Глава 9. Новое препятствие

Выдвижение Алексея Феврального кандидатом на выборы планировалось проводить в воскресенье 24 декабря, одновременно в двух десятках крупных городов России, где были открыты штабы. А во вторник 12 декабря Захар, как обычно, часам к трём дня пришёл в штаб. И, собираясь уходить на агитпрогулку с Деном, новым волонтёром, что-то краем уха услышал про увольнение Жоры. По каким причинам, неясно, но судя по недовольству последнего, было видно, что он с таким решением не согласен. Алиса, которая собиралась идти вместе с Захаром и Деном, вынужденно осталась в штабе, чтобы разобраться в ситуации, так как Георгий был её мужчиной и она, естественно, тоже выступила против того, чтобы его выкинули на улицу. Хотя компьютерщик Дима Зубров, на которого Гордеев прежде почти не обращал внимания, почему-то Алису всеми силами пытался выпроводить на агитпрогулку. Откуда в его голосе успели появиться командирские интонации, Захар недоумевал.

В таких недоумённых чувствах он и пошёл агитировать с Деном. Они прошлись от «Клевера» до площади через Фокина и обратно несколько раз. В основном Захар снабжал горожан листовками, у него это лучше получалось, а Денис, так как не жаловался на зрение, смотрел по сторонам, чтобы не столкнуться с полицейскими или госгвардейцами, которых в центре патрулировало пруд пруди. Дело в том, что в преддверии выдвижения Феврального полицейские (по указке сверху) стали задерживать всех волонтёров, раздающих листовки (кроме случаев, когда раздача велась в рамках официально согласованного «куба»). Просто так, якобы для проверки, но на самом деле, чтобы задержать их в отделении на несколько часов и позволить раздать меньше агитки. После часа прогулки Ден сказал, что устал и пойдёт в штаб, и забрал часть оставшихся пачек. Захар же сказал, что догонит, и стал продолжать раздавать, сначала возле «Уссури», потом на центральной площади, возле здоровенной новогодней ёлки, дорогущей, но некрасивой.

Хотя до выдвижения оставалось почти десять дней (а начиная с понедельника 18 декабря старую агитку раздавать будет уже нельзя по закону, потому что с момента, когда можно начинать подавать документы на регистрацию кандидатом в ЦИК, все агитматериалы должны оплачиваться с избирательного счёта), нереализованной агитки в штабе валялось ещё море, буквально целые ящики газет и листовок. Майский штаб был очень активным, пожертвований на кампанию люди делали охотно и много (так как канал Феврального на ютубе за этот год обрёл очень большую славу), и из Москвы газетной продукции присылали с запасом. Естественно, добросовестные активисты хотели, чтобы ни один пожертвованный на кампанию рубль не пропал даром, и поэтому в идеале хотели до «Дня Икс» раздать все неистощимые запасы.

Захар вздрогнул от неожиданности. Его взял под локоть полицейский и повёл. Гордеев совершенно не заметил, как тот подошёл, хотя считал себя внимательным. По пути полицейский поздоровался и спросил, что это у Захара в пакете.

— Листовки и газеты, — честно ответил Захар. Для маскировки они с Деном засунули фирменную сумку кампании, в которой лежали листовки, в чёрный непрозрачный пакет, чтобы не светить логотипом и не привлекать внимание ментов издали. — Ничем противозаконным я не занимаюсь. А в чём дело?

— Поступила жалоба, — беззлобно сказал полицейский. — Нужно задержать вас до выяснения обстоятельств.

На окраине площади стояла полицейская будка. Видимо, из неё легавые и «засекли» раздающего листовки «паразита». Когда они зашли в будку, полицейский, который привёл Захара, по просьбе Гордеева показал удостоверение.

— Алло, да? — сказал он, взяв трубку. — Сань, говорят, этого нужно вести к участковому. Там у них уже есть один такой же, с листовками.

На этот раз, к участковому, Захара вели уже вдвоём, но не поддерживая за руки, а просто идя рядом, на таком расстоянии, чтобы, если Гордеев попытается убежать, его можно было без проблем скрутить. Один из сопровождающих, невысокого роста, коренастый, оказался карикатурным «ватником». Всю дорогу он наставлял Захара, что не любить Родину — плохо, и что Февральный — американский шпион. Их спор напоминал больше монолог полицейского, да Захар и не пытался всерьёз перечить человеку с ксивой, дубинкой, и к тому же явно неадеквату, судя по сентенциям, и лишь изредка вставлял что-то, чтобы совсем уж не «уронить достоинство». Тем более что тому, в принципе, и не нужен был оппонент, немой слушатель его вполне устраивал. Он всячески пытался уколоть Захара, обвинял, что тот нигде не работает, значит, сидит на шее у родителей, значит, ничего полезного не сделал для страны, а уже лезет в политику. (И в этом отчасти был прав, что не отменяло его неправоты в главном.) Прозвучал и типичный ватный штамп: «А ты что, хочешь как на Украине?!» Завершил свой затянутый монолог обыватель формулировкой, наглядно демонстрирующей его культурный уровень:

— Зарплаты у нас, правда, невысокие… Но ничего, страна уже с колен начала вставать, и скоро всё у нас будет… — он на пару секунд задумался, пытаясь подобрать нужное слово, — всё у нас будет окей, вот. А Европе тогда будет… — он опять ненадолго подвис. — ПИСЕЦ, в общем.

Каморка участкового находилась через дорогу, но за время, пока они шли, Гордеев утомился слушать своего навязчивого конвоира, и был рад от него избавиться, когда Захара привели в нужное место и оставили там. Как выяснилось, вторым задержанным был Денис, его схватили, как только он спустился в подземный переход, потому что Ден решил на пути обратно в штаб раздать ещё пару листовок. Его, в отличие от Захара, прежде чем вести к участковому, долго промурыжили в полицейской машине, пока разбирались, что с ним делать, и сейчас парень выглядел подавленным. Немало времени волонтёры просидели с участковым, пока он составлял рапорт.

— Значит, у вас листовки? — спросил участковый, худой мужчина в выцветшем сером свитере, обложенный бумагами, но по впечатлению намного адекватней, чем сопровождавший Захара «крепыш». — А вы разве не знаете, что раньше, чем начнётся официально разрешённая избирательная кампания, всякая агитация запрещена?

— Так какая это агитация? — удивился Захар. — На листовках нету призывов голосовать за Феврального. Там только сообщается его биография и предлагается зайти на сайт и поставить электронную подпись. Не каждая же листовка является агитационной. Есть рекламные, например.

Тут он, конечно, немного слукавил. Распространение информации о кандидате являлось пусть непрямой, но агитацией. Да и между собой волонтёры все листовки и газеты для простоты именовали «агиткой». Но с другой стороны, почему Клыкову можно мухлевать (увеличивать президентский срок на два года, или говорить, что больше двух сроков подряд нельзя, но не подряд можно), а оппозиции нельзя искать какие-то лазейки? Она и так в очень незавидном положении. Очевидно же, что, играя с таким сильным противником, как клыковский режим, победить возможно, только действуя его же методами. Во всяком случае, если они не противоречат морали и здравому смыслу. Да и на самом деле, где грань между агитацией и рекламой? Например, реклама здорового образа жизни — это в каком-то роде агитация за данный образ жизни.

Участковый внимательно изучил образец листовки и вынужден был признать, что открытых призывов голосовать за Феврального там действительно нет.

— Так за что нас задержали? Вы же прекрасно знаете, что такие листовки не запрещены. Их уже несколько раз проверяли на экстремизм.

— Поступило сообщение от какой-то женщины, мол, тут такие-то раздают экстремистские листовки. А мы ж не знаем, что вы конкретно раздаёте, обязаны отреагировать на жалобу. Вот и приходится идти проверять. На будущее, если будете раздавать, пожалуйста, хотя бы не в центре это делайте, здесь наши постоянно патрулируют, уже третий раз за последние дни ваших сюда приводят, а мне, блин, больше заняться нечем, как с вами сидеть...

Полицейский вернул Захару и Дену пачки листовок старого образца, которые проверили на экстремизм ещё летом, и забрал часть тех, что были с новым дизайном (хотя и содержали практически тот же самый текст, который участковый несколько раз прочитал), сказав, что их нужно ещё проверить.

— Значит, вы, ребята, за Феврального? — спросил он. — Не знаю, смотрел с ним парочку видео, как по мне, на президента он пока не тянет, не тот уровень.

— Ну, уровень можно подтянуть, — пожал плечами Захар. — Вы зайдите на его сайт, он как раз на днях выложил полную программу, в ней написано, какие реформы он собирается провести на пути к прекрасной России будущего.

— Так и быть, посмотрю как-нибудь, — пообещал участковый. — Распишитесь вот здесь и здесь.

Когда Захар и Денис наконец-то вышли «на свободу», на улице уже стемнело. Беспонтовая волокита с оформлениями и рапортами была очень скучной, и из-за этой объективной неизбежности Захар больше боялся попасть в полицию, чем из-за абстрактной возможности того, что его станут бить или пытать.

— У нас тут ещё осталось штук сто листовок, и в принципе, по дороге до штаба мы можем успеть...

— Сдурел что ли? — Денис забрал у Захара пакет. — Хочешь, чтобы тебя второй раз за вечер к этому участковому привели, сразу после того, как мы от него вышли? Неудобно перед человеком, отнимать у него время.

«Неудобно спать на потолке», — хотел возразить Захар. Но Денис был выше его на голову, так что забрать обратно агитку будет затруднительно. А ссориться с ним не хотелось. Да и, честно говоря, уже не было настроения, чтобы раздавать, время, проведённое с господами полицейскими, Захара морально вымотало.

Когда они пришли в штаб, оказалось, что никто ещё не разошёлся, а наоборот, собрались почти все волонтёры. Они завалились в подсобку и что-то бурно там обсуждали. Захар, не желая им мешать, заварил себе чай и присел отдохнуть на один из бинбэгов. Исходя из того, что он услышал через приоткрытую дверь, ситуация складывалась следующая.

После ухода Тучина московский штаб всё медлил и медлил с назначением нового координатора, хотя все ребята, которые более-менее подходили на эту роль, отослали свои резюме. В их числе были, конечно, Алиса и Жора, самые достойные кандидаты. Но кроме них пытались ещё и Макс Панфилов, Митя Гуляев, Ярик Борщов и другие. В начале декабря Захар, узнав, что никого до сих пор не назначили, даже отправил собственное резюме. Сам он считал себя не подходящим на эту роль, так как не обладал притягивающей харизмой, но всё же чисто формально послал резюме, не рассчитывая на ответ, потому что считал, что штаб не должен простаивать без реального координатора. Ему не ответили.

Всё это время, начиная с дня отставки Тучина, формально исполняющим обязанности координатора значился Дмитрий Зубров. Он был кем-то вроде штатного программиста. При этом он не являлся активным волонтёром, точнее, не занимался волонтёрской деятельностью вообще, Захар не видел его ни на одном кубе ни разу. Дима занимался чисто офисной работой, и в этом плне был довольно полезен — например, писал для незаконно осужденных за митинги 26 марта и 12 июня людей, обратившихся за помощью, жалобы в высшие инстанции вплоть до ЕСПЧ (а жалоба в ЕСПЧ занимала, по его словам, до двухсот страниц). Вообще-то этим должна была заниматься Полина Каленская, штабной юрист, но у неё не хватало на всё времени, поскольку по совместительству с помощью штабу она не оставляла свою адвокатскую практику, не связанную с политикой.

Так вот, у Димы Зуброва с Жорой случился какой-то личный конфликт. Они отличались практически во всём: Жора накачанный спортсмен, с внешностью типичного «альфа-самца», Дима худенький бледный очкарик; Жора немногословный, но конкретный, Дима мог говорить много, но пространно; Жора часто мог подстебать или подколоть кого-то, иногда выходя за «рамки приличия», Дима был нудным и демонстративно вежливым. И когда Зубров получил временные полномочия координатора, то вообразил себя начальником и стал придираться к Жоре.

Это вылилось во взаимную неприязнь. Жора формально был ниже Димы по статусу — он значился всего лишь ЗАМЕСТИТЕЛЕМ координатора по работе с волонтёрами. Ситуация обострилась, когда Алиса, уходя однажды вечером из штаба, не закрыла до конца ставню на окне снаружи, потому что та была тяжёлая и иногда намертво заедала, и у девушки физически не хватило силы опустить её до конца. А ночью эту ставню сломали вандалы. И Зубров обвинил Алису в данном происшествии, мол, если бы ставня была закрыта полностью, вандалы не смогли бы её сломать. И пригрозил, что вычтет стоимость из Алисиной зарплаты. После этого Жора позвонил Зуброву и сильно накричал на него, сказав, что если тот будет докапываться до Алисы, ему не поздоровится. Зубров решил устранить проблему радикальным способом — уволив Георгия.

При этом он настаивал на том, что это не он принял такое решение, а в Москве, мол, в связи с уменьшением количества пожертвований, сокращают финансирование многих штабов, в том числе в Майском порту, и поэтому теперь у них стало на одну вакансию меньше. И якобы решение об увольнении Георгия было принято наверху, в Москве, неким менеджером по региональным отделениям Олегом Сосновым. Но в беседе, обосновывая причины такого шага, постоянно ссылался на личные мотивы его конфликта с Жорой. Алиса же сразу заявила, что если уходит Жора, тогда увольняется и она по собственному желанию. Дима упрашивал её ещё раз всё обдумать, но та была непреклонна.

Захар вошёл в подсобку, когда оттуда, хлопнув дверью, вылетел Вася, отчаявшись переубедить Диму.

— Дмитрий, я считаю, что в данной ситуации ты не прав, — откровенно сказал Захар. — Я нормально к тебе отношусь, но ваш частный конфликт с Жорой — это сугубо ваше вдвоём личное дело, которое должно решаться за стенами штаба. Пойдите с ним в тёмный переулок и поговорите по-мужски, один на один. Набей ему морду, в конце концов, если считаешь, что он тебя обидел. Но работа-то тут причём?

— Так-то Захар прав, Димон, — поддержал Даниил Дубровский.

— Захар, я ни на кого никогда не обижаюсь, я очень добрый человек, — возразил Дима. — Георгий меня не устраивает именно как сотрудник. Он не справляется со своими обязанностями.

— С какими именно обязанностями он не справляется?

— Он безответственный, и ему абсолютно нет дела до того, что происходит в штабе.

— Неправда, — заступился Захар. — Я помню, когда кое-кто из наших ребят оставались вечером в штабе поиграть в настолки, и оставили после себя срач, Жора отругал их и сказал, что если ещё раз такое повторится, то никаких настольных игр больше не будет. Будь он безответственным и равнодушным, он бы так не сделал.

— Ты привёл один частный случай, — парировал Дима, — а я говорю в целом. Например, много раз было такое, что я его прошу: Георгий, выброси картонки, они стали слишком грязные, постели новые. Повторяю через некоторое время, а он ничего не делает. А если и выносит, то нехотя, да к тому же огрызается. А зачем мне работник, который не может нормально исполнить моё поручение?? Раз всё равно приходится просить других волонтёров.

Дмитрий имел в виду куски картона, которые были положены на полу возле входа, чтобы люди, приходящие с улицы, где слякоть и снег, не так сильно пачкали пол, и его не приходилось заново мыть после каждого посетителя.

— Дима, — ласковым голосом сказал Захар, — ну послушай себя. Давай начистоту: вы с Жорой находитесь в штабе на равных правах. Вы оба делаете своё дело — ты сидишь за компьютером, а он работает с людьми. Так с чего ты взял, что он должен выполнять твои прихоти?! Конечно, формально ты можешь ему указывать, но морального права на это у тебя нет. Неужели так трудно взять и самому выбросить эти картонки, раз они тебе мешают?

— Но он и со своими непосредственными обязанностями не справляется, — заявил Дмитрий. — Он агрессивный и некоммуникабельный, кричит на людей и отпугивает сторонников.

— Ну да, конечно. Что-то на меня он ни разу не кричал, и при мне ни на кого не повышал голос.

— Буквально несколько дней назад он орал в разговоре со мной по телефону! Сотрудник не имеет права так разговаривать с начальством.

— Но это ваши личные тёрки. Кого-то ещё можешь привести в пример, на кого бы он повысил голос?

— Могу. Э-э, этот, как его… Виталий Постернак.

— Кто?! — воскликнул Захар. — Я его не знаю. У нас нет человека с таким именем.

— Или Виктор… да, Виктор Постернак. Он как-то раз приходил в штаб, а Георгий на него наехал очень сильно, ни с того ни с сего, просто из-за субъективной антипатии. Постернак потом мне жаловался.

— Не ври, не просто так он на него наехал, — вмешалась в разговор Алиса. — Постернак приходил в штаб и съедал всю еду, которая покупалась для волонтёров.

— То есть ты, Дима, хочешь сказать, что при твоём нахождении на посту координатора, еду, которая моя мама покупала в штаб для активных ребят за свои деньги, приходит и жрёт какой-то левый Постернак, и Георгий неправильно сделал, что его одёрнул? — офонарел Захар.

— Не только твоя мама, — добавила Алиса, — в том числе и еду, которую Жора готовил у себя дома.

— Но это не повод грубить человеку, — не соглашался Дима. — Можно ему как-то намекнуть… В конце концов, просто вежливо попросить удалиться.

— Так может, Жора так и сделал, а Постернак его оболгал? Откуда ты знаешь? — настаивал Захар. — Ты сам-то присутствовал при этой ситуации? Или, как обычно, сидел, уткнувшись в свой компьютер?

— Давайте не будем переходить на личности, — обиделся Дима. — Кроме Постернака, были ещё и другие. Ты же долго отсутствовал в штабе, многого не знаешь… весь октябрь тебя не было.

— Кто ещё, кроме Постернака?!

— Христос.

— Так мы же тот случай вроде обсудили, ещё когда собирались с Тучиным? Или ты решил нам рассказывать сказку про белого бычка?

— Понимаешь, Захар, слишком много всего накладывается, — упорствовал Дима. — По отдельности, может, всё это и ерунда, а вместе подтолкнуло меня задуматься, а нужен ли штабу такой проблемный сотрудник.

— Дима, — стальным тоном сказал Захар. — Послушай меня очень внимательно и услышь. У меня может быть гораздо больше, чем у тебя, причин не любить Жору. Но это не должно никак влиять на наше общее дело, которое мы делаем. А тем более, когда на носу выдвижение Феврального, после которого начнётся уже настоящая предвыборная кампания. Так что ты выбрал самый неудачный момент, чтобы решать свои личные непонятки.

— Дело же не в моём личном отношении. Я принял решение, оно было сложным, но я не боюсь предпринимать непопулярные шаги, если это нужно для построения прекрасной России будущего. И как бы вы ни старались выгораживать Георгия, решение относительно него не поменяется.

— Так кто принял решение — ты или всё же Олег Соснов?! — вклинилась Алиса.

— Какое бы решение ты ни принял, ты не можешь привести его в исполнение, если все участники нашей команды против, — сказал Захар. — Ты же не диктатор. И у нас не строгая иерархия. Мы боремся за демократию, вообще-то. Так что если нам не нравится твоё руководство, мы просто расходимся и начинаем искать другие пути, как дойти в прекрасную Россию будущего. Посмотри: здесь сидят свободные люди. Алиса, Ярик, Злата, Аня, Макс, Даниил… и они все не поддерживают увольнение Жоры. Потому что если бы не он, они бы тут не сидели. Это он собрал команду, он собственноручно делал ремонт в этом помещении. Ты не можешь взять и за пару дней до решающего момента всей кампании лишить команду одного из двух ключевых людей.

— Двух, — усталым голосом поправила Алиса.

— О чём ты говоришь, я же не гоню их из штаба? С Жорой и Алисой мне бы хотелось остаться в хороших отношениях, и двери штаба для вас всегда открыты. Вы можете помогать кампании, как обычные волонтёры.

Жора криво усмехнулся.

— Спасибо за разрешение, — с сарказмом сказала Алиса.

— Блин, да очевидно, что даже если Алиса не уволится, Жора всё равно будет вынужден искать работу, как-то крутиться, и он не сможет уделять столько времени кампании, как раньше, — возразил Ярик. — Если вообще сможет. Эффективность сразу же снизится.

— Поэтому, несмотря на то, что бюджет штаба сократили, я, так и быть, готов взять на место Жоры… Макса Панфилова, но на половину ставки, потому что на полную вакансию денег уже не хватит. Или тебя, Ярослав.

— На фиг мне не нужно это место такой ценой, — отрезал Ярик. — А кто будет заполнять отчёты по листовкам, когда Жора и Алиса уйдут? Ни я, ни Макс банально не имеем представления, как работать с программой, в которой это делается, я даже ни разу не видел интерфейс. А тратить время на обучение, когда надо ударно агитировать...

— Видишь, Дима, все факторы выступают против увольнения Жоры, — резюмировал Захар, который уже устал от этого разговора. — Скажите, есть ли хоть один из здесь присутствующих, кто поддерживает решение Димы?

На миг воцарилась тишина.

— Кхе-кхе, — подал голос Денис. — Вообще-то, Захар, мне кажется, что ты слишком идеализируешь Жору и Алису, и преувеличиваешь их роль для кампании. Да, они опытные волонтёры, но не бывает незаменимых людей. Когда я служил в армии, там было так: есть солдат, а есть офицер. И вот в нашем штабе Дима — офицер. Его решения могут кому-то не нравиться, но так уж повелось, что приказы не обсуждаются. Так что я предлагаю быть реалистами и продолжать заниматься избранным делом, несмотря на кадровые перестановки. И если Ярик или Макс всё-таки откажутся занять место Жоры, то я предлагаю тебе, Дима, подумать над моей кандидатурой.

— Вот видите! — подхватил Дима. — Что и требовалось доказать. Есть всё-таки среди нас люди, которые имеют здравое независимое мышление...

— Денис, — обратился Захар. — Если бы я находился в штабе такой короткий срок, как ты сейчас, то я бы на твоём месте сидел и помалкивал.

— Да, я новичок, — сказал Денис. — Но вот опять же, Алиса сегодня меня фактически бросила. Хотя я совсем недавно с вами, ничего толком не знаю, а она отправила меня одного с тобой в агитпрогулку, и когда меня задержали, я испытывал не самые приятные эмоции, мягко говоря, на меня оказывали психологическое давление. А если бы она пошла с нами, этого бы не случилось.

— Но ты ведь знал, куда идёшь, когда шёл к нам в штаб? Или ты новости не читаешь? Жене координатора сочинского штаба менты ломали пальцы. Так что оппозиция — это не для трусливых! И здесь каждый — рассчитывает прежде всего на самого себя! Тебя в армии разве не научили принципу: «рассчитывай сам на себя»?

— Ребята! — воскликнул Макс Панфилов. — Хватит вам! Денис прав в том, что вы теряете время на пустые споры вместо того, чтобы заниматься делом. Хочу сказать, что я долго нахожусь в штабе, и весь конфликт между Жорой и Димой развивался при мне. Так вот, с одной стороны, Дима многое преувеличивает, но с другой, Жора тоже иногда может сорваться и повысить голос. Хотя я не помню ни одного случая, чтобы это было без причины. — Макс, который безоговорочно поддерживал первое восстание против Тучина, замялся. Ему предложили стать сотрудником штаба, а для бедного студента получать деньги за любимое хобби будет нелишним. — Поэтому я предлагаю обоим сторонам услышать друг друга и достичь компромисса. Или, если это невозможно, забить на разборки и работать дальше. У нас уже меньше чем через неделю выдвижение, не время цапаться.

Макс, который высказал нейтральную позицию, почти всех убедил. Ребята снова замолчали, на этот раз обдумывая и прикидывая. Однако Захар понимал, что промолчать — значит признать власть Димы. Формальные полномочия и так на его стороне. А если дать ему добиться своего, он почувствует неограниченную власть и начнёт вести себя ещё хуже. Остаться сейчас нейтральным — то же самое, как если бы Захар остался нейтральным в борьбе партии Клыкова с оппозицией.

— Нет, — сказал Захар. — Я НЕ СОГЛАСЕН. Ребята, не слушайте его! Макс, ты не прав. Дима, тебе это так с рук не сойдёт. Ты не можешь просто так взять и лишить слаженную команду её ключевого звена.

— Короче так, Дима, — сказал Ярик, — либо ты возвращаешь Георгия на место, либо мы все — или большая часть из нас, — он неодобрительно покосился на Макса и Дениса, — уходим вместе с Жорой и Алисой.

— Шантажом вы всё равно ничего не добьётесь, — нудил Дима. На поверку он оказался ещё более «непрошибаемым», чем Тучин, тут даже Захар со своей силой убеждения не смог ничего поделать.

— Ладно, друзья, пойдёмте, — сказал Жора, который весь разговор сидел в сторонке, обхватив голову руками. Сейчас он поднялся, лицо его было смертельно уставшим. — Диме бесполезно пытаться что-либо объяснять.

— Ну и тварь же ты, Денис! — сказал Ярик, когда они вышли на улицу, оставив Зуброва в штабе в одиночестве.

— Э, полегче! Я ведь могу и по морде врезать, — огрызнулся Денис.

— Жора, мы будем бороться за тебя! — заверил Яр. — Алиса, не переживай, всё будет в порядке!

Алиса явно нуждалась в утешениях, потому что выглядела так, как будто была на грани нервного срыва. Захар боялся, что она сейчас заплачет.

— Ребята, я предлагаю тем из нас, кто против увольнения Жоры, сегодня вечером, или, крайний срок, завтра, написать в Москву этому Олегу, — объявила Злата. — Объяснить ситуацию со своей стороны, и высказаться против такого решения. Если это, конечно, действительно его решение, а не Димы, то обращения многих волонтёров заставят серьёзно задуматься, правильно ли он поступает.

Собственно, на том и разошлись. Вернувшись домой, Захар сразу сел за написание послания Олегу Соснову, адрес в «Телеграмме» которого ему переслала Злата. Захар писал до двух часов ночи, вложив в дело весь свой талант и творческую энергию. Если одно-единственное письмо и могло изменить всё, то это обязательно должно было. Когда Захар отправил текст, он оказался настолько большим, что не уместился в лимит одного сообщения, и программа автоматически разбила его на три части.

Захар предвидел разные варианты дальнейшего развития — негативный, что Олег проигнорирует его сообщение, компромиссный, что он начнёт задавать дополнительные вопросы и вступит в дискуссию, и положительный, что тот сразу изменит своё решение и пообещает наказать Зуброва. Но на следующий день, зайдя в переписку, Захар обнаружил, что всё гораздо хуже, Олег не просто проигнорировал, а не прочитал его сообщение вообще (прочитанные помечались двумя галочками, непрочитанные — одной). Мало того, почему-то добавил Захара в чёрный список. Такая реакция была никак логически не обоснованной. Олег повёл себя так, как будто Захар его лично чем-то сильно обидел, либо имел заведомо невыгодную репутацию. Такого быть не могло, потому что они раньше лично никогда не пересекались.

Может, всё дело как раз в этом — что Захар не стремился специально сближаться с сотрудниками московского штаба, не искал их в соцсетях, чтобы добавить в друзья, потому что просто не было свободного времени, он постоянно с головой уходил в агитацию? А Зубров, который общался с Сосновым по долгу службы, имел на него большее влияние. Да и тот же Постернак, который со всеми был «на короткой ноге» — если он жаловался Зуброву на Георгия, то вполне мог пожаловаться и Олегу. Москва очень далеко, и даже региональный менеджер не может достоверно знать, что происходит в Майском порту. А люди уж так устроены, что они охотнее верят тем, с кем больше общались. Но ничего страшного, подумал Захар, когда Соснову напишет не один, а пятнадцать или двадцать человек, он поймёт, что с их точкой зрения придётся считаться.

Однако, пообщавшись с ребятами, Гордеев выяснил, что никто из тех, кто уже успел отправить сообщения Олегу, пока ответа не получил. Вставал вопрос — что делать дальше? Был создан ещё один секретный чат, «Сатанисты», куда добавили только тех, кто поддержал сторону Жоры (таких было большинство). И не добавили Макса Панфилова, Зуброва, Тучина, Дениса и ещё некоторых, чтобы те не знали об их дальнейших шагах.

В среду вечером собирались на квартире у Захара. Пришли все самые «прожжённые» бунтари — Алиса, Жора, Ярик, Злата, Аня, Маша, Митя, Вася, — и стали строить грандиозные планы. Свергнуть Зуброва! Так как все были идейные, покидать штаб из-за него, конечно, никто не собирался. Надо дать понять московскому штабу, что координатор не справляется со своими обязанностями. Но если продолжать работать открыто, показатели агитации по-прежнему будут высокими, и Зубров в глазах московского штаба будет выглядеть хорошим руководителем. Значит, остаётся агитировать тайно. То есть, также проводить кубы, раздавать листовки и газеты, но не заполнять отчёты. Где брать листовки? Печатать самим в типографии. Можно было бы выносить из штаба, если бы Макс встал на их сторону, но так как он всё время находится там, брать тайно не получится, а если просить у него, тогда Макс сможет отмечать агитку в отчётах как «реализованную». Да уж, будь Максим на их стороне, надавить на Диму было бы гораздо легче, и возможно, он бы сам отступил...

На пятницу был согласован куб возле «Дружбы». Ребята пошарили у себя дома (в основном Жора, Злата, Митя) и нашли несколько сотен старых ДМП. Правда, ДМП предназначались для расклейки, а не для раздачи. Но так как найти типографию, которая согласится печатать листовки с Февральным, за одно завтрашнее утро вряд ли реально, не оставалось другого выхода, кроме как раздавать их. Ярик, который возглавил «восстание», был настроен воинственно. Жора поблагодарил всех за поддержку, ребята очень тепло посидели и их дружба сильнее укрепилась. По плану, Захар на следующий день должен был позвонить Максу и отменить пятничный куб, формальным организатором которого он (Захар) выступал. Но на самом деле куб пройдёт (один из них до сих пор был спрятан вне стен штаба), но неофициально.

Однако в четверг случился какой-то перелом. Боевой дух команды упал, а Ярика накрыл приступ депрессии. Он сходил в штаб «на разведку», и Макс сообщил ему, что из Москвы с опозданием пришли три ящика новых газет (которые ожидались последние недели три), и их все нужно раздать до 18 декабря, а один с Денисом он не справится. К тому же, Макс как-то смог повлиять на Ярика, и внушить ему, что тот своими действиями «подливает масла в огонь» и только усугубляет противоречия, сложившиеся в штабе. В итоге Ярик, подавленный чувством вины, сказал, что завтрашняя диверсия отменяется, и всё должно проходить по прежнему плану. Да и другие ребята, отойдя от вчерашней вечерней эйфории, поняли, что их замыслы трудновыполнимы на практике. Хотя бы та же печать агитки в таких масштабах, в которых это требовалось для полноформатной агитации, потребует огромных затрат. А даже Захар, у которого были обеспеченные родители, и то не готов пожертвовать сколько-нибудь крупную сумму. Что говорить об остальных?

В общем, всё было плохо. Гордеев ужасно расстроился. Весь день он пролежал в поганом настроении. Захар удалился из обоих волонтёрских чатов — из «Адского актива» в знак протеста против решения Димы, и из «Сатанистов» в знак протеста против такой быстрой капитуляции. Но в то же время, Гордеев понимал, что Ярик в чём-то прав. До выдвижения оставалось полторы недели, и их нельзя потратить впустую. Если бы увольнение произошло раньше, тогда можно было бы протестовать и вести свою игру. Но Захар всё ещё колебался. А за то ли будущее России они борются, если в нём у руля будут стоять такие люди, как Зубров? В пять часов вечера ему позвонила Алиса.

— Привет, милый, я хотела узнать, будет ли завтра куб? — тёплым голосом произнесла она. — Ты ничего определённо не написал, а из чатов вышел.

— А сама ты как думаешь, нужно ли его проводить?

— Я считаю, что из-за наших с Жорой личных амбиций не должна страдать эффективность работы кампании, — сказала она. — Так что да, я за куб.

— Ну, если даже ты за куб… — сдался Захар.

Куб был спрятан в гараже у Руслана, жившего на Заре. Оттуда до «Дружбы» было минут десять на машине, но чтобы пешком найти этот гараж, который находился на отшибе, Захару пришлось немало поплутать (да ещё и по снежным заносам). Руслан припозднился. Куб вытащили из гаража и погрузили в кузов к Гене Склярову, папиному сотруднику, который водил пикап. Геннадий много лет работал на фирму отца и стал его приближенным подчинённым. Он был человеком бесхитростным, но не мерзавцем. Марк Анатольевич недавно похвастался Захару, что за месяц «перековал» Гену, который раньше был ярым ватником, терпеть не мог Макаревича, называя его проклятым жидом — в убеждённого антиклыковца, познакомив того с каналом Феврального на ютубе. Захар предложил его использовать. У Геннадия имелась машина, и в свободное время (а у него был не очень плотный рабочий график) он мог подвозить куб и волонтёров на место проведения агитации. Таким образом, когда Феврального зарегистрируют кандидатом и начнётся официальная избирательная кампания, можно будет проводить даже по несколько кубов в день — один в центре, недалеко от штаба, и одновременно второй в другом районе города. Например, возле «Дружбы». (По крайней мере, так Захар думал до увольнения Георгия.)

В идеале можно было подключить и родителей с их машинами, но те не хотели «светиться». Мама работала на государственной должности, отец, чтобы у неё была чистая репутация, старался избегать даже штрафов в ГАИ, и при надобности скорее дал бы взятку гаишнику в три раза больше самой суммы штрафа, лишь бы тот не составлял официальный протокол.

Геннадий с ветерком довёз Захара до «Дружбы» и помог выгрузить куб. Правда, на месте ещё никого не было, хотя куб уже пять минут как начался. Захар не стал повторять подвиг Алисы и в одиночку пытаться собирать конструкцию, да и зимой это было, скорее всего, невозможно. Поэтому он просто стал раздавать листовки, которые остались у него из старых запасов. К нему подошёл полицейский и спросил, Захар ли проводит здесь согласованное публичное мероприятие. Захар подтвердил, показал документы. К каждому кубу администрацией города приставлялся полицейский, чтобы следить за «соблюдением порядка в процессе проведения публичного мероприятия». Это большой плюс, потому что такой полицейский обычно был нейтральным, и наоборот, мог при надобности защитить волонтёров от нападок некоторых излишне агрессивных граждан. Полицай, который сегодня «курировал» куб Захара (и оказался к тому же местным участковым), дал на всякий случай ему свой номер телефона и удалился покурить. Выглядел он совершенно адекватным человеком, индифферентным к политике, что нынче было редкостью среди полицейских, но Гордеева не могло не обрадовать.

Аня и Яр подъехали только минут через тридцать. (Самого Руслана на кубе не было, он оказался занят и согласился только выйти на пятнадцать минут из дома, открыть гараж.) Аня ершилась, когда Захар хотел заключить её в приветственные объятия, и выглядела отчуждённой. Ещё бы, её тоже расстроило увольнение Георгия. А Ярик, наоборот, поприветствовал Захара очень тепло.

— Ты молодец, что пришёл, — сказал он, пожимая руку.

— Сам-то как? — спросил Захар.

— Я проиграл, но знаю, что был прав, — ответил Ярик.

Ребята привезли, наконец-таки, новые газеты, и Захар принялся раздавать вдвое активней. Народу здесь было прилично, как и в сентябре. Почти все прохожие интересовались Февральным, число людей, которые объявляли себя «вне политики», значительно сократилось. Некоторые просили у Захара сразу несколько газет, чтобы дать почитать друзьям. (Геннадий тоже, пока они с Захаром ехали в машине, взял одну листовку себе и одну супруге.) Некоторые же брали газеты и сразу выкидывали их в ближайшую мусорку, не читая. Мусорка была почти полной, и газеты торчали сверху. Поэтому те газеты, которые не сильно мялись и пачкались, Захар незаметно вытягивал обратно и потом подсовывал другим людям. Агитка не должна пропадать зря. (В конце концов, печаталась на пожертвования сторонников.)

Когда Захар подошёл к одной парочке, девушка выслушала его с внимательными глазами, глядя чуть ли не с благоговением. Потом взяла газету, приказала взять своему парню, и, когда они чуть отошли, сказала ему, показывая на фото на первой полосе:

— Вот, видишь, будущий президент.

— Так у него же непогашенные судимости… — осторожно возразил парень.

Девушка скрутила газету в трубочку и стала гоняться за ним и бить его по голове.

— Я! Сколько раз! Говорила! Что Европейский суд! Отменил приговор!

Парень подбежал к Захару и попытался укрыться за ним, умоляя помочь ему. Захар был не против, но для этого пришлось бы в качестве оружия использовать своё мужское обаяние, и тогда «горячая штучка» могла уйти к нему, а рушить чужие отношения было не в его правилах.

Вечером на квартиру к Захару зашёл Георгий и попросил серьёзно поговорить с Алисой.

— Ты должен убедить её не уходить из штаба, — сказал он. — Я не хочу, чтобы она из-за меня уходила. Но меня Алиса не хочет слушать. Поэтому я обратился ко всем ребятам, чтобы на неё повлиять. Злата, Ярик, Митя уже с ней поговорили. Но только если вы все вместе её попросите, она может передумать.

— Ну, насколько я знаю Алису, она девушка целеустремлённая, и если что-то решила, то вряд ли передумает, — ответил Захар.

— Очень прошу, попытайся. Такие люди, как она, нужны кампании. Ладно мне уже не помочь, я тоже был неправ, что накричал на Диму, но она...

— Ну ты чуши-то не пори, — сказал Захар. — Пошёл он к чёрту, офицер хренов. Кто офицер, а кто тыловая крыса… А ты вступился за девушку. Ладно, я поговорю с ней.

Когда он встретился с Алисой на следующий день, он долго смотрел в сторону, а потом сказал:

— Слушай, насчёт твоего увольнения из штаба...

— Да, что?

Захар осёкся. Понял, что ему просто совесть не позволяет просить Алису не уходить за Жорой. Потому что знал, что она права, и что будь он в аналогичных обстоятельствах — если бы, например, несправедливо уволили его девушку — то поступил бы так же, ушёл вслед за ней.

— Нет, ничего, — выдохнул Захар. — Я просто хотел тебе сказать, чтобы ты поступала, как сама считаешь нужным.

— Спасибо, Захар, — Алиса по-дружески обняла его. — Ты всегда меня понимал.