять для чего живет, нужно ли ему жить? А тут этот Микио! Совершенно беспардонно ворвался в его апатично-филосовские мысли и все взбаламутил лишь одним присутствием!

Ник вдруг понял как он слаб — никогда он еще не чувствовал себя столь незащищенным и зависимым от других, даже когда лежал в койке после первого пробуждения из комы, хотя, если честно, ему тогда было плевать это. Но вот Микио имеет уникальную способность заставлять задумываться людей о своей безопасности.

А тут еще и Азель застал его в весьма пикантном положении и неправильно все понял. Нику впервые за несколько десятков лет стало стыдно до пылающих ушей и по-детски обидно за то, что ему не дали оправдаться. Хотелось придушить одного иллюзиониста, но не было сил даже подняться на ноги, оставалось лишь скрежетать зубами от безысходности, да и думать о своем позоре, чувствуя как рушится на глазах его репутация в госпитале, выстраданная за долгие годы ухлестывания за милсестрами.

Не дождавшись внятной реплики, мастер иллюзий робко взглянул на Филгуса — тот кивнул в сторону выхода, и быстро прошмыгнул за дверь, на ходу вновь приняв облик той бедной милсестры. Когда было нужно, мозги у Микио работали как надо, а чувство самосохранения подсказывало лучший выход из сложившейся ситуации.

Фил и Ник остались одни.

— Надеюсь, — проворчал Ники и посмотрел на своего брата, — хотя бы ты не думаешь обо мне в таком…

— Нет, — даже не дослушав, произнес маг. Его, конечно, подмывало сказать иное и, потешаясь, посетовать над распущенностью нравов, но его брату на сегодня с полна хватило новых ощущений. Да и Ник все же был больным — Великая заповедовала, что над больными издеваться грешно. Хотя, если честно, это никогда не останавливало брата Ника — он считал, что подначить ближнего — это святое.

Магистр Гоннери помог подняться Нику и уложил его обратно в постель. Целитель недовольно повозился, устраиваясь поудобнее и выжидающе посмотрел на брата.

— Будешь шутить на тему моих отношений с Микио? — недовольно проворчал маг, уже готовый к насмешкам.

— Нет, — пожал плечами Фил и присел на край койки. Та тихо скрипнула под весом мага. — Твои отношения с Мики меня не касаются, но ты, все же, на него слишком бурно реагируешь.

Филгус добавил бы, что «странно», но пожалел брата.

— Если бы ты видел воочию, что видел я, — помрачнел Ник, окунувшись не в самые приятные воспоминания о ночи на кладбище вместе с адептами, сумасшедшим иллюзионистом и холодном алтаре, — то не задавал этих глупых вопросов. Этот содомит… он… — магу было трудно говорить о том ужасе, а его бедные уши запылали с новой силой. — Он привязал меня к алтарю лентой и…

Фил поддался вперед, ибо с каждым мгновением Ник говорил все тише.

— И… — в нетерпении протянул маг. Он, конечно, читал рапорт Алии о том задержании Микио и адептов, но все же было интересно услышать историю из первых уст.

У Никериала перехватило горло. Он внезапно с ужасом осознал, что тогда сумасшедший иллюзионист не только потрепал его по щеке, когда тот лежал на импровизированном алтаре, но еще и обжимался с ним, когда маг обессилено сидел возле кучки адептов.

Нику захотелось завыть от стыда и ужаса. Потом напиться и побиться головой об тумбочку. Но он ясно понял, что никогда не расскажет брату о таких приключениях.

— И все, — буркнул он, отведя взгляд, но потом, вспомнив приятное, самодовольно расплылся в улыбке. — Зато я целовался с Алией.

Маг резко замолчал. Ему внезапно показалось, что он только что похвастался брату. Причем как какой-то подросток о своем первом поцелуе с понравившейся девчонкой. Стало стыдно вдвойне.

И о чем он думал, когда начинал этот разговор?

— Хм… — задумчиво протянул его брат. — Я рад за тебя.

Фил решил не говорить, что Алия теперь спит в одной постели с Микио и иллюзионист явно ей не читал на ночь сказки. Травмировать психику лучшего друга ему не хотелось.

В палате повисло неловкое молчание.

Ник мысленно бился головой об стену и причитал, что за несколько месяцев безделья его разум деградировал до состояния инфузории туфельки, а Филгус думал об курице. О нежной хрустящей курочке с золотистой корочкой и жаренной картошке, которые обещала ему сегодня приготовить жена. Мысли мага плавно перешли на еду, а урчание желудка напомнило то, что он сегодня даже не удосужился позавтракать.

В кармане член Совета нащупал лишь конфету, которую сунула ему сегодня младшая дочка, пытаясь накормить непутевого отца, который постоянно пропускал из-за работы и госпиталя завтраки.

— Хочешь конфету? — внезапно для самого себя предложил Фил.

Брови Ника влетели вверх и он шокировано кивнул головой, не веря в реальность происходящего.

Конфета была небольшая, завернутая в промасленную бумагу, но с одним большим достоинством — она была шоколадной. Ник непослушными пальцами нетерпеливо развернул ее, с блаженством вздохнул сладко-терпкий аромат какао и лестных орехов, сглотнув слюнки. Взял в руки запретную сладость и, примерившись, разделил ее на две части, отдав вторую Филу.

Филгус удивленно посмотрел на Ника. Ему внезапно вспомнилось, как он также в детстве подкармливал своего брата конфетами, а тот обязательно делился с ним, приговаривая, мол, если что — теперь они сообщники.

— Если что, я скажу, что ты меня заставил, — усмехнулся тот и, воровато оглянувшись, отправил конфету в рот.

Блаженная улыбка молодого целителя стала лучшей наградой для Филгуса Гоннери.

А нарушение режима питания самого охраняемого и ценного пациента госпиталя Парнаско произошло гладко и без неожиданных эксцессов.

***

Постепенно Ник стал оживать. Может, переломным моментом стала конфета или же приход Микио, но настрой целителя радовал Фила. Тот больше не замыкался в себе, с готовностью слушая и охотно разговаривая с братом, милсестрами, целителями и явно намеревался как можно скорее сбежать из госпиталя и опеки Азеля. Самому читать Нику было еще нельзя, чтобы лишний раз не напрягать глаза и маг изнывал от вынужденного безделья, прося любого пришедшего к нему почитать книги, рассказать о новостях или же интересные истории. «Интересные истории и новости» у Фила закончились давным-давно, а чтение вслух его клонило в сон. Ники даже сказал, что он забавно храпит, клюя носом в трактат «О недугах брюшной полости».

Так незаметно за окном в свои права потихоньку вступало лето. Конец весны ознаменовался несколькими проливными дождями с грозами и первым выходом Ника в свет, то есть, целители наконец-то разрешили мужчине встать с постели и он, осторожно вновь учился ходить и радовался как ребенок, когда его выпустили погулять под присмотром во внутренний двор госпиталя.

За весну Ник оброс и теперь собирал волосы в хвост, поправился, милостиво прейдя из категории «тощего скелета» к «скелету» и более-менее вернул былое здоровье. Конечно, до выписки было еще далеко, но Азель ослабил путы контроля за состоянием своего непутевого ученика и передал его весьма молоденькой целительнице, которая только недавно начала свою целительскую практику.

Первым делом новая целительница, пылая энтузиазмом, решила обставить унылую, как она сама заявила, обстановку палаты Ника и принесла шикарный куст жасмина чуть ли не с ней ростом. Зачем это было нужно никто не понял, но в последних днях весны он зацвел, наполнив палату едва заметный сладковатым ароматом белоснежных цветов.

Тогда Ник впервые обратил внимание на низкое деревце, подошел к нему, прикоснувшись до маленьких — меньше фаланги мизинца, белых соцветий и грустно улыбнулся. Ласковый, нежный аромат ему невольно напоминал Ирен, отчего на его сердце стало спокойнее. Юная принцесса была такой нежной, хрупкой, но в то же время сильной духом и непоколебимой. В ней не было фальши, привычной королевскому двору, она делала то, во что верила и была готова бороться за свои убеждения до конца. Ирен подкупала своей искренностью, наивностью и бесстрашием. Ее хотелось защищать, рассказывать и показывать о мире, чтобы видеть в ее глазах восхищение, спорить с ней, посмеиваясь над ее негодованием, разговаривать с ней… С ней было весьма интересно вести беседы, каждый раз наслаждаясь ее реакцией на каверзные вопросы. Ирен была для Ника словно ребенком, с которым можно было беззаботно провести время, отвлекаясь от каждодневных проблем, не боле. Но в какой миг все изменилось? Когда этот бутон жасмина распустился, приманив его своим едва заметным ароматом в ловушку?

В ней не было ничего особенного, по-крайней мере, для мага — обычная девчонка, иногда капризная, упрямая, забитая доверху правилами этикета и наставлениями родных. И все же… Ник сам удивлялся себе, но он не мог ее забыть. Просто не мог, хотя и хотел…

Если сперва мир глазами того, кто должен был умереть был темен и наполнен воспоминаниями о прошлом, когда еще не было тот проклятой эпидемии, а жизнь казалось непринужденной и легкой, то сейчас он серьезно задумался о будущем. Что делать тому, кто вновь потерял все? Сдаться или начать все с начала?

Ответ для Никериала Ленге был очевиден. Ирен Келионендорская была упрямой, своенравной девчонкой, которая никогда не сдавалась. И неужели маг ей в чем-то уступит?