Глава 4: Аудиенция посланца у Тохтамыша в летнем стане Заяр.

Заяр* был небольшим селением, расположенным в береговой котловине на левом берегу Сары*. Склоны котловины были покрыты лесом, что в целом спасало её от летних суховеев и зимних метелей. Место уютное и облюбованное ордынскими владыками, которые любили здесь устраивать кочевые летние ставки. Вот и сейчас, вся котловина была заставлена белыми шатрами. Это ордынский царь* Тохтамыш отдыхал здесь со своим семейством и многочисленной хаваши*.

По прибытии в Заяр*, Байондур разыскал царского юртчу* и тот распорядился поставить дополнительно два шатра. Один предназначался для Байондура, а другой для Камол ад-Дина с Эргашем.

— Теперь располагайтесь, отдыхайте с дороги и ждите, — сказал им Байондур, — Далеко не отлучайтесь. В любое время может появиться ясаул* и пригласить на приём к царю*. Хотя, по крайней мере сегодня, нас беспокоить не должен бы никто. Мне сообщили, что мой повелитель в данный момент охотится в здешней пойме.

Помывшись и переодевшись, братья стали раскладывать подарки, которые заранее взяли с собой для того, чтобы в случае приёма, преподнести достойный бакшиш* ордынскому царю* и его женам. Но всё пересмотреть, им до конца не удалось. В шатер прибыл ясаул* и сообщил, что Камол ад-Дина хочет видеть сам царь*, который собирает у себя в шатре шуру*. Из подарков, он велел взять лишь золотую чашу, сказав, что Тохтамыш любит золотую посуду и что приём посланца* будет неофициальным. Так как в отношении Эргаша ничего сказано не было, то тот оставался в шатре. Быстро переодевшись в праздничную одежду, Камол ад-Дин взял бакшиш*, и они, на приготовленных заранее лошадях, вместе с ясаулом* направились к шатру Тохтамыша. К тому времени уже смеркалось. Всадники подъехали к восточному входу в шатёр, где стража особо тщательно обыскала Камол ад-Дина. Затем его попросили войти внутрь.

Спускались сумерки и свет, через белые прозрачные стены летнего царского шатра, проходил слабо. В связи с этим, в шатре были зажжены факелы.

Камол ад-Дин, между делами, успел ознакомиться с ордынским этикетом, однако ранее участвовать в мероприятиях с его соблюдением ему не приходилось. Но на этот раз этикет нарушили сами ордынцы*. Причиной явилась спешка Тохтамыша, неожиданно узнавшего о приезде курьера от Ак-Ходжи*.

Зайдя в шатёр, Камол ад-Дин увидел сидящего посередине шатра на возвышении ордынского царя*. Тот сидел на небольшом столе из слоновой кости, украшенном золотыми листьями. Рядом с Тохтамышем никого не было. Перед ним на скамейке сидели три человека, а справа на ковре ещё несколько. Слева от царя также никого не было, так как эта сторона, согласно этикету, предназначалась женщинам, в частности его жёнам.

Подойдя ближе к Тохтамышу, Камол ад-Дин опустился перед ним на одно колено и преклонил голову, как подобает мусульманскому воину перед своим эмиром*. Это сразу смутило ордынского царя*.

— Тебе что, купец, неведомо как приветствовать царя*? — грозно промолвил Тохтамыш, — Тебе что, наши законы и обычаи вообще не ведомы? Почему его представили мне раньше моего нукера* с посланием? — обратился он уже к кому-то из присутствующих, — Где мой кешектен*?

В этот момент в шатёр почти бегом вошёл растерянный Байондур и четырёхкратно упал перед своим царём* на колени.

— Смотри лоб не расшиби! — произнёс Тохтамыш, — А ещё тебе следовало бы, поучиться приветствовать меня как этот купец. Или ты от испуга забыл, что являешься моим аскером* и кешектеном*?

— О, мой повелитель*! — испуганно промолвил Байондур, — Мне поздно поведали прибыть к тебе, А чаловек, что стоит перед тобой, тоже аскер*. Купцом является его отец. Когда же я узнал, что этот человек предстал перед тобой первым, то растерялся. Покорнейше прошу, прости меня, мой повелитель!

— Где послание Ак-Ходжи*, — опять грозно спросил Тохтамыш, презрительно уставившись на своего кешектена*.

Байондур протянул царю* запечатанный печатями конверт и затем, как положено воину, встал перед ордынским царём* на одно колено. Только после этого, он смог перевести дух и успокоиться.

Раскрывая конверт и доставая письмо, Тохтамыш с презрением взглянул на Байондура. Затем, он поманил ладонью одного из сидевших на полу и протянул ему послание.

— Возьми Али-Бек*, прочитай, — обратился Тохтамыш к вставшему с пола человеку, но когда тот почти дотронулся до письма, передумал и взмахом руки, попросил его сесть на прежнее место.

Слуги поднесли к Тохтамышу поближе факел и он, развернув письмо, начал молча читать его содержание.

В этом письме, Ак-Ходжа писал Тохтамышу следующее:

«Во имя Аллаха милостливого и милосердного!

Силою Всевыщнего и благодатями веры мусульманской!

Отправлено это письмо его величеству достославному Щиту ислама и защитнику правоверных Тохтамыш-хану.

Ты, великий и справедливый, мудрый и высокодостойный царь — да благословит каждое твоё слово Всевышний. Твоё величие, сила, благоволение, честь, достоинство и справедливость, чистота помыслов и великодушие, доброта, незаурядная гениальность и самоотверженность, бесстрашие и необычайная воля к победе, твёрдость духа, помыслов и искренность с подданными твоей необъятной державы, не знающей границ.

И я, как истинно преданный и покорный твой слуга, недостойный твоих забот и внимания, униженно молю и покорнейше прошу тебя, уделить мне малость внимания и оказать недостойному подданному твоему незначительную помощь в приведении к покорности этих, потерявших всякое уважение и приличие к твоим верным подданным — урусов.

В мудрости и великодушии, каторыми Всевыщний отметил твое царствование, униженно молю тебя о помощи в наказании этих коварных и низких людей, да покарает их за это Всевыщний!

И если я получу от тебя, хоть малую долю помощи, которая будет для меня подобно благодатному лучу солнца, пробившемуся сквозь чёрные грозовые тучи, чтобы согреть уставшую от холодного ненастья землю, я буду век обязан тебе беспрекословно служить словно верный пёс, и искренне обещаю тебе, всегда и во всём быть преданным твоему непререкаемому величеству.

Я ни на один волос не отойду от прямого пути моего тебе повиновения, и не одной самой незначительной мелочи не упущу в соблюдении возложенных на меня обязанностей и условий почтительного и благопристойного послушания.

Твой искренне преданный Ак-Ходжа».

Тохтамыш медленно вертел в руках письмо, пытаясь в этом славословии и словоблудии найти хоть какой-то здравый смысл. Но кроме того, что Ак-Ходжа* не нашёл взаимопонимания с урусами*, понять из его содержания что-то другое, было невозможно. И для доставки этого сумасбродства нужно было направлять одного из лучших царских нукеров* в чине кешектена*, да ещё с приличной охраной? С другой стороны, если уж Ак-Ходжа* скатился до подобного словоблудия, чего ожидать от других? Сегодня они покорнейше раболепствуют перед царём*, а завтра с привеликим удовольствием, не моргнув глазом, отсекут ему голову, как это уже не раз бывало во время великой смуты*. Нет, с людьми, что собрались в его окружении, нужно держать ухо востро! Жаль лишь, что разогнать их всех одним махом, не получиться. Таковы в Орде* давно укоренившиеся родоплеменные устои.

Поразмыслив ещё немного, Тохтамыш решил, что на основании этого бредового послания Ак-Ходжи*, сделать вывод о положении дел в Московии* и других землях урусов*, невозможно. Вместе с этим, и принимать какое-то решение нецелесообразно. Необходимо дождаться возврашения Ак-Ходжи* и потребовать от него внятного и подробного отчёта, после чего решать, как поступить с этими урусами* дальше.

Тохтамыш взмахом руки подозвал одного из нукеров*, и что-то тихо сказал ему. Слуга поднёс металлическую тарелку, а Тохтамыш положил в неё свёрнутое в трубку письмо. Другой слуга приставил лучину, и письмо в тарелке вспыхнуло ярким пламенем, превратившись вскоре в маленькие, обугленные, чёрные лохмотья.

Камол ад-Дин с сожалением смотрел на догорающее письмо. Судя по поведению Тохтамыша, в том послании, наверное, находились очень важные и ценные сведения, которые наверняка были бы небезинтересными его Амир-ал-умару*. Но теперь эти сведения, известны лишь ордынскому царю*, да тому неведомому автору письма, от которого прибыл Байондур. Может быть, стоило Камол ад-Дину проявить больше решительности и завладеть посланием в пути следования? Но врядли они с Эргашем смогли бы противостоять охране Байондура. Подкупить того, также не получилось бы. Байондур переродился, и теперь всецело был предан своему новому хозяину. Даже если бы Камол ад-Дин предложил ему всё, что вёз караван, Байондур не согласился бы. Да и думать теперь об этом уже поздно.

Тохтамыш хотел было завершить приём, но взглянув на Камол ад-Дина, вспомнил, что сам приказал вызвать этого, толи купца, толи охранника каравана, к себе. Однако в порыве гнева на неудачное поведение Байондура, Тохтамыш не мог вспомнить, что ему доложил про этого человека ясаул*. Кажется, он говорил о какой-то миссии в Москву, чем и вызвал интерес у ордынского царя*.

Между тем, Камол ад-Дин с Байондуром продолжали стоять, каждый на одном колене, преклонив головы перед ордынским царём*.

Немного успокоившись, Тохтамыш предоставил слово Камол ад-Дину. Тот поприветствовал царя*, как того требовал этикет. Вначале произнёс слова приветствия от имени Тимура, затем от своего собственного и преподнёс Тохтамышу в качестве подарка золотую чашу. Преподнёс он этот подарок, заранее зная, что ордынский царь* обожает золотую посуду и принимает пищу только из таковой.

— Что заставило тебя, бесстрашного воина, проделать столь далёкий путь? — спросил Камол ад-Дина Тохтамыш.

— О Великий царь! — ответил Камол ад-Дин, — Меня послал в Москву мой Амир-ал-умар* с целью проведать, что за новое страшное оружие появилось в далёкой Московии*. Оружие это, стреляет огненными стрелами, издавая при выстреле страшный гром. Оно одним выстрелом способно убить много вражеских воинов и на достаточно большом расстоянии.

— Раздобыл ли ты, бесстрашный воин это оружие, а если раздобыл, где оно у тебя хранится теперь?

— Нет, Великий царь*! Это страшное оружие мне заполучить не удалось. Но зелья* к нему, для метания огненных стрел, я немного раздобыл. Сейчас везу его в подарок моему Амир-ал-умиру*. А туфанги*, надеясь на твою милость, хочу купить здесь, у вас в Орде*.

Тохтамыш обвёл окружающих удивлённым взглядом. Сказанное посланцем, повергло его если не в шок, то уж точно в недоумение.

— Это что ещё за туфанги* у нас появились? — обратился он к Али-Беку, — Почему я обо всём всегда узнаю последним? Кроме того, узнаю, как всегда, не от вас, моих подданных, а от каких нибудь чужеземцев? Вы-ы-ы!!! Ублюдки, кретины, бездельники, дармоеды и лизоблюды! Вы у меня здесь вообще, для каких целей существуете?

— Туфангов*, ордынское войско по сей день не имеет, — начал пояснять Али-Бек, — Несколько штук того оружия, было в булгарском кошуне* во время прошлогодней войны Мамая с урусами*. Когда же урусы* Мамая одолели, то они захватили у булгарского эмира* Сабана и названное оружие. Но и это, ещё не всё! Вместе с оружием, урусы* взяли в плен и мастера, его придумавшего. Теперь урусы*, уже и сами научились делать это страшное и смертоносное оружие.

— Что-о-о!? — пуще прежнего, взревел Тохтамыш, — И вы мне обо всём этом так спокойно говорите? Вы хоть себе представляете, что натворили? Вы себе даёте отчёт, чем для нас такая беспечность может закончиться? Сабана срочно разыскать и доставить ко мне! А ты почтенный, покажи нам, что за зелье* везёшь своему Великому амиру*?

Камол ад-Дин встал, вытащил из кармана мешочек, и подойдя к тарелке с остатками пепла от сожжённого письма, отсыпал на неё немного пороха. Затем взял у слуги в правую руку факел, а в левую, тарелку и приподнёс огонь под неё снизу. В тарелке ярким пламенем вспыхнул порох. От неожиданности, все присутствующие отпрянули в сторону и мошенально закрыли лица руками, в том числе и сам Тохтамыш.

Камол ад-Дин вернул слуге факел, поставил на прежнее место тарелку, и вернувшись задом на своё место, вновь стал на одно колено.

— Зельем* этим, как я понимаю, урусов* конечно же снабжают какие нибудь китайцы? — начал гадать Тохтамыш.

— Нет, Великий царь*! — ответил Камолиддин, — Это зелье*, а вернее сырьё к нему, урусы* закупают здесь, у вас в Орде*. Если же быть ещё точнее, то непосредственно в самом Сарае*. Но готовят они зелье*, как раз из так называемого «китайского снега»*. Его они довольно дёшево покупают у ордынских купцов в Сарае*. По дороге, урусы* сами мне об этом поведали.

— И опять я, как всегда, ни о чём не ведаю? — в бешенстве возмутился Тохтамыш, — До каких пор это будет продолжаться?

— О Великий царь*, — обратился к нему один из сидевших, — Дозволь мне молвить слово и всё объяснить.

— Говори Турсай, — немного успокоил свой гнев Тохтамыш.

— Урусы* действительно покупают в Сарае* у наших купцов какой-то порошок, которого, очень много лежит в земле возле нашей столицы, Сарай ал-Джедида*. Но урусы* мне говорили, что этой дрянью, они словно навозом, удобряют землю. Урусы* утверждают, что в Московии* очень плохая земля, в основном песчаник и глинозём. Поэтому, её и надо удобрять, чтобы получать хорошие урожаи. Вот урусы* и приезжают сюда целыми караванами за этим «китайским снегом»*. Наши купцы даже рады, что продают этим людям, практически никому не нужный земляной «навоз», который, к тому же, нам вообще достаётся даром. Получается, что урусы* нам ещё и платят, за никому не нужный товар. Ведь мы, этот «навоз», в избытке берём у себя под ногами совершенно бесплатно. А нам татарам*, как гласит известная пословица, лишь бы даром! Ордынцам* всё равно, из чего барыш* делать.

Турсай иногда допускал выходки шута и острослова в присутствии Тохтамыша, что ему нередко сходило с рук. Другие, в окружении ордынского царя*, этого себе позволить не могли.

— Мы с вами, сейчас только что посмотрели, как полыхнул и гахнул, этот ваш никому не нужный «навоз», — с ухмылкой произнёс Тохтамыш, — Благо, что его была лишь щипотка. А если бы целый казан** с таким «навозом» гахнул? С нашей бы ставки один пепел остался, да ещё вместе с нами в придачу. Поэтому, строжайше повелеваю! С этого момента запретить, кому бы то ни было, продавать этот «китайский снег»*. Возле места, где берут тот самый «навоз», выставить круглосуточный караул*. Впредь, без моего ведома, не то что мешка, даже торбы этой дряни не должно быть продано, и не только иноземцам, но и ордынцам* тоже. Все ли меня поняли?

— О Великий царь! — словно с мольбой обратился к Тохтамышу Камол ад-Дин, — Могу ли я, в качестве исключения, приобрести хотя бы караван этого «китайского снега»* для нужд Амир-ал-умара*?

— Самаркандских купцов и этого воина одарить по достоинству и проводить домой со всеми почестями! — распорядился Тохтамыш, а затем повелел всем покинуть ставку. Вопрос о «китайском снеге»*, для посланца* остался без ответа. Приём был закончен и члены шуры* стали расходиться. Камол ад-Дин тоже вернулся в свой шатёр.

— Как прошёл приём? — поинтересовался Эргаш.

— Для начала, очень даже неплохо, — ответил Камол ад-Дин, после чего, помолившись на ночь, лёг спать.