Заявка на ноябрь

Астэл наслаждался теплом замка, грыз яблоко и не понимал этой арханы. Она вышла из покоев Рэми какая-то странно задумчивая, бледная, расстроенная. Как можно расстраиваться, когда Рэми рядом? Он сказал, что все будет хорошо, значит, будет. Уж Астэл-то точно знал.

Он сидел на письменном столе, махал ногами и хрумкал яблоко. Хорошо же! Солнышко за огромным, на всю стену, окном опускается за высокие деревья, на улице мороз, а тут тепло и спокойно.

Рэми не даст его в обиду. Он обещал.

Но надо…

Надо рассказать Кадму о маме. Астэл тоже обещал, что расскажет… но Кадма боялся. Страшно. Вот Рэми вернется, тогда они вместе сходят к Кадму. Обязательно. А один Астэл ни за что не пойдет, нетушки!

— Не дури архану голову, — погрозил ему пальцем Нар. — У него и без тебя хлопот слишком много. Так что не добавляй!

Астэл лишь принялся за новое яблоко. Он не будет добавлять. Он будет тихим и незаметным. Только бы не выгнали.

— А, может, пойдешь со мной? — спросила вдруг выходившая уже архана, и Астэл соскользнул со стола, бросившись к ней.

Аланна тоже хорошая, с Аланной будет весело. Астэл точно знал.

Ночь с Аланной успокоила, но и наполнила сожалением и тоской. Не стоило бередить ей душу. Его положение было шатким, ненадежным, каждый шаг контролировался внимательным Наром, стоило выйти из покоев, как к нему тут же присоединялась охрана. А применять для перемещения магию не так и легко… ему все время, по привычке, казалось, что он делает что-то запретное, что-то постыдное, что-то, что нужно прятать, на что он не имеет никакого права.

Поговорить бы об этом… но с кем? С Наром? Хариб брата был подчеркнуто вежлив и аккуратен, в словах ли, в действиях ли. Обращался бережно, как с хрустальной статуэткой, явно боялся что-то сказать или сделать не так, явно не знал, как сделать «так» и это неимоверно раздражало.

Мира бы сюда… вредного и ироничного Кадма. Или спокойного, как холодная вода, Тисмена. Пусть даже эту высокомерную сволочь, Лерина.

Или… Рэми тряхнул головой, выгоняя крамольные мысли. Он сам он них убежал. Сам решил быть свободным, так почему? Почему так хотелось обратно в эту клетку, в которой не то, что жить, дышать было тошно! Одна несвобода взамен на другую…

Боги, как же хотелось рвануть вон из этого проклятого замка, обратно в леса, в их тишину, где все было просто и понятно. Где не надо было ни перед кем притворяться! Не надо было носить маску, которая так страшно тяготила… боги, почему, ну почему он оказался этим проклятым арханом!

— Мой архан, — тихо позвал Нар. — Если вы…

— … ты, — сам того не заметив, поправил Рэми.

— … нам надо поторопиться, если ты не хочешь опоздать на церемонию. А на такие церемонии лучше не опаздывать, ты же понимаешь, да, мой архан?

Рэми будто щелчком вылетел из задумчивости в знакомую уже до последней черточки купальню. Тишина. Благословенная, перемежаемая всплесками воды тишина, в которой так хорошо думалось. Приглушенный свет, блики по белоснежным стенам, всегда теплая и чистая вода в утопающем в полу, округлом бассейне, какие-то странные горшочки по полкам, до которых не дотянуться.

Архан и не должен дотягиваться. За него все сделает личный слуга, тень, хариб. Только вот… у Рэми хариба не было, да и не хотелось, сказать по правде.

Он медленно поднялся и постарался не скривиться, когда Нар укутал его в теплую простыню и начал осторожно вытирать. Как дитя, честное слово. Только день такого присмотра, а уже так надоело, что хоть ты вой. Выгнать бы взашей этого Нара, только в чем он виноват-то?

— Мой архан, позволишь выбрать для тебя облачение? — тихо спросил хариб брата.

Рэми лишь раздраженно кивнул: как будто он мог отказаться. Он видел, правда редко, праздничное облачение арханов… никогда бы так не оделся сам. Да и вообще бы так не оделся, не хотелось облачаться в эту проклятую одежду, в которой не то, что ходить, пошевелиться страшно, но… брата подводить хотелось еще меньше.

И без того Армана тут нет. Будто не хочет видеть то ничтожество, каким стал его младший братишка…

— Мой архан, ты опять думаешь не о том, — вставил Нар.

О том ли? Думать вообще не хотелось. Рэми не представлял себе ни как будет выглядеть та проклятая церемония, ни что он будет там делать, ни как поймет, какой подарок отравлен. Да и отравлен ли? Сомнения и страх в очередной раз ошибиться, сделать что-то не так, жрали душу, сковывали дыхание, и Рэми закрыл глаза, сосредотачиваясь на коротких, мягких указаниях Нара.

Встать, чуть расставить ноги. Поднять, развести в стороны руки, расправить плечи. Постараться не шевелиться… стоять так было непривычно и как-то дивно. Запах жасмина, почему в этих покоях всегда пахнет жасмином? Знакомый запах, бередит душу узнаванием, лезет в потаенные уголки памяти, будит силу…

— Мой архан, прошу… сдерживать свою магию. Она вам может пригодиться.

Рэми открыл глаза, удивленно посмотрел на Нара, тихонько спросил:

— Зачем?

— Просто прошу.

Рэми пожал бы плечами, но ему велено было не двигаться. Впрочем, кем велено? Наром? Харибом? Слугой? Поднялась к горлу волна незнакомой горечи: а собственно, почему он должен кому-то подчиняться? Тем более, если он архан! Но стоять продолжил, со скуки рассматривая гардеробную.

Царство хариба. Здесь тесно и слишком много вещей. Огромный, теперь закрытый шкаф, множество шкатулок, на полках, столик, на котором было разложено белоснежное одеяние и клубок скрепленных в узкую ленту, украшенных россыпью драгоценных камней, застежек. А еще обруч с крупным алмазом, широкие серебряные браслеты с теми же алмазами… и повсюду повторяющийся узор крытых снежными шапками горных вершин.

— Мой брат носит слегка иные узоры, — тихо сказал Рэми, вспомнив того барса на амулете. А заодно — предупреждения Урия.

Теперь все это казалось таким далеким, будто было не вчера. И Урий, и жизнь в столице, и побег из дома… только лес, лес казался близким и желанным. Местом, куда Рэми так хотел вернуться.

Вновь завозились крысы, почувствовав заклинателя, пробежал на улице хорек, метнулась в ветви елки белка. И Рэми вздохнул глубже, успокаиваясь: если животные опять почуют его волнение, вылезут из своих нор и всполошат весь замок. И кому это надо?

— Когда как, — все так же спокойно ответил Нар, аккуратно продевая голову Рэми в нечто, что позднее станет туникой… Тонкая вышивка по вороту, по подолу, доходящего до середины бедер, и ни одного шва.

Нар расправил белоснежную, мягкую ткань на плечах и несколькими застежками аккуратно скрепил тунику на боках. Потом, более тщательно, аккуратно — по верху руки, от плеча до середины предплечья.

— На приемах и перед родом твой брат предпочитает появляться со знаками северного рода, как у вас теперь. А когда носится по улицам со своими дозорными: со знаками рода родителей…

— … снежного барса. Почему барс, Нар?

— На этот вопрос ты однажды ответишь себе сам, — задумчиво ответил хариб. — Странно, что до сих пор не ответил. Но, может, вся твоя тоска вылилась в твой дар заклинателя… может, сказывается, что ты полукровка. У Армана было, увы, иначе.

Иначе, значит? А Нар принялся формировать штаны своему архану. Опять из той же незнакомой Рэми ткани, расшитой по бокам сложным узором родовых знаков. Опять без швов, арханы не должны носить сшитой одежды, наверное, чтобы больше зависеть от своих харибов. Дети, боги, как дети, всегда от кого-то зависят.

— Арман так не может? — удивился Рэми раньше, чем понял, насколько абсурден его вопрос. Нар лишь усмехнулся и ответил:

— Арман многого не может. Он маг, но слабый, по сравнению с тобой. Зато от великолепный воин и лидер, этого у него не отнять. Он создан, чтобы властвовать.

Рэми посмотрел на стоявшего перед ним на коленях Нара и осмелился задать вопрос, который его мучил ой как давно:

— А я? Для чего создан я?

Нар на миг замер, затем вновь принялся за свои застежки, а когда ответил, то в голосе его не было былой беззаботности:

— Ты сам должен понять, для чего ты создан. Ты или твой хариб.

— Но у меня нет…

— Об этом мы поговорим позднее, мой архан.

Архан? Рэми вдруг напрягся, поняв: у каждого архана есть свой хариб. Каждого! Он даже слышал краем уха, что если хариб не появляется раньше совершеннолетия, то… архана убивают. Как негодного богам. Но Рэми уже давно не пятнадцать… и никогда рядом не было никого, кто мог бы… Значит, он не угоден богам?

— Ты побледнел, мой архан, — тихо спросил Нар. — Могу я спросить, что…

Рэми не ответил, а Нар явно поостерегся настаивать. И, вновь почувствовав волнение заклинателя, заскреблась в углу мышь, взмахнул крыльями за окном сокол, тронул сознание мягкой заботой замок, и, заметив в глазах Нара тревогу, Рэми на миг закрыл глаза, успокаивая все вокруг и сам успокаиваясь. Позднее. Все это позднее.

— Ничего, Нар. Ничего.

— Мой архан… ты можешь опустить руки.

Вовремя! Стоять вот так, неподвижно, становилось с непривычки невыносимым. А Нар поправил на Рэми складки верхней, полупрозрачной, туники, закрепил их миниатюрными затяжками в ему только понятный рисунок. Сформировал широкие рукава тремя парными браслетами, оставив их концы спадать до середины запястья, осторожно указал Рэми на высокий стул и принялся за сложную шнуровку сапог.

— К чему столько усилий? — скривился Рэми.

— Вы лицо своего рода, мой архан. Если вы явитесь на церемонию неподобающе одетым, люди сразу заметят, пойдут слухи.

Боги, слухи. В лесах слухи о нем ходили всегда, но волновали совсем мало. Пусть себе люди болтают, если им так охота, а тут… Тут приличия, позы, маски. Вечный маскарад, никому не нужный и такой внезапно важный.

Опять захотелось в лес. До тошноты захотелось. Открыть бы переход, раз уж он теперь умеет, и рвануть, а? Только сколько бегать-то можно?

— И без этого пойдут, — сказал, наконец, Рэми. — Брат главы северного рода, о котором никто не слышал, который не умеет себя вести, не умеет улыбаться как арханы, держаться как арханы. Ты думаешь, никто не заметит?

— Ничего не бойся, мой архан. Род уже распустил слухи, что ты редкой силы высший маг, который креп под присмотром сильных учителей вдали от двора. Воспоминания о вашей «смерти» аккуратно спрятали под полог забвения, высшие маги постарались, твоя сестра как раз в таком возрасте, в каком ее можно выводить в свет, а твоя мать никогда не любила выходить из дома. Что касается твоего поведения… ты прости мою прямоту, мой архан, но по поведению ты на простого рожанина не похож. Просто будь собой. Твоя кровь все равно даст о себе знать.

Кровь? Рэми не верил в эти глупости. Смотрел в зеркало и не узнал себя, с лицом, непривычно раскрашенным рунами, с глазами, подведенными синим, в белоснежном наряде, который Нар аккуратно дополнил того же цвета плащом, укутанный густым запахом жасмина. Еще и этот стягивающий голову обруч. Сам себе не верил, когда в первый раз натянул шелковые перчатки, когда позволил надеть на себя кольцо власти.

Не хотел верить. Отвернулся, уловив синий блеск в глазах собственного отражения и заставил силу замолчать: не время. Совсем не время.

— Мой архан, — поклонился Нар, пропуская в низенькую дверь. А там оказалась просторная приемная, все в тех же, уже начинавших поднадоедать, светлых тонах, с теми же горными вершинами герба над высоким окном, и с тремя склонившихся перед ним, готовыми к выходу, придворными.

В таком наряде, с такой свитой пройдешь незаметно. О да!

— Мой архан, — сказал один из них, в ком Рэми с удивлением узнал Захария. — Позволь нам тебя сопровождать на церемонию.

— Не думаю, что в этом есть какая-то необходимость, — тихо ответил Рэми.

«Свет временами напоминает гадюшник, — прошелестел в мыслях ответ. — Помощь пригодится. Помощь от верных тебе людей, — и раньше чем Рэми успел усомниться в чьей-то верности, добавил: — Нас выбрал Арман. Ты же веришь брату?»

И Рэми поймал себя на мысли, что да, Арману он, пожалуй, верит. Накинул на голову капюшон, укутал, как учил Урий, свою фигуру и фигуры сопровождающих отводящими взгляды чарами, и приняв от Нара треугольник с приглашением, попросил разрешения войти в тронный зал. Сам не знал, что делал, магия замка подсказывала.

Ответа пришлось немного подождать, и этого «немного» хватило, чтобы засомневаться. А вдруг он опять сделал что-то не так? Но тут приглашение нагрело пальцы до резкого жара, вокруг потемнело, наполнилось синевой, раздались далеко в полумрак стены, выросли по обе стороны два ряда колонн, удерживающий теряющийся где-то высоко арочный потолок, и навалилась на плечи тяжелая аура чужой силы. Навалилась и отхлынула почему-то тугой волной, оставив сладость облегчения.

Прямо из-под ног убегала вперед, в другой конец нефа, дорожка из глубокого синего цвета, а в конце дорожки, на возвышении, к которому вели высокие ступени, был…

Рэми вздохнул поглубже, стараясь справиться с рвущейся к горлу силой: никогда еще он не видел тронного змея. Только слышал о нем. Чудовище, о котором шепотом рассказывали рожане, легендарное порождение темных земель, на кольцах переливающихся кольцах которого, вместо трона, восседает повелитель. Опасное и умное, смертоносное к каждому, кто хотя бы подумает причинить вред Деммиду или его наследнику. Еще один телохранитель, о котором Рэми, к стыду своему, забыл.

Так стоило ли на самом деле приходить? С такой охраной может ли грозить что-то Миранису?

«Очнись, Рэми», — охладил его голос Захария. И Рэми увидел то, что стоило бы увидеть раньше: собравшихся у колонн придворных. Многоликая толпа, давящая своим интересом, от которого не помогали даже выученные у Урия чары. Толпа, что сожрет, покажи только слабость.

— Мой повелитель, — поклонился Рэми восседавшему на змее Деммиду. И голос его, хоть и тихий, показался громом в затихшей вдруг зале.

Явно усилили слова магией. Явно хотели, чтобы Рэми все заметили. Зачем, боги, ну зачем?

— Подойди, Эррэмиэль.

И Рэми сам не знал, откуда у него это взялось: выпрямил спину, расправил плечи и плавно двинулся по ковровой дорожке, под внимательным взглядом придворных. Кто-то ему кланялся, и Рэми кивал в ответ, кто-то улыбался, и Рэми отвечал легкой улыбкой, кто-то смотрел с откровенной неприязнью, и получал в ответ холодный взгляд, на который Рэми и сам не думал, что был способен. И показалось ему, что он таким был всегда. Что, верно, тут ему и место. Да вот только…

«Очень хорошо», — похвалил следовавший за ним Захарий.

Рэми опять промолчал, опустился на колени в двух шагах от возвышения, где возлежал тронный змей, склонил голову. И едва смел дышать, когда переливающимся красками плоская голова в два локтя шириной, застыла перед его лицом, когда огромные, как бы сделанные из живого золота, глаза вдруг поймали в свою власть, когда запахло рядом паленым, и Рэми почувствовал, как плавятся на голове волосы, а мир весь растворяется в алом страхе.

«Тебе нечего бояться, — раздался в голове голос Мира, и Рэми увидел, наконец-то, стоящего в разноцветных кольцах принца. — Этот змей убивает лишь врагов моего рода, а ты таким никогда не был, не так ли?»

Не был. Рэми вздохнул глубже и впервые порадовался, что Аши уже целый день не отзывается. И что душу не бередит сейчас тоской и тревогой. А собственный дар не просится наружу, скованный цепями воли. И посмотрел прямо в глаза змею, вспомнив, что он заклинатель. Не простой заклинатель, маг. И что ему подвластно любое существо, пусть даже магическое.

Протянул руки к змею, погладил чешуйчатую голову, улыбнулся, как улыбался недавно зверям в своем лесу. И змей отпустил взглядом, будто забыл вмиг, вновь положив голову у ног повелителя.

Может, не все так и плохо?

По знаку повелителя трое сопровождающих скрылись в толпе волнующихся придворных, и Рэми вдруг понял, что Деммид встает со своего змея, спускается, медленно, мучительно со ступенек… и… заставляет встать на ноги со словами:

— Рад тебе, мой мальчик.

— Мой повелитель… — выдохнул Рэми, чувствуя, как на плечо ему опускается тяжелая рука.

— Буду рад, если сегодня ты встанешь рядом с моим сыном, — сказал повелитель, возвращаясь на трон, а Рэми, движимый подсказками Захария, поднялся по ступенькам и застыл рядом с Миранисом.

«Я тебе тоже рад, — не преминул вмешаться в его мысли принц. — Правда, на твоем месте сюда бы не стремился, выпустят нас еще нескоро, но… ты пришел по своей воле, и даже Арман не сможет сказать, что я тебя заставил».

«Да, мой принц», — ответил Рэми, с ужасом вдруг понимая, насколько непочтителен был до сих пор к наследнику.

Мир лишь скосился на него, но ничего не сказал. Только в синих глазах его в пропитанном магией полумраке промелькнуло какое-то странное недовольство, что ли? Рэми не мог понять. Наследник просто уселся на одно из колец змея и указал Рэми на место рядом с собой. Неслыханная милость. Тем более, что двое телохранителей, Кадм и Лерин, остались стоять за их спинами.

«Осторожнее, Рэми. Теперь тебе не удастся остаться незамеченным. Тебя выделил и повелитель, и его наследник, такое случается редко».

А лучше бы не случалось! Рэми едва не прикусил губу, но поймав на себе пару заинтересованных взглядов, выпрямился на змее и посмотрел туда, где на синей дорожке вновь начали появляться люди. Много людей. Странных, необычных, исключительно мужчин. Мало одежды, лишь набедренные, богато вышитые и украшенные бахромой повязки. Темная кожа, гораздо темнее, чем у кассийцев, рельеф мускулатуры, подобной которой тут мог похвастаться не каждый воин, и бьющая вокруг сила, что зажигала глаза кассийских женщин интересом, а мужчин — угрозой.

А за ними, шурша по ковру толстыми, с человеческое тело, кольцами, появились огромные черви… И весь мир растворился в их странном, сладковатом аромате, запросилась к горлу магия, заструилась по венам с удвоенной силой. Закружилась голова, стало легким тело, и все вокруг поплыло на ласковых, синих волнах.

«Рэми? — позвал в голове Кадм, сжимая плечо. — Аккуратнее. Мы же не хотим, чтобы все увидели твою руну телохранителя, правда?»

Рэми не совсем понимал, о какой руне говорит телохранитель, но переспрашивать не стал. Вдохнул поглубже, скосился на сидящего рядом Мира и вздрогнул, поймав внимательный взгляд наследника.

«У тебя глаза синим загорелись, — улыбнулся Мир. — Будет забавно, если выпустишь волну, только ведь это телохранителям порядок наводить. И отец будет недоволен, так что лучше не надо».

«Да, мой принц», — опустил взгляд Рэми.

А послы уже было совсем близко. В шагах пяти, и начали складывать на ступени, открывать перед повелителем ларцы с дарами. Драгоценные камни, золото, редкие ткани и пряности, равных которых в Кассии не было. А еще кусочки шкур их драгоценных червей и… их кровь в небольших флаконах. Зачем?

— Для твоего наследника, повелитель, — чуть распевно, странно, непривычно сказал один из послов, и пара человек подошли к Миранису, открывая на ходу еще пару ларцов.

Клинок, такой простой на вид, а глаза Кадма загорелись странным блеском, и Миранис легко присвистнул, потянувшись к дорогому оружию.

Рэми не смотрел на клинок, все его внимание привлек цветок во втором ларце. Создание магии, совершенное и прекрасное. Тонкие алые лепестки, будто живые, едва ощутимый аромат магии и… опасности. Сам не замечая зачем, он протянул к цветку руку и дернулся, когда запястье обжег легкий укол, а в голове помутнело.

«Рэми! — позвал на этот раз Лерин, и сразу накрыла с головой злость: вместо того, чтобы наблюдать за принцем, телохранители наблюдали и за Рэми, и за Миром. Только Рэми не Мир и в охране да опеке не нуждается! Преодолев растущую боль в руке, он как можно спокойнее ответил: «Все хорошо».

Но хорошо не было. Голова кружилась, рука разрывалась от боли, собственный дар будто заснул, и все вокруг растворилось в черных густых волнах.

«Рэми!» — одернул его Мир и схватился на руку. За ту самую руку!

Рэми вырвал из рук Мира многострадальное предплечье, и сразу же земля перевернулась: тронный змей вдруг резко выгнулся, сталкивая с себя, ударяя о мраморный мол. Не удержавшись, Рэми покатился по ступеням, под спасительную тень колонн, в ноги удивленным придворным. Вокруг в ужасе закричали, разбегались, кто-то упал в обморок: огромный змей, аккуратно стряхнув с колец повелителя и наследника, вдруг пружиной раскрыл кольца и выстрелил в сторону Рэми.

Удара не избежать. Дар молчит, растягивает время в противную тягучую ленту. И Аши, Аши… Где же ты, Аши? Где? Айдэ… дыхание Айдэ.

И разгневанное шипение змея, ударившего мордой в невидимый щит.

Кто-то, оказавшийся рядом, схватил за шиворот, оттянул в сторону, прислонил спиной к колонне. И вышел, безумец, за щит, встал между Рэми и змеем, открыв руки, себя открыв. И змей, будто устыдившись, виновато боднул человека плоской мордой, подставил нос под ласковую ладонь и вновь свернулся клубком на троне повелителя.

— Рэми! — появился рядом Нар.

Пробовал помочь встать, но сил встать уже не было. Рука уже не болела, рвала болью, дар лился через кожу синим туманом, смотрели странно, с непониманием гости. И с мыслью, что подвел брата, Рэми упал в спасительные объятия беспамятства.

Очнулся он в полумраке собственных уже покоев, на своей же кровати, от ласковых прикосновений смоченного в холодной воде полотенца. Рука почти не болела, но дар все еще молчал, забился в угол, будто напуганный чем-то зверь. И прислушиваясь к себе, Рэми лежал некоторое время неподвижно, уставляясь в исчерченный тенями потолок.

— Ты потерял сознание, — сказал Нар, наверное, не выдержав этой проклятой тишины. — И Вирес, телохранитель повелителя, принес тебя сюда. Сказал, что когда закончится церемония, зайдет и тебя осмотрит. А пока влил в тебя сил, чтобы стало легче. Но… где твоя магия, Рэми?

Где магия? Да он сам бы хотел знать!

— Стыд какой… — голос не слушался, хрипел, в голове собрались тучи, и встревоженное лицо Нара то расплывалось, то вновь становилось четким… — В обморок, перед всем двором.

— После сильного магического воздействия? — пожал плечами Нар. — После полной блокады силы? После нападения змея и влияния силы повелителя? Пусть даже тебя телохранители пытались огородить от этого влияния, и ты почти его не почувствовал, — еще и это. — Когда ты в последний раз спал как следует, без кошмаров? Вчера, вместе с Аланной? Я все объяснил телохранителю, но повелитель встревожен, потому встречи с Виресом и осмотра тебе не избежать. Мы не можем себе позволить лишиться тебя еще раз.

И попытался вновь смочить плечи Рэми тем же полотенцем.

— Я опозорил Армана? — остановил руку Нара Рэми. — Скажи, я опозорил брата?

— Арман разгневается, несомненно. Когда вернется, объясняться придется всем, даже принцу. Ты чуть не погиб, мой архан, твой брат таких ошибок не спускает.

— Я упал в обморок, как последняя девчонка. Двор изойдет слухами.

— Арман достаточно силен, чтобы замять любой скандал, но будь осторожен.

— Где мой брат?

— Я не могу сказать.

Уехал, потому что не мог вынести позора? Не хотел видеть вновь обретенного братишку, что теперь еще и завалился в обморок на глазах всего двора? Стыд-то какой.

— Уходи! — ненавидяще прошептал Рэми. — Ты мне не нужен. Никто не нужен! Слышишь!

— Рэми…

— Убирайся! Немедленно! Не хочу больше вас видеть, никого из вас!

Неправда же. Сейчас ему нужен Арман, нужен брат, нужна мать, Лия, все нужны! Нужно, чтобы кто-то объяснил! Но просить он не будет. И унижаться не будет. Не видят? Не хотят? Так пусть проваливают!

— Убирайся!

И дверь за Наром тихо стукнула.

А Рэми… Рэми уже знал, что делать. Сидеть тут и ждать допроса телохранителя он точно не будет. Да и дождется ли…

Руку вновь начало рвать болью, Аши молчал, не отзывался на зов, магия спала внутри и все… все казалось таким… нереальным.

— Хоть ты мне помоги, — прошептал Рэми замку, и на стуле, где только что сидел Нар, сразу же появился такой знакомый, шитый сестрой наряд рожанина.

Нужна помощь? Рэми знал, от кого он ее получит!

Звездное небо было ошеломляюще красивым, снег скрипел под ногами, мороз пробирался через теплый, подбитый мехом плащ. И осознание, что скоро он сможет вернуться в замок, наполняло жилы новыми силами.

— Не бойся за свой дом, мои дозорные будут аккуратны, — сказал он, поворачиваясь к рожанке.

Несмотря на свой возраст, все равно красивая. Такой красотой красивы могут быть красивы лишь зрелые, полные сил и уверенности женщины. Одинокие женщины, поправился Майк, вспомнив, что в доме она, скорее всего, была сама.

— Почему вот так живешь на обочине?

— Таких как я не сильно-то привечают в деревнях, — горько улыбнулась женщина.

Взгляд открытый, без тени страха. А в глубине больших, опушенных пушистыми ресницами, глаз — плохо скрываемое облегчение.

— Таких как ты?

— Травница я. Целительница. Колдунья, так говорят. Но и избавляться не спешат…

Майк ой как понимал. Виссавийцы помогали далеко не всем. У арханов был цех целителей, у рожан — такие вот… колдуньи. Рожанки с едва заметными следами дара, умеющими подбирать травы к любой болезни.

— Понимаю, — сказал Майк, и сам себя поймал на постыдной нотке тепла в голосе. — Ты ведь знаешь, зачем мы пришли?

— Догадываюсь. Знала, что однажды меня найдут.

— И убьют?

— Не сегодня, — улыбнулась травница. — Ученица еще в силу не вступила, лес меня охраняет. Тропу путает, взор туманом застилает. А вот когда вступит… ничто меня не спасет. Если только…

— … если только?

— Все это станет для убийцы неважным.

— Но останется важным для тебя? — тихо спросил Майк.

Глаза женщины расширились, наполнились ощутимой болью, застарелое чужое горе тронуло плечи огненной волной, и в морозной ночи стало вдруг жарко. В один миг.

— Там была моя дочь… единственная, больше боги не дали, — выдохнула женщина. И от слов ее стало горько и как-то стыдно. Только он в чем виноват?

— Ей ты плетешь венки?

— Ей… — опустила голову травница. И сразу постарела будто, но много лет, растеряла жизненную силу. А Майк поблагодарил богов, что он не целитель, что чужая боль не стала для него вмиг своей собственной, и что он может продолжать допрашивать.

— Ты знаешь, кто это делает?

— Нет.

— Дозор?

— Нет. Не дозор… что-то в нем… странное, — тихо сказала женщина. — Очень плохое… лес его не любит, затихает, когда он приходит. И магии… очень много магии… но какой-то… дивной.

— Дивной?

— Грязной, — ответила женщина, и Майк вздрогнул, прикусив губу. Грязная, значит. Интересная формулировка для рожанки с очень слабым, а таки даром.

— Что ты знаешь о смерти своей дочери?

— Мой архан…

— Хочешь, чтобы мы нашли того, кто это сделал? Хочешь, чтобы его покарали? Тогда расскажи все, что может мне оказаться полезным, и я обещаю, он за все ответит.

— Лиренька страсть как любила арханчонка, — начала женщина. — Говорила, что малыш забавный. Глазенки черные, огромные, и ластится так смешно, когда тепло чувствует. И что никто его не любил, мол, колдовское дитя, странное. А она… Она ему то пирожок подсовывала, то сладости… своих-то не было, вот хоть за чужим пока… А потом ночью все поместье от плача проснулось. Дозорные приказали наверх не ходить, архарчонка не трогать, а моя-то не послушала. Проскользнула к арханским спальням… а там… его на руках вынесли. Всего в крови, скулящего от боли. И брат его, старший, такой бледный весь стал… всю ночь у дверей спальни просидел, пока виссавийцы мальчишку лечили.

— Виссавийцы? — нахмурился Майк, припоминая строгий запрет Армана пускать виссавийцев к его брату. Откуда этот запрет?

Оказывается, в детстве его не было. Мальчишка сейчас что-то натворил или… или его просто скрывают от виссавийцев? Только зачем?

— Виссавийцы там частыми гостями были. Один, говорят, до поместья даже учил арханчонка. А другой… Страшный. И одежды белые, как снег. А взгляд… до самых костей пронзает. Лиренька говорила, что он за людей будто никого не считал, ни арханов, ни рожан, только арханчонка… только раз его видела. Как невесть откуда явился посреди ночи и в поместье вошел. В ту самую ночь, когда арханчонка ранили.

Белые? Майк напрягся, чувствуя, как уходят последние силы. Белый. Цвет вождя Виссавии? Здесь, в Кассии? Зачем?

И сразу же вспомнился подробный отчет о церемонии забвения для Армана. Виссавийцы. Там были виссавийские хранители смерти, неслыханно. И там был вождь. Как же он раньше не заметил? Будто чужая, сильная магия глаза застилала… род Армана наложил полог на память о брате главы? Похоже на то. Но почему? Столько золота на это должно было уйти… Арман расстарался? Или же сам повелитель?

— В тот день, когда Лиренька померла… лес будто с ума сошел. Птицы, звери не смолкали до самого рассвета. А сила… сила что поместье сгубила… она иной была… не такой, как у тебя, мой архан.

— Как у кого? — осторожно спросил Майк.

— Как у того виссавийца, что приносит цветы в памятнику. И плачет… долго стоит на коленях и плачет. Арханчонка оплакивает. Мой архан… не знаю я больше ничего. Только люди, что хоть как-то с тем поместьем связаны, сгинули все, один за другим. И в проклятое место, что от поместья осталось, ходить боятся. Но… там Лиренька моя, девочка моя светлая… ты ведь понимаешь, архан?

— Понимаю… — выдохнул Майк. — Виссавиец тот тоже в белом?

— Нет, мой архан… в синем. И лицо все время закрывает, как и все они. Только один раз… я видела его лицо.

Лицо виссавийца в синем? Хранителя вести, посла? Впрочем, Майку мало чем это может пригодиться, сам он виссавийцев видел лишь издали. Вечно спокойные. Вечно скрывающие лица. Вечно далекие.

Так тут-то что происходит?

— Дашь мне свои воспоминания, женщина?

— Все отдам, все… только найди, найди того, кто это сделал! Кто мое дитя… мою девочку.

И упала вдруг на колени, обняла ноги Майка, а плечи ее тряслись мелко-мелко… глупо.

Все это глупо.

Майк опустил ладонь на плечо женщины, влил через пальцы немного успокаивающей силы. Много не мог, маг он совсем слабый, да и устал. Небо такое сегодня красивое. Волшебное. А виссавийцы… виссавийцы карают убийц презрением, неужели…

Надо подумать. Позднее. В замке. В своих покоях. Там где нет чужих горестных всхлипов.

«Подойди», — позвал он мага и отдал ему женщину. Пусть прочтет ее воспоминания и заставит ее забыть об этой встрече. И о своей застарелой боли.

О некоторые вещах лучше не помнить.