Глава 4. Новые источники вдохновения

Штаб работал полный рабочий день без выходных. Такой режим был потому, что в любой момент в него могли захотеть прийти потенциальные сторонники или уже утвердившиеся, чтобы верифицировать свою подпись. Существовал график, по которому назначался человек, в тот или иной день ответственный за открытие и закрытие штаба. Как правило, это были либо Алиса, либо Жора, либо Дима Зубров. Помимо этого, в штабе круглый день должен был оставаться дежурный, который мог помочь пришедшему поставить подпись. То есть, без присмотра помещение не оставлялось никогда. Даже если все уходили на агитацию, один волонтёр, на которого можно положиться, или сотрудник (нередко Дима) сидел внутри на случай, если кто-то придёт. И не обязательно дежурным являлся тот человек, который в этот день отвечал за открытие/закрытие штаба. И если, например, сегодня по графику открывать штаб должна была Алиса, это не значило, что, скажем, Жора имел право вообще не приходить на работу, просто он мог прийти попозже, к обеду.

В общем, это был период, максимально насыщенный агитацией и плодотворной работой. В одном месте собрались сильные личности, объединённые общей целью, что привело к образованию мощной и эффективной команды. Естественно, временные рамки с 9-ти до 6-ти были условными, иногда, когда это требовалось, они могли растягиваться. Например, в те вечера, в которые проводилась агитация «от двери к двери», штаб мог закрыться на пару часов позже, чем обычно.

Стандартно три дня в неделю проводились кубы. Например, понедельник, среда, пятница. На кубах помимо раздачи листовок сразу, если была возможность, собирали электронные подписи. В некоторые разы Захару удавалось за один куб легко собрать десять-пятнадцать подписей. В дни, когда кубы не проводились, можно было выходить на агитационные прогулки. Это такая же раздача листовок, только без привязки к конкретному месту, без установки конструкции, и с возможностью свободно перемещаться по улице. Для таких прогулок, естественно, не требовалось согласование, потому что просто раздавать листовки пока ещё не было запрещено законом. Это был плюс данного вида агитации. В такие прогулки волонтёры обычно отправлялись парами, иногда по ходу дела разделялись.

Также по вечерам в те дни, когда не было кубов, и по выходным, ребята старались сходить в одд. Упор делался на многоэтажные «свечки», а также, если удавалось установить контакт с кем-то из студентов (чтобы те без палева провели), в студенческих общежитиях. В многоэтажках, как правило, удавалось охватить примерно треть квартир. Изначально Захар думал, что будет больше, но почему-то получалось именно так — на каждой стандартной (не многоквартирной) лестничной клетке в среднем открывали одна-две двери. Конечно, были и приятные исключения.

Навыки ведения дискуссии и вся та база информации, которую он собирал, Захару не пригодились. Даже на кубах его подкованность оказала большее значение. Обычный обход площадки «от двери к двери» выглядел так. Звонок в квартиру — если нет признаков жизни, ещё один-два звонка через недолгий интервал, для верности, так сказать, и к следующей двери. Когда с той стороны подходили и спрашивали, что надо, ребята отвечали, что хотели бы рассказать о своём кандидате в президенты. После этого в половине случаев их посылали сразу, в половине открывали. Если человек открывал дверь, это практически со стопроцентной вероятностью означало, что удастся уговорить его взять газету. В одд, конечно, ходили с газетами, а не с листовками. Газета предоставляла более обширную информацию о кампании, о личности Алексея Феврального, о ключевых пунктах его программы. Листовка давала беглое общее представление, в конце концов, она предназначалась для прохожего на улице, который, возможно, куда-то спешил, и у него была всего минута-другая, чтобы прочитать по пути. А тут они приходили домой к человеку, в его приватное пространство, вступая в более тесный личный контакт, и по негласной этике были как бы обязаны предоставить более полную информацию по обсуждаемому предмету. К тому же, у человека дома банально будет больше времени, чтобы всё изучить, чем на улице. В дискуссии никто из потенциальных избирателей во время поквартирного обхода никогда не вступал, что было неожиданным для Захара. Очень редко, в единичных случаях, какие-то действительно заинтересованные люди задавали дополнительные уточняющие вопросы, но не из желания подловить, а просто чтобы получить достаточное представление. С открытым проявлением агрессии Захар столкнулся в первый и единственный раз, когда пошёл в то «дебютное» одд с Русланом. Наоборот, некоторые люди боялись открывать дверь, и таким личностям волонтёры, с их разрешения, оставляли газету в почтовом ящике. Вообще в обучающем видео было сказано, что можно класть газету под дверь, если человек опасается открывать, но тут у половины квартир не было даже ковриков у порога, чтобы вытереть ноги. Да и негоже такой нарядной красивой газете валяться на полу. В общем, обучающее видео — не догма.

Иногда, у особо доброхотных людей, удавалось сразу выманить электронную подпись. С одного большого подъезда в среднем получалось собрать пять-семь подписей. Итого за один двухчасовой одд-рейд выходило примерно столько же подписей, сколько за один двухчасовой куб. Но на кубах удавалось раздать гораздо больше агитки. Почему так? Тратилось время на то, чтобы попасть в подъезд (дождаться, пока кто-либо выйдет, что вечером зачастую бывало проще, или наугад дозвониться в какую-либо из квартир, в которой лояльный жилец откроет дверь). Тратилось время на то, чтобы прозвонить «холостые» квартиры. Таковых было больше, потому что кто-то непременно мог отлучиться в этот момент из дома, кто-то уехать из города, кто-то просто не хотеть открывать. Так что получалось, что эффективность такой формы агитации была всё же поменьше, чем у старых добрых кубов. Но если проводить постоянно одни только кубы, народу быстро приестся, избирателя нужно удивлять.

Больше всего Захару понравилось ходить в одд с Яриком. Ярослав, вопреки своему имени, оказался парнем спокойным и тихим, и при этом мог поддержать разговор. Он не был уродливым или неуклюжим, но и не излучал скрытую агрессию маскулинного альфа-самца. То есть, мог вызывать симпатию у девушек, но не был нарочито-брутальным. Так как он, судя по всему, был одиноким, то редко брился, под глазами проступали мешки от недосыпа, что ещё больше придавало его виду отчуждённости. Чертами лица Яр сильно походил на узбека, вплоть до того, что его по незнанию можно было принять за какого-нибудь нелегального мигранта. По этой причине в стране, где само слово «узбек» носило отрицательную коннотацию, Яру было сложно найти нормальную подработку. У узбеков, которых в Россию ехало в избытке, было два пути: водителем автобуса или торговать на рынке. Даже в приличные закусочные таких брать уже избегали, чтоб не вызывать неприятные ассоциации у клиентов и чтоб не возникло вопросов от миграционной службы… Но вообще Ярик был никаким не узбеком, а вполне себе местным, русским. До кампании он учился в колледже, но в этом году, начиная с сентября 2017-го, взял академический отпуск, чтобы полностью посвятить себя доблестному делу спасения страны от упыря Клыкова.

Как можно было догадаться по мешкам под глазами, Ярик вдобавок был «совой» и не спал по ночам, что, как ни странно, помогало ему в ремесле SMM-щика, которым он неофициально подрабатывал в штабе. Неофициально — потому что такой должности не было, но Жора с Алисой со своих зарплат отчисляли ему немного денег на еду, чтобы он мог продолжать им самоотверженно помогать. SMM — это написание постов для паблика «Вконтакте» (у каждого штаба в каждом городе, по регламенту, был свой паблик, в котором освещалась и популяризовалась публичная деятельность). Не спать ночами приходилось потому, что ВСЕ посты утверждались в Москве перед их публикацией специальными людьми, а так как в столице время шло на семь часов раньше, а утверждение постов происходило вечером по московскому времени, то в Майском порту это была уже глубокая ночь. При этом посты должны выходить каждый день по строго определённому графику (не менее нескольких штук — утром, в обед, вечером). Поэтому Ярику нормально не удавалось выспаться ни днём (агитация), ни ночью (SMM), и когда выпадало время, он не упускал ни минутки, чтобы прикорнуть на диванчике в штабе. Этим его помощь кампании не ограничивалась, Ярик отдавался своему делу полностью, и выполнял множество более мелкой работы, например, собственноручно изготовлял бейджики для волонтёров (которые они надевали в поквартирный обход).

С Алисой ходить в одд было невыносимо. Любая смешная шутка, которая в других условиях разрядила бы обстановку, звучала неловко и глупо. Из-за того, что у обоих был взрывной темперамент, они постоянно невольно соперничали между собой, доходило даже до споров о том, кто будет звонить в следующую квартиру. Напрашивался вывод, что ходить на «боевое задание» с бывшей пассией — идея не из лучших.

С Машей Васильевой было полегче. Правда, разговор у них клеился с трудом. Такое бывает — вроде люди симпатичны друг другу, а остаются наедине, и выясняется, что сказать им особо нечего, интересы слишком разные. Но зато с Машей они постоянно влипали в какие-то приключения. Например, однажды им попался дом в самом центре города, на главной улице Светланской, по соседству с Захаровым, на вид самый обычный жилой, однако половина квартир в нём были пустыми, а половина заселена какими-то узбеками, в отличие от Яра, аутентичными, ни бум-бум по-русски. Подъезды в этом доме выглядели полузаброшенными, а в один они вообще не смогли попасть, потому что дверь была заколочена.

А однажды, когда они пошли в рейд аж на Нейбута, это был очень труднодоступный и отдалённый район, Захар позвонил в одну квартиру, и когда произнёс стандартную вступительную реплику, открыл им мужик, натуральный шкаф, два на два метра. «Ну, — подумал Захар, — если этот за правящую партию, то он от меня просто мокрого места не оставит». Но всё равно, стараясь не подавать беспокойства, предложил верзиле газету с Февральным.

Тот, на удивление, согласился даже на электронную подпись. Когда Захар полюбопытствовал: «А вы сами-то за Феврального?», ответ мужика был лаконичным: «Я за всех, кто против Клыкова».

Вот ради таких моментов Захар и отправлялся в агитацию, и именно такие люди вдохновляли его продолжать бороться.

Ещё в свободные от кубов дни, но не вечером, а утром ребята отправлялись раздавать на проходные фабрик (по будням) и в электрички (по выходным). Естественно, выбор падал на электрички не дальнего следования, а ближнего радиуса, курсирующие до Трудового, Артёмска и других подобных прилегающих к Майскому городочков и дачных посёлков. Ходил также экспресс в аэропорт, но с ним было труднее, цены на билеты выше, и надзор со стороны контролёров плотнее, раздача чего бы то ни было на данном маршруте ими жёстко пресекалась.

На раздаче в электричках наиболее частыми напарниками Захара становились Аня и Вася. Так и сегодня, в одно типичное субботнее утро они втроём часам к восьми подъехали к штабу. На этот вид агитации вставать приходилось не так рано, как на проходные. А в штаб зашли за газетами и деньгами на билеты (стоимость поездки возмещалась из средств кампании).

Они договорились с Максом Панфиловым, щеголявшим модными нынче дредами, что тот придёт открывать штаб пораньше, но тот опаздывал. Макс распоряжался одним из четырёх комплектов ключей (ещё три были у Алисы, Жоры и Димы Зуброва), так как он, несмотря на то, что параллельно учился в ДВФУ, очень усиленно вкалывал на кампанию и быстро стал «особо доверенным» лицом. Когда Захар с напарниками устали морозиться, Вася позвонил Максу узнать, как скоро тот будет, Панфилов ответил, что подъезжает. На электричку пришлось драпать уже бегом, так как она отходила в 08.40. Повезло, что от штаба до платформы было минут десять, если очень быстро бежать.

Когда они всё-таки успели заскочить в полупустой вагон, то уселись на одну из свободных скамеек, и Вася стал учить Захара, как лучше сворачивать газеты, чтобы потом легче было их доставать из сумки при раздаче, не ковыряясь по полчаса. Раздавать начали не сразу, а только, когда электричке осталось несколько станций до конечной, потому что в основном всем пассажирам надо было на конечную, и чем ближе к ней, тем больше людей собиралось. Состав недлинный, всего несколько вагонов, и за тот отрезок времени, за который он проезжал последние станции, миссионеры спокойно успели покрыть всех пассажиров. Для удобства, один человек раздавал по правую сторону, второй по левую, а третий щёлкал фотоаппаратом для истории (и отчётности перед избирателями, что средства, пожертвованные на кампанию, тратятся не впустую). Уже в конце крайнего вагона, Вася зацепился за слово с какой-то сварливой бабкой, которая очевидно придерживалась консервативных убеждений, и с этого момента, что называется, понеслось.

На Васю накинулись одновременно человек пять. Он отчаянно отбивался. Захар присел на лавочку и наблюдал, не вмешиваясь в конфликт. Он успел выработать для себя позицию, что в бессмысленные перепалки с идейными противниками лучше не вступать, так как это является нерациональной тратой времени и энергии.

А если, наоборот, не обращать внимания на грязь и выпады, то тем самым можно вызвать симпатию у порядочных людей, некоторые из которых наверняка присутствуют в толпе, но просто не показывают себя. Типа, мы не ввязываемся в гнилой базар, мы выше этого.

Да и чисто технически, если не тратить время на то, чтобы гавкаться с каждым встречным грубияном, можно успеть обойти больше электричек и распространить больше газет. Большинство людей всё-таки настроены более-менее нейтрально, и при таком раскладе слабым местом кампании является именно недостаточно широкий охват. Пусть какое-то существо и бросит в спину ругательство, а Захар проглотит его и уйдёт, и в глазах этого создания будет выглядеть проигравшим, но зато десятки других людей, прежде не сталкивавшихся с Февральным, узнают о нём и его кампании, и рано или поздно, через год, а может, десятилетие, то существо начнёт подозревать, что оно проиграло в масштабе гораздо более крупном, историческом.

Одному человеку, который, нехотя взяв газету, с язвительной интонацией спросил:

— И не лень же тебе тратить время на такую фигню...

Захар так и ответил:

— Я не трачу, я — использую.

… Взглянуть хотя бы, как работают российские СМИ. Они не заморачиваются тем, чтобы придумывать опровержения расследованиям Феврального, вступать с ним в какую-либо содержательную полемику или проводить критический анализ его личности. Они осознают, что процент жителей России, которые «на ты» с Интернетом и понимают суть вопроса, ничтожно мал на фоне непросвещённых, и могут позволить себе просто не работать на эту часть аудитории. Для большинства правом решающего голоса обладает телевизор, к Интернету они относятся в лучшем случае настороженно. Поэтому СМИ не обращают внимания на Феврального и как можно реже его упоминают, и из-за неграмотности большей части населения России такой подход работает. Они действуют по принципу «достигай как можно больших результатов, затрачивая как можно меньше усилий»...

Аня, похоже, была аналогичного мнения. Они с Захаром обменивались понимающими взглядами.

— Да послушайте вы! — тщетно пытался достучаться Вася. — Я сам приехал из простой русской глубинки, я обычный русский человек. И если бы не видел, как у нас, в Сибири, живут люди, я бы никогда не пошёл агитировать за Феврального. Но там рабочие, с семьями и с детьми, живут в дырявых бараках, в условиях хуже, чем животные. Вам-то, конечно, трудно поверить...

Захар, несмотря на свою позицию, не пытался останавливать или ругать Василия, поскольку, во-первых, лезть в чужие разборки некрасиво, во-вторых, Гордеев всё-таки был на стороне Васи. Но когда они вышли из электрички, Аня немедленно раскритиковала Васю за то, что он ввязался в разборки. Тот виновато потупил глаза...

— Похоже, и правда, безнадёжное это дело, спорить, — сказал он. — Горбатого могила исправит.