Глава 1. Солнечный зайчик

Часть вторая. Лето огнедышащее

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛЕТО ОГНЕДЫШАЩЕЕ

Глава 1. Солнечный зайчик

…Сначала у Захара с Алисой всё шло идеально. Они переписывались непрерывно, начиная с того момента, когда он с мамой сидел в зале ожидания в аэропорту, перед посадкой в самолёт. И продолжали по приезду Захара в столицу необъятной родины и заселению в гостиницу. Алиса вела двойную жизнь. В одной, публичной, она встречалась со своими знакомыми, вела агитацию, изучала немецкий язык; другая была в онлайне, с любимым человеком.

Большой плюс двадцать первого столетия: отъезд одного из близких людей вовсе не означает прекращение общения до приезда, интернет дарит обширные возможности для коммуникации. Они писали друг другу высоким, «литературным» слогом, не зря ведь оба любили книги. Их сообщения были наполнены откровенностью и теплом, мечтами о светлом будущем… В общем, Захар решил, что его жизнь стала воплощённой грёзой. Любовь свалилась, как снег на голову, в переносном смысле.

Захар надеялся, что это любовь. Он давно осознал, что время и переживания нужно тратить исключительно на тех, кому дорог ты сам. Алиса была от него без ума. Захару она нравилась, как женщина и как человек. Вкусы и увлечения двоих человек совпали, страсть оказалась взаимной, значит — любовь. Ведь, как сказал нестареющий классик, любовь есть обоюдное желание быть вместе, а когда желание не обоюдное, а одностороннее, это, ребята, не любовь, а психическое заболевание.

А.: «Как у тебя дела, душа моя?»

З.: «Нормально, радость моя».

А.: «Я так по тебе скучаю, солнце моё… Скорее бы ты приехал».

З.: «И я по тебе, солнечный зайчик мой».

Примерно так начиналось каждое утро Захара. Такие же трогательные диалоги вечером. И в обеденный перерыв. А если быть честным, 99% того времени, которое Захар сидел в Сети. Пару раз ему писал Постернак, но Захар ответил дежурно, потому что просто не оставалось сил и энергии.

Помимо «романа» с Алисой, Захар занимался подготовкой к своему поступлению. Он уже предвкушал борьбу за бюджетные места, и одновременно боялся поступить, потому что это почти означало расстаться с Алисой на четыре-шесть лет. Армия не светила, так как он не попадал туда в связи с низким зрением (хвала вышним силам! Этот положительный аспект перевешивал все неудобства, которые претерпел Захар от своего недуга, и теперь Гордеев, без преувеличения, благодарил судьбу за него).

Захар знал, что отправить его в армию — это всё равно, что запереть в клетке с дикими зверями. И неважно, на пять лет, на год, или на неделю. Зверям в достатке хватит гораздо меньшего периода времени. В российской армии себя комфортно чувствуют только приземлённые особи, предрасположенные к стайному образу жизни. Папа рассказывал: когда он учился в мореходном училище (что почти армия), его назначили старшиной роты, и так как он требовал от своих подчинённых выполнять всё, что полагалось по уставу, а не закрывал глаза на раздолбайство, недоброжелатели пустили слух, что старшина стукач, крыса (что, естественно, не было правдой), и каждый день ему как минимум один раз кто-то пытался набить морду. «Крысу» считает за честь побить и опустить любой, это не только не считалось зазорным, но и поощрялось. Иногда врагам удавалось достичь своего, когда они наваливались всей гурьбой, но отец потом вылавливал их в тёмном углу поодиночке и мстил. Однажды он видел, как одного курсанта во время работ по погрузке стройматериалов на судно перерезало напополам стеклом (которое было подвешено на тросах, но почему-то упало). Он рассказывал, как видел людей, которых избивали так, что у них не было лица (в буквальном смысле на лице не оставалось ни клочка кожи, одно кровавое мясо). И это ещё была не армия, а только мореходное училище, как бы «облегчённая версия» армии. Знакомая девочка Захара, подружка Вани, говорила, что раньше не понимала желания парней «откосить», пока не познакомилась с семьёй, в которой был сын, прикованный к инвалидной коляске, не выходящий из дома. Оказалось, что в девяностых он был студентом-отличником, способным, но нерешительным мальчиком. И как-то раз его прямо с пары забрали в армию. Видимо, тогда была нехватка призывников, и люди с военкомата пришли к нему в университет и увели с собой. Обратно его вернули через неделю, на носилках, в таком состоянии, что врачи едва откачали. Но человек на всю жизнь остался инвалидом. Образование, конечно, так и не закончил. То, что пока человек учится, он неприкосновенен для армии, в девяностые, годы фатального беспредела, как понял Захар, видимо, никого особо не колыхало. А может быть, это был из ряда вон выходящий случай, вопиющее исключение. Но разве парню выплатили компенсацию? Разве его поставили обратно на ноги? Почему человек должен был пострадать только из-за того, что он немного «не такой как все», немного робкий, чуть умнее других… Или, грубо говоря, за то, что он — просто не БЫДЛО? Ещё одна похожая история относилась уже к, так сказать, современности. Завуч школы, в которой учился Захар, рассказывала на уроке, что сын её знакомой вернулся с армии без глаза. Вот так, просто без глаза. При этом он не объяснил, почему, и вообще отказывался говорить на эту тему. Молчал, как рыба.

…А потом они ещё спрашивают: «За что ты не любишь свою страну?!»

Захар понимал, что с его категорическим неумением вливаться в коллектив и независимым мышлением, в армии его как минимум сделают инвалидом, максимум убьют, причём долго и мучительно. Но даже если он каким-то чудом выберется оттуда живым и невредимым, травмировать на всю жизнь свою психику он не хотел. Нет уж. Он будет отдавать долг Родине другим способом.

В нормальной стране армия — это школа жизни. В России армия — это мясорубка, ввиду отсутствия эффективных правозащитных механизмов. Уж лучше просто пойти на войну, где тебя в любую секунду могут пристрелить или взорвать — так хоть отмучаешься быстрее. Валяться с вывороченными пулей кишками не так унизительно, как когда тебя макают носопыркой в унитаз с какашками под дружный кретинический гогот.

Так что Захар боялся расстаться с Алисой на четыре-шесть лет. Если бы не зрение, учёба была бы единственным вариантом. И лучше бы он вернулся к Алисе через несколько лет (если она сама не захочет переехать к нему в Москву), чем через пару недель холодным остывшим трупом.

Где-то в Москве жила Марина Минаева, девушка, с которой Захар познакомился в группе «Вконтакте», посвящённой книгам одного из любимых писателей Захара, Сергея Вольного. Захар думал о том, чтобы с ней увидеться, но почему-то так и не решился. Втайне он боялся, что Марина может в него влюбиться, или он влюбится в Марину, но не сможет быть с ней вместе, потому что верен Алисе, а разбивать девичье сердце Захар не хотел.

Любовную переписку с Алисой Захар вёл, естественно, не «Вконтакте». У Захара имелись веские подозрения, что «Вконтакте» человек словно голый, и особисты могут в пару кликов зайти в его переписку, а также имеют доступ к любым данным, «закрытым» от простых смертных пользователей. (Все смертны, и лишь «охранка» в России вечна — каламбур!) О том же говорила и мама Захара. По её информации (а она занимала высокий статус в обществе), существовали целые подпольные отделы, которые занимались только чтениями переписок пользователей в «WhatsApp», электронных почт, «контакта» и так далее. (Так вот на что шли деньги из бюджета.)

Сама мать была уверена в том, что её почта и вотсап читаются, а разговоры прослушиваются. Захар допускал, что подпольные отделы могут быть преувеличением, но не сомневался, что в его личные сообщения «Вконтакте» особисты заходят, как к себе домой. А все эти инфоповоды в средствах массовой информации про то, что чьи-то данные передали следакам по формальному запросу, создавались специально и с тонким расчётом, чтобы постепенно приучить людей к мысли, что у них нет тайны частной переписки. На самом деле государство контролировало абсолютно всё.

Пашу Дурова потому и турнули из «Вконтакте», потому что он отказался выдавать государству личные данные организаторов пабликов в поддержку Евромайдана. Его уход означал, что «контакт» перестал быть приватным. Дуров эмигрировал и создал новое детище — «Телеграмм», в котором устранил недостатки первого, и сделал процесс сообщения полностью частным. ФСБ неоднократно требовало от Дурова выдать коды дешифровки, но регулярно получало в ответ дулю. А что ему будет, засевшему в Израиле?! Блокировка или самостоятельная дешифровка оказались болванам не по зубам. Таким образом, один человек победил систему. И на данный момент «Телеграмм» был единственным средством переписки, которому Захар вполне доверял. Так что диалог двух влюблённых, с многочисленными смайликами и обсуждением «пикантных подробностей», происходил именно при помощи него, в секретном чате.

Однажды, когда Захар с мамой сидели в «Теремке», прекрасном кафе, где очень вкусно готовили гречку, мама даже спросила Захара: «Сынок, почему ты постоянно сидишь в телефоне? У тебя что, девушка появилась?» Захар аж разинул рот от маминой догадливости. Раньше он не думал, что та такая проницательная. И главное, у него не увязывалось в голове, каким образом логически связаны девушка и телефон. Захару казалось, что он постоянно сидит в телефоне с тех пор, как тот был ему куплен лет пять назад. Когда мама через несколько минут сама взяла телефон, чтобы написать что-то папе, Захар в отместку подколол её:

— А ты почему постоянно сидишь в телефоне? У тебя что, девушка появилась? — он знал, что выдаёт себя излишним вниманием к маминому вопросу, но не сдержался, чтобы не сострить.

Мама ответила в доброжелательно-шутливом тоне:

— Сынок, какое же ты у меня всё-таки хамло…

Когда Захар позднее рассказал об этом случае Алисе, она ответила, что если он, переписываясь с ней, сидит в телефоне с таким же мечтательным и довольным выражением лица, как и она, то материнское сердце давно всё почувствовало. Захару же казалось, что его эмоции спрятаны за непроницаемой маской.

Для разговоров использовался и «Скайп», великое достижение человеческой цивилизации. Захар никогда и ни с кем раньше по нему не разговаривал, и лишь теперь оценил, как это удобно. Он звонил Алисе, либо когда мама уходила из номера (налить чай, помыться, по магазинам), либо специально выходя в коридор. Благо, в коридоре, как и в номере, был Wi-Fi.

Так он блуждал по гостиничным коридорам, в тапочках, наушниках, с планшетом в руках, глядя в экран и что-то негромко говоря, иногда сталкиваясь с другими постояльцами. Нередко Захар так бродил поздней ночью, потому что из-за разницы в часовых поясах у Алисы это был только вечер, когда она возвращалась из штаба. Из-за разрыва в семь часов им вообще непросто было синхронизироваться. Захар совсем запутался во времени.

Пока Гордеев подал документы в три вуза. Первоначально он намеревался подать документы только в литинститут имени Горького, но по настоянию мамы заявился ещё в два резервных вуза — ВГИК и санкт-петербургский университет киноискусства. Сценарное ремесло было смежной областью с писательством, с которым Захар вознамерился связать свою жизнь, и получить образование в этой сфере выглядело логичным, если не удастся пройти отбор в литинститут.

В литературном институте он заявился на два направления — проза и поэзия. Для того, чтобы пройти в первый испытательный тур (в творческих вузах одних результатов ЕГЭ было недостаточно для зачисления), заявка абитуриента должна была набрать не меньше двадцати баллов из ста. На прозе, к удивлению Захара, он пролетел сразу, его произведение набрало лишь восемнадцать баллов. На поэзии он получил семьдесят, что было весьма прилично для Захара, учитывая частые глагольные рифмы, встречающиеся в его стихах, и порой зашкаливающую через край сентиментальность. Интересно, что во ВГИК то же самое произведение, которое «отбраковали» в лите, поданное на рассмотрение, набрало целых восемьдесят баллов, так что Захар, принимая поздравления от мамы, попал в первый тур!

На день рождения Захар вскрыл свёрток, который дала ему с собой Алиса, и обнаружил сборник стихов Арсения Тарковского, любимого поэта девушки. Он был искренне растроган подарком, потому что знал, с каким трепетом Алиса относится к Тарковскому. Если она решила подарить эту книгу Гордееву, то, без сомнений, Захар очень много для неё значит. Потом Алиса рассказывала, как долго искала сборник по всем книжным магазинам Майского, было отчаялась, и в самый последний день он отыскался в одном местечке.

Когда Захар с мамой на один день ездили в Питер на «сапсане», потому что там у Гордеева было первое вступительное испытание, он также встретился с мамой Алисы, которая жила в этом городе. Она уехала сюда из Майского порта к своему кавалеру, с которым познакомилась в интернете. По образованию была филологом, помогала питерскому штабу Феврального. (Питерский штаб работал активно, Захар несколько раз в оживлённой толпе встречал парня, раздающего агитационные газеты.) Отец Алисы, с которым рассталась её мама, был полицейским (тогда ещё — милиционером), при этом, что интересно, писал стихи, как и его дочь.

Встречался Захар с мамой Алисы для того, чтобы забрать кое-какие гостинцы для Алисы, по её просьбе. Когда Захар ждал маму в условленном месте, то задал себе вопрос, как будет лучше держаться. Он отдавал отчёт, что ему предстояло знакомство не с кем-то, а с мамой своей девушки, и первое впечатление повлияет на её дальнейшее отношение к нему. Но почему-то ему было не холодно не жарко оттого, как он будет воспринят. Захар привык не обращать внимание на мнение окружающих и не париться по поводу того, что кто-то что-то подумает. В конце концов, он попытался представить, что должен испытывать обычный «правильный» парень при первой встрече с мамой своей девушки. Скорее всего, небольшое смущение, нерешительность.

Именно такое амплуа Захар и решил принять. Даже опасался выдать себя излишне благосклонным взглядом (ведь он был очень благодарен маме Алисы за такую славную девочку!). Но как потом выяснилось, Захар, наоборот, перестарался. Мама Алисы передала ему кулёчек с гостинцами для дочери, и в благодарность за помощь подарила Захару тёмный шоколад и значок с Февральным.

Уже когда Захар вернулся в Майский порт, Алиса рассказала ему, что в тот день после встречи, мама писала ей: «Очень скромный молодой человек. Странно, как вообще попал в оппозицию». Захара такая характеристика даже порадовала. Казаться конформистом — незаменимое качество для того, кто хочет победить систему. Нужно быть незаметным, тихим, серым. Клыков таким и был — начинал он свой путь с того, что бегал на побегушках у тогдашних «сильных мира сего», подносил чемоданчик, открывал перед ними дверь в автомобиль, заискивал и лебезил. Так и выкарабкался на самый верх.

Захар не собирался повторить его путь, но усвоил, что умение быть неприметным — это своего рода полезный навык. Невидимый враг вдвойне опаснее, чем зримый. Когда Захар смотрел некоторые выступления Феврального в прошлом году, ещё до старта кампании, в том числе его дебаты с Владимиром Позером, Алексей произвёл на него впечатление идеалиста, несколько оторванного от реальной жизни. Борис Немцов, который говорил прямо и начистоту, вызывал у него куда большую симпатию. Сейчас у Захара появилось предположение, что Февральный специально прикидывался до поры до времени «наивным простачком», чтобы диктатор Клыков его не убил, посчитал не представляющим существенной угрозы. Оставил играть роль оппозиции, ограничившись только взятием в заложники брата. Участь Немцова была куда печальнее.

А Февральный, выждав время, пока «крымская эйфория» спадёт, вышел из тени и бросил вызов преступной власти… Если ещё пару лет назад, когда он не был на пике популярности, его можно было «зачистить», как и Немцова, и никто бы не почесался, то сейчас, после появления расследования о премьер-министре, убийство будет выглядеть слишком однозначно. Теперь Клыков наверняка кусает локти, что не пошёл на этот шаг тогда. Но то были лишь предположения Захара, не претендующие на объективную истину. Возможно, он просто любил во всём искать двойное дно и чересчур приукрашал Феврального. Возможно, Алексей и был таким наивным, каким казался. Но как бы ни было, сейчас он делает всё верно, и является проводником тех убеждений и запросов, которые сформировались у прогрессивной части общества.

Москва нравилась Захару больше, чем Питер. Хотя среди его поколения «любить Питер» было мейнстримом, Гордеев никогда не понимал, что в нём такого особенного. Может, потому, что тёплые детские воспоминания были связаны у него только с Москвой. Впервые Захар приехал туда в семь лет с родителями, на неделю. Приветливая солнечная погода, первая поездка в метро, Красная площадь…

Петербург он посетил уже в более зрелом возрасте, и был там совсем недолго, пару дней, северная столица показалась ему мрачной и недружелюбной. Теперь, приезжая поступать, Захар полагал, что раз он так повзрослел, ощущения могут быть совсем другими. Но оказавшись в Петербурге, под настороженным пасмурным небом, он понял, что город его не принимает. Красивая архитектура, культурные памятники, творческая богема — безусловно, присутствуют. Но если выбирать, где жить, Захар бы выбрал Москву. Москва ему ближе по духу.

Здание санкт-петербургского университета было простым, незатейливым, но не тесным. Никаких пафосных колонн и огромных потолков, как во ВГИК, заходя в который, Захар тут же чувствовал себя не в своей тарелке по причине заоблачного пафоса и напыщенности. Полной противоположностью ВГИК был литинститут, который если и претерпевал ремонт со времён основавшего его Горького, то чисто символический. Душераздирающе скрипящие под ногами полы, узкие тесные коридоры, в которых едва ли могли разминуться два человека — Захар представлял себе главный литературный вуз в стране, мягко говоря, иначе. Судя по тому, в каких условиях «закаляли» поколение будущих писателей, писатели этой стране к чёрту не нужны. Захара одолела унылая зевота уже при первом визите в учебный корпус, а как же он продержится в такой дыре пять лет? Да он же сдохнет от тоски! Здание единственного на всю необъятную страну литинститута, по ожиданиям Захара, должно было смотреться как минимум не хуже, чем МГУ. Но увы и ах. Здание же питерского университета оказалось чем-то вроде промежуточного варианта. Оно не отталкивало ни излишней торжественностью, ни чрезмерной скромностью, выглядело буднично, но не тоскливо.

Из нескольких сотен претендентов на специальность драматургии в этом году, должно было остаться всего девять человек. Шестеро на «бюджет», трое на платное. Захар метил только на бесплатное. Иждивенствовать на деньги родителей он не планировал.

Первый тур проходил так — всех соискателей завели в обширную аудиторию, потушили свет и устроили кинопоказ. Фильм транслировался на большом проекционном полотне на всю стену. Взяли зарубежную авторскую ленту — судя по качеству картинки, вышедшую относительно недавно, но особо не замеченную в России, так как Захар раньше не слышал о фильме с таким названием и сюжетом.

Захар давно не смотрел фильма, который бы его так раздражал. Режиссёр пытался показать, как непросто поэту оставаться самим собой среди повседневной рутины. Однако естественно, что зарубежные реалии, показанные на экране, были намного более щадящими, чем те, которые бытовали на родине Захара. «Попробовали бы эти умники в наших условиях пописать стишки, — думал он, — вот бы я на них поглядел! Чёрта с два они что-то накарябают. С жиру бесятся у себя за бугром, вот и всё».

После показа соискателям дали задание написать рецензию на просмотренный фильм. Не очень логично — ведь они собирались быть драматургами, а не критиками. Правдивое мнение о фильме Захар придержал при себе. Он знал, что здесь всем плевать на его настоящие мысли. Он создал нужный настрой и написал то, что от него хотели услышать — про «контраст между внешним окружением и внутренними переживаниями главного героя», «удачно найденные постановочные решения» и «добротную актёрскую игру». Старался добавлять побольше умных слов и сложных синтаксических конструкций. Сильно подсобило то, что в детстве читал «Мир фантастики», который тогда был нормальным журналом (и только спустя годы скатился в шлак), и понимал, на какие общие аспекты стоит обратить внимание при конструктивном анализе фильма.

Конъюнктура была встречена на ура. Работа Захара оказалась на самой вершине рейтинга. Лучше него написал только один парниша — он получил 91 балл, а Захар 89. Окрылённый триумфом, чувствуя небывалый подъём настроения, Захар с мамой вернулся в Москву. И тут как раз высветился видеозвонок в «Скайпе» от Алисы. Захар схватил планшет и выскользнул в коридор, торопясь поделиться с Алисой собственной радостью.

Как оказалось, не судьба. Алиса была в крайне разбитом, опустошённом состоянии. Пока Захар был в Москве и в Питере, в Майском наконец нашли постоянное помещение для штаба, и тот начал функционировать в полноценном режиме. Алиса пахала в штабе всё свободное время, которое не проводила на основной работе, без преувеличения, она даже забросила свой немецкий. Захар безмерно уважал и восхищался ею. Возможно, сам бы он так не смог. Просто «не годен», как подметил писатель Астафьев. Захар многое умел, но лишь в особые моменты озарения, выкладываться же всегда на полную мощность его наверно не приучили в детстве, а может, просто не хватало внутреннего огня. Алиса же «горела» постоянно, отдавая своё тепло другим людям.

Но всему есть предел. И сейчас Алиса сорвалась. Зарёванная, с красными глазами и растрёпанными волосами она сидела перед экраном и сокрушалась:

— С восьми утра до пяти-шести вечера я торчу на этой долбаной фабрике. Впахиваю до седьмого пота. Ухожу оттуда полностью выжатая, никакая. Но вместо того, чтобы притащиться домой и распластаться без движения, я, твою мать, лечу в штаб! Нужно организовывать кубы, агитировать. Сами по себе люди не узнают о Февральном, большинство не смотрит интернет, в эфире цензура. Но кроме меня никому ничего не нужно! Чтобы заставить кого-то что-то делать, приходится десять раз пинать! И то потом результат будет таким, что лучше было самой всё сделать!.. Как же бесят людское наплевательство, инфантильность. Почему, когда я, едва стоя на ногах, стараюсь раздать побольше листовок, этот разгильдяй Постернак стоит в сторонке, болтая со своими приятелями и иногда лениво изображая активность?? Этот Юрий Тучин, который вроде как лидер штаба, он не стоял с нами ни разу, чёрт возьми, ни разу! Он приезжает, помогает собрать агитационный куб с баннером, и ретируется! Вопрос — какие функции он выполняет, как координатор? За что он получает свою зарплату в штабе, за расход топлива на поездку? Какие у него достоинства, помимо депутатского мандата? — Алиса шумно вздохнула. — Моя жизнь вот-вот лопнет по швам!.. В последние дни стало нехорошо прихватывать сердце. Я была на грани нервного срыва, звонила, писала тебе, но ты сутки не отвечал… Вот сижу тут одна в квартире, голодная, последний раз ела вчера утром… На зарплату рядового кондитера оплатить бы коммунальные услуги, да подлатать старое платье. А то, что возможно, отдаю штабу, кампании это нужно. Я реально голодаю, блин. И в такой тяжёлый период рядом нет самого дорогого, самого светлого человека — ТЕБЯ! Я бы со всем справилась, если бы рядом был ты, твоё плечо.

Выпалив всё это, Алиса надрывно разревелась. Захар был потрясён таким эмоциональным монологом. Он толком не знал, что ответить. Слова застряли в горле. Чем больше Алиса рассказывала, тем холоднее становилось в груди. Он боялся за Алису. Немного переварив информацию и собравшись с мыслями, Захар ответил следующее:

— Послушай, ты очень сильная. Я уверен, ты справишься со всеми проблемами. Я в тебя верю, — сказал он, при этом голос его звучал неуверенно, потому что, по правде говоря, Захар с трудом представлял, как один человек может справиться с таким грузом забот сразу. — И я не отвечал, потому что ездил на день в Питер. По дороге не ловил интернет, а там у меня было вступительное испытание в вузе…

Алиса не прекратила плакать, но рыдания были уже не такими громкими. Наконец она, шмыгнув носом, слабым голосом сказала:

— Знаешь, я думаю, нам пора заканчивать разговор. Не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии.

— Нет, ничего страшного! — Захар перепугался ещё больше. — Ты для меня всегда самая красивая. Даже заплаканная и невыспавшаяся… Другой такой принцессы нет на Земле.

Нужно было говорить что-то ещё, утешать её, но Захар словно воды в рот набрал. Каждое слово давалось ему с неимоверной тяжестью. Он сочувствовал Алисе, но корил себя за то, что не мог быть сейчас с ней рядом. Пока она, по сути, спасала страну от гибели, Гордеев находился тут, и занимался какой-то чепухой — целыми днями сидел в номере, смотрел фильмы (которые были нужны для поступления), писал стихи, глядел в окно на панораму Москвы. Спал по девять часов, а то и больше. Вёл сытое существование, так как у мамы было достаточно денег, чтобы в довольствии покупать продукты в супермаркете, а иногда даже и в центральном гастрономе. Сейчас его грызла совесть, и недавняя победа в отборочном туре показалась далёкой, незначительной мелочью. Поэтому Захар даже не упомянул про неё.

В повисшем молчании, прерываемом редкими всхлипами Алисы, Захар услышал, как на том конце линии завибрировал телефон.

— О! Ты это слышал? Сообщение! В три часа ночи, блин! Они даже по ночам, когда мне нужно хотя бы несколько часов на восстановление, не могут оставить меня в покое! Всё время пишут по работе, то наши из штаба, то из федерального центра!.. Как же они достали! Нельзя, что ли, без меня разобраться?!

— Значит, ты нужна им, ты всё делаешь правильно, — заверил Захар.

Вид у него был хмурый и серьёзный. Он не очень хорошо умел говорить слова утешения. Гордеев привык, если у другого человека какая-то проблема, стараться помочь ему реальными, конкретными действиями, а не тратить время на сопли и болтовню. Но в данной ситуации эта тактика была беспомощной. Захар глядел на Алису, и казалось бы, вот она, перед ним, хотелось обнять любимую посильнее, приласкать, согреть. Но окно экрана, в которое никак не просочишься, безжалостно отгораживало её от Захара…