Глава 5. Сделка

Отцу действительно повезло, пусть и на чужом несчастье. Один из отходников, таскавших шихту при обжиговых печах, упал по оплошности в шахту — ну, и пошел на известь. Хозяин прошлым подсобных рабочих не интересовался — лишь бы сдюжили породу целый день подносить, вот и нанял бывшего «синего». Труд это был тяжелый, да и платили гроши, но поди найди что другое, да еще зимой.

Через щель в тонкой перегородке Петша видел, как отец поднялся чуть свет и, захватив узелок с луковицей да сухой горбушкой, вышел за дверь. Мальчику не спалось: мысли скакали с давешних гостей на чудный меч, дожидавшийся его под стрехой. Так и хотелось снова взять его в руки, приласкать узорное лезвие, ощутить сулящую безопасность тяжесть стали. Не раз Петшу одолевал страх, что с оружием что-то случилось за ночь, и утром его не окажется в тайнике. Умом он понимал, что беспокоиться было глупо: ну кто полезет в потемках на полусгоревший этаж нищенской развалюхи? И все равно не находил себе места, ворочаясь на палатях и толкая младших брата и сестру.

Он вылез из-под одеяла, не дожидаясь, когда мать придет их будить. Наспех оделся и шмыгнул по лестнице наверх. С ночи там все так выстыло, что у мальчика зуб на зуб не попадал. Но только пальцы коснулись мешковины, в которую был замотан клинок, по телу разлилось восторженное тепло. Присев за кисеей паутины, свисающей с почерневшей балки, Петша осторожно развернул тряпку и залюбовался игрой узоров на стали там, где ее не коснулась ржавчина. «Надо побыстрее привести его в порядок!» — думал он, касаясь кончиками пальцев отвратительных рыжих пятен. Видеть благородное оружие в таком пренебрежении причиняло почти физическую боль. Он уже раздумывал, где лучше разжиться песком, когда снизу внезапно раздалось:

— Петша! А ну поди сюда!

Мальчик замер. Пусть мать решит, что он убежал на улицу. В конце концов, мелкие же дома, тоже могут помочь.

— Я знаю, что ты там, — пол задрожал под громкими ударами. Наверное, мать снова вооружилась ухватом — его длинной ручкой было удобно колотить в потолок. — Лучше спускайся сам, а то я поднимусь и спущу пинком под зад!

— Иду уже, — мрачно пробормотал Петша, запихивая меч на прежнее место.

Мирча с Данкой вовсю уплетали за столом остатки вчерашнего пиршества.

— Поешь вот, — мама подтолкнула к нему дымящуюся миску. — А потом посиди с Ленутой. Мне на рынок надо. Может, удастся продать пару корзин.

Мальчик чуть не подавился похлебкой: «Вот и сгонял за песком!»

— Мам, а может, в другой день, а? Чего таскаться-то через весь город с двумя корзинками. Подожди, вот мы еще наплетем...

— Ты мне еще указывать будешь, куда и когда мне «таскаться»?! — деревянная ложка удивительным образом выскочила из руки Петши и хлопнула его по лбу. — Ишь, яйцо курицу вздумало учить! Лучше скажи, куда деньги девал?

— Какие деньги? — мальчик скорчил зверскую рожу в сторону мелких, которые хихикали под прикрытием чумазых ладошек.

— Которые тебе фру Камелия заплатила.

— Трындычиха-то? — Петша, признаться, совсем позабыл о вчерашней незаконченной работе. — Так это… Не заплатила она.

— Почему? — Ленута захныкала в люльке, и мать привычным движением толкнула подвешенную к потолку корзину, укачивая. — Напортачил чего? Или не доделал?

— А при чем тут я? — окрысился Петша, не забывая впрочем проворно работать ложкой. — Это озиаты все. Проводи да проводи их к отцу.

— Так то озиаты были?! — не выдержал Мирча, сверкнув через стол озорной зеленью глаз. — Правда? Самые настоящие? Но зачем они...

— Брысь отсюда! — прикрикнула на мелких мать и одним движением руки вымела обоих за дверь. — А ты, — прищуренные серые глаза не обещали старшему сыну ничего хорошего, — язык за зубами придерживай. А то болтаешь невесть что. Соседи спросят, скажешь, приходили из Братства, работу предлагали.

Петша даже рот раскрыл:

— Из Черноголового, что ли? Да кто же мне поверит?!

Мать пожала плечами, накидывая на плечи штопаную-перештопаную шаль:

— Пусть верят, во что хотят. Если повезет, может, хоть один от зависти желчью изойдет да окочурится.

Она подхватила готовые корзинки, сунула ноги в деревянные башмаки и огляделась, будто в поисках чего-то забытого. Обернулась к сыну:

— Так ты присмотришь за Ленутой, да? Будет плакать, дашь пустышку. И вот еще… — голос звучал странно неуверенно, словно мама не знала, что сказать, или не могла решить — уйти или остаться, — пеленки испачкает — замочи, а то не отстираешь потом.

Петша сидел да глазами хлопал: он и так все это знал наизусть, не в первый же раз в няньках оставался. А мать дернулась к двери, выскочила за порог — только башмаки зацокали по подмерзшей грязи, да каркнул пронзительно ворон, будто встречал. «Вот мерзкая птица! — мальчик сунулся в окно и с неприязнью воззрился на пернатого гостя, важно расхаживавшего по улице. — Он что, тут решил гнездо свить? Эх, если б не обуза в люльке, я бы быстро ему голову скрутил, да в ощип!»

Мать вернулась, когда Ленута от голодного плача уже начала синеть, а Петша готов был запродать опостылевшую крикуху первому попавшемуся Темному за пару баней — если бы таковые, конечно, и вправду ходили по домам и скупали младенцев для своих чародейских нужд. Мать ворвалась в дом, выхватила у сына из рук вопящий сверток, рванула шнуровку на груди. Рявкнув в последний раз, Ленута сердито зачмокала. В ушах у Петши зазвенело от неожиданной тишины.

— Что ж ты ее не покачал-то, за полквартала плач было слышно, — выговаривала мать, но как-то без души, будто занимало ее что-то другое.

Он мог бы долго рассказывать, что и качал сестренку, и на воздух выносил, и на руках таскал по всему дому, да только голод так не уймешь. Но после младенческих воплей слушать еще и материны совсем не хотелось, и Петша сменил тему:

— Что, никто так и не купил? — он кивнул на брошенные у порога корзинки.

— День плохой сегодня, — устало вздохнула мать, распуская узел шали на горле.

«Я ж говорил, не надо было сегодня ходить!» — но сказать это вслух мальчик не рискнул.

Отец вернулся домой уже затемно, зато с мешком угля и горстью медяков — в артели оказался рассчетный день.

— Мам, а давай я завтра за мукой схожу, — поторопился предложить свои услуги Петша. — А то Ленута без тебя опять разорется, соседи жаловатся набегут.

На самом деле, плевать ему было на соседей. Лишь бы снова не подтирать слюни и задницы, вместо того, чтобы заниматься настоящим мужским делом — уходом за благородным оружием.

— А что, Франка, ты сегодня ходила куда-то? — отцовский вопрос прозвучал непринужденно, но взгляд зацепился за лицо матери, не отпуская. Та отвернулась, склонилась над горшками на плите, повела зябко плечами:

— Да так, хотела на рынке корзины продать.

— И как, продала?

Странно, но Петше показалось, будто отец говорил вовсе не о корзинах. Только о чем же тогда еще?

Мать покачала головой и ответила чуть слышно:

— Не смогла.

Взгляд Петши упал на руку матери, раскладывающую по столу ложки. Красноватая, покрытая от стирки на холоде трещинками рука мелко дрожала. Он попытался прочесть объяснение в мамином лице, но та опустила голову, спрятавшись за выпавшей из прически густой прядью. Вот и пойми этих взрослых! Ладно, по крайней мере, против его похода к мельнику, вроде, никто не возражал. А где мельник — там и река: несущаяся с гор и незамерзающая даже зимой Быстрица. А где река — там и песок...

После скудного ужина, пригревшись у жарко пылающей печи, Петша мечтал о том, как завтра, наевшись вкуснющих маминых лепешек, начистит наконец свой меч. И перед величиной этого сознания — у него, мальчишки, «вражьего отродья», есть свой собственный райский клинок! — события «плохого» дня бледнели и теряли всякое значение.

На очистку лезвия от ржавчины ушло несколько дней — уж больно она в сталь въелась, да еще и не всякий песок для задачи подходил. Петша всю речку облазил, в поисках то крупно-, то мелкозернистого, и каждый раз получал от матери за промокшую обувку и извоженые штаны. Цель своих похождений он, конечно, тщательно скрывал — как от родителей, так и от все пытавшейся увиться за ним мелюзги. Митче и Данке сказал, что давно уже сбыл с рук никчемную железяку, так что, занимаясь мечом под крышей, Петша сидел как на иголках: вдруг сорванцы незамеченными взберутся по лестнице и застукают его? Может, и получится от них откупиться, но у девчонки что на уме, то и на языке — сболтнет матери, и тогда уж не она, так отец три шкуры с «меченосца» спустит. Но с риском приходилось мириться — другого места, где Петша был бы в безопасности от любопытных глаз и вороватых рук, он попросту не знал.

Приходилось уживаться и с вороном. Из рогатки подстрелить проклятого падальщика не удавалось — птица попалась на редкость хитрая, и словно нарочно дразнила охотника. Вот сидит низко на ветке, засунув голову под крыло — явно спит. Но в тот момент, когда пальцы Петши отпускали жгут, ворон срывался с места, камень летел в молоко, а пернатый нахал снова усаживался поблизости и каркал, наставив на мальчика круглый блестящий глаз — насмехался. Порой в доме было отчетливо слышно, как что-то возится на верхнем этаже, хотя там никого не было, а утром Петша обнаруживал на закопченом полу характерный помет. Устав от фокусов наглого оккупанта, мальчик собрал возле трактира конских волос и расставил силки у прорех на крыше. Пока они оставались пустыми, но охотник не сомневался, что рано или поздно ворон попадется, и тогда он с удовольствием свернет упрямую черную шею.

Работа над мечом между тем тоже застопорилась. Брусок для заточки юный воин «одолжил» на кухне, а шерстяную и кожаную ветошки для полировки лезвия в сундуке, где мать хранила для Ленуты кое-какие вещички, недоношенные Данкой. Не хватало только самого главного — смазки. «Прежний-то хозяин, небось, гвоздичным маслом его натирал, — грустно рассуждал Петша, осторожно проводя пальцем по тускло поблескивающему клинку. — А у нас и льняного-то давно не водилось».

Всю ночь он лежал без сна, ломая голову над тем, как раздобыть масло. Мысль о том, чтобы продать восстановленный меч, давно уже не посещала мальчика. За прошедшие дни нечаянная находка стала для него гораздо большим, чем просто средством заработать на еду и топливо для семьи. Продать клинок теперь было все равно, что продать свои честь, достоинство и надежду — надежду на будущее, далекое от перспективы всю жизнь надрываться на непосильной работе, терпя насмешки и унижение, чтобы едва не умереть с голоду.

Вопреки пословице, утро не сделало Петшу мудрее. Невыспавшийся и злой, он поплелся наверх — проверить силки. И — о чудо! Ворон сидел, надежно пойманный за лапу, на обуглившейся балке. При виде мальчика он каркнул и попытался взлететь, но конский волос дернул его обратно. Птица тяжело упала вниз, забарахталась и наконец снова взобралась на насест — униженная и смущенная.

— Допрыгался, красавчик, — злорадно подытожил Петша, осторожно подходя ближе. — Вот я заодно меч-то и опробую в деле. А то ты еще палец оттяпаешь или расцарапаешь вкровь.

Он уже полез в тайник под стрехой, когда за спиной прозвучало вдруг хрипло:

— Не убивай!

Руки разжались, и замотанный в мешковину меч брякнулся на пол, больно ударив по босым пальцам. Заохав, Петша заскакал на одной ножке, оказался лицом к ворону...

— Не убивай!

На этот раз он видел, как птица открыла клюв, произнося эти слова. Блестящий черный глаз, казалось, с усмешкой наблюдал за его ошарашенным лицом.

— Ты… ты говоришь? — запинаясь, спросил Петша, и тут же хихикнул. «Да, дожили! Уже в птичками разговариваю!»

Ворон склонил голову на плечо и критически обозрел своего пленителя.

— Деньги, — заявило пернатое чудо. — Пиастры. Цирконии. Леи.

— Деньги? — Петша недоуменно почесал в затылке. — Но у меня их нет.

Птица каркнула, точнее, звук был больше похож на презрительное фырканье, и раздула перья на груди:

— Нет! Кр-ра. Нет!

И тут мальчика озарило:

— Погоди! Ты хочешь сказать...

Да! Он знал совершенно точно, кому можно продать говорящего ворона! Недавно они с матерью удачно получили заказ на плетеную клетку от птичника Вирджила, который держал свою лавку на одной из прилегающих к рынку улочек. Клетка как раз была готова, а Петша мог бы дополнить ее содержимым, способным украсить Вирджилову коллекцию канареек, соловьев и прочих певчих птах. Вот если бы только быть уверенным, что ворон продолжит трепаться и в лавке птичника...

«Ладно, рискнуть-то стоит, — рассудил мальчик, скатываясь вниз по лестнице за клеткой, — а там посмотрим. Может старикан и так птицу купит — вон какая здоровенная, жирная, перья так и лоснятся». С улицы доносился визг играющих Мирчи и Данки. Матери тоже не было дома — она решила устроить постирушки и, пока Ленута спала, понесла грязные пеленки к общему колодцу на соседней улице. Мальчик без помех втащил большую клетку наверх и растерянно остановился. Как запихать в нее живой товар и не лишиться при этом глаза? Ворон скептически скосился на странную корзину и бочком отошел по балке, насколько это позволяла петля.

Порзамыслив, Петша отсоединил днище от плетеной крышки — оно удерживалось специальными замочками, на которые он потратил немало труда. Держа донце в левой руке, а верх клетки в правой, мальчик осторожно приблизился к птице. Завел левую руку снизу, а правой резко накрыл ворона крышкой, как колпаком, и стряхнул с насеста. Щелкнули замочки, и барахтающаяся жертва была прочно заперта внутри. Петша перерезал конский волос, все еще удерживающий лапу ворона, и довольно обозрел результат. Оккупант, нахохлившись, сидел за решеткой и гадил на новый пол. Мальчик сморщил нос:

— Надеюсь, Вирджил отвалит мне не меньше, чем это делаешь ты.

Колокольчик весело звякнул, когда Петша толкнул дверь лавки птичника. Из жаркого полумрака на него обрушилась какофония звонких голосов. Кто-то заливался щебетом, кто-то задиристо свистал, кто-то ворковал нежно, а кто-то… орал из-под потолка надорванным басом: «Кар-рамба!»

В груди неприятно екнуло: выходит, у Вирджила уже была говорящая птица! Хотя, если рассудить здраво, раз он приобрел у кого-то одну, то ведь может купить и другую. Петша сгрузил на пол тяжелую клетку, порядком оттянувшую руки.

— Чего тебе, мальчик? — хозяин лавки близоруко щурился на посетителя, снимая кожаные перчатки и ставя на прилавок мисочку с зерном. Был он сухонький, согбенный временем и носатый, как обитатели стоявших повсюду разномастых клеток.

— Вот, — Петша пихнул ногой плетенку, и ворон внутри недовольно завозился. — Клетка, что вы заказывали маме. А в ней это еще… птица. Говорящая.

— Говорящая? — лохматые седые брови старика поползли под круглую черную шапочку, прикрывавшую плешь. — Так ты — сын Франки… Ну-ну. Давай посмотрим, что там у тебя, — сухая ладонь в бурых пятнах похлопала по деревянной стойке.

Закусив губу, Петша вздернул тяжеленную клетку с пола и водрузил на прилавок.

— Корвус коракс, — удивленно пробормотал Вирджил, сунув свою носяру так близко к ворону, что та почти прошла между плетеными прутьями.

Птица презрительно скосилась на любопытного незнакомца и хрипло прошипела:

— Мортум туам.

Птичник так резко отпрянул от клетки, что шапочка съехала ему на затылок. Водянистые старческие глаза, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.

— Говорящий, — поспешил поймать ворона на слове Петша. — Вы сами слышали. Сколько за такого дадите?

Вирджил перевел на него безумный взгляд, моргнул пару раз морщинистыми веками и немного пришел в себя:

— А э-э, кхе-кхе… Где ты взял эту птицу, мальчик?

— Во дворе словил, — немного слукавил Петша. — Он там сидел и орал про деньги. Так сколько дадите-то, почтеннейший?

Хозяин лавки аккуратно сложил сухенькие ладони, кончики пальцев заиграли, выстукивая друг о друга неслышную мелодию.

— Видишь ли, юноша, я продаю певчих и экзотических птиц. А ворон — это не мой профиль.

— Чего-о? — незнакомое слово смутило Петшу, он неувернно покосился на свой товар. — Но он же разговаривает!

— Лучше б помалкивал, — поджал бескровные губы старик. — С таким словарным запасом я на него точно клиента не найду.

— А-а, — мальчик вздохнул облегченно, — так он не только этого, как его, Мортена знает. Он еще «леи» может сказать, и «цирконии», и «пира...», то есть «пия...»

— Пиастры, — раздраженно поправил его ворон и вдруг заорал. — Деньги на стол!

Вирджил подпрыгнул, схватился за сердце:

— Ну, может, какой купец им и заинтересуется...

— Один. Два, три, четыре, пять, — продемонстрировал свои познания пернатый математик.

— Ладно, — махнул белой иссохшей рукой лавочник. — Возьму его, так и быть. Вот тебе лей — за птицу и за клетку.

— Пять, — не согласился ворон. — Деньги на стол! — и принялся долбить клювом плетеное днище.

— Пять! — ошалев от собственной и вороньей наглости, заявил Петша.

После долгого торга они сошлись на полутора леях. Предмет купли-продажи разочарованно каркнул, а мальчик, счастливый, выскочил за дверь и припустил на рынок. Заглянуть к оружейникам за гвоздичным маслом он не решился — такая покупка вызвала бы слишком много вопросов. Пришлось удовольствоваться горшочком льняного, зато сдачу можно было отдать матери — за клетку — и даже еще осталась пара баней. Не удержавшись, Петша купил на них леденцов — трех петушков на палочке: себе, Мирче и Данке. Сунув за щеку сладкую янтарную птицу и спрятав заветный горшочек за пазуху, он вприпрыжку направился домой.

— Ты где шлялся? — от затрещины зазвенело в ушах.

За всеми перепетиями вороньей продажи Петша не заметил, как поход на рынок затянулся. Мать успела вернуться от колодца со свеженастиранным бельем, обнаружила у люльки с мокрой вопящей Ленутой Данку — и никаких признаков старшего сына. И вот теперь этому сыну предстояло держать за все ответ.

Ужинала семья без него. Сидя в одиночестве в спальной каморке, Петша пожалел о том, что вместо леденцов не купил горячий пирожок — все сытнее было бы. Вскоре к нему присоединились мелкие — их отправили спать. Только мальчику не спалось. За стенкой бубнили родительские голоса, поскрипывал пол под беспокойными шагами. Петшу не оставляло предчувствие, что отец с матерью спорят о нем. Ухо будто само прижалось к стене, и на этот раз он разобрал слова — мать почти кричала:

—… мальчишка совсем от рук отбился! Шляется где-то целыми днями, чем занимается — не известно. Спрашиваю — молчит. Уже и ребенка на него не могу оставить — придешь, а дите брошенное в грязных пеленках лежит, надрывается.

— Ну, а от меня-то ты чего хочешь? — отцовский голос звучал устало и глухо.

— Отец ты или кто?! — что-то брякнуло тяжело и покатилось. Может, пустая миска? — Поговорил бы с ним по-мужски. Научил уму-разуму. А то что из парня вырастет-то? Еще один головорез-висельник?!

— Что значит — «еще один»? — в отцовском басе рокотал приближающийся шторм.

Петша накрылся с головой одеялом и зажал уши. «Ничего, теперь у меня есть меч, да еще какой. Вот выучусь им рубить, подрасту немного и в Черноголовое Братство запишусь. Или подамся в солдаты». Под закрытыми веками разостлались лазоревыми полями дальние страны, замахали платочками принцессы в высоких башнях, склонились древками знамена поверженных врагов...

А потом он вдруг снова очутился дома. В окно постучали. Отец распахнул ставню, а там все черно — несметная воронья орда расселась на крышах, деревьях, заборах и просто на голой земле. Один ворон — копия того, что Петша продал Вирджилу, только огромный, ростом со взрослого человека — выступил вперед и каркнул важно:

— Кра-кра, отдай мне одного из твоих детей!

Завизжала испуганно Данка, мать схватила в охапку Ленуту. Отец велел всем укрыться на кухне, а сам взял топор и выскочил за дверь. Раздался вороний грай, от хлопанья сотен крыльев распахнулись, грохнув о стену, ставни. Дверь отворилась, и внутрь, спотыкаясь, вошел отец. Петша бросился к нему, но остановился, не добежав шага. Вместо глаз на родном лице были черные раны, из которых струйками бежала на заросшие щеки кровь.

— Чего орешь, как блажной! — Мирча тряс брата за плечо, в каморке стоял серый полумрак. «Уже утро, — с облегчением понял Петша. — Значит, это был просто сон. Дурацкий сон!»

Сомнения в непреложности этого факта возникли у подростка, как только он, переделав все домашние дела, возложенные на него в качестве наказания за вчерашнее, взобрался на верхний этаж. Не успел мальчик коснуться меча смоченной в масле шерстяной ветошкой, как над головой раздалось до боли знакомое: «Кра-кра!» Отложив работу, Петша пошел в ту часть чердака, где крыша прогорела насквозь, и высунул голову в дыру.

Ворон важно расхаживал по кранизу, иногда оправляя перышки на груди — тот самый, которого вчера купил Вирджил. «Да не, — успокаивал себя Петша, настороженно следя за незваным гостем. — Это другой. Похожий просто. В конце концов, все они одинаковы — как их отличить?» Но тихий тревожный голосок внутри шептал: «Лукавишь, брат. Не все вороны такие здоровенные. Не все прилетают именно на твою крышу. И не все умеют говорить».

«А этот не умеет! — возражал сам себе Петша. — Каркает только. И вообще — Мортен, или как его там, в клетке. А клетка в лавке. Как он мог оттуда выбраться? А выбрался — так чего сюда возвращаться? Чтоб я его снова продал?» Плюнув на надоевшую птицу, мальчик вернулся к своему занятию. Но, даже полируя меч, он не мог перестать думать о ней. Конечно, можно было бы сходить к Вирджилу и узнать, как там его новый подопечный. Но если ворон действительно тот самый, не заставит ли лавочник вернуть деньги? Товар-то улетел. Нет, если новый трупоед — это даже еще не забытый старый, то лучше птичнику на глаза не показываться.

Провозившись часа два с ветошкой, маслом и куском мягкой кожи, Петша изучил результат своих усилий. В зеркально-гладком лезвии отражались покрасневший от холода нос, горящие восхищением глаза и взъерошенные рыжие вихры. На время ворон совершенно вылетел у мальчика из головы. Самое время было опробовать чудесное оружие в деле!

Он вскочил на ноги, принял боевую стойку, копируя движения виденные им у солдат, и неловко взмахнул мечом. Ух, как свистнул воздух, подаваясь под беспощадным напором стали!

— Сдавайся, каналья! — прорычал юный Черноголовый, делая зверское лицо и тыча острием в лохмотья паутины, изображавшие вражеские доспехи. — Ах, так! — Петша увернулся, будто от ответного выпада. — Тогда получай, злодей!

Сверкнула серебряная молния, но на это раз меч встретил сопротивление. Вытаращенными глазами мальчик смотрел на тонкую трещину, рассекшую закопченую балку. Пробежал кончиком указательного пальца по разрезу. Да, клинок прошел насквозь, хотя Петша задел брус только острием. «Ух ты! А я-то думал, это байки, что райские клинки могут дерево рубить и железо». Конечно, удар пришелся по горелой части, но на мече даже зарубки не осталось. Желание как следует опробовать оружие стало просто нестерпимым, но в тесноте полутемного помещения нельзя было размахнуться по-настоящему. Петша быстро запаковал меч в мешковину, спрятал под гарнаш и выскочил на улицу. Он знал пару пустынных мест за окраиной города. Если повезет, его там никто не побеспокоит.