Глава 7. Дежавю и амнезия

Уходя прочь, я вижу боль,

Через которую ты провел меня.

Я потерялась в твоей игре, чтобы изменить одно и то же,

Навсегда ушедшая, навсегда твоя...

Evanescence — Forever Gone, Forever You

Однажды он убивал. В этом он был совершенно уверен. Образ вонзённого в сердце Ирмы ножа с тех пор преследовал его, едва он задумывался о её смерти. Отчего он так поступил с ней? Решился вместо Германа избавить от участи полутени? А что, если они были не просто друзьями?

Немо не сообщил ничего про свои новые воспоминания. Опасался, что его спасители отрекутся от помощи, как только поймут, что общаются и живут под одной крышей с бывшим убийцей.

А, может, ему примерещилось? Что это не он убил Ирму, а Герман, как и говорил Денис. Может, он всего-то реалистично представил себя на его месте?

Нет. Это было слишком живое воспоминание. Яркость красок заново убеждала его в первом. Он убил ту девушку, и Герман был свидетелем. Это он убегал тогда от Дениса, страшась возмездия как со стороны их обоих, так и со стороны высших сил. Тогда, и в самом деле, какого чёрта Герману понадобилось воскрешать того, кто отнял жизнь у его сестры? Если только он решил использовать его душу для пробы эликсира. Так и было, скорее всего. Эксцентричный способ наказания.

И, разумеется, самый главный вопрос оставался неизменным: как умер он сам?

С попытки воскрешения Ирмы прошла целая неделя. Увы, ни к чему новому и полезному она не привела. После острых и ярких воспоминаний, вызванных посещением больницы святой Елены, память Немо не продвинулась ни на шаг. В его уме крутились уже найденные осколки прошлого, безуспешно складываясь в одну мозаику. Многих деталей недоставало. Его подсознание молчало.

Кратковременные обмороки продолжались, и спокойствие сна пропало окончательно. Сомнифобия одолевала Немо с новой силой. Страх больше никогда не проснуться, сидевший у него в мозгу ещё с первого дня после воскрешения, прогрессировал настолько, что однажды Немо закатил истерику при Агате и Даниле, отказываясь засыпать. Если Немо и мог безмятежно заснуть, то только лишь под присмотром Агаты или Тины. Тогда он в лучшем случае не видел ровно ничего в своих снах, летая в тихом Лимбе. В худшем он в совершенно чётком виде наблюдал страшные, хаотические картинки, в которых переживал боль и смерть.

Очень часто ему снился Дом Слёз из воспоминаний Тимофея. Гордый и мрачный, но такой живописный. Память тянулась к нему, будто это был не мрачный особняк, а пряничный домик. Образ Дома Слёз ценной страницей телесной памяти прорезался краем в память души. Этот дом казался ему знаком спасения. В нём был сокрыт свой секрет, который ждал его прихода, чтобы показать себя. Когда же дом растворялся в сонном тумане, проявлялись его страхи. Яростные вспышки напоминали о трагедиях, которые он пережил в предыдущих ипостасях.

Кровь, сочившаяся из недр сердца. Искажённое яростью лицо Германа. Кричащий на него призрак Ирмы. Выстрел в сердце. Пронзённое прутами тело. Холодное лицо Анонима. Испуганная черноволосая девушка… Она бьётся в старое окно, зовя его к себе, словно мотылёк, прилетевший на свет фонаря. От пара её дыхания стекло покрывалось влагой. Девушка пыталась разбить это окно на своём пути к нему. Тщетно. В осознании она прижалась щекой к раме и через стеклянную преграду прижала ладонь к его ладони. Он жалел её, жалел себя, но больше сожалел о другом… Но только о чём?

Выстрел в сердце. Аноним, обнимающий его в полуобмороке, закрывая собой от близящейся тьмы. Та самая черноволосая — но теперь, как и Герман, целящаяся в него пистолетом. Истекающее кровью тело. Тело Ирмы? Кругом холод. Холод… А с неба падали снежинки.

Денис перестал приезжать к супругам после того дня. Он бесследно исчез. Никто не мог до него дозвониться, а у себя дома он бывал не часто. Несмотря на то, что он вечно отшучивался и старался не воспринимать неудачи всерьёз, ни для кого не было тайной, что убийство Тимофея, воскрешение Немо, а затем и гибель Германа подкосили его не на шутку. В полиции меж тем нуждались в нём, требовали действий. А он не мог действовать — из-за Немо. Нет новых воспоминаний, нет зацепок. Немо молчал. Он не умирал, но он и не жил полной жизнью. Телепат впал в для себя редкую, но настоящую депрессию.

Тина же, напротив, преданно навещала Немо, но уже через день. Зато каждый раз с запасом новых увлекательных историй, поддерживающих в нём силу духа и веру в своё спасение. Она умело убеждала, — впрочем, как и Агата или Данила — что дарованную ему вторую жизнь необходимо расценивать как положительный шанс. «В любом плохом событии можно найти что-то хорошее», говорила она. Вместе они говорили о музыке, которую Немо слушал со странички Агаты в ВК, о книгах, которые Немо вынужденно выпрашивал у колдуньи, дабы скоротать время. Говорили о разном.

Отдельно для себя Немо отметил, что ID странички Агаты содержит слова «white phoenix». Значит, в Интернете она и сама так зовёт себя, не только другие её так зовут — Белый Феникс. Стойкая смелая птица, жертвующая душой и даром ради спасения других. Это да, в этом вся Агата.

Её домашняя библиотека в основном состояла из классики литературных жанров, сохранившихся у неё от родителей со времён обучения в школе. Из книг Немо обратил особое внимание на «Голову профессора Доуэля» Беляева. Самый подходящий к его положению роман. Воскрешение помимо воли. Когда Агата застала его за этой книгой, она что-то упомянула про готовящуюся операцию по пересадке головы, о которой трубили все новости. Что же будет с тем беднягой, когда он очнётся? Останется собой, или сознание новой головы возьмёт контроль? А душа, чья она будет, когда придёт в себя организм? Судя по Беляеву, характеры головы и тела должны скреститься. Так же, как скрестились душа Немо и тело Тимофея.

Меж тем не что иное, как музыка оказалась наилучшим бальзамом на душу. Немо был готов её слушать бесконечно. Он нуждался в ней как в сильнодействующем лекарстве, отгоняющем хворь. Когда звучала музыка, будь это песня у него в наушниках, или виртуозная игра Агаты на пианино, ему лучше думалось, и он лучше видел прошлое. Приятные мурашки внутри вызывали в нём особое воодушевление. Но помимо них приходило и иное ощущение, особенно когда он с наушниками растягивался на диване — его как будто приковывало ко дну, душа как будто тяжелела, отзываясь в теле щемящей безнадежностью.

Почему музыка?

Как-то раз Немо сам решил попробовать сыграть на любимом инструменте Агаты. По-детски жаркое любопытство потянуло его пальцы к клавишам, мягко проведя их по поверхности. Они будто гладили домашнего питомца, отзывчивого на любую ласку хозяина. Немо заиграл первое, что приходило ему в голову. К его удивлению, он не просто подбирал ноты как ученик. Он по-настоящему умел играть. И играл он как человек, хорошо владеющий своим искусством.

Агата прибежала в комнату на неожиданно заигравшую музыку.

— Ого! Откуда играть научился?

Обернувшись, Немо засмеялся и пожал плечами:

— Я не помню! Само собой заигралось. Мне стоило лишь попробовать.

Агата не отводила удивлённого взгляда от Немо. Алая роза возвышалась над ним, стоя на пианино застывшим вдохновением. Отчего она цветёт так долго, не увядая? Должно быть, снова магия.

И тут Немо вспомнил про фотографию, которая была рядом с розой в первый день его жизни. Агата куда-то спрятала её, чтобы погасить его интерес к ней. Едва он вспомнил про неё сейчас, интерес вернулся.

— У тебя раньше здесь стояла фоторамка с каким-то парнем. Он кто-то важный для тебя, отчего его фото было на таком заметном месте? Прости, если я грубо спрашиваю, но...

Немо осёкся. Агата резко помрачнела, охваченная собственными воспоминаниями. Немо перепугался её перемены.

— Сейчас ты мне напомнил его, — призналась она, честно, но с горечью. — Тогда он точно так же начал играть на пианино, когда я была на кухне. И я даже не предполагала, что он здесь.

Она опустилась на диван и подпёрла кулачками подбородок.

— Его когда-то звали Сирилом. Он же мой… «первый клиент». И он наша маленькая тайна. Моя и Данилы. Мы были всего-навсего друзьями и не помышляли ни о чём большем. Сирил же показал нам, что дальнейшую дорогу в жизнь мы должны преодолеть вдвоём, а не поодиночке.

— Этот Сирил, он не русский, да?

— Англичанин.

— Он жив?

Агата грустно усмехнулась.

— Конечно, нет. Он не может быть живым.

Немо смутился. Ему не хотелось задевать её больную струну, и между тем он задел самое сокровенное, что она прятала от чужих взоров и разговоров. Пройдя через всю комнату, Агата открыла верхнюю дверцу одного из шкафов и вынула заветную фоторамку. Улыбка не сходила с лица юноши на фото. Улыбка, запечатанная в вечности.

— Мне очень жаль… — извинился Немо.

Ему было жаль. А любопытство не умирало. История, объединившая Агату и Даниила, тогдашних студентов, и неизвестного англичанина, явно таила в себе куда большую загадку, чем он мог предположить. Что же объединило этих троих?

— А как же вы познакомились?

— Об этом я умолчу, — к его сожалению, Агата вновь закрылась. — Это длинная история, и она не всем понятная. Время — это очень странная штука.

Он догадывался, что она не скажет.

— Я только вот что скажу. Раньше я была своего рода пацифисткой. Я всегда хотела приносить добро этому миру, и я была против любого насилия, кровопролития и тому подобных вещей… Он же показал мне иную сторону реальности. Чтобы искоренить зло, нужно порой самим прибегать ко злу. С тех пор я поняла, что была настоящей слабачкой. Теперь я другая. Я сильнее. Моя магия начала убивать именно с тех пор, как я сошлась с ним. Раньше этого не было.

— Ты… убивала?

Агата опустила глаза.

— Только в защиту себя и близких. Вокруг идёт война, ты не видишь? Одни люди сходят с ума, убивая и насилуя, другие жертвуют телом и душой ради общего спасения. Мир в огне. А что самое страшное, основные битвы происходят незримо для людей, не верующих и не верящих в магию. Главные битвы происходят в душах людей. Когда одни, ослабевая, встают на тропу Тьмы, другие держатся за луч Света в надежде на чистое счастье. И тогда они идут исцелять тех, кто увяз в тёмном болоте.

Что-то неуловимо знакомое он услышал в пылкой речи Агаты. Внезапно он всё понял.

— Ты спасла Сирила от этой тьмы. Я прав?

Агата кивнула.

— Как это ни странно, ему на помощь явилась амнезия. Да-да, он, как и ты, мало что помнил некоторое время после катастрофы, которую пережил он. Он был далеко не самым хорошим человеком до той поры. Я исцелила его боль и память. Он же отплатил мне иной монетой. На мой взгляд, более дорогой, чем всё то, что, я для него сделала.

Она прикрыла глаза рукой, скрыв под ней заструившиеся слезинки.

— Я спасла душу Сирила, он же спас наши две. И он искренне любил нас обоих. И умер он за нас.

Кем бы в итоге не оказался этот человек, он имел огромное значение для Агаты, своей гибелью подкосив её моральный дух. Не то же ли самое испытывал тот, кто потерял когда-то Немо? Кто любил его, считал другом. Кто страдал от его смерти столь сильно, что не смог с ней смириться.

— А была бы у тебя возможность… ты бы воскресила его?

Агата впила в Немо взгляд, полный упрека. Сказать, что это желание не посещало её, значило соврать. Пошла бы она на такое, узнай она об эликсире?

— Нет. Ни в коем случае. Он прожил свою телесную жизнь и ответил за неё перед Светом. Ему теперь намного лучше, чем на Земле.

«Агата, Агата, — огорчённо заговорил в её уме Денис. — Снова скорбишь по этой скотине. Спасал вас двоих, а зато до вас сколько народу поубивал, он и не жалел. Да и вы оказались-то под всей той угрозой из-за него!»

«Всё это уж давно за бортом нашего корабля под названием Жизнь».

«Как и его смерть. Оставь его, наконец, в покое».

«Я уже оставила. Вот только он не сумел оставить меня».

Синхронно с передачей мыслей Денис Сафонов потягивал эспрессо, расположившись в том самом кафе, где всё началось. Напротив него сидел Даниил, отхлёбывая из чашки бергамотовый чай. На фоне нервозного телепата он выглядел спокойным и даже расслабленным. Из-под полузакрытых век он рассматривал сосредоточенного друга, который ментально был далеко отсюда, телепатически разговаривая с его расстроенной женой.

— Что-то случилось?

Дениса передёрнуло. Он почти забыл, где он и с кем.

— Она сдалась. Она сказала ему про Сирила.

— Я так и думал, — посетовал Данила. — Когда-нибудь она бы не вынесла этой ноши. Само его существование как игла в сердце. Надеюсь, не всё раскрыла?

— Не всё, и я счастлив, что не всё. Не хватало ещё, что бы он узнал, что...

— Мы все играли со временем.

Отпив немного чая, Даниил повернул разговор назад к теме, с которой началась их встреча.

— Зачем ты направил все звонки ко мне и Агате? «Как только вы найдёте Дениса, передайте ему» это и то-то, и так далее.

— Это потому, что не хочу больше ни с кем говорить по поводу Тимофея, — сухо ответил Денис. — И без того меня это тяготит, а ведь я не могу сказать, что сейчас я беспомощен как тряпка, и ситуация зависит не от меня.

— Так, погоди. Прошло полторы недели, и так никто ни о чём не догадался? Даже Новожилов?

— Никто не знает о воскрешении. До сих пор.

Даниил одобрительно кивнул.

— А из тебя отличный хранитель секретов, когда надо!

— Возможно. Но я уже устал от этого. Неделя без какого-либо прогресса! Блин, ну коли у него процессор не справляется с обработкой потока информации? Терабайтов в мозгу не хватает. Ну вот! Даниил, я настаиваю, уговори Агату...

— Нет, — отказал Даниил, пусть и не так уверено, как раньше. — Как и Агата, я боюсь давать ему Микстуру Памяти. Пусть его душа и закрепилась достаточно крепко в теле, но кто знает, что он не умрёт завтра или послезавтра.

— Я просто предложил, — так же спокойно ответил Денис, к которому вплотную подкрадывалась депрессия. — Твою же ж… Ещё этот чёртов «Список полутеней»…

— Так вот, почему ты так долго обыскивал квартиру! — осенило Данилу.

Так и есть. В тот день Денис обыскивал квартиру Германа не только из-за свечей, когда вырубило электричество. Он неистово искал что-то иное, но так и не поведал, что именно. И это «что-то» волновало его не меньше приступа Немо или воскрешения Ирмы.

— Я не говорил разве?

— О «Списке полутеней»? Нет.

— Ну, я дебил, значит, — Денис ударил себя по лбу со смачным шлепком. — Слушай. Германа не только убили, но ещё и обокрали. Я точно знаю! Это Аноним заметает за собой следы.

— Так что же пропало?

— А пропали две интересные вещи. Этот самый «Список полутеней» и спиритические очки. Не мои. Когда-то давно я собрал копию своих очков и подарил её Герману в знак нашего сотрудничества.

— Не уходи от темы, Денис, что же означает тот список?

— Так это логично! Это список практически всех полутеней, живущих на территории Санкт-Петербурга. Представляешь? Всех! Их не столь много, а потому их имена и координаты легко помещаются в тонкую тетрадь, которую как раз-таки я уговорил Германа вести.

— Зачем? — прищурившись, спросил Данила.

— Ты не понимаешь?

— Что я должен понимать?

— Здрасьте. Агата не говорила тебе? Впрочем, немудрено, их на свете не так много, чтобы понимать. Видишь ли, Даниил… Полутени — такие люди… они склонны к безумию. Вместе с их способностью выходить из тела у них развиваются не совсем благоприятные черты характера, способные довести их до умопомешательства. Это как неизлечимая болезнь, которую нужно просто заглушать или не давать ей развиться и довести до летального исхода. А теперь вспомни Сирила, раз уж мы упоминали его. Вспомни, как он сходил с ума. Вспомнил? Убийства. Если полутени потеряют контроль над собой, они легко пойдут и на них. Но если мы Сирилу хоть как-то вправили мозги, то этим — не факт.

Это правда, подумал Даниил. Основной бедой безумия Сирила была одна из форм одержимости, насланной одной тёмной сущностью. Тьма сгинула, и он практически стал обычным человеком. С полутенями явно сложнее, раз причина и источник их помрачнения — это они сами.

— Этот список, — продолжал Денис, — должен был стать нашей базой данных. Если же кто-то из магов или экстрасенсов заметил бы, что определённая полутень творит неприемлемое, мы бы уже знали, кого и где искать. А, поскольку Герман зачастил звать к себе таковых для своих, там, научных изысканий, то я попросил его вносить их описания в тетрадь. Там описаны все, кого он встречал! Да только я не знаю, кого — он так и не отдал мне её.

— Кажется, я знаю, к чему ты клонишь, — сказал Данила. — Наш второй воскреситель по твоей теории тоже полутень, и…

— И его имя может быть в списке! — закончил за него Денис. — Причём даже одним из последних! И, именно опасаясь того, что так мы разоблачим его, Аноним похитил его! Должно быть, он ещё и следит за нами как призрак, пока мы не видим.

Даниил не сдержал подлый смешок. Его всегда забавляли его неугомонные, мудрёные теории. И всё бы было здесь хорошо, кроме одного «но». Данила выдвинулся вперёд и спросил его прямо в лицо:

— А зачем ему спиритические очки?

Чтобы призрак не различал себе подобных — это что-то новенькое. Да и не чувствовал он, что бы кто-то из фантомов следил за ним, за Агатой или за кем-то ещё из них. Денис услышал его мысль и холодно ответил:

— И всё же я настаиваю, что это вряд ли простой маг или экстрасенс.

Данила пожал плечами и, сев обратно на стул, хлебнул чаю.

— Как я понимаю, ты не хочешь привлекать помощь в лице других колдунов.

— Ни в коем случае! — гаркнул Денис. — Начнёшь объяснять одно, а потом они раскроют другое, чего мы не говорили, и так они узнают о Немо! Сам гляди, сколько у нас всего, о чём мы пока не имеем права оглашать!.. Даниил, я больше не могу. Ни ждать, ни знать, ни говорить с кем-либо. Все просят у меня новостей, но они все настолько ужасны, что я просто не смею их сообщить. Мне стыдно, ужасно стыдно за то, что я не остановил тогда Германа. Когда он был ещё довольно в здравом уме, меня не взволновало его влечение к оккультизму. Лишь когда Ирма впала в кому, а к тому времени Герман уже выучил Воздушные Руны, лишь тогда я забил тревогу. И я уже знал, что поздно. А главное, я не знал, как остановить его. Что предложить ему взамен. Куда ни глянь, всё хреново.

Безвольно заимствовав жест Агаты после телепатического общения, Денис закрыл ладонью глаза, искривив губы в отчаянной ухмылке. Его губы дрожали, не давая словам вырваться. Когда Денис переходил на ненавистную ему философию, это означало, что он дошёл до самой своей крайности.

— Ты бы видел… глаза матери Тимофея. Её глаза! Глаза матери, потерявшей своего сына. Вот есть вдовы и вдовцы, те, кто потеряли свою вторую половинку. Есть сироты, те, кто потерял своих родителей. Но я не знаю слова, которое описывает тех, кто потерял своих детей. Тимофей был её единственным сыном. И скажи мне, Данила, как смею я сказать ей в глаза, что тело её единственного сына похитили с целью воскрешения в нём чужой души? Если же она увидит своего родного Тиму живым, то как мне ей объяснить, что это больше не её мальчик? Пока мы, наконец, не разузнаем всего, что связано с личностью Немо, я не смогу показаться ей. И никому в целом. — Денис залпом опустошил чашку. — Спасибо, что выслушал мои бредни, Даниил. Мне пора.

— Подожди! — приподнялся Данила. — Куда ты сейчас?

— Нахрен. Куда подальше отсюда. Мне нужно подумать.

Из его уст фраза «подальше отсюда» чаще всего означала лишь одну точку на карте.

— Форт Полюс?

— Так и есть. Уж прости, что Немо остаётся на вашем попечении, но ты сам понимаешь — я сейчас бесполезен.

— А что насчёт рецепта Германа? Ты обычно любишь описывать наши открытия и похождения в своём блоге.

— Да уж, я Ватсон среди кучки чересчур-людей, — отшутился Денис.

— Так ты опубликуешь его?

Денис задумался. Прежде всего, Герман сочинил этот рецепт ради Ирмы. Но, как любой учёный или алхимик, он бы пожелал, чтобы его труды пошли на пользу и другим людям. Новость о настоящем открытии знаменитого со Средневековья Elixir Vitae вне сомнений наделает шуму и станет сенсацией. Денис был падок на сенсации. А что последует после? На улицах появятся новые живые мертвецы, подобные Немо. Кроме того, смешение воспоминаний и забывчивость Немо обусловлены чужой душой в чужом теле. Но нет никакой гарантии, что все новые воскресшие останутся при памяти. Работы тогда прибавится. Как и хаоса. Вот тебе и польза. «Насильно воскресить человека — ровно то же, что и убить его». Денис хмыкнул под нос.

— Нет. Никто не узнает. Как создавать Зелье Амнезии и Микстуру Памяти знают единицы, включая нас с Агатой. Так и Vitae должен быть нашим секретом.

Они дружески обнялись и распрощались. Уходил Денис как мрачная тень. Но его слова перед уходом были произнесены с лёгким налётом надежды:

— Обязательно звоните, если он вспомнит хоть что-то новое.

Немо искренне пытался вспоминать. Новой мотивацией стало желание убедить себя в том, что он никого не убивал, как ему казалось.

Разглядывание фотографий в шкафу Агаты направляло его на нужную волну. Вот рамка с фотографией её родителей. Лицом Агата пошла в мать, а вот глаза были от отца. Вот свадебная фотография Агаты и Даниила. На ней скромное белое платье, на плечах висела кожаная куртка, а на нём нараспашку сидел светлый пиджак, под которым белела наполовину расстегнутая рубашка. Похоже, они провели свадебный день либо в кругу самых близких, либо вовсе вдвоём, без пышных церемоний и обедов. «Никогда не любила платья, но это же просто очаровательно. Да и большие компании я не особо жалую», — отметила Агата. А рядом фотография какого-то форта. Это не Боярд или Александр. Агата объяснила: это безымянный форт близь Кронштадта, который они меж собой прозвали Полюсом, и это их особенное убежище от внешнего мира. Место, где каждый из друзей Агаты и Дениса мог лечь на дно, не опасаясь того, что их побеспокоят, или что их найдут.

А вот ещё одна интересная фотография. На фоне набережной Невы, преисполненные радостью, стояли трое: Агата, Даниил и какая-то готесса, их ровесница.

Чёрные волосы… В памяти созрел портрет его черноволосой, которая посещала его в воспоминаниях с самого начала. Не может же быть, что… Конечно, нет. Это игра воображения. Его черноволосая знакомая и эта девушка с фото — совершенно разные люди.

— О. Это вы, а кто эта девушка?

— Наша общая подруга из университета. Эвелина.

— Да? Хм, а где она сейчас?

— Она погибла. Ещё до нашей свадьбы.

Ещё один мертвец на памяти Агаты. На душе Немо стало совершенно неловко.

— Мне очень жаль.

— Ничего, — Агата неожиданно заулыбалась. — Это ведь не значит, что её больше нет. Она сейчас в Раю, но иногда она приходит к нам. Иногда просто так, а иногда и помогает нам чем-то.

— А-а… Как так получилось?

— Ну-у… В неё попала молния, и…

Агата обернулась к Немо и замолчала.

— Это совсем другая история, — сказала Агата и подавилась от смеха.

Немо засмущался, сжав руки за спиной. Агата продолжала хохотать, и только тут он заметил, что смотрит она не на него, а куда-то за спину.

— Что такое? — он подозрительно сощурился.

— Ты, скорее всего, не видишь этого, но там сзади тебя, — Агата всё смеялась, — как раз Лина.

— Что? — Немо тотчас обернулся.

Почти вливаясь в лицо Немо, стояла прозрачная черноволосая девчонка и корчила различные рожи, высовывая язык и строя самой себе рожки. Немо склонил голову к плечу и разглядывал воздух, стараясь понять, видит ли он её в действительности, или это очередной образ из спящей памяти, вошедший к нему в транс. Эвелина легонько ударила его по носу пальцем и звонко засмеялась.

— Он не видит меня, да, Агата? Ха-ха! И не слышит?

— Ты видишь её? — передала Агата.

Немо почесал кончик носа и потянулся рукой к волосам Лины. Он коснулся их. Волосы как настоящие, мягкие, приятные на ощупь. Девушка переменилась в лице. Он не просто видел её, призрачную душу. Он дотронулся до неё! Широко распахнув испуганные глаза, Эвелина наверняка ждала, что он признается. Но он сказал:

— Нет, я не вижу.

Агата приподняла бровь.

— Да? Ну хорошо. Не видишь, так не видишь.

И зачем он солгал? Чтобы лишний раз не пугать Агату? Эвелина всё равно расскажет, они-то оба знали. Наверное, он просто привык лгать, даже по мелочам. Немо пожал плечами.

— Ладно, оставлю вас пока. Я сейчас приду.

И он закрылся в ванной. Плеснув на себя холодной воды, Немо всмотрелся в зеркало, где вместо него отражался ненавистный незнакомец. Содрать бы с черепа это чёртово лицо, сбрить налысо все эти волосы, изрешетить грудь пулями. Ему обещали, что он свыкнется. Этому не бывать. Он терпеть не может это тело, отдающее болью и гнилью, стоило только пошевелиться. Это не его лицо, что смотрело на него с отражения. Какое же у него настоящее? О, нет. Он совсем забыл, как он выглядел в реальности. Он вроде бы помнил. Он же представлял себя со стороны!.. Нет, видение угасло. Немо стукнул кулаком о раковину. Кости заныли от удара. На раковине застыли красные крапинки.

— Агат, — зависнув над ней облачком, сказала Лина, — по-моему, он не хочет признаваться, что видел меня… Ого, какие у тебя глаза сейчас! Нет, рили, я смотрела ему прямо в лицо, когда он обернулся. Не знаю, заметила ли ты, но как только он повернулся, он слегка приподнял брови и… Это прошло в течение… Да меньше секунды!

— Значит, он видит призраков.

— Не просто видит, он потрогал меня! Не, ну, ты сама посуди, Агаша. Он сейчас живой, но совсем недавно он был мёртв! Он был призраком! Да и сейчас он не совсем жилец. Он же такой же призрак, только… во плоти.

Из ванной послышался подозрительный шум. Не к добру его отсутствие. Скребясь на сердце, Агату одолевало предчувствие беды.

— Что-то он долго там, — Лина перенеслась к её двери и прошла сквозь неё. — Твою дивизию! Агат, быстрей сюда!

Агата на скорости вломилась в ванную и вскрикнула от испуга. Стонущий в тревожном бреду, Немо сидел на полу, прижавшись к ванне. Губы дрожали, словно от мороза. На кафель с левого запястья катилась струйка крови, а возле ног валялся запятнанное лезвие. Агата бросилась к неудачливому самоубийце и крепко сжала кровоточащую руку, впитывая в её кожу свет исцеления.

— Чёрт, чёрт, чёрт, зачем я только оставила его здесь! — зачастила она, отшвырнув нож к порогу.

«Я боялась. Боялась, что это случится. Боже, нет, только не сейчас! Ещё рано сдаваться! Держись, Немо. Ты уже умирал. Теперь же ты должен жить».

Агата выжимала в Немо всю свою магию, растекающуюся по венам, до тех пор, пока рассечение на запястье не растворилось без следов и покраснений. Эвелина жалостливо покачала головой и незаметно ушла, предпочитая оставить её наедине с измученным беднягой.

К Немо вернулась ясность ума, и, увидев Агату, сидящую перед ним на корточках, он глухо заговорил:

— Призрак во плоти, значит?.. Страшное признание, верно?

Его неестественное лицо казалось ещё более бледным и мёртвым, едва он растянул уголки губ в непонятную улыбку. Паутина вен, давно рассеявшаяся после лечения Агаты, снова проявилась под его кожей.

— Находясь в теле, ощущать себя мертвецом. Это же… против природы.

Он осмотрел ладони своих рук, словно ища ответы на вопросы в линиях судьбы. Нет, это не его руки. Не его ладони. Это даже не его жизнь. Кем он был, что заслужил это? Носителем добра или хранителем зла? Дар ли это или проклятие — воскрешение из мёртвых?

— Почему я не могу вспомнить то, что действительно важно?

— Я тоже не понимаю, — сочувственно ответила Агата. — Мы уже столько с тобой просмотрели, чтобы ты мог догадаться...

Так прошло минут пять. Он так и лежал, не шевелясь. Она также сидела на корточках, массируя его запястье, пока магическое тепло её энергии не стёрло с его кожи все изъяны. Когда Немо стало легче, Агата осмелилась спросить:

— Ты каждый день пересматриваешь то, что пишешь в дневнике? Все эти наброски, размышления вслух?

— По нескольку раз на дню, — пролепетал Немо.

Агата уселась рядом на пол и навалилась спиной на ванну, скалясь от злобы.

— Не понимаю. Ничего не понимаю!.. Вот он, — Агата указала на шкаф, где на полке стояла фотография Сирила, — у него тоже был дневник. Не знаю только, зачем он вообще начал его вести, но когда он потерял память, а после перечитал собственные страницы, он визуально вспомнил сразу всё то, о чём он там писал. Да, странно, что столь быстро, ведь тебе мы уже не можем вернуть память больше недели. Но не может же быть такого, чтобы твои ассоциации не пробуждали в тебе хоть часть реальных воспоминаний! Как будто что-то блокирует твой мозг. Как будто… ты сам не хочешь что-то вспоминать.

Да, Немо тоже чувствовал, что ключ от его памяти давным-давно в его руках. Страх мешает повернуть его в замочной скважине. То количество жестокости, которое развернулось вокруг его неопознанной личности, пугало. Все последние жертвы Судьбы как-то связаны с ним, с воскресшим без имени. Он и причина, и следствие. Круговая дорожка из падающих домино, где конец цепной реакции сходится с началом.

Чья-то сильная любовь забрала его с того света, а теперь сострадание Агаты не позволило ему уйти обратно.

Немо задумчиво склонил голову и поник на плече Агаты.

— Мне бы уже забыть то, что я успел вспомнить.