Глава 13. Серая изнанка закона

— Как Судья-то тебе руку на лоб наложит, тут главное что? — вопросил Руд, шмыгнул вечно текущим носом и заговорчески понизил голос. — Тут главное — не думать про то, как, скажем, у простачка деревенского кошель с пояса срезал. А думать надобно про чего жалостное. Как у мамки дома сестренки-братишки, мал мала меньше, с голодухи орут. Или как батянька кровью харкает, да с полатей с солнцеворота не слазит.

«Как он вообще-то разглядел, что именно кошель режет, а не кой-чего пониже», — размышлял Петша, разглядывая исподлобья золотушного косоглазого воришку, на вид немногим старше его самого.

— А ежели нету сестренок-братишек? — робко пробасил Горшок и уставился на только что выловленную за воротом вошь, будто была она невиданным заморским зверем. Говорили, этот здоровенный парень, похожий на крепкий дубовый шкаф и снабженный примерно тем же количеством мозгов, прихлопнул своего мастера в гончарном цеху — так, с дуру, не рассчитав силушку. Петша его побаивался, а потому старался держаться подальше — насколько это позволяла набитая узниками тесная камера.

— Ха, да кружева все это и бабские забабоны! — вмешался в разговор Йоска, как всегда — слишком громко из-за больного уха. Тюремщики отходили его за какую-то провинность, и с тех пор парень плохо слышал, а на шею и левое плечо сочился порой вонючий желтоватый гной. — Думаешь, судью возьмешь на жалость? Да они сердце свое продали демонам за нечистый дар. Все, что им надо — увидеть, брешешь ты, или правду говоришь. Такое у них предумышление. Вот и выходит, что один способ есть пыль им в глаза пустить: думу задумать про то, что им знать хочется, только так все повернуть, чтобы невиновным выйти.

— Это как так? — выпучил на Йоску оловянные глаза Горшок.

— Да так, — ухмыльнулся тот и осторожно поковырял в покрытом коростой ухе. — Вот я, скажем, задумаю, что купчика того за Рубеновым кабаком не я чушкой по балде-то огрел, а Стево — этот гад все равно на свободе гуляет, пока я тут гнию заживо. Нет, не то чтоб оно, конечно, на самом деле не так было...

Петша обхватил руками колени и подтянул их плотнее к ноющему от голода животу. Он-то знал: все, что надо сделать, как только его выведут на судный подий — вспоминать изо всех сил, как беда с мечом случилась на самом деле. И пусть магичка увидит, что нашли Разящую Тень Митча и Данка. Они еще мелкие, им ничего не будет, зато отца тогда точно отпустят. О том, что сделают с ним самим, мальчик старался не задумываться. Навряд ли Судья будет столь жа добра, как мама. Скажешь ей «Я больше не буду», пустишь слезу — и ты прощен.

Чтобы отвлечься от лезущих в голову мыслях о позорном столбе, Петша решил сосредоточиться на насущных проблемах. Прислушался: не слыхать ли за дверью шаркающих шагов старика-раздатчика, о котором с утра болтал Горшок? Нет, наверное до ужина — он же завтрак и обед — еще далеко. Свет, едва пробивающийся через затянутое паутиной оконце под самым потолком, погружал каменный мешок в вечные сумерки — не поймешь, сколько еще до заката. На прошлую кормежку Петша не успел — его привели слишком поздно, и живот теперь подводило так, что в пору волком выть. Эх, был бы сейчас рядом отец, и все беды переносились бы легче, одна близость его крепкого взрослого плеча давала бы надежду и новые силы. Вот только где он теперь, папка?

Подумать только: еще прошлой ночью Петша не сомневался, что в тюрьме обязательно встретится с отцом! Пока заспанный стражник волочил его по вонючим грязным коридорам, он сдерживал изо всех сил слезы, закатывая глаза к закопченому потолку. Не хотел, чтобы отец понял по заплаканному лицу, что сын ревел, как девчонка. И только, когда за спиной захлопнулась обитая железом тяжелая дверь, и во мраке зашевелились, ворча, потревоженные незнакомые фигуры, Петша с ужасом понял — он здесь один. Один, среди убийц, разбойников и не дай бог насильников — таких, что выделывали с детьми и женщинами непотребности во время прошедшей войны.

Петша и сейчас содрогнулся, вспоминая то мгновение чистого ужаса, когда крик: «Папа!» застыл ледяным комом у него в глотке, а ухватившая за плечо рука чуть не заставила наложить в штаны. К счастью, быстро выяснилось, что из дюжины узников, населявших холодную зловонную дыру, опасаться следовало, если не считать туповатого Горшка, только одного — Цепного.

Сколько времени это жуткое существо оставалось прикованным к стене камеры, не знал никто. Заключенные приходили и уходили — благо диктатор ввел новый закон, по которому арестантов нельзя было держать под замком больше месяца. А Цепной все сидел и сидел.

Одни говорили, что преступление, которое он совершил, было таким чудовищным, что люди еще не придумали наказания, достойного этого зверя в человеческом облике. Другие утверждали, что Прикованный — несчастный, лишившийся рассудка. В заросшей длинными грязными патлами голове будто бы царил такой беспорядок, что вину бедняги не могла ни доказать, ни опровергнуть ни одна Судья. А когда безумца стали пытать, добиваясь правды, он просто откусил себе язык.

Так или иначе, но все сходились на том, что Цепной — опасный псих. Да и что еще можно ожидать от человека, сожравшего часть самого себя?!

Петша покосился на груду вонючих тряпок в углу, из которой выовывался конец тяжелой ржавой цепи, прикрепленной к толстому кольцу в стене. Груда не шевелилась — и не разберешь, помер Цепной или еще жив. Только иногда мальчик ловил на себе цепкий взгляд светлых глаз — будто далекий фонарь мелькал в темноте, или золотые жуки плясали над болотом. От этого взгляда мурашки толпами бежали по коже — что если Цепной вознамерился сцапать Петшу ночью, пока все спят, да слопать? Или сотворить с ним еще что похуже… Вот паренек и прикорнул у стенки как можно дальше от неведомого зла — хоть из-за этого и приходилось слушать бесконечную трепотню Руда и Йоски.

— Да заткнулись бы вы уже от греха, — наконец не выдержал сидевший недалеко от Петши бородач в котте ремесленника. — Разве ж против Судьевой магии устоишь?! Уж хоть ты всю голову себе сломай, а она, паскуда, тебя наизнанку вывернет. И попутал же лукавый Низрата призвать этих отродий Света на нашу землю. Нет, от Судьи уйти с целой шкурой только один способ есть, — мужик собрал заскорузлые пальцы в горсть и потер ими под носом у Йоски. — Звонкая монета! Хоть эти стервы и магички, а денежку-то любой любит. Я тебе, паря, так скажу, — бородач внушительно обвел глазами притихших сокамерников. — Есть у тебя кому Судью подмазать — жить тебе. А нет — так ворон кормить у позорного столба, вот так-то.

Йоска сплюнул на гнилую солому, чуть не попав на котту ремесленника:

— Чего-то ты больно умный стал, Ханзи. Небось, надеешься, что Мастер по Цеху за тебя вступится? А он-то, может, только и ждал, как такого косорукого старикана поскорее сбыть и молодого да удалого на его место нанять!

— Да как ты смеешь на меня тявкать, щенок! Ушкуйник недобитый!.. — Бородач запунцовел, взвился на ноги, и вот уже двое арестантов, сквернословя, сцепились, как уличные псы над изглоданной до белизны костью.

Петша торопливо отполз в сторону, надеясь, что взрослые быстро разнимут задир. Но не тут-то было. Некоторые, как и сам мальчик, боязливо жались по углам. Остальные же принялись подначивать драчунов, распаляя их еще больше. Вскоре брызнула первая кровь.

Петша сжался в комок, зажмурившись и обхватив голову руками, надеясь, что его не прибьют под горячую руку, и сидел так, пока дверь в камеру с треском не распахнулась. Видимо, шум привлек наконец внимание тюремщиков. Сразу двое с дубинками ворвались внутрь, раздавая удары направо и налево. Руд вскрикнул и упал на солому, зажимая повисшую плетью руку. Йоска, скуля, забился рядом, добавляя к грязному месиву на полу собственную кровь.

Петша скользил задом по соломе, толкаясь пятками — не в силах оторвать взгляда от превратившегося в месиво носа налетчика. Он не заметил, как над головой свистнула дубинка, только почувствовал ветерок у виска и сразу понял — слишком поздно. Последовал удар — странно мягкий, будто через толстое одеяло — и все же опрокинувший мальчика на пол. Чьи-то руки обхматили его под мышки, вздернули и прижали к теплой груди, пряча голову в смердящие лохмотья. Звякнуло глухо над ухом железо.

«Нет! Цепной… Я все-таки попался!» Петша дернулся из последних сил, но обмякшее тело отказалось повиноваться. Тошнотная чернота подступила к самым глазам и погасила все, унося с собой боль и страх.

— Ну и которая из них судья Виллинг? — пробормотал себе под нос Мастер Ар, рассматривая двух женщин, одетых в характерные лиловые мантии. Одна из сидевших за дальним столиком, маленькая, седенькая и плоская, будто бы высушенная между книжных страниц, меланхолично клевала прозрачный суп. Другая, круглолицая и дебелая настолько, что мантия едва не расходилась по швам на необъятной утробе, поглощала баранью ножку и начиненный луком пирог одновременно.

Кроме судей в трактире «Весы и чаши», ближайшем к городской ратуше, столовались чиновники низшего и среднего звена, караульные и тюремные офицеры, не считая вездесущих филеров, — так что всякий уважающий себя гор-над-четец старался держаться от этого рассадника порядка и закона подальше. Несведущие путешественники-озиаты, забредшие сюда утолить голод, однако, навряд ли вызвали бы подозрения — по крайней мере, на это надеялся Мастер.

— Я бы предпочел противника меньшей весовой категории, — тихо отозвался Рыц, с уважением рассматривая лиловую матрону — прочный трактирный стул под ее седалищем казался детской лошадкой-качалкой.

— Что ж, посмотрим, — и маг решительно устремился к трапезничающим служительницам закона.

— Прошу прощения, — Мастер натянул свою самую обаятельную улыбку, входя в заранее выбранную роль, — не уделят ли милостивые судьи минутку своего драгоценного времени странствующему ученому?

— У нас обед, — прочавкала толстуха, даже не удостоив говорившего взглядом.

Ее товарка вскинула колючие глаза, наверняка наводившие трепет на поколения подсудимых. Ее взору предстали благородное лицо посетителя, рассыпавшиеся по плечам ухоженные локоны, простой, но добротный дорожный плащ и озиатской выделки сапоги из телячьей кожи. Сам Мастер Ар был доволен созданным образом — ради него не пришлось даже менять личину. Всего-то и забот — подобрать старому доброму Киллиану новое имя и соответствующий гардероб.

— Мы не высказываемся по конкретным делам, — холодно сообщила судья, поняв, что гляделками непрошенных гостей не отпугнешь. — А консультации даем только по общим вопросам. И исключительно в порядке делопроизводства, — сочтя разговор законченным, грымза снова вернулась к своему супу.

Но избавиться от Мастера Ара было не так-то просто.

— Никаких дел, Свет нас упаси, — всплеснул он холеными руками. — И никакого производства. Я и мой спутник утомились с дороги и истосковались по духовному общению, возможности для которого трудно найти в этом варварском краю. Не позволят ли прекрасные дамы Флориану Райскому, странствующему носителю мудрости, — Мастер Ар склонил голову в легком поклоне, — и милосердному Габриэлю, Паладину Разбитой Короны, — взмах руки в сторону молчаливого спутника под неизменным капюшоном, — разделить с вами трапезу?

Засушенная Мышь нахмурилась, но Толстуха оторвалась наконец от обглоданной ножки. В ее заплывших жиром глазках, обшаривавших внушительные габариты мнимого Габриэля, вспыхнул интерес:

— Отчего же нет, — просипела она игриво задыхающимся басом. — Здесь как раз два свободных стула. Если, конечно, Виллинг легали не возражает.

Мышь поджала сморщенные губы, но нехотя кивнула. Мастер Ар тут же плюхнулся за стол рядом с ней. Его спутник, скрипя половицами, занял позицию напротив. Толстуха кокетливо хихикнула и ткнула бараньей косточкой в сторону предполагаемого феериандца:

— Между прочим, невежливо сидеть в головном уборе рядом с дамами, сир Габриэль.

Гигант вздрогнул под своим капюшоном, черный раструб вопросительно повернулся в сторону сюзерена.

— О, прошу простить неловкость моего спутника, — поспешил спасти ситуацию Мастер Ар. — В недавней военной камапании он получил страшную рану — прямо в лицо. Искуснейшие лекари едва спасли его жизнь, но признаюсь, с тех пор физиономия сира Габриэля — неприглядное зрелище, особенно для нежных женских глаз.

Рыц кивнул, неразборчиво хмыкнув. Толстуха шумно вздохнула и махнула хорошенькой подавальщице, тащившей мимо что-то в дымящихся ароматных горшочках — видно, ей требовалось заесть разочарование.

Ар, между тем, начал с того, в чем уже давно достиг мастерства, сравнимого с его талантами в области магии — он принялся заговаривать зубы. Плести словеса мнимый Флориан стал издалека: поведал о своих странствиях по ОЗ и горам Кеви-Кан, о встрече с феериандцем, якобы спасшим его от шайки разбойников, о драгоценных записках, которые он ведет по поручению волшебной академии. На этом месте Толстуха и Паладин Разбитой Короны уже как следует развесили уши — дебелая судья даже забыла об остывающем в горшочке заячьем рагу.

Мышь Виллинг при упоминании академии однако насторожилась.

— Простите, Светлый Флориан, но не могли бы вы поделиться, какого рода исследования вы ведете для ученого собрания?

Мастер спрятал улыбку в тщательно подстриженную бородку. Именно такой реакции он и добивался. Конечно, обе судьи сразу разглядели его специально приглушенную для роли ауру — ее можно было изменить, но не спрятать от носителей дара. Старшая законница оказалась достаточно умна, чтобы сообразить — заезжий маг подсел за их столик не случайно. А тут еще эти записки путешественника… Уж не шпионит ли ученый муж, скажем, на СОВБЕЗ? А если шпионит, то какую информацию стоит ему скормить, чтобы, например, обратить внимание вышестоящих на прозябающий в глуши талант? И о чем стоит придержать язык, чтобы — не дай Свет — не привлечь к себе внимание нежелательное?

— Тема моего труда — «Перцепционные особенности восприятия магии варварскими племенами нагорья Кеви-Кан и пограничных областей и перспективы развития волшебного сообщества в северо-западном направлении». Звучит ужасно скучно, не правда ли? — Мастер покосился на раскрывшую розовую пасть в зевке Толстуху и застенчиво улыбнулся.

— Очего же, — судья Виллинг жестом остановила подавальщицу и заказала душичного настою. — Очень актуальная тема. И далеко вы продвинулись?

Только этого Ар и ждал. На половине его рассказа о народе Уримбуху, который оставляет детей с уродствами и магическими способностями у мильных камней на горных дорогах, лиловая матрона сослалась на обилие дел и спросила сира Габриэля, не желает ли он проводить ее в Судейский Дом — ведь несмотря на все усилия, на улицах Гор-над-Чета все еще неспокойно. Верному Рыцу пришлось пожертвовать собой, и мнимый Флориан остался один на один с Виллинг легали.

— Позвольте узнать, к каким же заключениям вы пришли, наблюдая за жителями нашего города? — с напускным равнодушием поинтересовалась судья, потягивая терпко пахнущий горячий напиток.

— Я еще далек от каких-либо заключений, — Мастер Ар скромно потупил глаза. Душичный настой оказался на вкус настоящей мерзостью, но заказать любимого эля маг не решался — не хотелось предстать перед Виллинг неотесанным мужланом. — Признаюсь даже, их практически невозможно сделать, не побеседовав с одной из ваших коллег — ведь судьи, как известно, все еще остаются практически единственными носителями Света в этом угрюмом краю, опустошенном войной.

Мышь с достоинством кивнула:

— Да, диктатор Низрат поступил мудро, призвав служительниц правосудия в Гор-над-Чета. Пожалуй, это был единственный способ справиться с тем разгулом преступности, который царил здесь в первый послевоенный год. Даже сейчас город еще страдает от разбойничьих и воровских шаек. К счастью, они разрозненны и далеки от объединения в гильдейские союзы, как это случилось в Амальфи. Чего стоят один только тамошние контрабандисты! Вот последствия того, что Круг Девятерых отказался от наших услуг!

— Я слышал, полномочных судей в Гор-над-Чета сейчас всего восемь, — продолжал гнуть свою линию Мастер Ар. — Двое занимаются делами простолюдинов, двое решают судьбу купцов и цеховых мастеров, двое разбирают тяжбы знати и еще двое отвечают за правопорядок в армейской среде. Достаточно ли этого на такой огромный город?

— У нас есть помощницы, — пожала плечами Виллинг. — Юные выпускницы Педагогиума. Они проходят здесь практику, прежде чем самим вступить в сан Правомочной Судьи.

— Как любопытно, — маг погладил тонкими пальцами бородку, скрывая удивление за глубокомысленной миной. Признаться, он не особенно разбирался в категориях и рангах Светлых — это была особая и не слишком привлекавшая его наука. Специальный отдел при Министерстве Магии в Феерианде управлял передвижениями подведомственных по карьерной лестнице и, кажется, не слишком успешно, судя по количеству жалоб и сумм, ежегодно уходящих на взятки различным чиновникам.

Мастер Ар всегда полагал, что ряды Судей пополняются выпускниками волшебных академий, и о Педагогиуме он слышал впервые. Можно было бы забыть о школе, натаскивающией девочек со слабеньким даром на «вторжение» и «разящую молнию» — два основных заклинания, которые полагалось знать любой судье, — и повернуть разговор к той цели, ради которой Мастер сейчас давился местным пойлом. Но природное любопытство взяло вверх.

— И что же, вы считаете, — Ар проникновенно понизил голос, — что помощницы выходят из Педагогиума достаточно подготовленными к нелегкому труду в диких провинциях?

Судья Виллинг наморщила мышиные губы, встопорщив бесцветные усики:

— Конечно, теоритическая база у юных законниц на высоте. Но вот способности у тех, что направляют в Гор-над-Чета… хм, как бы это выразиться, — женщина промокнула рот белым платочком и вцепилась острым взглядом в мнимого Флориана. — Видите ли, лучших учениц получают Феерианда, Абсалон и Тиаго-Раи. Остальным достается что поплоше. Ну уж а в наши горы попадают те, кому не досталось местечка потеплее. И это при том, что волшебные академии и так снимают сливки еще при вербовке. Кого направляют в Педагогиум? Сирот, нищих бродяжек, тех, кто прошел испытание со скрипом. И на хрупких плечах этих бедняжек зиждется наш правопорядок!

Старая карга плела что-то дальше, но Мастер Ар уже не слушал. Что там сказала Мышастая? В Педагогиум отправляют девочек-сирот? Бродяжек? Семь проклятий и смертная печать! Конечно! Если бы знать об этом раньше! Затянувшиеся поиски можно было бы сократить на месяцы, что там — на годы!

Пытаясь смочить разом пересохшее горло, маг осушил кружку с душичным настоем. Горечь обожгла глотку, желудок болезненно сжался. Ар закашлялся, хлопая ладонью по столу, на глаза выступили слезы.

— С вами все в порядке? — донесся до него через их пелену обеспокоенный голос судьи.

— Да-да, — прохрипел Мастер, утирая губы. — Просто… я шокирован. Даже представить себе не мог, как в действительности обстоит дело.

Воодушевленная, Виллинг продожила обличительную речь, а маг попытался собраться с мыслями. Ар не верил в удачу. Он верил в тяжелый кропотливый труд и прозорливый расчет на много шагов вперед. Он не был аджной, и не мог повелевать снами или плести кружево судьбы. Но он знал, что может разрезать нити, сплетенные другими, и связать обрывки так, как ему требовалось. И вот наконец многолетние усилия дали плоды. Не напрасны были долгие скитания по Потерянным землям под чужими личинами, лишения и постоянная опасность быть обнаруженным СОВБЕЗом! Вот-вот в его руках окажется не только доставивший столько хлопот Анафаэль, но и без вести пропавшая сестрица щенка.

Маг сцепил пальцы на коленях, поглаживая обрубок на месте безымянного, и с трудом подавляя желание мгновенно вторгнуться в разум судьи, сломав слабую защиту.

— И это, когда нам нужны сильнейшие! — вещала тем временем Виллинг легали, тряся в негодовании седыми кудряшками. — Сами подумайте: чем занимаются судьи в Тиаго-Раи? Уклоняющимися от уплаты налогов? Прелюбодеями? Спекулянтами? А у нас! Убийцы, бунтовщики, разбойники… А какая щекотливая политическая ситуация! Каждый раз, вынося приговор, мы должны думать, на чью чашу весов роняем песочное зернышко.

— Позвольте! — Ар прервал увлекшуюся законницу, в глазах которых горел фанатический огонек. — Но как же клятва Маан? Ведь все судьи приносят ее, присягая на священных свитках служить Справедливости и Истине. Разве это не значит, что вы должны слепо следовать закону? При чем же здесь политические соображения?

Мышастая тонко улыбнулась и откинулась на спинку стула:

— Сразу видно человека несведущего в нашем ремесле. Конечно, все судьи следуют букве закона. Но любой закон создан людьми, а люди несовершенны. Непосвященные думают, что кодекс делит все на черное и белое, разрешенное и запрещенное, правильное и неправильное. Но между черным и белым всегда есть серая зона, изнанка закона, если хотите. Искусная судья может навигировать в этой зоне, обходя мели и подводные камни, как опытный лоцман...

«Скорее, как вошь, если продолжить аналогию с подкладкой», — подумал Мастер Ар, а вслух сказал:

— Вы хотите сказать, легали, что имеете возможность склонить закон в нужную вам сторону? Я, конечно, имею в виду сторону Света, — поспешил он добавить.

Мышиная улыбка стала более хищной:

— Сказано грубовато, но в общем вы верно ухватили суть. Мы служим Свету повсюду, даже в тени гор, даже обдуваемые ветрами пустыни.

«Не замахивайся на Церрукан раньше времени, дорогуша», — мысленно осадил Мастер вызывавшую у него все большее раздражение старуху.

— Прекрасно сказано. Я обязательно отмечу это в своих записках, — многозначиельно сообщил он. — Вот только это утверждение будет более убедительным, если подкрепить его каким-нибудь примером.

— Я не могу обсуждать конкретные дела, — напомнила Виллинг, хотя в голосе ее слышалась толика сожаления.

— О, нет-нет, вы не так меня поняли, — снова включил шарм на полную мнимый Флориан. — Мы могли бы рассмотреть вымышленный случай. Никаких имен. Преступление, которого не было, но которое могло бы произойти, понимаете? Чисто для иллюстрации.

— Ну, если для иллюстрации, — судья немного расслабилась и кивнула, — почему бы и нет? Только что бы это могло быть?

— Скажем, — Мастер забарабанил по столу кончиками пальцев, будто размышляя, — незаконное хранение оружия. Двенадцатилетний мальчик, простолюдин, в драке ранил сверстника. Мечом.

Мышиные глаза удивленно расширились, но Виллинг не сказала ни слова.

— Отец мальчишки — бывший солдат Синих, сложивший оружие после смерти Сайхедеха и капитуляции его сторонников. Его, конечно, арестовали, как только об инциденте стало известно. Но сынок явился с повинной и заявил, что папаша меча и в глаза не видел, а сам он случайно нашел железку в катакомбах.

Мастер Ар замолчал, наблюдая за реакцией судьи. Старуха пожевала губами и уклоничво пробормотала:

— Что ж, очень праводподобная история. Такое у нас случается сплошь и рядом.

Маг решил, что настала пора перейти к делу:

— Каково ваше мнение, легали? Если бы вы судили отца и сына, какой приговор бы им грозил?

Виллинг пожала острыми плечами:

— Трудно сказать, когда не знаешь всех деталей дела. Но если это всего лишь абстрактный пример...

— Совершенно абстрактный, уверяю вас, — подтвердил Мастер, сверкая в улыбке беслоснежными зубами своей личины.

— Я уверена, что мальчишка врет. Выгораживает отца, — отрезала Мышастая. — Сразу видно дурное семя. Следовало бы вздернуть обоих, и как можно быстрее.

— А что если предположить, — Мастеру наконец удалось привлечь внимание подавальщицы, ворковавшей в углу с каким-то развязным блондином. Горечь во рту срочно требовалось смыть, не элем, так здешним кислым вином. — Что, если предположить, что мальчик сказал правду?

Виллинг упрямо тряхнула головой:

— Такое навряд ли возможно. Но чисто гипотетически… — она потерла сухой лапкой коючковатый нос. — Вы хотите знать, какое решение приняла бы лично я? Или — что говорит закон в принципе?

Мастер Ар склонился через стол, поймав взгляд прозрачных глаз — серых, как изнанка закона:

— Мне бы хотелось услышать ваш приговор, легали.

Виллинг чуть помедлила и произнесла так тихо, что трактирный шум почти заглушил ее ответ:

— В интересах Света я бы рылась в голове отца, пока не нашла бы хоть тень мысли об измене. А потом отправила бы на виселицу обоих. Наша задача — не только наказывать за преступления, но и предотвращать их.

Маг мягко улыбнулся. Его колено будто невзначай коснулось под столом обтянутой мантией ляжки судьи:

— Я и не сомневался в вашем решении, легали. А теперь послушайте, что вы сделаете на самом деле...

Более не сдерживаясь, Мастер ворвался в иссохшую скорлупу судьи, сминая хрупкую ширму защитных чар. Глаза женщины остекленели, но со стороны казалось, будто она мирно беседует с одетым в изящный дорожный костюм озиатом. Когда через несколько минут чужестранец поднялся из-за стола, судьба юного Петши была решена — окончательно и бесповоротно.