Глава 6. Что приносит море

Полоски сухого мяса Найд растянул на три дня. Охотиться он не решался. Без лука проще всего было раздобыть пищу с помощью силков, но это значило, что ему пришлось бы подолгу задерживаться на одном месте. На четвертый день — хотя путник уже начал сомневаться в правильности счета — ему удалось найти зимующего в полом стволе ежа. Следующим утром толика запеченого в углях мяса уже казалась сном, как и крупные волчьи следы вокруг кострища. Пустой желудок словно прилип к позвоночнику, в теле появилась странная легкость. Найд словно парил над землей, едва чувствуя ноги, тяжело толкавшие вперед ставшие неуклюжими лыжи. Появись сейчас лохматый ночной гость, человек, не раздумывая, бросился бы на зверя с ножом. Страх пострадать от клыков хищника отступил перед голодом, заставляющим во всем видеть пищу. Но на пути Найда встретились только дятел, да несколько синиц. Птицы сидели в безопасности густых ветвей, слишком

высоко, чтобы сбить их, скажем, увесистой шишкой.

Когда лес заголубел сумерками, пошла наконец долгожданная поземка. Ветер задувал с моря, гоня перед собой верхний слой пушистого снега, заметая следы. Найд облегченно сбавил темп — идти против ветра было тяжело. По его рассчетам до побережья оставалось уже недолго: лес редел, деревья сановились низкорослее, хвойные породы постепенно сменяли лиственные. «Это оттого, что в почве тут больше песка», — убеждал себя путник, и эта мысль давала новые силы, чтобы передвигать ноги.

Обогнув заросли бузины с редкими, сморщенными морозом ягодами, Найд свалился, запнувшись за низко висящую ветвь. Долго лежал, не в силах подняться, борясь с желанием заснуть — тут же, на снегу, не снимая лыж. Только бы больше не двигаться, не чувствовать сосущую пустоту в животе, не вслушиваться в посвист ветра, ловя звуки преследования, которого все не было. Найд заставил себя подняться. Заснеженные кроны качались над ним, как белые великаны, заглядывая в лицо. Последние силы ушли на костер. Вокруг быстро темнело. Теперь он слышал волков — бесплотные, полные тоски голоса вторили друг другу, порой сливаясь в унисон, и снова расходясь, выше и ниже вставшей над макушками деревьев луны. Когда над хвойными ветками взлетели робкие еще оранжевые язычки, Найд уселся рядом, вооруженный длинной рогатиной и ножом, взявшим уже по крайней мере две жизни. Час спустя он напоминал высокий сугроб, слегка подтопленный со стороны костра, чей непокорный цветок ветер старался вырвать с корнем.

Вместо волков на дым явился парень с лицом в оспинах. Он был весь твердый, негнущийся, как лыжная палка, и держался подальше от огня. Он пришел за своим ножом и готов был меняться — вытащил из бока деревянную рукоять, совал ее Найду, а из дыры под ребрами лезли синие петли кишок. Новый хозяин кинжала никаких дел с покойником иметь не желал и бросил в него головешкой. Незваный гость зашипел и полез на человека, путаясь в кишках.

Найд заорал и пустился бежать. Земля кинулась под босые ноги, снег облезал с нее почерневшими хлопьями, сменяясь разнотравьем позднего лета. Деревья расступались и врастали макушками в выбеленную солнцем небесную лазурь. Медовый аромат луговых цветов делал голову тяжелой и заставлял кружиться, пуская время вспять, как волчок.

Ему надо схорониться и получше. Его ни за что не найдут. Подумаешь, что Анхат прячется лучше всех, и обнаруживают брата обычно только тогда, когда тому надоедает наконец дурачить ребят, и он выскакивает будто из-под земли, пугая девчонок до поросячьего визга. Нет! Сегодня Анафаэль наконец посрамит близнеца. Именно он, Фэль, заставит Снежану, дочку их кормилицы, смешно подпрыгнуть на месте и завизжать, всплескивая нежными ладошками. Он, а не Анхат!

А вот и отличное место. Разросшаяся жимолость тесно окружила ствол древнего вяза, на нижние ветви которого уже закинули проворные усики лианы. Он встал на четвереньки и, обдираясь о ветки, втиснулся между кустарником и стволом, где прижался к земле. Окружающий мир окрасился зеленым, сквозь густую листву почти ничего было не разглядеть, и Анафаэль решил, что, раз ему ничего не видно, то навряд ли даже глазастая Айна сможет различить его за сплетением ветвей.

От земли густо пахло травяным соком, ладони и коленки украсили изумрудные разводы. Сухая жара усыпляла, мирно гудела в уши ленивым шмелем. Анафаэлю казалось, что он таится под кустом уже целую вечность. Он совсем было решил высунуться наружу, чтобы посмотреть, куда подевались остальные, когда совсем рядом послышались знакомые голоса. Айна и Снежана, а вот Анхата не слышно. Как всегда, все будет решаться между ним и братом. Значит, надо сидеть как можно тише. Проклятая Айнища! У нее нюх, как у любимой легавой отца. Вот она уже у куста — того самого. Нет, она не догадается заглянуть под ветки. Куда ей! Если только… Но ведь они договорились прятаться понарошку. Из-за Снежаны. Значит и искать сестра может только понарошку. И, конечно, сейчас она пойдет дальше. «Ну же! Давай, мимо, мимо!» — взмолился он, зажмурившись, будто это могло придать его желанию большую силу.

Но звука шагов было не слышно. Зато зашуршали ветки прямо над головой, зазвенел тоненько смех Снежаны. И он не выдержал. Он спрятался по-настоящему.

— Странно, — разрумянившееся от азарта лицо девочки было так близко, что он разглядел рыжие брызги в ее зеленоватых радужках, будто их уже коснулась скорая осень. — Я ведь точно что-то тут видела...

Ветки сошлись, отсекая от него Снежану, и удаляющийся голос Айны:

— Наверное, я ошиблась, это был барсук.

Кровь горячо пульсировала в ушах. Да, он только что нарушил правила. Ну и что?! Как будто брат на них никогда не плевал! Как же тогда получалось, что его всегда находили последним? Наверняка Анхат мухлевал вовсю. А он сделал это всего лишь раз. Всего лишь на какую-то минутку. Теперь только и надо — полежать под кустом еще немного, пока не послышится голос брата. Совсем немного...

Он вылез из укрытия, когда от земли повеяло холодом — на лесную опушку наползали сиреневые сумерки. В глазах закипали слезы обиды, и пришлось зардрать голову к закатному небу, чтобы загнать их обратно. Его просто забыли! Бросили, будто его никогда и не было в игре. Живот оскорбленно заурчал. Наверняка троица сейчас заседает на кухне, разморенная в печном тепле, и уплетает за обе щеки блины с пенками от малинового варенья. Интересно, что они наврали про него маме? Ведь она-то не могла забыть про Фэля. Может, она уже послала людей на его поиски? Почему же тогда он не слышит лая Грома? Ведь его обязательно взяли бы с собой!

Хлюпая носом и упрямо закусив губу, он бросился к дому. Ноги намокли по колено от росы, но движение согрело тело и наполнило его клокочущей злостью. Они сговорились! Все против него… Наверняка, Айна могла обнаружить его еще там, под кустом. Они просто решили посмеяться над ним, наказать за то, что нарушил правило. Заставить его крючиться часами в неловкой позе, пока его жрали комары, а потом мерзнуть на вечерней прохладе — да, это как раз в стиле ехидной девчонки! Но подговорил ее точно Анхат! И все, чтобы он, Фэль, не мешался под ногами, пока мерзкий предатель со Снежаной...

Он выскочил из-за деревьев на двор, полный планами скорой и страшной мести, и… остановился, покачнувшись и чуть не потеряв равновесие. Должно быть, он ошибся. Заблудился в лесу, который густо разросся здесь, наползая живым зеленым плащом на развалины. Остатки галереи едва угадывались под хищными объятиями вьюнка, благоухающего поздними лиловыми цветами. Из обрушившейся кладки колодца росла молодая осина, трепеща листьями на ветерке, который не могли остановить зиявшие черными прорехами стены. Внутри развалин свистала невидимая птаха, и ее трели раздавались особенно гулко, отраженные голыми обгоревшими стенами.

Он развернулся и побежал, мгновенно позабыв обиду, громко выкрикивая в холодеющий воздух:

— Мама, папа! Где вы? Айна? Анхат? Снежана?

Но как бы он ни метался, куда бы ни бросался, всюду его встречали только разруха, запустение и дикая красота природы, почти уничтожившая следы человеческого труда. Напрасно он пытался убедить себя, что это лесные фаери закружили его и вывели не туда. Кто верит в фаери, кроме спопливых малышей? К тому же, он всюду находил знакомые ориентиры, хоть и измененные временем почти до неузнаваемости: вот коновязь с узорными кольцами, которые ковал отец — он любил работать с металлом. А вот кровавый ясень, простерший толстые ветви через весь двор — на одной из них еще остались следы от цепи детских качелей. Сама цепь, ржавая и похожая на затаившуюся змею, выглядывает из травы у корней.

Может, фаери все-таки существуют, и они зачаровали его, как того глупца из сказки, что затерялся в глубинах полого холма и вышел наружу, только когда на поверхности минуло сотни лет? Может, его родители давно умерли, а брат с сетрой стали взрослыми и позабыли его? Но почему тогда на развалинах тут и там следы огня? Неужели их дом разрушил пожар? И что если Айна и Анхат погибли в нем?

Он кинулся за дом прямо через заросли крапивы, не обращая внимания на жалящую боль — там, в глубине леса было небольшое тихое озеро, на берегу которого отец устроил семейное кладбище. Если бы он… или кто-то еще умер, его бы похоронили именно там. На памяти Фэля под плакучими березами покоился только Самюэль — соратник отца, погибший от ран.

Анафаэль вылетел на усыпанный шурашащими листьями берег. Странно, неужели осень пришла так быстро? Опавшее золото взвивалось фонтанчиками под ударами босых ног, игриво лепилось к голым икрам. Это туман застилает глаза или под низко свисающими ветвями и правда белеют… могилы? Два каменных надгробия, какие ставят над погребениями грандов и королей. Спотыкаясь, он подошел ближе, почти ожидая узнать в высеченных из алебастра фигурах отца и мать — постаревших, почивших в блеске мудрости и величия. Но вместо этого увидел двух каменных подростков, юношу и девушку, лица которых были копией его собственного — такого, как им он станет, каким он стал… На мновение в голове помутилось, он не мог понять, ни где он, ни кто он. Будто смотрел на свое отражение в озере и обнаружил, что на самом деле глядит на утопленника со своим лицом. Он сосредоточился на мечах, которые покоились на груди каменного юноши. Скрещенные клинки… Такого он никогда раньше не видел. Кто сражается двойными мечами? И почему у его сестры в руках что-то, похожее на дудочку?

Ветер мягко повел ветвями берез, и багровые листья усыпали алебастр, будто деревья оплакивали утрату. Только сейчас он заметил в их тени еще одну фигуру, которую сперва чуть было не принял за очередной памятник. Коленопреклоненный человек, закутанный в монашеский плащ, стоял между могилами, склонив голову. Лицо скрывал капюшон, но в позе монаха и манере сутулить плечи Фэлю почудилось что-то знакомое. Холодок воспоминания вытолкнул на язык имя:

— Ноа!

Имя стало ключом, отомкнувшим шлюзы памяти. Прошлое вернулось, сбив Найда с ног своим чудовищным весом — весом знания. Ему давно уже не шесть лет, а шестнадцать. Его родители мертвы — убиты по приказу темного мага, который теперь преследует Анафаэля. Это Мастер Ар велел уничтожить лесной борг, где мирно проходило детство близнецов. Он заставил Анхата служить себе — не иначе как ни без помощи своего черного искусства. Айна пропала бесследно. Анафаэль дожил до шестнадцатилетия только благодаря херру Харрису и тому, что маг потерял его след. А когда нашел… Если бы стоящий между могил монашек не вытащил полумертвого незнакомца из реки, кормил бы он давно рыб. Но что делает Ноа здесь? И эти надгробия...

— Анхат… Айна… — он приподнялся, опираясь на подгибающиеся руки, и с удивлением ощутил на губах холодный поцелуй снежинок. На плечах монашка образовались пушистые седые эполеты. Снег накрыл алебастровых близнецов горностаевыми плащами, положил на веки погребальные монеты. — Они мертвы? — прошептал он, обращаясь то ли к Ноа, то ли к сыплющему колючим серебром равнодушному небу. С Мастера Ара сталось бы солгать насчет Анхата. Темный был способен на все, лишь бы заполучить Анафаэля в свои сети. Может, так оно и лучше? Что Анхата уже нет. С этой мыслью он уже свыкся за годы разлуки. Принять то, что брат служит убийце родителей, было невозможно.

Ноа шевельнулся, когда Найд уже решил, что монашек не расслышал вопроса. Капюшон соскользнул с головы, странно склоненной на правое плечо, открывая лицо мервеца — посиневшие губы, выпученные глаза, изуродованные лопнувшими сосудами, — и шею, перечеркнутую лиловым шрамом. Анафаэль вскрикнул, судорожно схватившись за висевший на шее кристалл — подарок друга.

— Это зависит, — мертвые губы изогнулись в чужой ненавистной улыбке, и голос Мастера Ара закончил с тихим смешком, — от тебя.

Найд с воплем проснулся. Кошмар отпускал тело медленно, сводя мышцы судорогой, туманя сознание, придавливая к земле чувством вины. Ноа! За последние дни он едва вспоминал о друге, оставшемся в Обители Милосердия. С чего он решил, что послушнику не угрожает опасность? Почему понадеялся, что слава слабоумного защитит паренька? А Айна и Анхат? Что значили эти могилы? Или все, увиденное во сне, — просто его собственные страхи, возведенные в степень буйным воображением? Он тряхнул головой и яростно потер руками лицо, сдирая с век паутину видений. Ясность восприятия возвращалась к вместе с привычным уже чувством тревоги.

Потушив костер и закидав снегом следы ночевки, Найд снова отправился в путь. Решение побыстрей выйти на побережье, к человеческому жилью, пришло к нему еще в ту ночь, когда он сжег письмо херра Харриса. Если Светлые или Мастер Ар и будут искать его в Приморье, то наверняка в крупных портовых городах, Лиссе или Амальфи. Ведь именно оттуда отходят корабли на острова Феррагосты, в Кватермину и прочие дальние страны, где мог бы укрыться от длинных рук СОВБЕЗа чародей вне закона. Вот и выходит, что в мелких рыбацких деревушках Найду ничего не будет грозить. «Если повезет, то местные не дадут помереть с голоду, а уж кусок хлеба с селедкой я всегда смогу отработать. Так, глядишь, и до города потихоньку доберусь. А к тому-то времени, может, у СОВБЕЗовцев пыл и подостынет. Остается, правда, еще Темный Мастер. Но он один, а в городах этих портовых, говорят, такая прорва народу — неужто не затеряется в ней простой паренек, пришедший на заработки?»

Но в тот день уйти далеко путнику не удалось. Поднявшийся накануне свежий ветер быстро превратился в настоящий шторм, гнущий макушки деревьев, ломающий ветви, а то и целые стволы, иногда беспомощно повисавшие, зацепившись за более стойких товарищей, иногда со стоном падавшие во весь рост, далеко разбразывая фонтаны тяжелого от влаги снега. Дышать стало тяжело — взбесившийся воздух летел мимо с такой скоростью, что не успевал попадать в судорожно раскрытый рот. Идти на лыжах — и вовсе невозможно. Буря толкала назад, грозя опрокинуть, сломать, растерзать. Среди раскачивающихся, натужно скрипящих стволов Найд чувствовал себя, как вошь на макушке, которую принялись расчесывать частым гребнем. Того и гляди — прижмут к ногтю, и поминай, как звали. Пора было искать укрытие.

К счастью, ему удалось набрести на вывороченный с корнем древний кедр — с разлапистого корневища, задранного напопа, свисали лепешки свежей, смешанной с песком и снегом земли. Он рухнул под защиту корней, наспех сорвал с ног лыжи и скрючился у ствола на своей поклаже. Почти тут же набухшее черинильной тьмой небо разродилось снегом вперемежку с дождем. Найд обрадовался, что не пробирается сейчас вслепую, с залепленным мокретью лицом по превратившемуся в огромную смертельную западню лесу. О костре, конечно, думать не приходилось, но шторм принес с собой оттепель, да и волков в такое ненастье можно было не опасаться.

Запаковавшись кое-как в рвущееся из рук одеяло, Найд подтянул колени к подбородку и попробовал заснуть. Ненастье ярилось вокруг, будто Проклятый Охотник гнал через лес свою свору, завывающую на разные голоса. Теперь, когда не надо было бороться за каждый шаг и уворачиваться от всего, чем пыталась запустить путнику в голову буря, он различил в ее шуме новые, незнакомые ноты. Что-то рокотало глухо и тревожно в горле ночи, как невысказанная, но смертельная угроза. «Неужели море? — сонно подумал Найд. — Я увижу его завтра. Если, конечно, доживу до рассвета...»

Поспать беглецу удалось только урывками, но это хотя бы уберегло его от новых кошмаров. Одеяло быстро промокло из-за летевшего сверху безобразия, напоминавшего водянистую холодную овсянку, которой швырялся впавший в исступление погодный бог. Только кожаный джеркин еще сохранял скудные остатки тепла, и лязгавший зубами Найд мысленно поблагодарил Ноа, каким-то чудом раздобывшего в Обители куртку и сунувшего ее в дорожную суму: «Если мне и удастся пережить эту ночь, то именно благодаря ей».

Вскоре юноша оставил бесполезные попытки совладать с волнами дрожи, сотрясающими измученное тело. Временами изнеможение позволяло провалиться в сон без сновидений, но каждый раз холод выталкивал на поверхность, а однажды Найд был разбужен треском, похожим на раскат грома: где-то недалеко переломилось, не выдержав, дерево из тех, что потоньше.

Проснувшись в последний раз, беглец обнаружил, что вокруг посветлело: он уже различал силуэты потрепанных бурей деревьев и мусор, усыпавший подтаявший снег: ветки, шишки, иголки и, кажется, старое воронье гнездо, запутавшееся в обрывке рыбачьей сети. Выходит, море действительно очень близко! Поднявшись кое-как на потерявшие чувствительность ноги, беглец обнаружил, что у него осталась только одна лыжа. Вторая исчезла бесследно, будто проглоченная ненасытным штормом. Возможно, впрочем, это жертвоприношение помогло, потому что ветер заметно улегся. Найд решил, что вполне сможет идти, соорудив из разбросанных вокруг веток снегоступы. Движение согреет его, хотя о сухой одежде приходилось пока только мечтать — ледяной дождь тоже поутих, но все еще метил в лицо назойливыми мелкими каплями.

Прошло несколько утомительных часов, прежде чем деревья, которые окружали Найда, казалось, уже целую вечность, внезапно кончились. Сначала ему почудилось, что он стоит на краю неба. Серое, угрюмое, оно навалилось грудью на каменистый пляж, разметав по нему клочья рваных облаков. И только присмотревшись, путник понял: перед ним качало свинцовые волны море, переходящее в небосвод без всякой ощутимой границы. Белое на камнях оказалось смесью снега, льда и пены, исторгнутой стихией во время ночного бешенства.

Побережье тянулось ровной линией на юг, исчезая там в серой хмари. К северу же оно изгибалось, постепенно повышаясь и вонзая в море зубец скалистого выступа.

«Ну, и куда меня занесло? — думал Найд, вдыхая воздух, полный незнакомых тревожных запахов. — Эх, вот бы сейчас хорошую карту! Ведь этот пляж может быть где угодно между Лиссом и Амальфи. Хотя, возможно, я еще не добрался и до первого порта».

Он решил следовать береговой линии в южном направлении — так уж точно выйдешь к какому-нибудь жилью, там все и разузнаешь. К тому же путешествовать вдоль берега представлялось гораздо более легкой задачей: штормовые волны смыли снег с широкой полосы пляжа, оставив то тут, то там только редкие грязно-белые языки и глыбы пористого льда самых причудливых форм. Найд снял снегоступы и спустился к воде. Ногам было приятно почувствовать надежную твердость гальки после глубоких рыхлых сугробов, готовых похоронить под собой неосторожного путника.

Ветер толкал в грудь, трепал отросшие за время скитаний волосы, бросал пригорошнями холодных соленых брызг, как злой уличный мальчишка — грязью. Волны будто охотились за ногами, и хотя Найд осмотрительно держался на расстоянии, внезапно выстреливший на сушу пенный язык залил-таки и без того влажные сапоги. Петляя между ледяными глыбами и выброшенным на пляж мусором, путник то и дело натыкался на моллюсков, мервых крабов и совсем странных существ, вроде оранжево-синих пятиконечных уродцев и кусков голубоватого студня, упруго расползающегося под подошвами.

«Интересно, можно ли это есть? — размышлял Найд, стараясь забыть о желудке, громко тоскующем по зайчатине. — Я слыхал, крабы должны быть вкусны, вроде наших раков. Только вот говорят, попадаются среди них и ядовитые. А как их тут различишь? Может, попробовать ракушки?» Найд поднял на пробу одну, продолговатую и темно-лиловую. Ковырнул створки кинжалом и скривился от шибанувшей в нос вони. «Нет, не хватало еще травануться так недалеко от цели. Вот если бы рыбину какую найти… Ее бы я быстро оприходовал. Навряд ли они тут больно отличаются от тех, что мы с Айденом удили в Горлице».

Он действительно скоро наткнулся на удачную находку — с хвостом и перьями вместо плавников. Здоровенная чайка, раза в три больше речных, к которым был привычен Найд, лежала, неловко подвернув крыло и разинув клюв; ветер шевелил пух на разбитой о камни груди. Путник поднял птицу за перепончатую лапу. Похоже, она умерла прошлой ночью, застигнутая штормом над морем. «Из тебя получится прекрасное жаркое!» — ухмыльнулся Найд и, перехватив жилистые голени куском бичевки, закинул добычу за спину. Насвистывая, он продолжил путь, решив обогнуть мыс прежде, чем начнет искать подходящее место для костра. Возможно, за далеко выдающейся в море скалой откроется наконец вид на рыбацкую деревушку с вытащенными на берег лодками и уютными дымками из труб.

Во влажной хмари расстояния оказались обманчивыми. Найд брел в мокрых сапогах уже несколько часов, когда наконец скалистая стена, возвышавшаяся теперь на десяток метров над его головой, кончилась. Ветер вцепился в плащ, казалось, с обоих сторон, пытаясь столкнуть с каменистой косы в свинцовые волны. К разочарованию путника, берег по ту сторону мыса был так же безлюден, как и по эту. Все тот же голый пляж тянулся, сколько хватало глаз: море с одной стороны и сплошная стена выбеленных птичьим пометом скал — с другой. Найд сощурился, но сколько не всматривался, не увидел ни паруса на горизонте, ни приветливого дымка дальше по побережью.

Пожав плечами, он вздохнул, поправил на плече становящуюся все тяжелее ношу и побрел вперед. Раз тут все равно ни души, костер можно будет развести прямо под скалами, набрав сухих водорослей и плавника. Найд высмотрел небольшой скальный выступ, который мог бы дать хоть какое-то укрытие от дождя, и прибавил ходу. Перед глазами у него уже подрумянивалась на вертеле жирная птичья тушка, щекоча ноздри аппетитнейшими запахами. Картина была бы совершенно восхитительной, если бы не хлюпало так противно под ногами… Хлюпало?!

Найд отпрыгнул в сторону, думая, что замечтавшись, снова не заметил коварную волну, но это не помогло. Вода была повсюду — она уже покрыла гальку почти до самых скал и, казалось, прибывала с каждым новым пенным накатом. Путник заметался, охваченный паникой, но бежать было некуда: лес остался далеко позади, а на отвесную скалу не взлетишь — не чайка. Найд отступил к каменной стене, смутно надеясь на то, что море остановится так же внезапно, как оно начало свое наступление на сушу. В голове копошились обывки прочитанного когда-то о приливах и отливах — кажется, такая штука случалась в этих краях периодически, но вот насколько часто — этого ученик Сибелиуса как ни силился, припомнить не мог. Волны, между тем, уже захлестывали бедра, то норовя утащить с собой, то со всей дури шмякнуть о скалу. Найд оставался на месте только благодаря тому самому выступу, за который теперь уцепился кровоточащими пальцами: «Надо что-то делать, причем прямо сейчас. Удар посильнее, и мне кости перемелет. Волна повыше — утопит».

В подушечках знакомо закололо, мурашки побежали вверх по ладоням… Отчаянным усилием воли Найд заставил себя остановиться. «Даже если магия спасет меня, то СОВБЕЗовцы будут тут быстрее, чем я скажу «Свет Милосердный!» Изловчившись, он воткнул носок сапога в выбоину в камне, подтянулся, нашел опору для другой ноги. Новая волна захлестнула коварно снизу, на миг оторвала, подняла в воздух. Перед глазами мелькнула в последний миг железная скоба, вбитая в скалу. Пальцы вцепились в металл мертвой хваткой, и море отпустило, безжалостно приложив напоследок коленом о камень. Найд взвыл, но вторая рука уже сама нашарила новую скобу, повыше первой. Ноги оттолкнулись от неверной опоры, кидая тело вверх. А дальше пошло проще. Скобы следовали одна за другой на удобном для человека среднего роста расстоянии. Снизу теперь долетали только пенные брызги. Смотреть туда Найд боялся — все равно, что оглядываться на открытую могилу, вырытую именно для тебя.

Он лез вверх, матерясь и порой постанывая от усилий, выворачивающих суставы, особо не задумываясь о том, кто так предусмотрительно организовал этот путь к спасению на пустынном морском берегу, или куда этот путь ведет. Внезапно ободранные пальцы, ощупывавшие камень в поисках новой зацепки, встретили пустоту. Найд задрал голову. Нет, до верхнего края скалы было еще далеко. Похоже, он наткнулся на пещеру: по крайней мере, в скальной стене зияла щель — достаточно широкая, чтобы пробраться человеку, причем гораздо более упитанному, чем тот, что сейчас лез туда, кряхтя и обливаясь потом.

— Свет Милосердный, — простонал Найд, плюхаясь животом на пол обнаруженного убежища и подтягивая следом избитые о скалу ноги. Только теперь он сообразил, что в суматохе так и не бросил ни заплечного мешка, ни притороченную к нему птицу. Море ярилось внизу, требуя причитающуюся ему добычу.

— А хрен тебе! — беглец продемонстрировал стихии неприличный жест и тихо рассмеялся, притиснув к груди тяжелую тушку. — Вот, выкуси!

Повернувшись к морю кормой, Найд пополз на четвереньках вглубь пещеры. Проход, впрочем, быстро расширился, и скоро он уже смог идти, выпрямившись во весь рост. Заметно потеплело — донимавший путника дождь остался снаружи в компании разочарованно завывающего ветра. Свет стал убывать: входное отверстие маячило яркой щелью позади, впереди же был сплошной мрак. «Так и голову недолго расшибить, — Найд остановился, потирая больное колено. — Факел бы сюда».

Рука, искавшая опоры, коснулась шершавого камня и… провалилась в черноту. Путник потерял равновесие, но, прежде чем эхо вернуло испуганный вскрик, пальцы наткнулись на что округлое и железное. Наощупь, похоже, фонарь — вот слюдяные оконца, а вот ручка-кольцо на крышке. Найд слазил в карман за огнивом, и, немного повозившись с незнакомой конструкцией, наконец запалил фитиль. Пламя осветило проход, уходящий в недра скалы. Туннель явно природного происхождения был кое-где расширен с помощью кирок, а свод укреплен деревянными подпорками. В купе со скобами и фонарем это не оставляло сомнений в том, что пещера кем-то использовалась и, судя по тому, что «летучая мышь» была под завязку заправлена маслом, регулярно.

Найд уже подумывал погасить фонарь, чтобы не налетели на свет разозленные неожиданным вторжением обитатели каменного гнезда. Но, поразмыслив, решил, что, если в пещере и есть кто, то навряд ли этот кто-то сам сидит без света. Значит, если исследовать туннель осторожно и не шуметь, то можно заметить чужую лампу заранее и тогда… Что он сделает тогда, Найд пока не знал. Просто пошел, крадучись, вдоль неровной стены, насторожено вслушиваясь, не долетят ли из темноты звуки шагов или голоса. Но все было тихо — путник слышал только свое частое дыхание, да грохот волн, бьющих снаружи в основание скалы.

Проход резко расширился, и Найд обнаружил себя в просторном зале, напоминавшем, если бы не неровности пола и полное отсутствие окон, холл какого-нибудь замка. Сам Найд из замков бывал только в Гнезде, местном борге, по Сибелиусовым поручениям, да и там-то в основном на кухне — раздобыть монаху кружку-другую эля для умащения иссушенной молитвами и учительством глотки. Но холл там наверняка выглядел именно так: повсюду здоровенные, медью обитые сундуки — в такой не один иноков ученик поместится, а пожалуй, еще и пучок оруженосцев в придачу. По стенам — оружие. Немного, зато диковенное, верно, захваченное в дальних походах. Найд опознал только пару арбалетов и боевой топор, а мечей таких, как здоровенная дура ростом с него самого или узкий волнистый клинок, он раньше и в глаза не видывал. Вместо обязательного камина — очаг в центре зала. Уголья холодные, и это хорошо — значит, хозяина пещеры сейчас нет дома. А по углам — ящики, бочонки и какие-то мешки, на которых наверное сладко растянуться и заснуть после сытного обеда.

Найд с трудом подавил зевок и примерился к ближайшему арбалету. Вряд ли стоило рассчитывать, что владетель всех этих сокровищ — рыцарь-феериандец в изгнании или скромный отшельник. «Я бы скорее поверил, что тут припрятал награбленное один из Морских Королей, — думал Найд, пробуя крышку ближайшего сундука. Та, конечно, не подавалась. — Эти пираты — такие же разбойники, как и ребята Хвороста, только живут с моря, а тут добыча побогаче».

Пристроив арбалет с отыскавшимся тут же запасом болтов на камнях у очага, Найд принялся спокойно потрошить чайку. Он рассудил, что Короли-то или рыбаки из его родной Горлицы, а в шторм ни один из них по волнам болтаться не будет. Значит, если кто и явится в каменное гнездо за золотом — ну, или чем там эти сундучищи набиты, — то явно не сегодня.

Незваный гость нашел у входа в «холл» запас топлива, и вскоре в очаге уже весело трещал огонь. Дым поднимался вертикально вверх и исчезал в невидимом отверстии. Магией тут не пахло, поэтому Найд решил, что, скорее всего, в потолке была естественная трещина до самого верха скалы. Разоблачившись до исподнего, он разложил мокрую одежду вокруг костра и пристроил ощипанную чайку на вертел, явно видавший более изысканную дичь. Тут кулинар обнаружил, что в берестяной солонке из его сумы остались всего две сероватые крупицы.

«Может, у пиратов чем удастся разжиться?» Найд принялся шарить по ящикам, бочонкам и мешкам. В первой же из пузатых дубовых емкостей действительно обнаружилась соль. Рассмеявшись, он вспомнил детскую сказку о живущем в холмах волшебном народце — поймаешь одного из них, и будет альф выполнять все твои желания, лишь бы отпустил его на свободу. Только вот Найд никого не ловил, да и солью оказались забиты почти все бочки в пещере — кроме тех, в которых что-то заманчиво плескалось и булькало.

Приправив начавшее румяниться мясо, он решил наполнить фляжку чем получше талой воды. Вот только из деревянного крантика полился не эль, а темная жидкость с приятным, но резким запахом. Найд сделал глоток на пробу — и закашлялся так, что на глазах выступили слезы. Казалось, по нутру пробежал живой огонь, но жжение быстро сменилось приятным теплом, голова слегка закружилась. Глотнув из фляги еще раз, он прихватил за горловину мешок помягче на вид и подтащил его ближе к очагу. При помощи нескольких его собратьев удалось соорудить очень даже сносное ложе, где Найд и развалился, наблюдая жадными глазами за шкворчащим над огнем мясом.

Тут нос уловил странный сладковато-терпкий аромат, казалось, окутывающий лежащего со всех сторон. «Мешок! — сообразил юноша. — Точнее, то, что в нем. Похоже, это что-то съедобное. И очень вкусное». Не долго думая, он проковырял кинжалом небольшую дыру и сунул туда палец. Наружу тот вышел покрытый красноватым порошком, который Найд с любопытством попробовал на вкус. «Ух ты!» — облизав палец, он тут же снова засунул его в дыру, отправил в рот, затем повторил процедуру, и еще раз, и наконец, обнаглев, вытащил из мешка ложку и начал орудовать ею, запивая склеивающую зубы массу жгучим пойлом из фляжки. К тому времени, когда чайка наконец прожарилась, Найд понял, что никогда еще не чувствовал себя таким счастливым: вокруг было полно еды, от очага шли волны приятного тепла, а в бочонке, который он для удобства подкатил поближе, плескалась чудодейственная жидкость, превращавшая мир из юдоли боли и страданий в землю обетованную.

— Ты кто такой?

Тычок под ребра вырвал Найда из объятий сна. Недовольно замычав, он попытался укрыться с головой, чтобы не слышать требовательного голоса, но руки отказались повиноваться, да и подушка похоже куда-то запропала.

— Хватит дрыхнуть, треска ты тухлая!

Еще один тычок, больнее прежнего, и Найд разлепил тяжелые веки. Он лежал спиной на смутно знакомых мешках, запястья были скручены спереди веревкой, а напротив, по ту сторону горящего очага, восседала на бочонке крайне неординарная личность. Одета она была в одну исподнюю рубаху. Длинные босые ноги вытянуты к огню, исцарапанные бледные пальцы шевелятся, вбирая живительное тепло. В одной руке — тот самый меч-монстр в ножнах, видно, чтобы будить спящих незнакомцев. В другой — наполовину обглоданная ножка чайки, той самой. Но наиболее примечательной чертой паренька, нагло уминающего чужой обед, была его шевелюра: угольно-черные надо лбом, волосы от висков расходились белыми полосами, будто странный тип не по летам поседел. Ко всему этому безобразию, собранному на затылке в длинный хвост, прилагались темные, подозрительно прищуренныме глаза, и лицо, будто состоящее из острых граней, и украшенное ссадиной на щеке.

— Прочухался, — заявил удовлетворенно чужак, поймав удивленный взгляд Найда. — Так кто ты такой?

«А ты?» — хотел было спросить тот, но в горло будто опилок насыпали, язык присох к небу, а в череп стучали изнутри молоточки, так что голова чуть не раскалывалась от боли.

— Ну что, отвечать будем? — незнакомец с черно-белой шевелюрой откусил от чаячьей ножки и снова ткнул Найда своим орудием пытки, на этот раз попав в живот. Внутри у бедняги все скрутило, к горлу метнулся кислый ком. Едва успев перевернуться на бок, страдалец распрощался с недавним роскошным обедом. Точнее, с его непривлекательными бурыми остатками.

— Бодун — это вам не купуасу кушать, — хихикнул проклятый мучитель, болтая ногами.

— Какой бодун? — прохрипел Найд, отирая связанными руками рот. — Какая… куса-паса?

— Бодун — это от того рома, что твое тресковое хлебало выжрало вот из этого бочонка, — незнакомец ткнул косточкой, оставшейся от ножки, в направлении лежащей на боку тары, и бросил объедки в огонь. Пламя радостно треснуло, выстрелив снопом голубоватых искр. — А купуасу — из мешка, на котором сидит твоя тресковая задница. Его еще называют Кровью Богов или жидким золотом. И идет оно — сто пиастров за фунт. Вот только не отнекивайся — у тебя дядюшкиным золотом вся позорная морда перемазана.

Найд тронул пальцем подбородок — он был липким на ощупь. Молоточки переместились из висков под лобную кость, и там яркой вспышкой сверкнуло вопоминание — полная красноватой рассыпчатой массы ложка и сладкий вкус на языке. В лицо бросилась краска — как же он мог так нажраться?! Да еще чужого добра? Ксати, а кто этот загадочный дядюшка?

— Так ты назовешь наконец свое имя, или мне тебя всерьез поколотить? — черно-белый тип начал подниматься с бочонка.

— Да… Нет… Я… — Найд лихорадочно соображал, как ему представиться. Если СОВБЕЗовцы говорили с монахами в обители Света Милосердного, то и его второе имя, Анафаэль, возможно, выплыло наружу. Что если этот парнишка, не слишком похожий на Морского Короля или даже его самого последнего подданного, явился из Лисса и слышал о поисках беглого мага? Но тут в вороте рубахи вопрошателя что-то сверкнуло, отразив гранями свет очага. «Амулет! Это же подарок Ноа. Вот проклятый ворюга!»

— Это мое! — Найд рванулся вперед с протянутыми руками, но незнакомец мгновенно оказался на ногах. Меч плашмя треснул по темечку, и в полутемной пещере вспыхнули звезды.

— Не, треска вонючая, ты представляешь себе картину, — доносился откуда-то из звездной дали неумолимый насмешливый голос. — Дядюшка Одд спрашивает: «Аллике, кто выхлестал бочонок анейского рому и сожрал полмешка первосортного куапасу?» А я ему: «Этомое». Ты знаешь, что добрый дядюшка со мной сотворит?

Найд промычал что-то невразумительное, но его мучитель сам прекрасно справился с ответом:

— На галеры продаст, вот что, и будет тогда Аллике и ё мое, и твое. Потому как галеры, треска ты тухлая, это тебе не куапасу кушать.

— Почему, — удалось наконец Найду выдавить членораздельный звук, — ты меня все время треской называешь? И кто ты сам такой, чтобы нападать на мирных беспомощных путников?

Звезды наконец потускнели, и он смог различить Аллике — таково, видно, было имя его мучителя — снова оседлавшего бочку и деловито ковырявшего в зубах:

— Пф-ф, это кто тут беспомощный и мирный?! — парень вытащил из-за пазухи до боли знакомый Найду кинжал и помахал им в воздухе, так что на лезвии заиграли отблески пламени.

— Ты вот скажи, кто есть, и я тебя по-человечьи величать буду. А пока ты — треска, а я… — он прищурился на свою жертву, будто раздумывая, сколько ей следует знать, — племянник дядюшки Одда, чей товар ты так некстати попортил.

— Я не хотел, — «Хорош же должен быть этот дядюшка, прячущий соль и ром по пещерам!» — Я бы заплатил за съеденное, только вот нечем. А звать меня Анафаэлем, — решился-таки Найд.

— Ты уже заплатил, — Аллике потянул за кожаный шнурок, и оправленный в серебро кристалл закачался на свободе, пуская по стенам янтарные искорки.

— Только не этим, — пленник зашевелился на мешках, пытаясь сесть прямее. — Это подарок дорогого мне человека.

— Да ну? — паренек склонил голову набок, переводя насмешливый взляд с амулета на его недавнего хозяина. — Мамочка в дорогу дала?

Найд помрачнел:

— Не твое дело. Просто верни мне кристалл и скажи, сколько я должен. Я отработаю.

Аллике уронил амулет в ворот рубахи и задумчиво уставился на потенциального работника:

— Мда? А что ты умеешь? И вообще, как ты тут оказался?

— Так же, как и ты, — Найд начал заводиться. Молоточки в голове, похоже, принялись перековывать многостардальные мозги на гвозди. — Взобрался по скобам. Прилив застал меня на пляже, так что у меня не было другого выхода.

— Откуда про скобы узнал? — темные глаза опасно сощурились, пальцы заиграли на рукояти меча.

— Случайно наткнулся, — Найд понимал, как наивно это звучит, но ведь так все и было.

— И по берегу именно в этом месте ты тоже случайно бродил? — Аллике нагнулся вперед, сверля его недоверчивым вглядом.

— Ну… — Найд понял: чтобы его самого не приняли за вора и разбойника, придется дать племянничку внятное объяснение. — Я согрешил, и мне пришлось бежать из родной деревни, — он сообразил, что говорит слышком правильным языком, и постарался подражать речи Горлицких мужиков. — Долго плутал по лесу, чуть не помер с голодухи, а потом вышел к морю. Думал, дойти до людского жилья, а тут вода пошла, прижала к скалам. Если бы не нашлись скобы в камне, я бы точно потоп.

— И какой же грех ты совершил, Анафа… как тебя там? — пальцы Аллике все похлопывали по крестовине меча, которым этот хлюпик и размахнуться наверное не смог бы. Только вот чтобы прикончить Найда, хватило бы вытянуть клинок из ножен и снова кольнуть в пузо — теперь уже голым острием.

— Я… — он облизал пересохшие губы и подумал о крошечном сердце, бьющемся в животе Камиллы, — обрюхатил дочку нашего мельника.

— Ты — сделал что?! — племянничек заржал, колотя по бочонку босыми пятками, а свободной от меча ладонью по ляжке. — Ха-ха-ха! Да тебя вон, от одной мысли в краску кинуло, как монашка при виде сисек. А ты вообще сиськи-то мял когда-нибудь? — темные глаза с любопытством изучали лицо Найда, по ощущениям последнего действительно полыхающее, как маков цвет. — Может, ты, херр Анафуль, из монастыря лыжи-то навострил? Только в каком это монастыре учат рясы латать такими иглоками? — Аллике похлопал по груди, где под рубахой притаился злосчастный кинжал.

— Меня зовут А-на-фа-эль, — выговорил Найд по слогам, взбешенный намеками своего притеснителя не меньше, чем его прозорливостью.

— Да хоть Анафа-ром, — паренек смачно сплюнул на пол. — И куда же совратитель мельничных дев направлялся, прежде чем назюзюкаться, как последний свин?

— В Лисс, — пробормотал Найд неохотно. — Или в Амальфи.

— Зачем?

— Чтобы наняться на корабль.

— На какой?

— Да на любой! — признаться, Найду уже порядком надоел этот допрос. Стянутые веревкой руки затекли, во рту был такой сушняк, что в пору хоть мочи хлебнуть.

— И кем же? — продолжал дотошный племянничек.

— Да хоть юнгой.

Аллике хмыкнул, поднял свои разложенные у огня штаны и пощупал их на предмет сырости:

— Значит, юнгой на любое судно… Ферагоссы тебе бы очень обрадовались. Такие смазливые мягкотелые мальчики у матросов в цене.

Может, «смазливого» Найд еще бы стерпел, но вот «мягкотелый» — это было уже слишком! Одним прыжком он оказался на ногах и сиганул прямо через пылающий очаг. Бочонок перевернулся, увлекая Аллике за собой. Меч глухо брякнул о камень. Найд хлопнулся на поверженного обидчика, пытаясь перехватить тянущуюся за кинжалом руку.

«Хрясь!»

Колено, ловко впечатавшееся в промежность, вывело нападающего из строя. Подлый прием, но он сработал: Найд скорчился на полу, пытаясь ладонями погасить огонь, пылающий между ног.

Аллике стоял рядом, целя острием обнаженного меча ему в горло:

— Ну что, скажешь наконец правду? Кто послал тебя шпионить за нами? Кто рассказал про пещеру? Колись, или клянусь дядюшкиной трубкой, я выпущу оставшийся в тебе ром через хорошую дыру в брюхе!

Пытаясь отвести клинок связанными руками, Найд прохрипел:

— Я не шпион. Я маг вне закона, и за мной охотится СОВБЕЗ.