Падение (Пышкин Евгений)

Совершая бесцельный променад, я не следил за временем, да и, честно признаться, ощущение времени почти стерлось. Я, между прочим, вспомнил, что по нерасторопности забыл брегет дома, поэтому мог лишь сказать, что сейчас около шести часов вечера.

Когда солнце зашло, зажглись фонари, тогда я и решил вернуться домой. Я мечтал уже о легком и вкусном ужине и теплой постели.

Бодрым шагом, помогая при ходьбе тростью, я быстро пересекал улицы до тех пор, пока один странный предмет не привлек мое внимание. Шаг мой замедлился. Вначале я даже удивился тому, что это привлекло внимание, ведь вывески на освещенных улицах были везде. Еще не осознавая до конца, чем же увлекла сия вывеска, я приблизился к ней.

Вывеска оказалась металлическим квадратным листом в локоть длинной. Он, то есть лист, видимо, был покрыт белой краской, но не это смутило меня, когда я полностью сосредоточился на нем, а смутило содержание надписи. Содержание было простым, и от этого еще более пугающим. Хозяин вывески — кто он, я не ведал — обращался ко мне. Именно ко мне. Ошибки не могло быть. Я несколько раз со смешанным чувством удивления и тревоги прочитал свою фамилию, имя и отчество и далее — просьбу следовать по определенному адресу.

Надпись была красного цвета и написана наспех от руки. Я подошел ближе — вывеска висела на уровне глаз — и перчаткой потер букву. Густая краска чуть смазалась. Значит, написали недавно.

Адрес, куда мне предлагалось следовать, весьма знаменит. Улица старая и с историей. Ее называют царской дорогой, ибо Иван Грозный, отправляясь на охоту, следовал по ней. Также августейшие семейства в разные времена совершали по ней паломничества в Саввино-Сторожевский монастырь.

Я даже улыбнулся про себя, продолжая рассматривать надпись: видимо, непрошеный шутник приглашал совершить променад по этой улице до обозначенного дома, но явно не с целью паломничества.

Интересно, а кто бы это мог быть, тот шутник? Шуваловы? Юсуповы? Голицыны? Кто-то из отпрысков этих знаменитых семейств, что жили на той улице? Неважно кто, но, безусловно, он чудак и выдумщик, он решил от скуки поиграть со мной. Резонный вопрос состоял только в том, откуда он — князь или граф — знает обо мне?

Я припомнил первые мгновения, когда прочитал вывеску. Были тревога и недоумение. Теперь они прошли. Что ж, решился я, если неведомый незнакомец желает таким экстравагантным способом познакомиться со мной, вперед. Я двинулся в направлении к той улицы. Она располагалась недалеко. С большим вниманием, изучая дома, чтобы не пропустить нужный, я все время замедлял шаг, и вот, наконец-то оказался на месте.

Человека у дверей не было. Я взялся за массивное кольцо-ручку и три раза постучал. Гулкие удары раскатились по дому — и вновь воцарилась тишина. Я, прислушавшись, подумал: «Возможно, стоит вернуться. Может быть, чудаковатый граф или князь сейчас тайно наблюдает из окна и тихо смеется над незадачливым гостем, то есть надо мной». Дикая фантазия, но все ж…

Я, отступив назад, поднял голову и скользнул взглядом по окнам. Свет в окнах не горел. Тогда осторожно нажал на дверь. Дверь без скрипа легко поддалась. Эта молчаливая сцена у парадного подъезда могла расцениваться как следующая ступень странного приключения.

Решиться войти? Да. Я уже проделал путь до этого порога, то неужели сейчас повернуть обратно? И я сделал шаг в тускло освещенное помещение. Я увидел перед собой, будто призрак, лестничный марш, что зыбко светло-серым пятном скользил вверх. Еще пару шагов — и на этом приключение в доме закончились.

Что случилось в следующее мгновение, трудно описать. Насколько я могу судить, в человеческом языке нет подходящих слов, способных точно передать мои ощущения. Но слова, простые человеческие слова, так были необходимы для описания того мгновения. Ведь слово, как волшебная ловушка, способно поймать и удержать бесконечно краткое мгновение, волшебным образом обезоруживая его. Так следовало полагать, но я ошибся. Нельзя было описать это словами. Потеря мира? Переживание небытия? Наконец, падение в хаос? Все не то. Меня будто насильно выдрали из мира на краткий миг.

Очнулся я в полете, точнее в парении. В первые минуты чувства владели всем моим существом. Они довлели над рассудком. Они кричали о смерти, и их крик перекрывал доводы разума. Но в следующие секунды рассудку удалось подчинить эмоции, и я смог даже осмотреться по сторонам и понять, что так медленно лететь вниз невозможно. Что-то сдерживало безудержное падение, будто воздух стал плотным как кисель. Это удивило, и я вновь, уже более осмысленно, осмотрелся.

Я медленно парил вниз, пролетая насквозь широкую шахту. Нет, мелькнула мысль, это не шахта рудокопов, но кто-то же прорыл ее? Почему-то возникла уверенность, что она не естественного происхождения. Может, те странные существа, что заполоняли ниши в стенах шахты, создали ее? Они были повсюду. Вначале я принял их за обычных летучих мышей, отдыхающих в полумраке пещеры вниз головой. Но, как уже упомянул, я не падал, я плавно скользил вниз, и поэтому смог изучить этих странных существ подробно. Каждый из них был нечто средним между летучей мышью и человеком, но размеры тел они имели человеческие. Я со страхом подумал: а если они проснуться?

Но пугающую мысль не удалось продолжить. Меня отвлекли новые ощущения. Я почувствовал, как тело повернулось в воздухе. Я стал падать ногами вперед и, будто ныряя в еще более плотные воздушные слои, аккуратно приземлился, даже не почувствовав удара.

Осмотревшись, я заметил проход. Был он коротким и освещался странными фонарями. Поначалу решил, что это газовые огни, но, подойдя ближе, удивился. Лампы оказались крохотными и светили ярким мертвенно-голубым цветом, таким ровным и холодным, что сразу же стало ясно: источник их свечения не газ.

Проход, высокий и арочный, как я уже сказал, был коротким и скорее напоминал просторную нишу. В глубине ниши располагалась дверь. Вроде, деревянная и испещренная странными письменами, точнее, латинские буквы были мне знакомы, но они не складывались в осмысленные фразы. Случайный узор, решил я, и потянул за ручку-скобу.

Комната за дверью оказалась лучше освещенной. Я даже чуть прищурился, привыкая к свету, а когда привык, встал на пороге в недоумении. Комната была небольшой, но на мой вкус слишком загроможденная мебелью. Причем внутреннее убранство безнадежно устарело. Так украшать помещения было принято в веке восемнадцатом. Яркая громоздкая люстра под потолком, бросая желтый свет, казалось, рассыпалась среди ковров, кресел, нагромождения канделябров на камине и прочей мелочи. Желтые блики плясали то тут то там и, видимо из-за них, я и не заметил женщину. Она сидела на диване, не шевелясь, отчего сливалась с комнатой. Она будто была частью комнаты.

Я заметил ее уже подходящей. Странный зрительный обман внушил мне, что женщина двигалась быстро, но плавно и бесшумной. Она скользила. Я рассмотрел ее, когда она оказалась передо мной на расстоянии вытянутой руки. Одета женщина была в платье восемнадцатого века. Высокая прическа из неестественно белых волос. Это не седые волосы, точно. Длиннополое платье розово-голубое с кринолином, корсет, руки в белых перчатках до локтей, обнаженные плечи… А вот о возрасте женщины я ничего сказать не смог.

Лицо ее без выражения, а щедрый грим, да именно этот чудовищный грим, не давал судить о возрасте. Кожа на лице, да и все открытые участки тела, щедро припудрены. Только розовым обозначены щеки, ярким кармином — пухлые губы и сурмленые брови. Глаза подведены чересчур ярко, отчего придавали лицу еще больше болезненно-отстраненный вид.

— Я приветствую вас, сударь, — произнесла незнакомка на удивление бодрым голосом.

Она чуть склонила голову. Мне показалось, что шея у нее морщинистая. Значит в возрасте. Но вот голос… По нему не скажешь.

— Приятно видеть вас, сударь, в моем доме. Вы пожаловали ко мне по доброй воле. Что ж, прошу, располагайтесь.

Она сделала приглашающий жест рукой, и жест этот был грациозен и волшебен. Незнакомка изящно повернулась спиной и проследовала к дивану легкой походкой. Так могут ходить только ангелы, едва касаясь земли, или совсем юные девушки, входящие в пору. Девушки, которые невинны, которые с опаской вступают в новую жизнь и эта осторожность отражается в их манере двигаться. Нет, она не была женщиной в возрасте.

— Приношу извинения, сударыня, но, видимо, я нечаянно зашел к вам.

Странно, но у меня язык почему-то не повернулся сказать о том, что пару минут назад я падал в шахту, окруженный сказочными существами в нишах, а, упав, пошел на поводу у любопытства и открыл дверь, исписанную латиницей.

Женщина села. Она откуда-то достала розовый веер, раскрыла его, затем сложила и указала им на диван. Она приглашала сесть. Я сел и попытался сбивчиво рассказать ту часть приключения, которая хоть немного походила на правду:

— Понимаете, я совершал променад и заметил странную вывеску. Она обращалась ко мне. Да, поверьте, вывеска приглашала в дом, и я последовал совету, я пришел в тот дом и вот я очутился у вас.

Незнакомка никак не отреагировала, только задумчиво вымолвила:

— А вы верите в судьбу?

— Как сказать вам… Если ту вывеску считать судьбой…

— Та вывеска, сударь, скажу вам по секрету… — Она наклонилась ко мне, и, кажется, я мог рассмотреть каждую пылинку грима. — Та вывеска не случайна, вы ее заметили, значит так и должно было случиться. Это не судьба. Это закономерность. Поэтому я не верю в судьбу.

— Так это вы?

Женщина быстро отстранилась и дернула головой. Движение это было настолько неуловимым, что трудно поверить в его существование. Но да, я заметил это короткое, будто нервное движение головы, точно на миг сквозь нее пропустили электрический ток. Вынырнула шальная мысль, что это движение также походит своей неестественностью на движение марионетки. Кукольник, ошибившись, случайно дернул не ту нитку и вот…

— Да, это я пригласила вас. Это моя вывеска, — произнесла незнакомка.

— Тогда скажите, зачем?

— Вы живете в одиночестве. У вас нет семьи. И я пожелала узнать, как ваши дела?

— Спасибо за участие, — ответил я, не совсем понимая, на что она намекает. — Кстати, а кто вы?

— Простите, еще один вопрос. Какое женское вам по душе?

— Эльза, — назвал я имя, которое первое пришло в голову.

— Зовите меня Эльзой.

— Нет, так не пойдет.

— Вы покидаете меня?

Я хотел ответить утвердительно, но осекся и посмотрел Эльзе в глаза. Взгляд был болезненным, но помимо чувства жалости и неловкости от этой последней фразы-упрека возникло иное ощущение. Ощущение слабое, подспудное, едва себя проявляющее: все здесь искусственно. И искусственность давит, но стоит встать с дивана, расправить плечи, и этот мир рассыплется, будто цветной витраж под тяжелым ударом.

— Да, простите меня великодушно, но мне пора домой.

— Что ж, идите. Я провожу вас.

Я покинул странную женщину и ее странное жилище. Я стоял на пороге. За спиной была закрытая дверь, испещренная латиницей, а в душе царила опустошенность, словно часть меня осталась с незнакомкой. Казалось, цепь привычного распалась, связей нет, мысли разбегались, а мир состоял из мозаики событий. Причем эти осколки минувшего не связаны друг с другом. Может, было все сном? Не только эта странная встреча с Эльзой, а в целом: от рождения и до сей поры?

Я сделал шаг и споткнулся. Краем сознания, падая, заметил, что мертвый свет крохотных фонарей погас. Я упал неудачно. Ногу ненадолго стянуло болью. Боль прошла и, осмотревшись, я заметил светло-серый призрак впереди — парадная лестница. С трудом приподнявшись, опираясь на трость, я решил повернуть назад. Какое уж там шагать по лестнице, идти дальше, когда хромаешь. В конце концов, меня ждал ужин и теплая постель. Особенно последний пункт придал сил.

Я покинул дом. Выйдя на улицу, пару секунд постоял, рассматривая фасад. Смешанные чувства владели мной, но чувства не имели названия. Не обращая на них внимания, я отправился домой. Проходя по знакомой улице — по ней я не раз совершал верчение прогулки — заметил краем глаза вывеску. Я до конца не понял, чем увлекла она меня. Вывеска как вывеска: белая с красной надписью от руки. Кстати, надпись и приковала внимание. Я заворожено смотрел на ее, стараясь понять, что означает она? Фамилия, имя и отчество были знакомы, несомненно. Где-то я слышал о них. И еще адрес внизу. Вроде, тоже знаком. Последняя буква слегка смазана. Я поднес руку к лицу и, сосредоточенно рассматривая перчатку, заметил, что указательный палец испачкан чем-то красным. Интересно, где я успел испачкаться? Не об вывеску же? Я ее впервые вижу.