Глава 3. Волк, лебедь и неведома зверушка

В дормитории было холодно. Айне казалось, будь в огромной спальне чуть больше света, и она бы увидела облачка дыхания, поднимающиеся над лицами спящих. Но ставни на высоких окнах, как всегда, наглухо закрыли на ночь. Только в редкие щели просачивались лунные лучики, разрисовывая противоположную стену похожим на решетку узором. И правда: Айна частенько чувствовала себя в Педагогиуме, как в тюрьме. Находилось учебное заведение на острове. На материк, конечно, ходил паром, но студенткам пропуск на него предоставлялся только во время учебных экскурсий, пару раз в год. В остальное время судном пользовались для перевозки необходимых для деятельности Педагогиума грузов и, изредка, законоучителей, которым понадобилось посетить Доркас — ближайший прибрежный город.

Правила на острове были строгие. Над студентками надзирали не хуже, чем над послушницами в каком-нибудь забытом Светом монастыре, а железная дисциплина скорей подошла бы казармам королевской гвардии, чем школе, воспитывающей из юных дев судей для нужд ОЗ, Феерианды и отдаленных северных провинций. Так, по крайней мере, считала Айна. Вот, например, сейчас: ей не спится, а выйти из спальни нельзя, хотя небольшая прогулка на свежем воздухе, может, и помогла бы отвлечься от мыслей о предстоящем Экзамене. Да что там, даже ворочаться не стоит. Еще разбудишь Браю, сопящую на соседней койке, а староста с утра пораньше настучит законнице Гонт. Очкастая мымра поистине неистощима на выдумки, если это касается наказания за мелкие провинности, вроде нарушения ночного покоя. Официально доносительство в Педагогиуме не поощрялось, зато так называемая «честность» была ходовой монетой, на которую разменивались всевозможные поблажки и привилегии — от лишнего куска за столом до, как поговаривали, самого легкого дела при экзаменационной жеребьевке.

Конечно, все знали, кто в классе особенно откровенничает с законницами, и старались по возможности сторониться подхалимок. Но трудно держаться подальше от того, с кем тебя официально усаживают за одну парту и укладывают… ну, если не в одну постель, то по крайней мере, очень близко друг к другу — руку протяни, и можно сдернуть с Браи одеяло. Айна преодолела искушение и, тяжело вздохнув, попробовала сосчитать, сколько толстых овец поместится между прутьями лунной решетки. К ее ужасу овцы быстро превратились в дни, которые ей оставалось за этой решеткой провести. Еще целых девять — и это при том условии, что она сдаст предстоящий через неделю выпускной. Только вот этого чуда никогда не случится, если верить горгоне Гонт. А надо, чтобы случилось. Потому что иначе...

Айна взохнула тяжелее прежнего, провожая глазами отару неподдающихся счету баранов, уходящую в стену над рядом почти невидимых в темноте кроватей. Брая беспокойно забормотала во сне и повернулась на другой бок. «Иначе… — проклятая мысль, гнавшая сон прочь не хуже пастушьей овчарки, поймала собственный хвост, — выдадут меня замуж вместе с прочими недоученными магичками за какого-нибудь захолустного ленлорда, способного наскрести серебра, чтобы заплатить… скажем, за новые кровати для дормитория. Наверняка старого, жирного и с бородой, полной блох. Такого, что спит вместе с любимыми собаками».

Флотилии чалок с подобными женихами курсировали мимо Педагогиума каждую зиму, вскоре после выпускных. Хотя смотрины невест, или попросту Ярмарка, происходили на соседнем островке, словно в насмешку названном Счастливым, студентки рьяно использовали недозволенные волшебные уловки, чтобы хоть одним глазком глянуть на альтернативы, которые судьба предлагала в случае провала на Экзамене. По мнению Айны, при таком выборе лучше бы сразу камень на шею и в реку с обрыва. Но по дормиторию ходили устойчивые слухи, что некоторые девушки специально заваливали выпускной в надежде захомутать на смотринах голубоглазого северного принца. Здравый рассудок, однако, подсказывал, что голубоглазые на чалках, может, и попадались, но вот принцы — навряд ли. Особы королевской крови на простолюдинках, пусть даже с зачатками дара, жениться не спешили. Зато вот провинциалы с амбициями валили на Счастливый, как лосось на нерест. Еще бы — невесты-то, хоть и бесприданницы безродные, зато здоровенькие, чистенькие, грамотные, а зачастую и хорошенькие впридачу. Но главное, родит такая мальчонку с даром — вот и шанс с настоящими магами породниться, а чего еще для счастья-то надо?

«Оглянуться не успеешь, и увезет меня муженек в свой Говноберг, — мрачно размышляла Айна Трезвомыслящая, теребя заплатку на наволочке, — запрет в его единственной башне и примется строгать наследников. Нет, придется бежать! Бежать… Это значит встать по ту сторону закона, и покарает он меня вдвойне — по кодексу секулярному, как изменницу-жену, и по волшебному, как клятвопреступницу. Хотя помереть-то я смогу всего однажды. Только умирать мне никак нельзя. Мне нужны жизнь и свобода — ради Анафаэля, ради Анхата. А значит, надо сдать этот треклятый Экзамен. В лепешку разбиться, а сдать!»

Не в силах больше бездействовать, Айна резко села на кровати. Соломенный тюфяк зашуршал, как ей показалось, оглушительно в ледяной тишине дормитория. Девушка замерла, съежившись, но покой спящих ничего не нарушало, кроме тихого похрапывания толстухи Берты в углу. Очень осторожно Айна спустила ноги на пол. Ух! У нее едва не вырвался вскрик, когда пальцы ног коснулись холодного камня. Зажав рот ладонью, она подхватила висящий на стуле плащ и на цыпочках прокралась к двери, стараясь не наткнуться на тесно стоящие кровати или не опрокинуть чей-нибудь ночной горшок.

Спальня девятого «Пи» была не заперта, но на перекрестье коридоров, ведущих к дортуарам студенток, подобно спицам гигантского колеса, бдела младшая законница Сэнди. «Как паучиха в центре своей сети, — подумала Айна, берясь за ручку двери. — А я сейчас потяну за ниточку...». Конечно, всех студенток обучали сонным чарам, но одно дело наводить их на беспомощного обвиняемого, а другое — на матерую бабищу, которая сама на заклинаниях собаку съела, причем, судя по объему талии, не одну. Тут потребуется что-то альтернативное. Конечно, всегда можно надеяться, что от скуки Сэнди сморил вполне естественный сон, но в случае ошибки...

Айна представила, как бесшумно выскальзывает в коридор. Как кресло дежурной резко поворачивается в воздухе, так что длинные черные юбки законницы хлопают по ветру вороньими крыльями. Как Сэнди припечатывает нарушительницу обличительным взглядом, лишая воли заодно со способностью к сопротивлению, и манит к себе похожим на разварившуюся сосиску пальцем… Нет уж! Лучше подстраховаться и сымпровизировать. Приоткрыв дверь буквально на волосок, Айна приблизила губы к щели и тихонько запела:

Сон идет по коридорам

В мягких войлочных тапках.

Он несет клубок зеленый

И подснежников охапку.

Он затягивает двери

Липкой сонной паутиной,

В паутине — чудо-звери,

И ни выйти, ни войти нам.

Сон сморил толстуху Сэнди

Смачным в щеку поцелуем.

Пусть подремлет эта леди,

Пока я не разбужу ее.

Последний звук песенки потерялся в темноте. Айна прислушалась. Везде тишь да гладь, по крайней мере, ее голос никого не потревожил. Решившись, девушка толкнула дверь и выскользнула в коридор.

Пламя дрожало в светильниках, сделанных в виде весов и украшавших коридоры дормитория наверное еще до Последних Волшебных Войн. Тень Айны вытянулась на противоположной стене, боднув потолок — огромная, черная и взъерошенная. Студентка невольно пригладила волосы, бросила взгляд в сторону ступицы «колеса», где был пост дежурной, и облегченно перевела дух. Сэнди спала, свесив голову на грудь, так что в поле зрения Айны оказалась макушка квадратной судейской шапочки, окрещенной обитательницами Педагогиума «судейкой». Руки законницы были скрещены на животе, будто она пыталась прижать к его многочисленным складкам что-то белое — что именно, в тусклом свете пыльной люстры-весов не рассмотреть.

Накинув на плечи плащ, Айна на цыпочках понеслась по коридору: она не была уверена, что дежурная задремала именно под действием ее чар. Хотелось поскорее проскочить мимо законницы, чтобы попасть на единственную лестницу, ведущую со спального этажа вниз, к учебным аудиториям, и наверх — на чердак, который местный фольклор населял привидениями несчастных студенток и злобных законниц. Проходя мимо дежурной, Айна притормозила, но не потому, что все еще боялась ее разбудить. При ближайшем рассмотрении белое между сосискообразных пальцев оказалось… подснежниками — правда, искуственными, из тех что младшекурсницы сооружали из обрезков ткани, ниток и клея на уроках труда. В купе с подозрительно зелеными веревками, удерживавшими мясистые лодыжки Сэнди примотанными к ножкам кресла, цветы указывали на то, что импровизация с песенкой вполне удалась.

Айна едва удержала радостный визг, не подобающий будущей Судье, и тихонько захлопала в ладоши. Повинуясь наитию, она бросилась к двери ближайшей спальни, кажется седьмого «Пи», и осторожно потянула за странно липкую на ощупь ручку. Дверь не подавалась. Нахмурившись, девушка поднесла ладонь поближе к лампе-весам: с пальцев свисали лохмоться нечто, похожего на зеленую паутину. Айна торопливо отерла их о ночную рубашку: «Ладно, этим мы займемся позже. Все равно сейчас все спят». Подхватив полы длинного плаща, она обошла похрапывающую даму с подснежниками и направилась к лестнице. Ее путь лежал наверх — через чердак, воперки молве обжитый только совами и летучими мышами, на украшенную вычурными башенками и фигурами древних служителей Правосудия крышу. Чердачная дверь, конечно, всегда стояла запертой, но Айна давно подобрала простую мелодию к проржавевшему замку: ему даже не требовалось слов, стоило только просвистеть пару нот в кованую скважину.

На крыше, за статуей Дики, удачно расположенной прямо под слуховым окном, находилась давно облюбованная Айной площадка. Побитый патиной плащ законницы не давал сверзиться вниз с крутого ската и предоставлял неплохое укрытие от ветра. А стоило выглянуть из-за бронзовых складок, и открывался чудесый вид на реку Мограву со Счастливым островом и гаванью Доркаса на левом берегу. Сейчас, правда, все скрывала ночная мгла: только мигали огоньки в порту да на бакенах, обозначавших подходный фарватер.

За последние несколько дней изрядно потеплело, лежавший на крыше снег растаял, но у подножия Дики остался невысокий твердый сугроб, призрачно белевший в свете луны и щедро высыпавших на небо звезд. Айна поплотней запахнулась в плащ и уселась, стараясь не касаться смерзшейся в лед массы. Ноги она укрыла шерстяной полой, а волосы, в которые уже запустил холодные пальцы ветер, спрятала под капюшон. Большими глотками она пила свежий воздух, насыщенный запахами реки, тальника и едва уловимой горечью дымка из какой-то недавно погасшей печи. Девушка подняла лицо к зимнему небу — глубокому, как бездонный черный колодец, в котором мигают загадочные холодные огоньки. Огоньки складывались в знакомые с детства рисунки: вот бегут, держась за руки, Близнецы, а за ними гонится Большой Пес. Ворон наблюдает за всем с высоты, но его уже взял на прицел серебристый Стрелец. Дева несет полную Чашу, едва касаясь Моста алмазными башмачками.

Айна обратила взгляд на восток. Там раскинул крылья Лебедь, будто пытаясь догнать пухлощекую бледную луну. Красноватый Волк низко присел над землей, ощерясь и готовясь к прыжку — того и гляди, вцепится звездной птице в хвост. «Не бойся, этого никогда не случится, — прозвучал вернувшимся из глубин памяти эхом баритон отца. — Лебедь летит слишком высоко. Никто не причинит ему вреда». «Даже злой волк?» — услышала Айна свой собственный вопрос, заданный из прошлого писклявым детским голоском. «Особенно волк, — смех пепе, как и в тот далекий вечер, снова согрел душу, и девушка невольно улыбнулась в ответ. — К тому же, не такой уж он и злой...»

Странно, Айна совсем не помнила его лица, а вот голос — он звучал так же ясно, будто отец и сейчас стоял рядом с ней, рассказывая о гербовых созвездиях. Помнила она и тот раз, когда его слова впервые прозвучали в голове, разорвав тьму беспамятства и вручив ей, еще того не сознающей, ключ от их общего будущего — ее, Анхата и Анафаэля.

Это случилось на третий год ее учебы в Педагогиуме. Окруженная дрожащими от холода и возбуждения одноклассницами Айна стояла на вершине Небесной Горы, где, по словам законницы Белинды, еще в незапамятные времена проходили судилища, и боги самолично карали грешников, не нуждаясь в посредниках среди смертных. На самом деле, Гора была холмом-переростком в самом центре острова — если бы не темнота, Айна легко различила бы с крыши его лысую макушку. Но девятилетней девчушке восхождение по тропе, вьющейся, как спираль, вокруг густо поросшего лесом гигантского кулича, показалось подвигом паломника, обошедшего полмира в поисках святыни, вроде Меча Света.

Солнце окончательно село, когда усталая цепочка детей добрела наконец до круга Истины. Обозначавшие его каменные исполины призрачно мерцали, отражая свет роившихся над головами девочек звезд. Белинда, собрав учениц вокруг себя, принялась рассказывать об истории Круга, но Айна слушала плохо, поглощенная странными ощущениями, охватившими ее, как только она пересекла его границу. В пальцах беспокойно покалывало, мурашки бегали по спине, заставляя волоски на шее встать дыбом, а сердце колотилось так, что пульс невнятно, но настойчиво нашептывал что-то в уши. Девочка едва отмечала, как ее одноклассницы тихонько подкрадываются друг к другу в темноте, щиплют ничего не подозревающую жертву, заставляя ее испугано взвизгнуть, и довольно хихикают, пока сами не подвергнутся неожиданной атаке. Айна инстиктивно отошла в сторону от стайки сверстниц, к благоразумию которых тщетно взывала молодая законница. Ей стало жутко: больше всего хотелось немедленно покинуть Круг, и в то же время странное темное любопытство звало остаться, толкало прикоснуться к одному из огромных камней, стоящих на его страже.

— Айна! — голос Белинды внезапно разбил наваждение. — Подойди ближе, я не собираюсь кричать. Ты слышала мой вопрос?

— Нет, Белинда-легали, — едва слышно пробормотала девочка и пошла на волшебный огонек, сияющий в высоко поднятой руке законницы.

Дождавшись ее, учительница позволила свету погаснуть.

— Я рассказывала о звездах и их влиянии на Круг. О том, что, хотя они кажутся неподвижными, звезды путешествуют по небу, следуя предопределенным Светом путям. Что путешествуют они не в одиночку, а вместе со своими сестрами, образуя то, что мы называем созвездиями. Невежественный человек, глядя на ночной небосвод, видит только хаос мигающих огней. Знающие же легко различат знакомые рисунки, ибо звездный узор также упорядочен, как тот, что вы, девочки, вышиваете на скатертях и полотенцах. Так вот, спрашиваю еще раз: может ли кто-то из вас указать хотя бы одно созвездие и сказать, как оно называется?

Все ученицы, как одна, задрали головы кверху, тараща круглые глаза на далекие золотистые огоньки. Без особого интереса Айна последовала их примеру. Узоры? Она просто терпеть не могла вышивать: только пальцы исколешь, а розетки все равно кривые, и рукодельница Кейси орет и бьет по голове трепалом. А кто же, спрашивается, по звездам вышивать будет? И тут случилось странное: рой ярких точек, расползшихся по черноте вверху, как сонные светляки, внезапно распался на отдельные фигуры, и в голове будто зазвучал голос, называющий их имена: Стрелец, Дева, Ворон, Волк, Лебедь...

— Так что, никто не знает ни одного созвездия? — удовлетворенно подытожила законница. — Тогда давайте начнем с самых важных — тех, что напрямую управляют судьбами...

И тут что-то внутри Айны дрогнуло. Обычно застенчивая до болезненности и неуверенная в себе, она не отвечала на вопросы учителей, даже если знала ответ — боялась прилюдно опозориться в случае ошибки. А тут будто демон какой в нее вселился: палец сам поднялся к набухшему звездами небу и ткнул в пяток ярких огоньков у восточного горизонта:

— Это Волк. А вот это, — палец сдвинулся чуть выше, туда, где переливались оттенками голубого семь сапфиров, — Лебедь.

Мгновение тишина вокруг была такой полной, что из леса на склоне Горы донесся плач козодоя. И тут прозвучал издевательский голос Браи:

— Ну да, а это вот, — мерзкая девчонка ткнула в направлении Айны, чтоб ни у кого не осталось сомнений, — удод. Самая тупая птица местной фауны.

Грянул дружный смех, и его виновница почувствовала, как заполыхали щеки, уши, и горячая волна поползла на лоб. Раньше бы она развернулась и бросилась в темноту, спасаясь от обидчиц, как это уже случалось наверное сотни раз. Но вместо этого Айна стала повторять раздававшиеся в голове слова, да так уверенно, что хихиканье одноклассниц пораженно утихло.

— Видите эту звезду, что мигает красным? Это глаз волка, Айранмактир. Когда он наливается кровью, это предвещает бурю.

Девочки испуганно уставились на пульсирующий в небе алый огонек, и только Брая не хотела так легко сдаваться:

— Скажи, ты все это прямо сейчас выдумала, верно, Айнушка-врушка?

— Я не вру! — отчаянные слезы уже готовы были брызнуть из глаз, но знакомый голос, слышный только ей, успокоил, как мягкое прикосновение рук к плечам: «Лебедь летит слишком высоко. Ничто не причинит ему вреда». Впрочем, прикосновение ей не почудилось. Ладони законницы Белинды чуть сжали ее трепещущее тело, притянули к себе:

— Айна права. Та красноватая звезда действительно входит в Волка, и Лебедь вечно парит над ним, прекрасный и недостижимый. А вот насчет бури — это, похоже, просто людское суеверие. Гербовые созведия не управляют погодой. Они влияют лишь на судьбы родов, которым покровительствуют. Но сегодня речь пойдет не о них. Ну-ка, девочки, найдите самую-самую яркую звездочку на небе!

Позабыв об Айне, ученицы принялись, галдя и подпрыгивая от нетерпения, тыкать пальцами в белый огонек Киносуры, указывающей мореходам направление на север — об этом тоже рассказывал отец. Киносура — чаша Весов, на которую Маан, богиня Справедливости, положит сердце человеческое, когда оно остановится.

С холма Айна спускалась в каком-то полусне: физическая усталость смешалась с душевной опустошенностью, будто там, в Круге, что-то пронеслось сквозь нее, как предреченный Айранмактиром ураган, и оставило после себя хаос. Но среди разрушения и обломков поблескивали сокровища, выброшенные бурей на берег, — сокровища, которые девочка спешила подобрать и сохранить. Она не заметила, что законница уже некоторое время шла рядом с ней, немного отстав от основной группы детей.

— Кто рассказал тебе о гербовых звездах?

Неожиданный вопрос Белинды заставил вздрогнуть, выпустить разрозненные кусочки воспоминаний, которые Айна пыталась сложить в постижимое целое.

— Отец, — тихо ответила она, не поднимая взгляда от кремнисто поблескивающей в лунном свете дорожки.

— Конечно, — пробормотала будто про себя законница. — А кем он был, твой отец, ты помнишь? Как его звали?

Айна помотала головой, но, чуть помолчав, добавила:

— Я называла его «пепе». И еще у меня были братья. Такие похожие, что их было не отличить друг от друга.

Мелкие камушки поскрипывали под их шагами, козодой снова заплакал в кустах на обочине, заставив одну из идущих впереди девочек испуганно вскрикнуть.

— А меч, — все не унималась Белинда. — Меч у твоего отца был?

Айна споткнулась на ровном месте и упала бы, если бы законница не подхватила ее под локоть. Серебристая тропа впереди перешла в каменный пол. Лунный свет нарезали полосками стрельчатые окна в стене, заменившей лес. Пропала теплая надежность пальцев взрослой женщины на плече. Вокруг был только пустой коридор, в конце которого, невообразимо далеко, сиял теплом солнечного дня выход. Айна поежилась — и не обнаружила на себе плаща. Вместо скромного некрашеного котарди учениц Педагогиума на ней оказалось розовое платье с пышной юбкой. Айна удивленно поднесла к глазам оттороченный кружевом рукав, как вдруг сзади раздалось хлопанье крыльев и карканье. Она обернулась, невольно прижавшись к стене. Огромный ворон спикировал ей на голову, метя когтями в глаза — не пригнись девочка в последний момент, ей пришлось бы плохо.

— Беги, Айна! Беги! — вопль резанул по ушам, заставляя мускулы судорожно сжаться. Кричал мальчишка из того конца аркады, откуда прилетела птица. Страшный бородатый человек, державший темноволосого паренька за шкирку, наотмашь ударил его по лицу затянутой в кожу рукой. Голова мотнулась на тонкой шее, будто у тряпичной куклы. На пол брызнула кровь.

— Чего стоите? Хватайте девчонку! — проревел бородатый своим товарищам.

Двое с обнаженными мечами бросились в сторону Айны, и тут она поняла, кто та девчонка, которую надо схватить. Подобрав неудобные юбки, она развернулась на каблуках и что есть силы припустила по аркаде — так, что лунные полосы, через которые скакали обутые в изящные туфельки ноги, слились в одну.

— Стой! Стой ведьмино отродье! — рык сзади только подстегнул, как и грузный топот сапог, который приближался, несмотря на все усилия. Коридор казался бесконечным, сердце бешено колотилось уже где-то в горле, рот наполнил металлический вкус, а где-то над головой издевательски каркал ворон, будто насмехаясь.

Она все-таки добежала. Яркий солнечный свет ослепил, заставил, споткнувшись, замереть на пороге. А потом, из-под затенившей глаза ладони, она увидела все — клинки, с которых еще капала кровь; измазанную красным траву и странные бурые тюки на ней, тюки у которых были руки и ноги; и дальше, у кононвязи, Глазурь, любимую гнедую матушки, лежащую на боку с торчащим из-под лопатки древком копья. Айна бы закричала, но голос изменил ей. Зато кричал мальчишка — копия того, что велел ей бежать, — когда у него отнимали голову женщины, рассыпавшую по пыльной земле черные волосы. Голову, слишком легко отделившуюся от тела, на которое кто-то наступил сапогом.

— Мама! — узнавание взорвалось у нее в голове, а следом пришли имена братьев. — Анафаэль! Анхат!

А потом грубые руки вцепились ей в плечи, тряхнули, отрывая от земли...

— Айна, что с тобой? — тревожно взывала Белинда из внезапно навалившейся жаркой тьмы.

— Мечи… — пробормотала она, соскальзывая за край ночи, где багровел, наливаясь кровью, волчий глаз. — Слишком много мечей...

Последним, что она услышала, стал выцветающий до мотыльковой легкости голос:

— Да ты вся горишь, маленькая.

Потом было безвременье, прерываемое всполохами боли и моментами просветления, когда ей в горло вливали что-то горько-вонючее или обтирали воспаленную зудящую кожу прохладными полотенцами. Айна приветствовала его, как убежище от жуткого смеха ворона и топота солдатских сапог за спиной. Возможно, выздоровев, она бы все позабыла или решила, что все привидевшееся было лихорадочным бредом. Но судьба, записанная на звездах, распорядилась иначе.

Однажды Айна проснулась, мучимая жаждой, но кувшин у изголовья оказался пуст, да и сиделка, видно, отлучилась куда-то. Буря выла за окнами, заставляя дрожать прочные ставни, и заглушая робкий зов больной. Девочка встала и, покачиваясь, как пламя свечи на сквозняке, вышла в коридор. Наверное, в это время шли занятия, поэтому ей пришлось брести по пустому холлу, пока из-за очередной двери не донеслись приглушенные голоса. Придерживаясь рукой за стену, Айна подошла поближе и уже хотела постучать, но услышанное заставило ее замереть с поднятым кулачком.

—… откуда бедной сироте могло быть известно о гербовых звездах?!

Заскрипели половицы — видно, законница Гонт раздраженно расхаживала взад-вперед. Ответ Белинды прозвучал виновато и немного заискивающе:

— Девочка сказала, что о них поведал ей отец. Правда, кем он был, Айна не помнит. Наверное, потеряла его в совсем маленьком возрасте. Она только упоминала что-то о мечах. Возможно, его убили на ее глазах, нанеся ребенку тяжелую травму.

— Отец! — фыркнула старшая законница. — Грязный вагант был ей папашей. Таскался с дитем по городам да весям, пока его не вздернули на ближайшем суку — небось, за краденого гуся. Ребенка испытали, обнаружили дар и передали судье Версавии — благо, она там оказалась поблизости. А ты говоришь, отец...

— Но как же мечи? Ведь девочка ясно сказала: «Слишком много мечей», — слабо возразила Белинда.

Скрипнули пружины — похоже, Гонт с размаху рухнула в кресло:

— Мечи? Слишком много чести для бродячего певца… — в голосе законницы послышалась новая, несвойственная ей нотка. Нотка, слишком похожая на… страх? — Ах, да! Помню, Версавия рассказывала, что в той деревеньке, где нашли бедняжку, крестьяне отказались платить подушный налог, вот сборщики и разошлись немного — так, чтобы припугнуть голытьбу. А голытьба возьми да схватись за вилы с цепами. Может, и вагант подвернулся им под горячую руку. Наверное, Айна запомнила что-то, хоть ей и было тогда лет семь, не больше.

— А как же гусь? — неуверенно спросила Белинда.

— Какой гусь? — в голосе Гонт сквозило искреннее недоумение.

— Ну, тот, — запинаясь, объяснила младшая законница, — что украл отец Айны. Разве не за это его повесили?

— Милость Мааны! Да какая разница — гусь или пасквиль на местного ленлорда! — Гонт уже визжала, и Айна не завидовала молодой законнице, оказавшейся с фурией в одном помещении. — Запомни, курица тупая, это важно! Айна — дочь старика-ваганта, и точка! Никаких таинственных папаш с мечами. Никаких гербов с лебедями, а тем более, повторяю, тем более с волками! Дар у девчонки слабенький, учится через пень колоду. Провалит выпускной и выкатиться замуж за какого-нибудь золотушного лорда над комариным болотом да мельницей. И все. Проблемы нам не нужны. Поняла?!

— Я поняла, Гонт-легали, — залепетала Белинда, — поняла.

Только Айна ничего не понимала. Осколки воспоминаний и снов кружились в голове, кромсая острыми краями реальность в колчья. Вот над ней склоняется морщинистое лицо в ореоле длинных седых волос. С искрами костра улетают в ночь звуки арфы, смешиваясь с чуть дребезжащим старческим голосом и чистым детским сопрано. А потом то же лицо — раздувшееся, страшное, с высунутым языком. Кровь, стекающая на грязный ворот рубашки из-под затянутой на шее струны. И тела вокруг — обнявшиеся в смертельном танце пары, соединенные узами стали.

Она толкнула дверь и вошла в комнату на подгибающихся ногах. Музыка, слышимая только ей, наплывала волнами, колебля фигуры законниц, как гербовые нашивки полощущихся по ветру стягов. Пересохший язык зажил своей собственной жизнью, выговаривая непонятные ей самой слова:

— Его сожгут мечи, кресты и чаши огромных звезд.

— К-кого сожгут? — выдохнула законница Гонт.

Но Айна уже не могла ответить, потому что время для нее снова кончилось.

Когда она наконец пришла в себя, жар унялся, как ураган, сорвавший крышу с учительского корпуса и затопивший подвалы. Ей сказали, что она подхватила скарлатину, и едва не отдала Свету душу. Айну это не тронуло. Она-то знала, где побывала ее душа, и кого видела в своем странствии. Старый вагант был не ее отцом, а лишь случайным попутчиком. Куском плавника, к которому прибило потерпевшую кораблекрушение. Пепе погиб с мечом в руке, защищая их общий дом. Его голову тоже отрезал огромный и черный, полностью закованный в сталь человек, прятавший лицо под капюшоном. Отрезал и запихнул в мешок, вместе с маминой, будто это были арбузы. Но, несмотря на все плохое, теперь она была уверена: ее братья остались тогда вживых, а значит, можно их разыскать. Конечно, она всего лишь маленькая девочка, но почему так явно звучал страх в голосе горгоны Гонт? Не потому ли, что на некрашеном плаще Айны должен был красоваться герб с лебедем, волком или обоми сразу? Не потому ли, что за ней стоит могущественный род, которому покровительствуют сами небесные светила? Что у нее, пусть где-то далеко, есть семья?

Конечно, она еще только начала изучать генеалогию и гербовники, но ведь на то и библиотека, чтобы находить там нужные книги. И она найдет. Убежит из треклятого Педагогиума и обратится за помощью к главам своего рода. Расскажет им все, что помнит, о гибели родителей, о братьях. Ей, конечно, помогут разыскать их, и станут они снова жить вместе — почти также счастливо, как прежде.

Так Айна мечтала в то время, шесть лет назад. Наивная! Знала бы она, куда заведут ее библиотечные разыскания, наверное, сразу бы бросила это занятие от греха. А теперь… теперь уже поздно, назад пути нет.

Айна зевнула, возвращаясь из пыльных коридоров прошлого на крышу под звездным небом. Сонно отметила, как побледнели звезды на востоке и затекли скрюченные под плащом ноги. «Давно уже пора возвращаться в спальню. Только пригрелась я что-то. Так неохота вставать. Ладно, вот посижу тут еще минуточку, и пойду». Волчий глаз, Айранмактир, щурил злой алый зрачок. Бакены на реке помигивали — как светляки или искры ночного костра. Такого, что подсвечивает оранжевым стволы заснеженных деревьев и бросает длинные дрожащие тени на синие сугробы. Такого, что пахнет дымом и человеком.

Человек значит опасность, но от этого дух идет родной, как от ее собственного подрощенного волчонка. Она приблизилась бесшумно, сливаясь с темнотой. Вот он — спит по ту сторону огня, и вонь горящего дерева не может забить витающий над закутанным в чужую шерсть телом запах убийства. Можно было бы зарезать его сейчас, слабого и беспомощного, но она стала на страже его покоя — хотя с теми призраками, что терзали его душу во сне, справится не могла. Вот он слабо застонал, разлепив обветренные потрескавшиеся губы, заметались глаза под тонкими синеватыми веками, дрогнули ресницы, а рука потянулась к обтянутой кожей стали.

— Беги, — велела Айна волчице и… проснулась.

— Милость Мааны! — она так быстро вскочила на ноги, что наступила на полу плаща, и грохнулась на колени. Небо над рекой бесстыдно розовело, заигрывая с парусом рыбака, возвращающегося в Доркас с ночным уловом. — Проспала, дурында! Наверняка, все уже повставали и хватились меня. А Сэнди! Если ее нашли связанной...

Айна метнулась к слуховому окну, кое-как протиснулась в узкое отверстие, поскакала на одной ножке, вытаскивая из пятки занозу, и бросилась к ведущей с чердака двери. Высунула голову на лестницу, прислушалась. Странно — в дормитории было подозрительно тихо. Может, студентки уже ушли на занятия? Да нет, равновато как-то. Судя по солнцу, сейчас было самое время влезать в промерзшие за ночь платья, заправлять кровати, выносить ночные горшки и плескать на щеки ледяной водой из умывальника. Айна отважилась выйти на лестничную площадку и свесила голову в пролет.

О, нет! Похоже, Сэнди все еще сидела притороченная к своему креслу, как кусок ветчины. Впрочем, неудобное положение дежурную не беспокоило — она безмятежно спала, свесив руки с подлокотников, только подснежники рассыпались по полу вокруг. Ага! Какие-то звуки все-таки от спален доносились. Странные звуки — приглушенные стуки и крики, будто кто-то… активно пытался открыть запертые двери изнутри. Весы и гири!

Айна птичкой слетела этажом ниже. Картина, открывшаяся взгляду девушки, превзошла все ожидания. Двери дормитория, насколько хватало глаз, были затянуты густой зеленой паутиной, слегка подрагивающей под особенно сильными ударами замурованных студенток. А в центре каждой сети сидело, вращая круглыми желтыми глазами, нечто, больше всего похожее на мохнатый серый шар — ни рук, ни ног, только большой, щелкающий клюв. В общем, животное неведомого фасона. Кухельклопф.

Чувствуя слабость в ногах, Айна подошла к ближайшему чуду-юду, и робко протянула раскрытую ладонь:

— Кис-кис-кис...

— Жопа, дай картошки, — вымолвило животное басом и плюнуло в нее паутиной.