Глава 18. Второй воскреситель

Часть III. Выжить, чтобы исправить

Кому ей верить, кого ей обвинять

За всё то, что причинило ей боль?

Куда ей уходить, когда всё, что она знала — здесь?

Вдомеслёз.

Tiarra — House of Tears

[14 апреля 2016 года]

— Летаргия, — сказал Денис.

— О, Боже.

Провалившегося в глубочайшее забытьё Марка на огромной скорости везли домой во внедорожнике Дениса. Телепат, объявившийся по первому зову, подобно скорой помощи примчал к дому Орловых, где забрал супружескую пару и живого мертвеца, находящегося в непробудном обмороке. Его уложили на заднее сидение, куда села Агата, и положили его голову ей на колени. Сердце Марка билось слабо и неровно. Порозовевшие щёки вновь побледнели и осунулись. В затуманенном разуме не показывалось и проблеска ясной мысли. Его душа отрезана ото всех чувств.

И подтверждённый Денисом диагноз, летаргия, точно означал одно — от искателей правды ускользала важнейшая разгадка, ответы на все вопросы, которые мог поведать лично Марк. В непробудном сне он мог лежать меньше дня, весь день, а то и целый месяц. Время снова объявило их личными врагами.

— Агата, ты точно не можешь вывести его из этого состояния?

— Не могу, Денис, он не просыпается, — она вводила в его виски лечебную энергию, но Марк в сознание не приходил.

— Тина не отвечает, — сказал Даниил, в десятый раз набирая её номер. — Где же ты, Кристи?

Сбросив звонок, совершенно подавленный, он уставился в одну точку и накрутил на палец прядь каштановых волос.

— Твою ж мать! — неожиданно громко выругался Денис после длительной паузы. — А я и не догадывался, что именно этот самый Марк и был той пенумброй, которую я так искал! Свидетель убийства! Самый ценный для Германа «объект»! А я проморгал его.

— Не вини себя, — сказала Агата. — Ты сделал всё, что мог. Мы простые смертные люди. И мы ошибаемся. Даже будучи экстрасенсами, в конце концов, мы не боги, чтобы предугадать всё на свете.

«Но я-то мог», — обиженно подумал Денис.

Груз вины, пронесённый сквозь месяцы молчания, проломился сквозь решётку иллюзорной выдержки и вырвался душераздирающим криком:

— Да пошло оно всё! Все карты были в моих руках, а я ничего не сделал, потому что я жалкий трус и идиот.

И вина за предательство, за то, что оставил друга в трудный час наедине с собственными демонами, вина за бессилие, пренебрежение и эгоизм — всё это поразило мышление Дениса, словно опухоль. Никогда он не брал большой ответственности, не взял и тогда — и вот на его совести косвенно лежат смерти как минимум троих человек.

В кармане у Агаты прозвенел рингтон, предвещавший очень важное и ценное сообщение...

[Апрель 2016 года]

Она сидела посреди ночи за ноутбуком в комнате, освещаемой лишь его экраном. Руки тряслись, длинные изумрудные ногти клацали по плоским клавишам. Когда-нибудь от неё потребуют объяснений. И она сознается, когда придёт время. Она сама искатель правды, так пусть же и её правда будет известна тем, кого она любит, и кем дорожит.

«Здравствуй, Агата, — писала она. Вне сомнений, адресатом должна стать Агата. — Обязательно прочти это письмо при Дане и Марке, чтобы они тоже понимали, из-за чего я бежала. Пусть Марк и без того понимает, почему».

Она точно сбежит. Она не хотела наблюдать, как упадёт после откровения в их глазах. Предугадывать и подозревать вошло в её привычку.

«Даня, от всего сердца прошу у тебя прощения за то, что ещё давным-давно не поведала тебе о том, в кого я превратилась за последние полгода. Ты разочаруешься во мне, но, к сожалению, в этом моё настоящее я, и тебе придётся с этим смириться».

Бедный Даня. Даниэль, как она иногда зовёт его в шутку. Если Агата хоть как-то была в курсе, он же не знал совершенно ничего. Что он только подумает.

«Верю, что и ты, Марк, верно понял мотивы моих преступлений. Но ты можешь не прощать меня — что сделано, то сделано.

Это письмо — моя исповедь. Я написала его задолго до сегодняшнего дня, зная, что когда-то я должна поведать правду. Момент настал. Пусть и слишком рано. Я ждала, чтобы Марк окреп разумом и телом, чтобы принять её. Он ещё не готов, хотя он сам решил иначе.

А раз так, то я начну рассказ с самого начала…»

«…Я надеюсь, что ты, Марк, если вспомнишь, дополнишь эту историю от своего лица. Я же от своего лица разъясню ту её часть, в которой приняла участие я.

Я — второй воскреситель. Этим всё сказано. Это я была последним помощником Германа по созданию Эликсира Жизни.

Вашей Тины, которая только наблюдает, но не действует, больше нет. Мне надоело быть немым свидетелем, игрушкой капризной Судьбы. Я хотела действовать. Я хотела переписать эту жизнь, в которой было наделано много ошибок, и потому их предстояло исправить. В этом мы с Германом сошлись. Но ненадолго.

Что мне было известно, когда я пожимала его руку? Герман с Марком вместе выводили формулу Эликсира Жизни, чтобы с его помощью заточить душу его сестры Ирмы обратно в тело, лишив способности полутени. Когда Марк показывал Ирме Дом Слёз, где лично он превратился в полутень, она застряла там душой, а тело умерло. В тот роковой день, когда ты бежал из больницы, ты позвал Германа, чтобы насильно вытащить из Дома душу Ирмы, но демонический хозяин Дома не позволил вам, и Марк, увы, также застрял там, когда как Герман успел бежать.

Так он мне и рассказал. Без тех страшных и болезненных для меня подробностей, которые произошли на самом деле. Узнай я это раньше, я бы предотвратила тот гнусный план, который подготовил Герман… и ради которого он хотел убить меня».

[Январь 2016 года]

Среди девушек говорят: хочешь изменить жизнь, начни с причёски. Если и меняться, то меняться в корне. И в корнях волос тоже. Только отгремели новогодние праздники, как она состригла густые, длинные, с любовью ухоженные чёрные волосы до уровня мочек ушей и окрасила их в блестящий тёмно-зелёный цвет. После пошёл пирсинг на левом крыле носа, затем ещё более жёсткий стиль одежды. Её еле узнали, когда она впервые пришла в университет в таком виде.

Тина готовилась стать совершенно другим человеком. А может, даже и не человеком в его стандартном понимании.

Оправившись от смерти Марка, она решилась осмотреть его сумку, забранную у Германа. Не доверяла она этому его другу-патологоанатому, слишком уж он был хитёр. Расстегнув молнию, Тина надеялась отыскать за ней хотя бы призрачные объяснения того безумия, которым был одержим «её Эндимион».

Его мобильный. Как же стыдно в него заглядывать. Странно, практически никаких сообщений и звонков Герману или от Германа. Если по рассказам Марка они встречались чуть ли не раз в два-три дня, как же они сговаривались? Магия? Должно быть. Но это очень странно.

Его блокнот. Какие-то латинские названия, случайный набор предложений, какие-то каракули, в которых смутно угадывались человеческие лица и силуэты, и от груди многих из них на всю страницу тянулась чёрная гелевая нить. «Я змея, поедавшая собственный хвост в поисках жизни и отравившая до смерти собственную плоть». Тяжёлая мысль… И подобными фразами был испещрён весь блокнот.

А это что на дне? Ключи! Неужели от квартиры? «Где деньги лежат», — невольно проскользнуло в уме Тины. А говорят, что только у женщин в сумках бардак.

Ключи заманчиво переливались между пальцами Тины. Ключи от квартиры Марка, от обители его тайн и секретов.

То, что она задумала, обещало быть одним из самых безрассудных поступков в её жизни.

В один морозный день, когда Тина возвращалась с занятий, она не прошла дальше по улице, а свернула к дому с высоким тополем во дворе, чьи угловатые ветви тёмными трещинами разбивали вид на серые окна. Она приложила к домофону таблетку со связки ключей Марка. Сработало. Теперь к лифту. Как хорошо, что она знает, куда идти.

Его этаж. Вперёд по коридору. Его дверь. Тина просунула ключ в замочную скважину. Пока закрыто. Второй ключ в действии. Дверь отперта.

Шагнув за порог, Тина пугливо осмотрелась, как если бы в квартире ещё находился её хозяин. Повсюду плавал странный туман, словно после жжения десятка палочек с благоуханиями. В прихожей и правда летал какой-то запах — но он был далеко не из приятных.

Попытка включить свет привела к тому, что в люстре лопнули все лампочки. Все до единой. Тина испуганно подскочила и прижалась к стене. Квартира упорно хранила молчание и неестественную темноту. Тина прошла в комнату Марка, закрыв за собой дверь. Плотные занавески, поддерживающие мрак в комнате, мешали ей разглядеть изменения, произошедшие здесь. А они были. Она раздёрнула занавески, и то, что она увидела, когда обернулась, повергло её в оцепенение ужаса.

Обои чёрным маркером были исписаны рунами и заклятиями на латыни или же на похожем языке. Зеркало, висящее рядом с окном, разбито вдребезги. Деревянная дверь была иссечена оккультными символами, а рядом с ручкой из неё торчал грубый нож.

«Господи, Марк, что же с тобой происходило?»

Её взгляд скользнул по исписанной в ярости стене. Что бы объяснило значение этих знаков? А эти фразы… Стоп, а это что? Определённо английский. Цитата из песни?

«Alone in this empty room of shadows. Alone, filled with memories of nothing. Would you do it again? And remain the same?»*

Да, это определённо из песни. Почему именно этот выбор строк? Тине стало особенно жутко. Ещё немного, и, придётся признать, Марк бы окончательно превратился в неуправляемого маньяка.

Она с опаской подошла к кровати. Ящичек столика был подозрительно приоткрыт. Тина выдвинула его до упора, найдя в нём книгу о Воздушных рунах — вот она ей точно пригодится! — и… баночки со снотворным. Зачем это ему? Видимо, Марк верил, что заглушит этим полутень. Не очень-то удачно.

Среди пустых баночек Тина нашла и полную, ещё не открытую. Руки передёрнуло. Снотворное, значит… В больших дозах оно предоставит сон вечный. Этого он хотел? Но не оно его сгубило.

— Так ты упрекал меня, что я не понимала тебя? Это мы ещё посмотрим.

И она заглотила половину таблеток. На все не хватило глотка, и раздражённое горло отказалось пропускать оставшуюся половину. Отвергнутые таблетки посыпались на пол прямо из её рта.

Под действием препарата тело начало ослабевать. Тина упала на кровать и уставилась в потолок, темнеющий, растворяющийся в слёзной плёнке. Затхлый запах тьмы, царивший в комнате, дурманил её ещё сильнее. Вместе с пылью он осел на языке, проник в лёгкие, которые жадно вдыхали воздух, испуская прерывистый хрип. Пальцы скреблись по ткани одеяла, убегая от неминуемого, а отравленный мозг только и думал — так тебе и надо, так и надо.

Она бы с радостью наказала себя за то, что не вытащила Марка из чёртового особняка. Она спешила, как могла, рисковала всем — но опоздала. Картинки проклятого дня терзали её на части. Она хотела умереть и не хотела. Телом и душой она шла к этому, но постоянно оглядывалась, чтобы не потерять свет жизни.

Никто не знает, что Тина здесь, в квартире того, кого она потеряла. Спасать её некому.

«Если я ещё нужна на земле, я не умру, — решила Тина, теряя сознание. — Господи, помилуй. Избавь меня от отчаяния...»

Её окружил безмолвный мрак. Она словно оказалась посреди Шеола, где не существует понятий времени, пространства, жизни и света. Её утягивало в беспросветную бездну, ослепляя, разрывая изнутри. Она умирала. Какие тут сомнения. Паника прорывалась сквозь ледяное онемение жгучим желанием выжить. Выжить, очнуться, придти в себя. Как угодно, лишь бы избавиться от слепого груза, тянущего её к смерти. Всё, что угодно. Она с радостью была готова стать полутенью, этим безграничным, двуличным и пожирающим само себя существом, лишь бы выкарабкаться.

В какой-то миг её сознание пустило проблеск. Чувство невесомости овладело её существом, и словно из океанских вод её вытолкнуло на поверхность, и она вылетела из телесных доспехов как новорождённая из кокона бабочка.

Мир изменился. Комната засияла синим, и символы на стенах сверкали изнутри. Тина повисла в воздухе, обернулась, чтобы взглянуть на своё тело. Почему оно всё ещё дышит?

Меж сердцами тела и души зажглась гирляндой астральная нить.

Нет, не может быть. Неужели? Как?!

Осознав всю парадоксальность ситуации, Тина тихо засмеялась в истерике. Её желание умереть, не умирая — оно исполнилось! Ничто не предвещало такого исхода. Только, когда язык попробовал вкус таблеток, она понадеялась на эту альтернативу, а когда-то она, в самом деле, говорила Марку, что хочет стать как он, но совсем не всерьёз!

Она и стала. Полутенью. Пенумброй. Живым мертвецом.

Её пожалели. А, значит, её миссии ещё предстоит свершиться.

Прошло время, пока Тина привыкала к абсолютно новому состоянию, и тело после действия снотворного позволило себе принять её душу обратно. Пришлось заново ощущать себя в давящей животной оболочке. Яркие заграневые краски потемнели, и умолкли тайные звуки мира. Теперь она понимала, отчего он выбрал мир неживых.

Ей же пока рано умирать. Она не исполнила долг.

Герману ни слова. Никому ни слова, что она была здесь! И вовсе молчать о том, что она пережила минутами ранее. И больше пока не выходить из тела.

Забрав книгу по рунам, она вышла из квартиры и закрыла её на ключ.

«Мы ещё свидимся, Марк. Я обещаю. И ты увидишь, что я всегда тебя понимала. Только бы ты услышал».

Только бы он услышал… Конечно! Он может услышать её! Есть один способ у неё на памяти. О, пусть он сработает.

— Почему ты предполагаешь, что он умер? — спрашивала Агата, пока чашка с чаем звонко дрожала между пальцев Тины.

— Ну, а куда он мог деться? — Тина, как могла, душила панику, растущую по мере разговора.

Сразу после случившегося она подъехала к дому Агаты и позвонила в домофон. Она не предупреждала, что придёт. Агата удивилась резкому приезду Тины, но с радостью пустила её в квартиру. Тина нуждалась в её компании как никогда прежде. По старой домашней традиции Агата угостила её чаем и выслушала о наболевшем. Даниил был в очередной археологической поездке, и никто более не мог слышать их разговор.

— Так, Тина, спокойно, я всё понимаю, но давай разберём всё как есть. Скажи, — Агата вытянулась через стол, — он сильно изменился после визита ко мне?

— Эм… Нет. «Ложь».

— Ты знаешь, куда он мог исчезнуть?

— Нет. «Ложь».

— Он делился с тобой тем, что у него на душе?

— Нет. «А вот это уже правда».

— Когда ты видела его в последний раз? — Агата всё сильнее походила на образ обворожительной и смелой следовательницы, чем она вызвала у Тины тайное восхищение наравне с противной мыслью, что она вынуждена ей лгать.

— В последний раз я навещала его в больнице 27 декабря. Его сбила машина. «Это не суицид. Не для неё».

— Как «машина сбила»? — ахнула Агата.

— Так уж вышло. Но он выжил. Более того, все его увечья прошли сами собой. А потом он бежал. Бежал из больницы, понимаешь?

— Да?.. И больше ты его не видела? Марк ничего не писал тебе?

— А зачем? — вдруг отрезала Тина, не в силах сдерживаться. Голос исказился, стал совершенно другим, будто это не она говорила сейчас, — Я никогда не имела для него значение. Это я как-то беспокоилась о нём, пыталась заботиться, даже порекомендовала ему тебя, когда он стал жаловаться на память!.. Он точно попал в беду, и всё потому, что не послушался тебя. Самонадеянный дурак… «И это всё тоже правда».

— Тина, — Агата резко поднялась из-за стола и на одно колено встала перед ней. — Посмотри мне в глаза. Ну же, посмотри. Ты пыталась покончить с собой, верно?

«Как она… Она же не умеет читать мысли! Или же она слишком хорошо читает меня?»

Кристина шмыгнула носом и кивнула.

— Прошу, Агата, давай воспользуемся Уиджа. Если он полутень, и он живой, он всё равно услышит нас и поймёт, что нам не всё равно! А если же нет, так он придёт… Он должен!

Агата смирилась с её упорством и молча направилась в свою комнату. Шум шкафов, тихое дребезжание стекла, удар дерева и волевой голос:

— Готово, иди сюда!

Тина заглотила остатки чая и с низкого старта ринулась в комнату. Одним дуновением с белоснежной ладони Агата зажгла бирюзовым светом свечи на столе, на котором между ними покоилась сокровенная доска Уиджа. Она была сильнее обыкновенных, ибо заряжена энергией Агаты. Её зов был чист как хрустальный звон, настолько чист и ярок, что его слышали призраки и полутени со всего земного шара. И они всегда знали, откуда этот зов. А главное — ради кого он сверкает.

— Положи пальцы сюда. Вот так, не бойся, — Агата зажгла новое пламя в свободной руке и вознесла его кверху. — Марк Вихрев! Мы вызываем тебя! Если ты слышишь нас, отзовись!

Они стояли друг напротив друга, сложив пальцы на костяной планшетке, которая тонко завибрировала, едва голос медиума коснулся её поверхности. Голубой огонь, будучи проводником зова, пылал в загадочном танце, разнося по свету горькое имя юноши. Планшетка кружилась по буквам доски, как крутится диск старого таксофона, пропуская сигнал сквозь границы пространства.

Агата и Тина остановили планшетку. Молчание. Прошла минута. Две. Даже три.

Пламя свечей не шелохнулась ни на миг.

— Он не приходит.

Нет… Так нельзя, он не мог не услышать их!

— Почему?!

— Зря ты ожидаешь большего, — спокойно ответила Агата на пылкий выкрик Кристины. — Доска Уиджа всего лишь телефон, средство для звонка в иной мир. Душа погибшего может и не прийти на такой звонок. Скажем, если она не хочет встреч, или если она находится в таком месте, куда она «привязала» себя на эмоциональном уровне, и откуда она не может выбраться самостоятельно. Это может быть место смерти, любимое место, да то же кладбище… Только ты же не думаешь, что...

— Давай ещё попробуем, — настояла Тина.

В пальцах Агаты вновь заиграл огонь. Бездонные как море глаза загорелись огнём веры. Трепещущая планшетка завертелась по спиритической доске, временами придерживаемая нервно дрожащими пальцами. Хрустальный, воинственный голос взывал его имя, имя того, ради кого изменила себя Тина. Тело захлестнул адреналин, выводящий её из равновесия. Он придёт, он обязательно придёт!.. Ведь так?

Ещё одна ненавистная тишина. Минута. Две. Колени и руки тряслись так, будто из недр тела готовился выбраться тайный демон.

Ещё минута. Сердце металось в грудной клетке. Ядовитое безмолвие длилось бы и дальше, если бы не заговорила Агата. Её слова прозвучали как приговор.

— Он не приходит.

То, чего так боялась Тина, сбылось. Он окончательно стал пленником Дома Слёз. Одним только зовом спиритической доски его не вызволить. «Зачем ты только пошёл туда, зачем?»

— Но ведь разве это не хорошая новость?

— В смысле?.. — она и забыла, что Агате ничего не известно.

— Если его призрак не пришёл по нашему зову, то есть вероятность, что он жив! Ты ведь хочешь, чтобы Марк был жив? Но, но, почему же ты плачешь?

Вопреки воле, Тина сломалась. Лицом она прижалась к плечу Агаты, раздираемая на две половины собственного «я» той планкой, которую она сама для себя провела. Агата со свойственной ей ангельской добротой успокаивала её, крепко обнимая и поглаживая по спине. Тине предстояло вести двойную жизнь, проявлять себя как два противоположных человека. Она, казалось, распилила своё сознание на равные части, и теперь истекала невидимой никому кровью и гноем, пока доверчивая Агата шептала ей под ухо, что всё наладится.

— Это не гарантия. Как я могу знать, что он жив?.. Агата, я найду его. Клянусь. Живым или мёртвым, я найду его. Он увидит меня...

Целительное тепло Агаты передалось душе Тины, и незаметно для себя она начала успокаиваться.

Соберись, ты сильная, ты справишься.

Она зажала в кулаке шестигранный маятник, висящий на шее, и вновь вспомнила Марка. Придётся окончательно положиться на его друга Германа. Выхода нет. Впрочем, она и не искала его. Они оба всё давно решили...

Два человека, разных и неукротимых, сошлись в одной общей цели — воскресить из мёртвых любимых людей.

Они никогда бы не сблизились, не произойди тех несчастий, что они пережили.

Огонь надежды загорелся посреди тлеющих угольков в душе Германа, которому появление Тины послужило спасительной свечой. Ирма будет спасена. О да, она будет. Её гибель не будет напрасной.

Он много плакал после её смерти. Плакал навзрыд, пока его никто не видел. Когда она умерла, а Марк бежал, только чудом можно объяснить то, что он сумел найти в себе силы перенести её труп домой, пока никто не узнал о случившемся.

Герман уложил Ирму на стол и громко заревел, крепко обняв её плечи. Слишком долго он нёс на себе тяжесть тайного горя. Её не фальшивая, настоящая гибель обрушилась на него камнепадом, давя на его тело, избитое ментально и физически. Синяки изнывали наравне с нервами, и он, испустив столько слёз, что его джемпер пропитался насквозь, потерял сознание и очень долго пролежал на полу. Даже очнувшись, Герман не спешил подниматься, уставившись в мыльный потолок и продолжая тихо плакать.

А они так и не помирились после последней ссоры.

Смерть Ирмы сломила его, подорвав веру в Свет.

Перед глазами прошла вся их жизнь. Как он провожал её в первый класс, как он помогал делать ей домашнее задание по математике. Как они впервые летали в Лондон и Москву, как он подвозил её до университета, а затем вместе ездили на работу в больницу святой Елены. Как они лишились отца, умершего от рака крови.

Ирме было восемнадцать, но уже тогда она была сильной девушкой. Она заплакала лишь, когда его тело завернули в мешок для переноски. И весь день не могла остановиться. «Не смотри, не плачь. Он уже не здесь, — Герман говорил ей, лаская её косматую головку. — Он там, где ему будет хорошо». Слава Богу, мучился он недолго.

Бедная Ирма. Четыре года страданий. Ножевое ранение в подворотни, затем перелом ноги, а потом кома полутени — и снова нож.

«Мы ничего не можем с этим сделать, — говорила им мать про отца. — Это самое противное. Мы можем лишь надеяться на чудо, что всё-таки он выздоровеет».

«Ты ничего не можешь для неё сделать, — говорил ему Денис про Ирму. — Я могу предложить тебе… только молиться. Дай ей шанс самой справиться. Своими экспериментами ты ей мешаешь вернуться».

Бедная Ирма. За какие грехи предков на тебя обрушились такие мучения?

Опасаясь тайной слежки Дениса или его знакомых из экстрасенсорного общества, Герман бросил работу и перебрался в загородный дом на северо-западе Ленобласти, о существовании которого когда-то знала одна только Ирма. Теперь о нём известно одной лишь Тине. Но никому более. Здесь он смог продолжить поиски формулы Vitae и ставить новые эксперименты. Амулетный маятник спасал его от чужих мыслей, но что ещё спасёт его от чужих глаз? Паранойя довела Германа до того, что за ингредиентами для химических опытов, будь то закрытая лавка или магазин «Пристанище», он при помощи сообщений посылал Тину, а затем она приезжала в морг больницы святой Елены и проходила в операционную Герман, где он лично встречал её с открытым порталом в его секретное укрытие.

Да, Герман продолжал посещать любимый морг. Построенный годами авторитет, наложивший обет молчания на братьев по скальпелю, выручал его и теперь, когда он был в бегах. Увы, иногда приходилось прибегать и к заговорам, если кто-то неугодный засветил его в здании, но это было крайне редко. От Хилина, самого верного ему врача, он узнавал о последних новостях и посещениях Дениса. Ничего не выдал, какой умница. Надо бы потом придумать, чем его наградить за это.

Для чего в принципе приходил Герман? Ему требовались трупы. Свежие, неповреждённые, желательно молодые. Как ещё проверить действенность эликсира?

Так, однажды ночью, крадучись словно вор, Герман пробрался к холодильным камерам и начал по очереди раскрывать ячейки. Одно из тел показалось ему подходящим. Парень с лиловым следом на шее не мог ответить ему отказом. Дурачок, в твоём-то возрасте какие причины кончать с собой?

Вынув склянку, взяв из пальца мертвеца кровь, Герман втянул в шприц смешанный с нею эликсир и сразу после сокровенного заклинания всадил иглу по центру груди мертвеца. Реакция похожа на те, что и в прошлые разы — нервный тюк, агония, ртутное пятно под кожей. Нет, сегодня было иначе. Самоубийца закричал, резко приподнялся на локтях и распахнул веки. Герман побоялся близко заглянуть в его глаза, и издалека казавшиеся пустыми, больными, страшными.

Душу он не воскресил. Он всего-навсего реанимировал тело!

Бездушный организм, высунув посиневший язык, рассмотрел фигуру Германа и, словно получив от этого какие-то ответы, опустился на поддоне и с тяжёлым вздохом отрубил питание сердца.

Герман ударил кулаком о дверь одной из ячеек. Ему нужна была душа, а не эта безмозглая туша! Он почти у финиша. Что же пошло не так?

Вдруг он вспомнил Марка. Как он, вложив в заклинание саму сущность желания, привёл тело Ирмы в действие, когда эликсир ещё был на первичной стадии. Как Ирма заявила после этого, что её, наконец, начало тянуть в тело. Но тогда и её тело было относительно живым.

И Германа по-настоящему осенило.

Магия воскрешения не в одном эликсире. Она в желании его свершения. Желание, воля, переходящая в особый вид энергии.

Ну конечно же! Отчего, будучи в опасности, люди совершают самые невероятные по способностям поступки? Отчего молитвам и некоторым мыслям свойственно сбываться? Почему вообще существует магия?

Сила воли. Сильное желание. Непрерывное стремление к чему-то.

Оно и движет всеми людьми без исключения.

Это и есть катализатор. Скрытый элемент Эликсира Жизни.

Кем был для Германа этот парень на поддоне? Абсолютно никем. Оттого ли душа и не вернулась в тело и не поддержала его возрождение? В Германе не было достаточного желания, которое он приложил бы к воскрешению этого неизвестного мертвеца. Но тогда с Ирмой всё может получится! Однако…

Одна проблема по-прежнему стояла костью в его горле. Если эликсир и сумеет сломать границы Дома Слёз, выкрав оттуда душу Ирмы, станет ли она свободной от влияния того демона, Вентиуса?

А как быть с Марком? Личной выгоды от его воскрешения для Германа нет никакой. К тому же, у него не было его тела. Каким образом он собирается воскрешать Марка, когда у него нет его трупа?

Подождите. Три души полутеней в обмен на одну, так этот демон сказал? А что, если...

Нет, как можно о таком подумать! Он не станет убивать, в отличие от этого инфантильного психопата, и он вернёт его к жизни только из-за поддержания доверия Тины. Хотя...

Стоят ли жизни эти снующие в темноте твари?

Столько идей сразу поразило воображение Германа. Былая уверенность прилила к его мозгу, рождая дополнительную энергию для достижения цели. На эмоциях, выпирающих из его груди, Герман с благодарностью пожал руку самоубийцы и, задвинув его в ячейку, поспешил убраться прочь.

[Письмо Кристины]

«Я нередко появлялась в магазинчике «Пристанище», где ты, Даня, как раз брал ингредиенты для повторного Эликсира Жизни. Я занималась тем же самым. Его владелица меня уже хорошо знает, даже беседовали на разные темы, связанные с мистикой и алхимией. Оливия — прекрасная собеседница. Однако я тоже была хитра и потому глубоко уверена, что не уступаю в хитрости Герману. Он посылал меня к ней, чтобы самому не светиться, но и я не хотела лишний раз мелькать перед глазами тех, кто легко мог бы сотворить со мной зло. А я не хотела рисковать. Не в те моменты. И потому, даже если бы Денис занялся бы этим делом глубже и расспросил бы Оливию, не посещал ли кто её и не покупал ли точно такие же предметы из рецепта, она бы ни за что не выдала бы меня. Потому что это была не я.

Да, я представлялась Крисом, но как будто бы от имени Кристиан, а не Кристина. Я одевалась в мешковатую куртку и широкие штаны, а также прятала свои волосы под шапкой, а лицо частично покрывала слоем грима и толстым шарфом. В таком виде, когда от меня оставалось лишь лицо без примесей, меня можно было принять за какого-нибудь парня-андрогина — особенно, если я начинала говорить низким голосом. Сначала я поставила этот эксперимент лишь из спортивного интереса — получится ли обмануть кого-либо моим прикидом? Мне повезло — Оливия была алхимиком, но не экстрасенсом. Если она о чём и догадалась, то далеко не сразу. Мне даже показалось, что в роли мальчика я ей весьма приглянулась. Ну, а что, ей всего-то двадцать шесть, не замужем, ей можно!

Более того, я и в морг святой Елены заходила в похожем наряде. Потому-то, когда я вернулась туда вместе с вами, никто меня не узнал.

Но хватит об этом. Я всего лишь хотела убедить вас, что мужской образ мне давался не так уж и трудно. Сама в это не могу поверить.

Теперь о Тимофее...

Господи, я так виновата перед ним. Чего я не прощу себе, так это именно того, что он был изначально обречён на гибель — из-за меня. Впрочем, может и из-за Марка тоже? Ведь это он ввёл его имя в «Список полутеней», ведь поэтому Герман и знал про силу, дремлющую в его душе.

Так или иначе, мы с Тимофеем стали общаться реже, но каждый раз наши разговоры заводили нас к теме Марка. Тимофея не на шутку волновала его судьба, он постоянно обсуждал со мной теории его исчезновения, также предполагал, что в этом был замешан «тот чокнутый патологоанатом, о котором Марк всё талдычил».

Он всё рассуждал, рассуждал, строил версии, ломал голову… А я молчала. Молчала, потому что он бы ни за что меня не понял. Молчала, потому что он мог всё испортить. Любой другой бы всё испортил, расскажи им всё, что знала я!

Потому что я жаждала твоего воскрешения, Марк. Да, я знала, что мы с Германом вряд ли полезем вновь в Дом Слёз, чтобы достать твоё тело. Да, я знала, что ради этого придётся искать чужое тело, отнять его связь у покойной души, тем самым обрекая эту несчастную душу на немыслимые неприятности. Я знала, на что иду. Но я не могла смириться. Я усердно помогала Герману в работе и делала всё, что он попросит, и моего условия, чтобы за это он первым воскресил тебя, а не Ирму, было достаточно, чтобы мы держались одной слаженной, почти дружной командой.

В то время я никак не могла понять, отчего Герман, о котором ты отзывался как о самом лучшем друге и учителе в сфере магии, испытывал к тебе странное отвращение. Герман объяснял это тем, что ему надоели твои неуправляемые выходки, когда ты перестал сдерживаться от безумия полутени. Я верила ему не до конца. Такие, как он, обязательно сохраняют самую ценную часть истории у себя за пазухой. И Герману было, что скрывать от меня. Так же, как и мне от него.

А Тима всё не унимался. Он начал злиться на меня, подозревая в его исчезновении меня. Такого развития его размышлений я не могла допустить, и я сказала ему, что мы с Германом как раз занимаемся твоими поисками. Таким образом, когда Герман вызвал меня в морг, а я попросила Тиму отвезти меня к нему на его джипе, он настоял на том, чтобы он тоже встретился с Германом. Я согласилась. Тем более, это повысит его градус доверия. А что с Германом? Он легко подыграл мне. Когда мы подъехали к больнице святой Елены, он встречал нас на парковке с улыбкой довольного кота. Серьёзно. Вылитый кот Базилио, с его-то бородкой, фетровой шляпой и непроницаемыми гогглами для видения призраков.

Какой же я была идиоткой, что сразу не предположила, зачем он их надел.

Он видел ауру полутеней. Он разглядел её в Тиме. И, должно быть, разглядел её и во мне.

Я поздно вспомнила, что не надела в тот день твой маятник, Марк. Ты был прав, когда отдал его мне. Теперь в нём нуждалась и я. Он скрывал мою ауру и энергетику, запечатывал её топазом. Но не тогда.

Я дала спуск своим чувствам, и я выдала себя. Должно быть, я к нему привязалась. Как-никак, три месяца мы были вместе. В какой-то миг я забылась, что Герман опасен для меня. С каждым днём, с каждыми следующими нашими опытами и экспериментами он становился мне слишком дорогим. Он не учил меня Воздушным Рунам, потому что условно я ещё оставалась обыкновенной девушкой без способностей, но он познакомил меня с их действием, рассказал об основах призрачного мира, показал действия иных родов магии, хотя сам в совершенстве владел лишь рунами. Хотя, стоит отдать ему должное, благодаря ему я узнала про магию заговоров. Ими я овладела быстро. Даже Герман удивился, насколько быстро. Впрочем, заговоры давались и простым людям, но не Воздушные Руны. Для них ты обязан быть экстрасенсом.

И я училась рунам самостоятельно. Благодаря твоей книге, Марк. Вот они давались мне с трудом. И я понимала, отчего. Полутень во мне была слаба. Она требовала силы. И потому, поддаваясь искушению, я временами стала выходить из тела. Я летала, как летал когда-то ты. Я была легка как пёрышко. Я переносилась куда угодно, куда только пожелала улететь.

Но оставалось место, куда не могла попасть даже я».

[Февраль 2016 года]

Она шагала по пушистому сизому снегу, освещённому луной и светом фонаря. Она не оставляла следов, не издавала шума. Мороз холодил её, но вредил её телу. Потому что тело её было далеко отсюда.

Фонарь вёл Тину вдоль серых деревьев, меж которыми бродил гулкий ветер, играя с серебристыми песчинками. Волшебный огонёк словно тянул её за собой, за ту самую руку, в какой она держала его переносное укрытие. Она едва узнавала этот лес под покровом снега, который будто сошёл с чёрно-белой гравюры, всячески лишённый других оттенков. И только тёплый фонарь вносил новые цвета на эту забытую землю.

Путеводный свет вывел Тину к краю проклятого оврага. Снежная пелена сгладила его неровности, и его дно как будто стало чуть выше.

Дома Слёз как ни бывало. На его месте с гордой осанкой и сложенными на груди руками стоял женский призрак, излучавший алый ореол, испуская слабый дымок. Эта женщина ждала её. Она терпеливо наблюдала, как Тина спускалась вниз в овраг и с воинственным видом шла к ней навстречу.

— Вы… — Тина заговорила на ходу, но от скорости ходьбы никак не могла додумать, как продолжить фразу. — Вы же… госпожа Ульянова? Вы Анна, да?

Женщина не изменилась ни в лице, ни в позе, ни тогда, когда Тина остановилась перед ней. Стойкая и непоколебимая. Плотный дым, исходивший от полов платья витиеватыми лентами, выражал одновременно и злость, и сожаление. Иссохшее чёрное дерево за её спиной ветвями образовывало рожки на её непокрытой голове.

— Где Дом Слёз? — спросила Тина, не собиравшаяся уходить без ответа.

— Там, куда не проникнет ни одна человеческая душа, — ядовито ответила Анна. — Вы, люди современности, совершенно забыли, что такое святость вещей, что можно делать, а что нельзя. Как же вы не поймёте, что ваша беспечность по отношению к понятиям добра и зла сыграет с вами плохую шутку?

Окинув взглядом подозрительную зеленоволосую полутень, она печально усмехнулась и опустила руки.

— Но тебя это не касается. Ты знаешь цену.

Собирая длинным подолом снег и тьму, она забрала у Тины фонарь и взмахом ладони указала на лес по другую сторону оврага.

— Уходи, девочка моя, ради всего святого. Дом Слёз поглотит тебя, стоит ему воротиться, — а после, ещё раз окинув Тину взглядом, добавила. — Ты не была Дитём Ветра тогда.

Дитя Ветра? Ах да, она слышала об этом.

— Я стала им ради Марка, — ответила Тина.

— Ради… что? — Анна воспылала огнём проклятия, на которое обречена её душа, но, быстро взяв его под контроль, она оправилась и отшатнулась. — Так, значит, ты за тем Марком.

Тина кивнула.

— Отчаянно ты его любишь. Он того не стоит.

— А вам откуда знать? — грубо сказала Тина, оскалив зубы.

Честное слово, как она смеет судить о нём!

Внутренний огонь вновь заполонил душу Анны, и она, схватив Тину за запястье, насильно отвела к старому дереву и прошипела под ухом:

— Сейчас я покажу, дитя моё, что происходило здесь с твоим ненаглядным.

Острые, жгучие ногти впились в запястье Тины… и в этот миг она прозрела.

На том самом месте, где стоял Дом Слёз, проявился его временной фантом, окружённый наземными облаками. Перед ней в обратной перемотке проносились последние месяцы, проходившие в заколдованном овраге. Белый снег устлали сухие выцветшие листья. Туман сменял одну картину за другой, перекрашивал непроглядную ночь в светлый день и ластиком стирал с неба солнце, возвращая тьму. Анна показала ей всё — от первого посещения Марка в компании Тимы до последнего мига его исчезновения. От и до, до и от.

Тина видела её. Ту самую Ирму. В лёгком платье она порхала над землёй, хрупкая и беззащитная на вид, пока затаившееся в Доме чудовище не захватило её в плен. А она довольно симпатичная. Только Герман так и не показал до сих пор её труп, который он так стремился воскресить. И всё же не похоже, чтобы Марк был к ней особенно привязан.

К чёрту Ирму! Это из-за неё он вернулся в Дом Слёз в последний раз! О, да, она сделает всё, что угодно, чтобы возродить к жизни Марка, но она и палец о палец не ударит, чтобы вернуть Ирму. Сама виновата.

Анна отпустила Тину, и образ Дома растаял в пустоте снегов. Жара, проникавшая во всё существо, спала и уступила февральскому холоду. Сердце Тины волнительно сверкало в ритм дыхания.

— Зная, чем грозит ему Дом… зачем он тогда приходил?

Анна завела за ухо непослушный локон, повисший над глазом, и холодно ответила:

— Внутренняя тьма покорила его. Он не нуждался в свете, он нуждался в его отсутствии.

Осыпаемая назревшими в небе редкими снежинками, Анна собралась уйти от Тины, но резко передумала и повернулась обратно к ней.

— Я видела тебя в тот день. Тебе здесь не место...

— Нет! — и Тина вскрикнула так, как обиженная дочь кричит на свою мать. — Я не оставлю Марка, слышите? Я понятия не имею, почему вы меня защищаете, но я готова умереть, лишь бы Марк оказался на свободе!

Анна сдалась под её давлением.

— Вентиус не отдаст тебе Марка. Я пыталась остановить его. Расплатой за это мне будет дорога в Ад, — при звуках этих слов замигал её кроваво-красный ореол. — Марк вернётся во внешний мир лишь в обмен на другую душу, и сам Дом будет хранить в себе пленённые души до тех пор, пока в нём заточён Вентиус.

— Почему бы тогда не сжечь его ко всем чертям?

— Нельзя. Нельзя! Огонь — это стихия мощи, стихия Высших и Низших сил. Если ты сожжёшь его, то Вентиус выберется в ваш внешний мир быстрее, чем завладеет третьей душой пенумбры, и, кроме того, отправит все души Дома в Ад. И пенумбр не пожалеет. Их участь ожидает быть ещё суровее...

Тина вскрикнула от страшных видений, возникших в её воображении. Ей представилось, что Марк мёртв, что она видела его мёртвое тело, а его душа была далеко-далеко за гранью. Что её попытки вернуть его к Свету никчёмны. Ничто пока не могло убедить, что он жив. И это убивало её, по ниточкам разрывая нервы.

— Что же тогда поможет? Должен же быть выход!

Анна тоскливо вздохнула, и её призрак просветлел, задавив исходящий поток дыма.

— Небесное Пламя…

— Что-что?

— Небесное Пламя, — повторила Анна громче. — Чистая, белая сила. Единственная человеческая сила, которая очистит души Дома Слёз от его грехов. Надежда, которой не суждено сбыться. Колдунов Небесного Пламени крайне мало по всей земле. Мне едва ли верится, что есть хотя бы один такой колдун в Петербурге.

Но Тина знала одного такого колдуна. Точнее, колдунью.

— Неужели он есть? — Анна прочитала её мысль по выражению приоткрывшихся губ.

Внезапно по оврагу пронёсся громкий колокольный звон. Земля содрогнулась.

Нет, это не колокол. Это бой часов из Дома Слёз. Он возвращался во внешний мир.

— Беги, моя девочка! Не то Вентиус убьёт тебя! — Анна оттолкнула Тину от себя, едва не уронив на снег.

Новый бой, и зачарованный особняк стал проявляться за спиной его хозяйки. Тьма разрасталась из нагревшихся недр земли, раскинув дымчатые щупальца по тающей вокруг них грязной жиже. Под светом луны засверкали очертания крыши.

Тина не нашла повода на споры. Она полетела к краю оврага, пустив за спиной маленькую бурю из снега, и, прежде чем сбежать в леса, обернулась в сторону Анны.

— Спаси его, — ответила та на прощание. — И тогда спасёшь всех нас.

Тина улетела прочь, а за ней ещё долго гнался устрашающий железный ритм...

___________________

(*) «Один в этой комнате теней. Один посреди ничтожных воспоминаний. Сделаешь ли ты это снова? И останешься ли собой?» (Swallow the Sun — Rooms and Shadows)