Глава 3. Взятие Тимуром Фусанджа и цена этой победы

Глава 3: Взятие Тимуром Фусанджа и цена этой победы.

После получения вестей от Кара-Кончара, в хорасанском городе Фусандже с ещё большими усилиями продолжили вести приготовления к отражению нападения врага, появления которого у этой крепости, согласно распространённым среди горожан сообщениям, фусанджцы ожидали как минимум к вечеру. Но уже к полудню за городскими стенами Фусанджа неожиданно послышались протяжные звуки сурнаев* и нагар*, дополняемые глухими ударами дум-думбаков* и тамбура*. Это с северо-востока, по Самаркандской сакме*, к названному городу подступило многочисленное войско правителя Мавераннахра*, амира* Тимура*. Оно быстро осадило Фусандж со всех сторон. Данный город, с момента его основания, играл ключевую роль во всех войнах. Он играл роль крепости, прикрывававшей подходы к крупнейшему городу средневекового Востока – Герату. Этот город, в те годы, наряду с Мервом, Балхом и Нишапуром, являлся одной из четырёх столиц Хорасана*. Вместе с тем, Герат располагался на одном из крупнейших азиатских торговых маршрутов, называвшемся Великим шёлковым путём*, и был одним из самых древних, культурных и богатых центров Востока. С момента своего появления, данный город постоянно привлекал к себе внимание завоевателей. На момент вторжения Тимура, Гератом правил Малик Гияс ад-Дин Пир-Али (Гияс ад-Дин)*, являвшейся главой династии Картов, управлявших городом и значительной частью Хорасана в качестве монгольских вассалов* ещё с середины XIII века. Представители этой династии были покровителями литературы и искусств, ревностными строителями мечетей, медресе* и других прекрасных общественных зданий. Именно Картам принадлежала заслуга в возрождении процветающего города среди руин, оставшихся после монгольского нашествия полчишь Чингисхана.

Теперь же этот город решил захватить и присоединить к своим владениям Тимур. Это был его первый поход за пределы Мавераннахра*, с момента приобретения власти над данной страной. От успеха этого похода во многом зависело то, как вдальнейшем поведёт себя названный завоеватель и насколько масштабными окажутся его амбиции.

Прежде чем собрать войско и выступить в поход на Хорасан, Тимур направил послание Гияс ад-Дину, в котором содержалось требование, прибыть тому на курултай* в Самарканд, столицу Мавераннахра*. Подобное послание было формальным указанием на то, что отныне династия Картов считается вассалами* Тимура и являлось уловкой перед началом уже готовившегося вторжения. Ильчи* Тимура также сообщил Гияс ад-Дину, что тот спокойно может ехать в Самарканд, взяв с собой лишь почётный экскорт.

Получив это послание, Гияс ад-Дин был вне себя, ведь ещё в недавнем прошлом Тимур был бродягой-наёмником, в качестве которого поступил на службу к отцу Гияс ад-Дина – Малик Муизз ад-Дин Хусейну. Когда же тот умер, Гияс ад-Дин продолжил поддерживать тёплые отношения с Тимуром и даже женил своего старшего сына на племяннице последнего. Теперь же человек, который несколько лет назад был слугой его отца, требовал от Гияс ад-Дина признать его своим повелителем. С этим Гияс ад-Дин согласиться не мог и война между ним и Тимуром стала неизбежной.

Готовясь к войне с Тимуром, Гияс ад-Дин сумел внедрить в ряды его ближайшего окружения своего лазутчика. Им был таваджи* правителя Герата по имени Кара-Кончар, который за усердия, проявленные на своей новой службе, был замечен одним из самых верных амиров* правителя Мавераннахра* Сейф ад-Дином Нукузом (Сейф ад-Дином)* и вскоре стал таваджи* последнего. Под началом Сейф ад-Дина служил также и соплеменник Тимура из племени Барлас* по имени Бури, в непосредственном подчинении которого, оказался и тот самый таваджи* хорасанского правителя, Кара-Кончар.  

Накануне начала выступления чагатайского* войска в поход на Хорасан, Тимуром были приняты превентивные меры по нейтрализации сетей лазутчиков Гияс ад-Дина в Мавераннахре*. Тимуровские яргу* и таваджи* хватали и помещали в зинданы* всех подозрительных, проживавших в Мавераннахре*, но имевших хоть какое-то отношение к Хорасану* граждан. Подавляющее большинство из задерживаемых, вообще никакого отношения к шпионажу никогда не имело, но соответствующим пыткам эти люди часто подвергались чагатайцами* просто так, на всякий случай. Меры то были превентивные, и как считали яргу*, лучше пусть от их чрезмерных перегибов пострадает сотня-другая невиновных, чем останется в рядах чагатайского войска, а хуже того, в стане* самого правителя Мавераннахра* или его ближайшего окружения, неразоблачённым хоть один лазутчик. Кое-какие результаты это всё же дало, и яргу* поймали с десяток имевших отношение к шпионским делам граждан, но, ни один из задержанных не был вхожим, ни в стан* Тимура, ни в хаваши* его ближайшего окружения. Особенно тщательным проверкам подвергалось чагатайское* войско, от амиров* до простых воинов. Однако, в ходе этих проверок, Кара-Кончар не вызвал каких либо подозрений у яргу* самаркандского правителя, так как служил под непосредственным началом того самого, соплеменника Тимура Бури, пользовавшегося у своего высокого покровителя абсолютным доверием. В связи с этим, Бури также входил в состав яргу*, участвовавших в данных антишпионских мероприятиях, а Кара-Кончар, в свою очередь, пользуясь его непререкаемым доверием, рьяно помогал своему «новому саиду»* в ведении следствия. Находясь в сложившейся ситуации также в роли яргу*, не мог же он разоблачать самого себя? Так, волею случая, Гияс ад-Дину удалось сохранить «глаза и уши» в стане* своего главного противника. Но они, у правителя Герата, там оставались лишь единственными. Вдобавок ко всему, в ходе принятых Тимуром мер, в руках чагатайцев* оказались все люди, направленные Гияс ад-Дином для установления связи с Кара-Кончаром и передачи от него сведений в Герат. Но на счастье Кара-Кончара, связь этих людей с лазутчиком Гияс ад-Дина осуществлялась лишь путём использования тайников. Самого Кара-Кончара связные никогда в лицо не видели и никакими сведениями о нём не располагали. По этой причине, они не выдали Кара-Кончара даже под самыми страшными и изощрёнными пытками, которые, к тому же, тот сам к ним и применял, преследуя при этом сразу две цели. Первая – как можно быстрее избавиться от теперь уже не нужных ему связных, а вторая – дополнительно выслужиться перед подозревавшим «всех и вся» Бури, и таким образом ещё раз укрепить в его глазах доверие к себе.

Внедряя Кара-Кончара в хаваши* ближайшего окружения Тимура, Гияс ад-Дин строго-настрого запретил тому покидать ставку правителя Маверапннахра* без своего на то позволения. Запрет распространялся и на те случаи, если у лазутчика не останется иной возможности передать в Герат самые срочные и очень важные донесения, даже если они окажутся единственными, способнами спасти от захвата, или разгрома, какой либо, хорасанский город или крепость, а также на ситуации, при которых самому внедрённому будет грозить непосредственная смертельная опасность.

Прежде чем начать вторжение в Хорасан, Тимуром и его амирами были организованы и проведены ещё ряд подготовительных мероприятий. Уже упомянутый амир* Сейф ад-Дин, отправленный Тимуром для сопровождения Гияс ад-Дина в Мавераннахр*, обнаружил, что правитель Герата усиленно укрепляет городские стены и готовится защищать свою столицу. Стало ясно, что Гияс ад-Дин не собирается ехать в Самарканд и добровольно отдавать свои владения Тимуру. Когда об этом узнал правитель Мавераннахра*, он окончательно принял решение о вторжении. Тимур собрал своё войско и двинул его к Герату.

Город Фусандж оказывался первым на пути следования войск Тимура. Поэтому, гарнизон данного города Гияс ад-Дином был заранее значительно увеличен и укреплён, чтобы прикрыть подходы к Герату.

Подойдя к Фусанджу, войска Тимура окружили этот город и начали готовиться к его штурму. Длительная осада данной крепости не входила в планы завоевателя и его амиров*, так как основной их целью был Герат. Тимур не хотел долго задерживаться возле этой небольшой, и на его взгляд второстепенной крепостёнки. Защитникам города было предложено сдаться без боя, но амиры* Гияс ад-Дина на это ответили отказом. После их отказа, единственной возможностью овладеть городом, оставалось лишь взять его штурмом. Сделать же это было непросто. Каменные стены города хоть и были ниже и тоньше чем в Герате, но при умелой организации обороны могли достаточно долго сдерживать натиски осаждаюших, о чём не мог не знать Тимур и его амиры*.

Накануне войны и осады Фусанджа, Сейф ад-Дин направил в этот город своих лазутчиков, чтобы собрать сведения о состоянии городских укреплений, числе защитников города и их возможностях в сдерживании натиска штурмующих, количестве запасённого провианта, разного рода оружия и других средств защиты от атакующих. Полученные от них сведения не сулили Тимуру ничего хорощего. Защитники Фусанджа в состоянии были задержать продвижение его войск и дать возможность Гияс ад-Дину подготовить Герат к длительной обороне. Единственным слабым местом в городских укреплениях Фусанджа, была наспех заделанная брешь в одной из частей его стены, оставшаяся от её обрушения несколько лет назад в результате подмыва фундамента грунтовыми водами. Лазутчики доставили Тимуру одного из пленённых местных мастеров, принимавших участие в ремонте данного участка стены, который и сообщил ему, что на момент ремонта обрушевшейся части стены не хватало гашёной извести, и его произвели кое-как. Выслушав пленного, Тимур решил воспользоваться этим обстоятельством. Он планировал поставить напротив данного участка стены наиболее мощные катапульты и другие стенобитные орудия. Для захвата, намечавшегося в том месте пролома, Тимуром был специально сформирован отдельный кул* из наиболее подготовленных для штурма городских укреплений воинов. В его ряды были отобраны уже успевшие получить закалку в прежних ратных баталиях и самые физически выносливые гулямы*.

– Отец, разреши мне командовать этим кулом*, – обратился к Тимуру его сын Мираншах.

Тимур взглянул на пятнадцатилетнего подростка. Тот был ещё слишком молод, но своим упорством в обучении воинскому искусству вселял отцу большие надежды. В случае же покорения Хорасана, Тимур был намерен оставить Мираншаха здесь своим наместником. Для этого, юноше необходимо было дать возможность проявить себя настоящим воином в бою, дав возможность завоевать непререкаемый авторитет среди своих амиров* и простых воинов. Поэтому Тимур заранее обдумывал, каким образом предоставить возможность Мираншаху проявить свои боевые качества и воинскую смекалку, но при этом остаться в живых, не сложив свою голову в первом своём бою. Но в сложевшейся ситуации, такая неожиданная просьба сына, да ещё в присутствии всей командной верхушки войска, вызвала у Тимура определённое замешательство.

– Хорошо ли ты всё обдумал? – обратился к Мираншаху Мир Сейид Береке*, духовный наставник и главный советник Тимура, оценив то неловкое положение, в котором оказался его повелитель.

– Разумеется, он всё хорошо продумал, – ответил за сына Тимур, и уже обращаясь непосредственно к Мираншаху, добавил, – Принимай кул*, и действуй. «Считай, что зажглась твоя звезда»*.

– Да сохранит тебя Аллах, – осталось добавить Мир Сейиду Береке*.

В обстоятельствах, происходивших в присутствии его амиров-темников*, Тимур подругому поступить не мог, иначе он перестал бы для них быть тем Тимуром, которого те привыкли видеть в повседневной жизни. Но когда все разошлись, Тимур подозвал одного из своих самых проверенных таваджи*, являвшегося к тому же, ему и соплеменником, и родственником.

– Бури! – тихо сказал он ему, – Выбери себе десяток лучших аскаров* и с этого дня вам необходимо неотлучно находиться возле Мираншаха. Не упускайте его из виду не на миг. За его жизнь лично отвечаешь головой, как передо мной, так и перед самим Всевышним. Если справишся с этим делом, то частично загладишь свою вину за просчёт с этим твоим таваджи-хыянэтче*. Тимур имел в виду перебезчика Кара-Кончара, а Бури в свою очередь, прекрасно понимал о ком идёт речь.

– Слушаюсь мой повелитель, – оставалось ответить последнему.

В свою очередь, у того самого, упомянутого Тимуром перебезчика, доставившего завоевателю и его ближайшему окружению столько неприятностей с первых же дней начала военных действий, также, одна за другой наслаивались мало разрешимые проблемы. К моменту начала вторжения войск Тимура в Хорасан, Гияс ад-Дин не сумел восстановить с Кара-Кончаром хоть какую-то связь, в результате чего, тот не смог своевременно предупредить его о начале вторжения и дальнейшем продвижении чагатайских* войск по территории страны в направлении Герата. Лишь только на подходе к Фусанджу, крепости прикрывавшей Герат с самаркандского направления, Кара-Кончару, ценой самовольного оставления стана* противника, удалось предупредить амиров* этого города-крепости о приближении войск Тимура. Но это предупреждение оказалось запоздалым. Кроме того, Кара-Кончар, руководствуясь собственными расчётами, заверил фусанджцев, что войско Тимура подойдёт к городу не раньше вечера, а оно подошло уже к полудню, то есть, на целых полдня раньше предсказываемых им расчётов. В связи с собственным просчётом и рядом других обстоятельств, теперь и сам Кара-Кончар, со своей семьёй, не смог своевременно покинуть Фусандж и убыть в Герат. Он переоделся в доспехи, которые в основном носили младшие амиры* хорасанского войска, и приготовился сражаться совместно с фусанджцами. Теперь Кара-Кончар надеялся лишь на то, что в суматохе сражения ему удастся незаметно покинуть крепость, естественно с женой и ребёнком. Затем можно было ещё каким-то образом попытаться убыть в Герат. Но как всё это осуществить на деле, Кара-Кончар пока не представлял. Для осуществления подобных замыслов, ему целесообразнее было бы оставаться в доспехах чагатайского* таваджи*, но в суматохе нагрянувших событий, Кара-Кончар как следует не съориентировался.  

Остаток дня и часть ночи чагатайское* войско усиленно занималось подготовкой к штурму Фусанджа. Наутро тимуровские тумены* выстроились вокруг города, каждый на заранее определённом месте. Амиры всех рангов горделиво красовались в своих ярких допехах с изящно украшенными щитами, стоя впереди тёмных рядов своих воинов. Последние приготовления к штурму ими осуществлялись особо тщательно. Амиры* дах* и сад* в последний раз проверяли снаряжение своих аскаров* и о результатах докладывали вышестоящим военначальникам. Поближе к стенам подкатывались штурмовые башни, метательные катапульты-манджаники* с камнями и китайскими кувшинами с зажигательной смесью, «черепахи» на колёсах с различного рода таранами, называемые матарисами*, а также разного рода другие осадные машины. Когда приготовление закончилось, тугачи* подняли свои туги* с конскими хвостами. Возле ставки Тимура взвился его кушун-туг* с тремя кольцами. Курнаи*, нагары* и наи* издали оглушительный рёв и грохот. Под бой тамбура* стройные ряды тимуровских воинов двинулись к стенам города. Впереди гнали пленённых накануне жителей близлежащих к Фусанджу селений, которых под обстрелом защитников города заставляли зарывать ров, окружающий стены. Но, не дожидаясь пока эта работа будет закончена, ко рву стали подкатывать штурмовые башни и метательные катапульты. Начался обстрел города. В обеих сторон полетели тучи стрел. Метательные катапульты начали швырять в город камни и китайские кувшины с горевшей жидкостью. В городе вначале запылали отдельные деревянные постройки, но потом разгорелся повсеместный огромный пожар. Защитники города ответили тем же. В их распоряжении имелись крепостные орудия для метания «греческого огня»*. Используя их, оборонявшиеся стали жечь штурмовые башни нападавших, которые те даже не успевали придвинуть к городским бастионам. Не дожидаясь, пока ров будет засыпан полностью, воины Тимура пошли на приступ. Они преодолевали это препятствие, карабкаясь на откосы крутого вала, подносили и ставили штурмовые лестницы, по которым взбирались вверх на стены. Снизу их, как могли, прикрывали лучники, посылая в защитников города тучи стрел. Защитники города оборонялись всеми доступными способами. Они сбивали влезавших камнями, поливали их горячей смолой и кипятком, баграми и рогатинами сталкивали лестницы со стен, вместе с находившимися на них штурмующими. Нападавшие падали со стен грудами, обожжённые и обваренные. Под непрерывным натиском тимуровских воинов, полчища которых, подобно среднеазиатской саранче, продолжали лавиной взбираться на стены Фусанджа, защитники города несли немалые потери. Но их число было несравнимо с тем, что теряли штурмующие. Несмотря на яростное упорство обеих сторон, исход этого дня битвы продолжал оставаться непредсказуемым. Но впоследствии произошло событие, решившее исход сражения в пользу самаркандского завоевателя. А произошло всё следующим образом.

Сын Тимура Мираншах, сосредоточил свой кул* напротив заранее определённого ему для атаки участка городской стены. Высота этого участка была примерно на кулач* выше, чем всех остальных, поэтому хорасанские амиры* и сил для обороны здесь оставили меньше, перераспределив их по другим бастионам. Вероятно, по этой причине здесь не было уделено должного внимания и при устранении ранее возникшего в этом месте обвала стены, о чём теперь знали и Тимур, и Сейф ад-Дин, и Мираншах. Как и везде, напротив этого участка стены, ко рву подкатили метательные катапульты и «черепахи» с разного рода стенобитными таранами. Но катапульты тут ставили гораздо массивнее, чем на других направлениях атак. Как только нагары* и тамбуры* подали сигналы для атак, катапульты здесь, как и везде начали методично обстреливать стены массивными камнями, а воины Тимура, как и на других направлениях, погнали впереди себя пленников, которые засыпали ров. Но Мираншах не спешил посылать на штурм своих воинов и они стройными рядами продолжали стоять на своих местах на расстоянии, не досягаемом для поражения стрелами или «греческим огнём»* противника. Кроме того, нападавшие не подтащили здесь ни одной штурмовой башни, что было воспринято защитниками города как отказ противника штурмовать крепость именно в этом месте. Они сняли на этом участке стены ещё более половыны защитников, причём самых боеспособных, направив тех на другие бастионы. Оставшиеся же на стене явно расслабились, и стали менее интенсивно посылать стрелы как в засыпавших ров пленных сограждан, так и в гнавших их ко рву воинов Тимура. Они считали, что таким образом приберегают средства защиты на случай штурма их участка стены. Но если такая стрельба и наносила, какой либо урон осаждавшим, то в основном от этого страдали подневольные сограждане, засыпавшие ров. Имевшие же при себе щиты чагатайцы* лишь изредка получали случайные ранения, да и те в результате собственной невнимательности, самонадеянности и показушного игнорирования опасности. По всему периметру стен уже бушевало яростное сражение, а здесь лишь слышались глухие звуки издаваемые ударами массивных камней, посылаемых катапультами в каменную кладку стены. В этих местах поднимались клубы бурой пыли, а от стены отлетали лишь отдельные её фрагменты. Однако в целом, казалось, что её кладке здесь не приносится большого вреда. Мираншах нервничал. Он с нетерпением ждал, когда перед ним будет засыпан ров, чтобы придвинуть к стене «черепахи» с таранами, благо высота вала в этом месте невысокая и позволяла их использовать. Ров уже был почти засыпан, как вдруг раздался страшный грохот. Это обрушился тот самый участок стены, отремонтированный накануне после подмыва, погребя под собой находившехся на нём защитников крепости и подняв в воздух клубы пыли. Когда пыль немного рассеялась, нападавшие и защитники города увидели образовавшейся пролом. Он оказался такой величины, что ошеломил и ту и другую стороны.

– Суран!* – крикнул Мираншах и первым бросился в образовавшуюся брешь. За ним последовал Бури с десятком отобранных им воинов, которые на время штурма стали джандарами* сына Тимура. Затрубил сурнай* и весь кул* пришёл в движение, устремившись в образовавшийся в стене пролом. Защитники города быстро опомнились и стали направлять к бреши своих воинов, но было уже поздно. Чагатайцы* ворвались в город, где начались уличные бои. С криками «Аллах акбар»* и штурмующие, и защитники города отчаянно сражались за каждый дом, лавку, проулок. От бушевавшего огня и дыма было жарко и тяжело дышать, но сражавщехся это не останавливало.

Мираншах ворвался в город одним из первых. Несмотря на молодость, храбрости, ловкости и умения владеть различными видами оружия, ему было не занимать. Преодолевая со своими джандарами* нагромождения от обломков стены, он трижды чуть не стал жертвой выпущенных по нему стрел. Но всё обошлось благополучно. Одна пролетела мимо, от другой Мираншах ловко увернулся, а от третьей лихо успел закрыться своим круглым щитом. Ворвавшись в город, он со своими воинами сразу же вступил в рукопашную схватку с неприятелем. Ловко владея саблей, Мираншах лично поразил ею двоих хорасанцев, но чуть не погиб от брошенного ему в спину копья. Спас один из джандаров*, не мешкая вставший на пути его полёта и принявший удар этого оружия на себя. Воин погиб, спасая своего амира* и этим выполняя свой воинский долг. В следующий момент Мираншах сразил ещё одного неприятельского воина, но затем сам чуть не стал жертвой. Подкравшейся сзади хорасанец замахнулся над его головой саблей. Он наверняка снёс бы Мираншаху голову, но подоспевший вовремя Бури в последний момент отсёк нападавшиму руку. Но через какое-то мгновение сам Бури почуствовал резкую боль в бедре. Ногу пронзила неприятельская стрела и из раны хлынула кровь. Бури переломил стрелу, оставив в ране вонзившейся кусок, перетянул бедро выше раны жгутом и хромая, вновь поспешил к Мираншаху, прикрывая того от нападений сзади. Венценосный юноша успел сразить ещё двоих хорасанцев, пока к нему не подоспели два чагатайских* амира* со своими людьми. Живых хорасанцев в этот момент рядом уже не оставалось.

– О мой повелитель! – обратился к Мираншаху один из этих амиров*, – Ты показал и показываешь воинам пример доблести и они готовы сложить за тебя головы. Но мы не можем допустить, чтобы добывая славу, ты теперь потерял здесь свою голову. В городе, кроме твоего, сражается немало других наших победоносных кошунов* и кулов*, а общего командования над ними нет. Амир-ал-умар* и Сейф ад-Дин руководят боем из-за города, а внутри его стен командовать некому. Войско не может здесь долго быть без своего чурибаши*, иначе оно понесёт несметные потери, даже, несмотря на превосходство в численности и храбрости. Бери и командуй нами, а право добить этих непокорных душманов* предоставь нам, твоим доблестным и непобедимым аскарам*.

Тем временем Бури держался из последних сил. Он потерял много крови и бледнея, едва стоял на ногах. Мираншах заметил это и сразу же обратился к присутствующим.

– Этот шавкатли жангчи* сегодня спас мне жизнь, но теперь сам нуждается в помощи. Вынесите его из города и сделайте всё, чтобы он остался жив и выздоровел. Я буду просить Амир-ал-умара* наградить его по заслугам и возвести в достойный чин в нашем победоностном войске. Этот аскарбек* заслужил самых высоких похвал и почестей. Да сохранит его жизнь Всевышний!

Бури уже начал было терять сознание, но два джандара* подхватили его, уложили на носилки и понесли прочь из города.

– Где мне удобнее расположиться, чтобы руководить штурмом города, – спросил Мираншах амиров*.

– Пока в башне над главными воротами, – ответил один из амиров*, – Там не так опасен огонь и стрелы неприятеля.

– Тогда следуем туда, – сказал Мираншах присутствующим, – А ещё пошлите таваджи* к Амир-ал-умару*. Пусть доложит ему, что я принял командование воинами, сражающимися внутри города на себя.

Мираншах и амиры*, вместе со своими таваджи* и джандарами*, вскочили на поданных им коней и отправились по направлению к главным городским воротам. Проезжая по одной из задымлённых улиц, Мираншах увидел, как на значительном расстоянии от него разыгралась сцена сражения на саблях между хорасанцем и двумя чагатайскими воинами. Чагатайцы* атаковали, а хорасанец, отступая, ловко от них отбивался. В стороне от сражавщихся, по ходу их передвижения, медленно перемещалась молодая женщина, держа за руку ребёнка и наблюдая за ходом поединка. Хорасанец кричал ей, чтобы та уходила, пока он уводит от неё нападающих, но женщина не слушала и продолжала двигаться по ходу сражения, вероятно ожидая развязки поединка. Воспользовавшись тем, что один их чагатайцев оступился, хорасанец отсёк ему руку по плечо. У нападавшиго из раны обильно хлынула кровь, и от боли тот завопил неестественным голосом. Это привело в замешательство второго нападавшего, чем тут же воспользовался хорасанец. Он изловчился и ловко отсёк чагатайцу голову. После этого, хорасанец, подхватив на руки ребёнка и схватив за руку женщину, бросился бежать прочь и скрылся в ближайшем из проулков.

– Конхур! – окрикнул Мираншах одного из ехавших рядом кичик* амира*, – возьми с собой даху* и разберись вон с тем наглецом с пристрастием, как ты умеешь это делать.

– Слушаюсь, мой повелитель! – ответил амир* и крикнув что-то воинам, умчался вслед за беглецами в проулок. С десяток воинов умчались за ним, а Мираншах с остальными продолжил свой путь в направлении уже видневшейся башни над городскими воротами.

Преследователи догнали беглецов на следующей улице. Видя, что от всадников им не уйти, хорасанец обнажил свою саблю и прикрывая собой женщину с ребёнком, приготовился к бою с превосходящим противником. Подъехав первым, амир* чагатайцев* остановил лошадь и знаком приподнятой руки, велел остановиться остальным. Этот амир* был огромного роста с рассечённым наискосок лицом, отчего сам его внешний облик внушал страх. Он слез с лошади и сняв с пояса гурзи*, сделал шаг по направлению к хорасанцу.

– Кара-Кончар? – вдруг с удивлением произнёс верзила, – Вот так встреча! Ас-саляму алейкум* асосий* хыянэтче* хэм* душман* хабарчи*!

Кара-Кончар также узнал своего основного преследователя. Это был Конхур – главный тимуровский палач, которого в войске Тимура звали не иначе, как «непревзойдённейший изверг вселенной». О том, что Конхур всё об «измене» Кара-Кончара уже знает, догадаться было не сложно. Содержание его приветствия в адрес Кара-Кончара говорило само за себя.

– Ва алейкум ас-салям*, асосий* джандар* хем* конхур*, – злобно выпалил Кара-Кончар в ответ, а сам в ужасе подумал, – О, Всевышний! За что мне от тебя такая кара? Я готов был принять любую твою кару, но только не ту, что приготовил ты теперь даже не мне, но моим несчастным, и ни в чём не повинным близким!

Между тем, не спеша спешились ещё двое нукеров* Конхура. Они, обнажив свои шамширы*, встали по бокам от Кара-Кончара, готовые в любой момент обрушиться на него. И тут в голове хорасанца мгновенно созрела мысль, как ему действовать вдальнейшем. Главное, решил Кара-Кончар, нужно мгновенно покончить с женой и ребёнком. Конечно, это слишком жестоко, но для его родных такая смерть будет менее мучительной, чем та, которой они вот-вот могут подвергнуться со стороны Конхура и его аскаров*. За себя у хорасанца страха не было. Чагатайцы, безусловно, расправятся и с ним. Но тогда Кара-Кончар рассчитывал погибнуть с оружием в руках. Смерть в неравном бою, да ещё с превосходящим по силе противником! Не это ли главная мечта настоящего мусульманского воина?

В следующее мгновение Кара-Кончар сделал выпад в сторону Конхура и резко развернувшись, замахнулся саблей над головой жены, рассчитывая первым же ударом рассечь сразу и её, и ребёнка. Но то, что произошло в следующий момент, врядли мог ожидать кто либо, да и сам Кара-Кончар. Несмотря на огромный рост и размеры, что давало представление о тучности и неповоротливости Конхура, последний молниеносным ударом гурзи* выбил уже занесённую саблю из руки Кара-Кончара, одновременно разможжив тому кисть руки. Тело хорасанца пронзила невыносимая боль, и он другой рукой мошенально схватился за раздробленную кисть. В следующее мгновение Конхур с силой дважды ударил Кара-Кончара своей гурзи* по коленям обеих ног. Хорасанец взвыл от боли и рухнул на землю, не в силах больше стоять на ногах, так как и колени оказались раздробленными в результате точных ударов гурзи*. Но сознания Кара-Кончар не потерял, и используя единственную пока ещё неповреждённую руку, на боку пополз к недогоревшему жилищу, возле стены которого лежала только-что выбитая из его руки сабля. Конхур разгадал замысел своего противника и сделав в его сторону ещё пару шагов, ударил хорасанца своей гурзи* по локтевому изгибу здоровой руки. Затем, для верности, он нанёс Кара-Кончару ещё пару ударов. Теперь ударам подверглись остававшаяся нетронутой кисть другой руки, а также локтевой изгиб противоположной. Ещё раз, взвыв от боли, Кара-Кончар на мгновение потерял сознание, но достаточно быстро вновь пришёл в себя. Очнувшись, он попробовал было двигаться, но перебитые руки и ноги не позволяли в полной мере это делать.

– Посади его на орку*, да пусть посмотрит, что бывает хыянэтче*, – приказал Конхур одному из воинов. Тот подхватил Кара-Кончара сзади под плечи проволоча немного, усадил возле стены. В безрассудстве жена хорасанца бросилась на помощь мужу, но двое других чагатайцев схватили её, и выламывая руки, повалили на землю, одновременно срывая с несчастной одежду. Ребёнок заплакал, но на него сначала никто не обращал внимания. Женщина кричала, как могла, звала на помощь, сопротивлялась, но что она могла сделать против этих здоровенных, и озверевших до безумия мужчин. А её искалеченному мужу, только и оставалось, превозмогая дикую боль, молча сидеть и наблюдать за происходящим. Один из воинов предложил Конхуру начать оргию первым.

– Пресыщайтесь любовью этой несчастной женщины, пока у вас есть такая возможность, – сказал он своим аскарам*, усаживаясь на лежащий рядом большой камень, – Иначе, после меня вам нечего будет с ней делать. Вы только не забудте оставить мне её хоть чуточку живой.

Чагатайцы* начали поочереди насиловать жертву, попутно применяя к ней другие формы издевательств и надругательств. В отчаянии от увиденного, с диким плачем к матери бросился ребёнок и схватив одного из чагатайских воинов за одежду, попытался оттаскивать его от женщины. Однако другой чагатаец*, ожидавший рядом своей очереди, сильно ударил малыша ногой по голове, да так, что тот отлетел в сторону и, схватившись за свою маленькую головку, стал верещать ещё громче. Но это только раззадорило чагатайца* и он, подойдя к ребёнку, стал наносить ему несильные удары по голове, от чего малыш каждый раз кричал всё громче и истощнее. Наверное, чагатайцу* подобный вид надругательства над беззащитным малюткой сильно нравился, что он так увлёкся этим истязанием. От отчаяния, Кара-Кончар закрывал глаза, но что он мог в данной ситуации сделать?

А в это время, за пределами Фусанджа, события происходили своим чередом и разворачивались следующим образом. Отдав приказ о штурме города, Тимур, вместе с Сейф ад-Дином, Мир Сейидом Береке*, некоторыми другими приближёнными амирами* и прочими членами хаваши*, с одной из окрестных высот наблюдал за разворачивающимися на его глазах баталиями. Великий амир* прекрасно видел, какие значительные потери несут его чагатайцы*, не добиваясь при этом желаемых результатов при штурме Фусанджа.

– Такие потери нам неприемлемы, – сказал Тимур, обращаясь к Сейф ад-Дину Нукузу*.

– Ничего не поделаешь, – пытался его утешить Сейф ад-Дин, – Атакующая сторона всегда теряет втрое больше, чем обороняющаяся, Это общеизвестное правило большинства войн.

– Большинства, но насколько я знаю, далеко не всех, – перебил его Тимур и, выдержав паузу, спросил, – Какова численность гарнизона Фусанджа?

– Примерно тысяч десять вместе с простыми горожанами, могущими держать оружие, – ответил Сейф ад-Дин.

– В таком случае, что нас ждёт в Герате? – задал другой вопрос Тимур, – Только не лги, говори правду.    

– Население Герата на порядок больше, но точно никто не считал, – был пространный ответ Сейф ад-Дина.

– Ты намекаешь, что после Герата я вообще могу остаться без войска? – с раздражением спросил Тимур, – Зачем мне нужна такая победа? Если не ошибаюсь, древние румы* прозвали подобный исход сражения «Пирровой победой»*, равносильной поражению?

– Я всего лишь пытаюсь правдиво ответить на твой вопрос, – вновь уклончиво ответил Сейф ад-Дин, – Ты ведь этого от меня хочешь?

Тимур занервничал ещё больше, продолжая смотреть на неприглядное зрелище боя. Настроение завоевателя поднялось лишь после того, как он увидел рухнувшую часть стены в том месте, где для атаки сосредоточился Мираншах со своими воинами. Когда его кул* ринулся в атаку через пролом, Тимур восторжествовал.

– Молодец сынок! – радостно выкрикнул он, – Ты настоящий аскарбек*! – затем успокоившись, вновь обратился к Сейф ад-Дину, – Ты мне всё таки скажи. Можно ли в нашем случае избежать подобных значительных потерь?

– Конечно можно! – теперь уже преободряясь ответил Сейф ад-Дин, – Но для этого нужно воевать не по обычным правилам уруша*, используя лишь силу своего войска и его моральный дух. Лучше уруш* вообще вести, без каких либо правил. Делать это необходимо при помощи хитрости, разного рода уловок, обмана противника, заранее организованных подкупов его амиров* и сахиб-диванов*, шантажа и разного рода интриг в их среде, заблаговременного запугивания населения душмана*, организации всякого рода хаоса в жизни страны противника, с которым воюешь или просто соперничаешь, и ещё очень много чего подобного. Но самое главное, для нашего победоносного войска ещё не помешало бы раздобыть, и как можно скорее, новое смертоносное чудо-оружие, сотворённое когда-то китайскими чудо-мастерами, а впоследствии бездарно утерянное арабами!

– Интересно! Про какое это ты чудо-оружие намекаешь? – взглянув на своего полководца, спросил Тимур, – У нас, кажется, и так любого оружия в избытке.

– Любого, но, похоже, не всего, что недавно появилось у некоторых наших недобрах соседей, – с хитрицой в лице продолжил Сейф ад-Дин, – А к нашему счастью, те и сами пока того не осознали.

– Тогда не темни, говори прямо, – грозно посмотрел на него Тимур, – Я не Тохтамыш. Я должен быть первым в курсе подобных дел. А ты мне только сейчас об этом молвишь, и то какими-то непонятными намёками. И это тот, кого я считаю лучшим и самым доверенным полководцем. Что я тогда могу спрашивать с других?

– Виноват, мой повелитель, – начал оправдываться Сейф ад-Дин, – но я узнал об этом прямо перед самым нашим выступлением и не стал спешить докладывать непроверенные сведения, которым цена таже, что и домыслам, которые тысячами растекаются по нашим базарам.

– Иногда, все эти домыслы, могут оказаться ценнее самых правдоподобных и проверенных фактов, – прервал его Тимур, – Изложи-ка мне эти твои «домыслы», да начни с самого начала и во всех подробностях.

– Слушаюсь, мой повелитель, – с испугом в голосе начал Сейф ад-Дин, – Я и сам не однажды предпринимал попытки разгадать секреты стрельбы огнём когда-то грозных, но затем зыбытых арабских огненных туфангов*. Я даже сумел заинтересовать этим делом ещё в то время юного Умар-Шейха. Но все наши попытки были тщетны. Умар-Шейх и теперь озабочен подобными делами, но пока ему всё это было не под силу. Он пытался привлечь к этому делу тебя и Мир Сайида Береке, но вы его лишь обсмеяли, назвав сказочником. Его же это всёравно не остановило, и Умар-Шейх продолжал заниматься этим делом втайне от всех, даже от тебя, мой повелитель. И вот, буквально перед нашим выступлением в Хорасан, среди торгового люда Регистана* вдруг поползли слухи, что якобы нашлись некоторые умельцы, которые вновь разгадали секрет огненной стрельбы этих туфангов*, а также научились делать и использовать эти грозные огнемётные арбалеты.

– Так значит россказни про безделушки, что когда-то якобы научились делать китайцы, но использовали их лишь для забав, не простая болтовня. А арабы действительно превратили их в грозное огнестрельное оружие? – cпросил Тимур, искоса посмотрев на Сейф ад-Дина, – Но как же они потом сами умудрились начисто забыть секрет приготовления огненной смеси, которой те туфанги* стреляли, сделав из них бесполезные и никому не нужные железки?

– Это, уже проблемы тех, неразумных арабов, что додумались утерять столь ценные секреты, иначе владели бы они теперь всей вселенной. Да вот Всевыщнего они чем-то прогневили, что он не позволил им это сделать. Но теперь, похоже, Всевыщний вновь счёл нужным дать правоверным это оружие, потому вновь нашлись люди, которые тот секрет повторно разгадали, – сказал Сейф ад-Дин, – только делиться этими секретами они не спешат.

– Чего же потвоему боится Всевышний, ведь всё в его воле, – спросил Тимур.

– Так, то оно так, – вероятно попытался изобразить из себя проповедника Сейф ад-Дин, – Но только среди правоверных, да и не только, развелось столько всякого рода лжепроповедников, которые готовы любое здравое дело происками шайтанов, чертей либо каких-то шаманов объявить, лишь бы себя этим на мгновенье ославить. Вот мастеровитые люди и боятся нужные да стоящие дела напоказ выставлять, чтобы не быть оболганными в разных шайтанских делишках и пострадать за это невинно. На том же Регистане, мне эти купчишки Александрийские поведали, что среди правоверных появился толи в Аравии, толи в Египте некий мастер Тауфик, разгадавший секрет стрельбы этого оружия и даже пару туфангов* сам смастерил. так этого мастера там сразу оболгали, шайтаном в человеческом обличьи представили народу, да камнями чуть до смерти не забили. Так и пришлось бедному мастеру уносить ноги за тридевять земель.

– Я вообще-то тоже от купцов про те шайтановы* туфанги* слышал, – сказал Тимур, – Но в их росказнях сразу тяжело разобраться и отделить истину от домыслов. Мой сын Умар-Шейх мне действительно как-то пытался об этом растолковать, да договорился до того, что тот мастер чуть ли не в Орде у Тохтамыша прячется. Я тогда над ним даже посмеялся от души. Ведь появись подобный мастер, да ещё с этим оружием у Тохтамыша, мне бы Урлук-Тимур* с Ак-Бугой* наверняка сообщили бы. Хотя, надеяться на Тохтамыша, всёравно, что сурка сторожем ставить, всё, что можно проспит. Он иногда не замечает, что под его собственным носом делается. Поэтому, в нашей ситуации, наверное к этому делу надо вернуться повторно и всё проверить досконально ещё раз. Может и впрямь мои лучшие посланцы* в Орде* что-то проворонили? Но знать об этом, должны как можно меньше наших, пусть даже самых надёжных и проверенных людей.

– Я в этом полностью с тобой согласен, мой Амир-ал-умар, – поддержал Тимура Сейф ад-Дин, – Не следует переоценивать роль Урлук-Тимура* с Ак-Бугой*. Они же не Всевыщний и не могут знать всего, что твориться в этой бескрайней Орде*.

– Абсолютно с тобой согласен. Если окажется, что этот араб действительно тайно скрывается в Орде, мы могли бы предоставить ему своё надёжное убежище, – сказал Тимур, – и ему не пришлось бы прятаться в чужой стране от недругов? Продумай как это сделать? Завтра же сообщишь мне свои соображения.

– Я слышу, здесь без меня обсуждаются очень важные государственные дела, – вмешался в разговор, неизвестно откуда появившийся Мир Сейид Береке, – А зря вы решили проигнорировать своего духовного наставника. Я, кажется, в этом деле осведомлён больше вашего. Кстакти, к здесь уже сказанному, мне как-то на днях один наш торговец тоже поведал, что якобы в ордынском Булгаре длительное время скрывался один араб-египтянин. Он, кстати тоже говорил про разгадку секрета того самого оружия, которым арабы в своё время владели, но потом утеряли. И он утверждал, что это оружие стреляет стрелами при помощи молний, при этом издавая страшный гром. А также говорил, что ни одна, даже самая крепкая стена не может выдержать силу удара этих огненных стрел. От них рушится всё, что находится на пути полёта этих стрел. Вот мы и решили проверить, не про этого ли араба идёт речь? Потому мы с Умар-Шейхом для проверки этих слухов, которые, кстати, в торговых рядах Регистана стали гулять гораздо раньше, чем утверждает Сейф ад-Дин, послали в Булгар* надёжных гонцов. Гонцы эти, уже успели вернутьтся, да только с печальной вестью. Араб этот ваш, по имени Тауфик, если не ошибаюсь, за это время уже успел помереть. Теперь с него естественно, ну никакого толку. К сожалению, с небесами даже потомки пророка, таких например, как я, не умеют разговаривать. Такова воля Всевыщнего.  

– Но, не мог же этот мастер, столько сил потративший на разгадку тайны этого смертоносного оружия, унести эти секреты с собой, никому не передав. Зачем тогда Всевышний доверил ему разгадку этих секретов. У него непременно должен кто-то остаться, кому бы этот мастер передал секреты этого оружия, – нервно рассуждал Тимур, – Надо прощупать всё его окружение.

– А что тут думать! Этот мастер наверняка передал все секреты своему сыну Асу*, – хитро прищурился Мир Сейид Береке, – Да только этот парень «сам себе на уме», с него лишнего слова не вытащишь. Кроме того, мне уже известно, что ихний улусбек* Сардары Сабан* стал чересчур опекать Аса*, так что лёгкой подобная «добыча» нам не будет!

– Стоящая добыча никогда не бывает лёгкой, – глядя на присутствующих, прищурился Тимур, – Но это вовсе не значит, что она не уязвима вовсе и её невозможно добыть вообще. Тохтамыш об этом тоже наверняка не подозревает, иначе Ас* жил бы уже в Алт-Сарае*, а не в невесть где затерявшемся от столицы Булгаре*. Впрочем с этого дня действовать начинаем немедленно. Пусть, наверное, Умар-Шейх обдумает это дело серьёзнее, а ты, Сейф ад-Дин, если что, помоги ему в этом как следует. Посмотри, кого из наших людей целесообразнее направить в Булгар*, пока Тохтамыш в этом деле ещё будет «праздновать день сурка».

– Будет сделано всё в лучшем виде, мой повелитель, – ответил Сейф ад-Дин, поклонившись Тимуру.  

В этот момент к Тимуру прибыл таваджи* из города и сообщил, что Мираншах принял на себя командование над аскарами*, сражающимися в крепости.

– Молодец сынок! – радостно воскликнул Тимур, – Я в тебе не ошибся. Ты оправдываешь мои надежды. С тебя выйдет достойный наместник в Хорасане, – затем, обращаясь к таваджи*, добавил, – Передай Мираншаху, в городе уничтожить всех до последнего человека. Не щадить никого, ни женщин, ни детей, ни старых, ни малых. Всем горожанам и жангчи* гарнизона крепости, независимо, живые они ещё, раненые или уже мёртвые, отрубить головы, сложить их в кучи и пересчитать. Город взять к вечеру, а разграбить к утру. Выполняй!

– Слушаюсь мой повелитель! – ответил таваджи* и ускакал обратно в город.       

Ближе к вечеру чагатайцами* были подавлены последние очаги сопротивления защитников Фусанджа. В городе повсюду продолжали бушевать пожары, но они, казалось, совершенно не мешали воинам Тимура творить массовые грабежи и насилия над горожанами. Повсюду слышались крики и стоны насилуемых женщин, детский плач, вопли раненых и искалеченных. Наглумившись над своими жертвами, чагатайцы* отсекали им головы, которые затем сносили и бросали в кучи в заранее указанных их амирами* местах. По городу рыскали и назначенные амирами* дахи* нукеров*, которые обезглавливали убитых или раненых, но не способных к оказанию сопротивления хорасанских воинов. Их головы также сносили и бросали в общие кучи.

Спустя какое-то время, через центральные ворота в город въезжал значительный по численности кошун* всадников. Впереди следовал сам Тимур в сопровождении его хаваши* из старших амиров* и других иренов*. Позади них ехали их таваджи* и джандары*. Медленно двигаясь по городу, Тимур спокойно наблюдал за творимыми его воинами зверствами. На одной из улиц внимание завоевателя привлекла разыгрывавшаяся на его глазах сцена группового насилия, творимого его воинами, звавшимися гулямами*. Возле полусгоревшего жилища сидел весь израненный хорасанский воин в доспехах, которые у тех обычно носят младшие амиры*. Рядом с ним группа чагатайцев* насиловали и истязали молодую и достаточно красивую женщину. Та стонала и вскрикивала от боли, а рядом сидел и плакал двухлетний ребёнок. Увидев подъехавшего Тимура, гулямы* прекратили насилие и замерли в ожидании повелений их верховного владыки. Женщина же, вероятно надеясь найти в нём защиту для себя, уставилась на Тимура полными отчаяния и мольбы о помощи глазами.

– Ты их знаешь? – спросил Тимур у сидевшего рядом израненного хорасанского воина.

– Моя жена и сын, – тихим голосом произнёс хорасанец и звериным взглядом уставился на насильников. Возле воина валялись сабля и сайдак*, с двумя оставшимися неиспользованными стрелами, но он не в состоянии был вступиться за родных, так как все кости его рук и ног были переломаны. Было видно, что воин не в состоянии даже двигаться.

– Вот это встреча! – с восторгом воскликнул Сейф ад-Дин, – Не зря же я сегодня так молился о подобной встрече. Настигла, наконец-то кара Всевышнего и этого подлого хыянэтче*!

– Ты его знаешь? – спросил Тимур.

– Это тот самый подлый чуябури*, который пригрелся в нашем доблестном войске, являясь таваджи* Бури. Но вчера у этого изменника помутнелся рассудок и он перебежал к душманам*.

– Я не изменник, – подал голос Кара-Кончар, – Я жангчи* Хорасана и тоже верно нёс куч* своему халку*, и его законному правителю Гияс ад-Дину, как и ты нане служишь Самарканду. Быть айгокчи*, это тоже куч*, достойный настоящего воина.

– Айгокчи*, это самое подлое, из всего, что только есть на целом свете, – перебил хорасанца Сейф ад-Дин.

– Но только в том случае, если польза от этого куча* не тебе, – вмешался в разговор Мир Сейид Береке*.

– Твоя вина и беда в том, хорасанец, – спокойно произнёс Тимур, обращаясь к Кара-Кончару – что служил ты не тому, кому следовало бы.  

– Когда, где и какому правителю служить, на всё воля Всевыщнего! – ответил Кара-Кончар, пристально взглянув в глаза завоевателю.

– Продолжайте, – тихо сказал Тимур, обращаясь уже к своим гулямам* и продолжил спокойно наблюдать за тем, что на его глазах возобновилось далее. Чагатайцы продолжили измываться над жертвой, избивая и насилуя её с ещё большим азартом. Когда все насытились, к лежавшей, казалось бы, без чувств женщине, подошёл Конхур и навалился на неё своим громадным тучным телом. Он насиловал женщину с пристрастием, одновременно кусая её за верхние части тела, да так что из ран начала обильно хлестать кровь. Казалось, что при каждом его движении, у несчастной трещат кости. При этом женщина вскрикивала, но и сильно кричать уже не могла. У неё просто, не оставалось сил. Закончив насиловать, Конхур в последний момент экстаза вцепился жертве зубами в горло, и рыча словно дикий зверь, стал с силой рвать эту плоть на части. Женщина захрипела и стала биться в конвульсиях, но вскоре затихла и обмякла совсем. Конхур поднялся с бездыханного тела женщины и стал приводить в порядок одежду. В это же время, один из чагатайцев* подошёл к жертве и начал тыкать в её бездыханное тело копьём, проверяя окончательно, не подаёт ли несчастная хоть какие-то признаки жизни.

– Конхур у нас, настоящий конхур*! – с улыбкой произнёс Сейф ад-Дин и взглянул на Тимура, но тот, молча, с невозмутимым лицом, смотрел на происходяшее.

– Тебя же всё считают мудрым, справедливым, милостливым и благоразумным, останови этих извергов, – шевелясь из последних сил и страдая от боли, обратился к Тимуру Кара-Кончар, – Где же твои милосердие и благоразумие? Чем перед тобою провинилась моя несчастная семья?

– Заткни ему пасть! – прошипел Тимур, обращаясь к Конхуру. Тот подошёл к несчастному, и размахнувшись своей гурзи*, с силой ударил ею Кара-Кончара по зубам. Зубы хорасанца вылетели из челюстей, а сломанная в двух местах нижняя челюсть обвисла. Нос свезло от удара головкой гурзи*, и изо всех повреждённых частей нижней части лица обильно хлынула кровь. Кара-Кончар потерял сознание.

Удовлетворённые насильники поправляли одежду и что-то бормотали между собой. Затем, один из чагатайцев кинжалом отрезал женщине голову. Увидев это, ребёнок закричал диким истощным воплем. Тогда другой чагатаец, вытащив свой кинжал, спокойно отрезал голову малышу. На мгновение очнувшись, Кара-Кончар что-то прохрипел, и от безнадёжности задёргал плечами и головой. Чагатайцы отрезали голову и ему. Один из гулямов* взял все три головы за волосы, отнёс и бросил их в находившуюся недалеко кучу. А Тимур и его свита продолжали спокойно наблюдать за тем, что творилось на их глазах, не говоря своим, творившим безпредел воинам ни слова.

– Напрасно мои аскары* бросают головы хорасанских вояк в одни кучи с простыми горожанами, – наконец обратился Тимур к Сейф ад-Дину, – Мы не сможем посчитать чистые потери их войска.

– О Амир-ал-умар*! – ответил тот, – Я прикажу разделить головы …

– Теперь не стоит, уже поздно, – прервал его Тимур, – Большинство отрубленных голов в кучах без головных уборов. Как ты отличишь голову ихнего воина от простолюдиновой? Твой приказ внесёт ещё большую неразбериху. Проследи лучше, чтоб пересчитали наших воинов перед погребением, или мы не будем знать, даже о количестве своих потерь. И ещё! Срочно прикажи пригнать сюда сотню пленных хорасанцев, из тех, что мы взяли в ближних селениях. Пусть таваджи* отберут в эту сотню, наиболее трусливых и впечатлительных. Эти хорасанцы пусть насмотрятся на наши зверства, увидят кучи отрубленных голов, сожжённые и разграбленные жилища, обезглавленные тела женщин, стариков и детей. Пленным нужно вбить в головы, что это случилось из-за глупости и непокорности тех их правителей, что отказались сдать мне без боя Фурандж, а также напрасную гибель моих воинов. Затем эту сотню необходимо скорее направить в Герат и его окрестности. Пусть сеют там страх, панику и неразбериху.

– Слушаюсь мой повелитель! – ответил Сейф ад-Дин. Затем, собрав таваджи*, принялся давать им напутствия, как выполнять повеление Тимура.

На следующий день к полудню Тимур собрал темников* и других наиболее приближённых амиров* своего войска. Мираншах с восторгом докладывал отцу об успешном взятии города, чудесах храбрости и героизма, проявленных его воинами при штурме этой крепости, называя имена особо отличившихся амиров* и простых аскаров*. Он отдельно остановился на Бури и других таваджи* и джандарах*, которые принимали непосредственное с Мираншахом, участие в приступе. Заслуга Бури, сыном Тимура была подчёркнута особо. Но, в то же время, подвиг аскара*, закрывшего Мираншаха от копья, и тем самым спасшим ему жизнь, был озвучен сыном Тимура без упоминания даже имени этого кахрамон жангчи*. В конце своей речи Мираншах просил отца наградить Бури по заслугам и возвести его в более высокий чин, доверив тому наиболее ответственный куч*, исходя из заслуг последнего.

Тимур, нахмурив лицо, внимательно слушал сына. Когда Мираншах закончил, он пристально осмотрел присутствующих, словно выискивая кого-то, и остановил свой взгляд на Сейф ад-Дине Нукузе*.

– Вчера я велел пересчитать головы убитых хорасанцев. Вы выполнили моё повеление? – спросил он, словно обращаясь ко всем сразу.

– Выполнили, – отозвался Мираншах, – Их более десяти тысяч. Твои таваджи* сверяют списки и как только закончат, доложат точно.

– Сколько при штурме крепости полегло моих аскаров*? – задал другой вопрос Тимур.

– Примерно столько же, – потупив взгляд, чтобы не смотреть в глаза Тимуру, ответил Сейф ад-Дин.

– Чтож получается? – повысив голос, продолжал Тимур, – Война только началась. И в первом же бою, я потерял столько своих жангчи*, сколько мои враги потеряли вместе с невоюющим населением этой крепостёнки? Если же потери врага разделить на военные и невоенные, то выходит, что я потерял втрое больше? Что же тогда получается, мои доблестные амиры* и аскары* вообще не умеют воевать? Что вы на это ответите?

Тимур бешинным взглядом обвёл присутствующих. Они, опустив головы, молчали, опасаясь в сложившейся ситуации, что-либо перечить своему разгневанному повелителю.   

– Отец! – первым нарушил молчание Мираншах, – Твои амиры* и аскары* дрались словно львы, проявляя чудеса храбрости и массового героизма. Амиры* руководили штурмом по всем правилам военного искусства. Но хорасанцы достойный противник и они оборонялись отчаянно, защищая свой город. Здесь им был знаком каждый дом, каждая улочка, каждое дерево. То, что у нас потери больше чем у них, это всем известное правило любой войны, наступающие теряет больше, чем обороняющиеся. Мы воевали честно, и по правилам. Нас не в чём за это упрекнуть. Всевышний тому свидетель и он на нашей стороне.

– От кого-то я уже это слышал? – взглянув на Сейф ад-Дина и хитро прищурясь, без того прищуренным лицом, сказал Тимур, – Да сынок! У тебя достойные учителя! Но, в чём ты безусловно прав, так это в том, что Всевышний сегодня на нашей стороне. Он всегда на стороне победителей. Но если мы и впредь будем нести подобные потери, то Всевыщний может отвернуться и от нас. Ты оправдываешь наши потери тем, что мы начали эту войну по правилам? Чтож, возможно ты и прав. Значит, впредь будем вести войны без правил. И начнём это делать с Герата. Ты отправил туда сотню подготовленных здесь вчера «трусов» и «паникёров» из числа хорасанцев? – обратился он уже к Сейф ад-Дину.

– Отправил мой повелитель, – ответил тот.

– Вот и отлично, – Тимур повернулся к Мираншаху и уже спокойным тоном сказал ему, – Ты меня просишь наградить и возвести в достойный чин своего приятеля и троюродного брата Бури? Чтож, вчера он безусловно этого заслужил. В этом ни у меня, ни у кого либо из моих амиров*, нет сомнения. Но накануне, этот герой, совершил непростительную оплошность, хуже которой может быть только прямая измена. Он пригрел у себя под боком хорасанского «сукыр тычкана»*, что сегодня могло привести к нашему поражению. Вам должна быть известна простая истина. Наличие в рядах даже самого победоносного войска хоть одного «сукыр тычкана»* может свести на нет усилия этого войска, даже в борьбе с гораздо, более слабым противником. А может и вовсе явиться причиной поражения в войне. Поэтому, главная задача, которая ставилась Бури, заключалась в том, чтобы не допустить в ряды нашего победоносного войска «сукыр тычкана»* из стана душманов*. Для этого он не был ограничен ни в силах, ни в средствах. Но Бури с ней не справился. Он не только не очистил ряды нашего войска от «сукыр тычканов»*, но и пригрел самого опасного из них у себя под боком, а заодно и в моей ставке. И как после этого я должен с ним поступить?

– Но одного Бури в этом винить сложно, – вмешался Сейф ад-Дин, который чувствовал и свою личную оплошность, способствующую проникновению Кара-Кончара в ряды таваджи* Тимура, – Здесь и я оплошал. В сложившейся ситуации, никто из нас не смог бы распознать в Кара-Кончаре айгокчи* душманов*. Достаточно вспомнить, что доверие к себе он заслужил своими ратными подвигами, демонстрируя нам на деле свою преданность. Ты лично не один раз восхищался его подвигами, мой повелитель, ставя их нам в пример.

Сейф ад-Дин был одним из немногих амиров* Тимура, который иногда мог прямо в глаза высказать своему грозному повелителю всё, что думает, не боясь при этом за последствия. К подобнам высказываниям одного из самых преданных и заодно талантливейших полководцев, Тимур относился весьма терпеливо и сдержанно, хотя по большей части они ему и не нравились. Особенно, не нравилось Тимуру то, что Сейф ад-Дин высказывал ему всё это публично, в присутствии всей его хаваши*, и особенно то, что теперь его примеру, стал следовать и один из лучших учеников Сейф ад-Дина, повзрослевший не по годам, сын Тимура Мираншах. Вот и на этот раз, несмотря на высказанный в глаза неприятный намёк, Тимур всё же до конца выслушивал суждение своего лучшего, но не всегда удобного полководца.

– Поэтому, – заканчивал Сейф ад-Дин, – ни у кого из нас и в мыслях не возникло заподозрить в этом человеке айгокчи* Гияс ад-Дина. Потому, мой повелитель, решая вопрос в отношении Бури, прошу проявить объективность, милосердие и справедливость, исходя из всего, мною и Мираншахом сказанного.

Выслушав до конца Сейф ад-Дина, Тимур ещё раз обвёл своими прищуренными глазами присутствующих и сверлящим взглядом глядя в лицо своего любимца, в ярости начал «воспитывать» его, словно несмышлёного ребёнка.

– А по твоему, что же получается? – надрывая голос, отчитывал полководца Тимур, – По твоему мнению, «сукыр тычкан»* душманов*, внедряясь в нашу ставку, не должен был маскироваться под безупречного аскарбека*? На твой взгляд, этот хорасанский «сукыр тычкан»*, во время следования по улицам Самарканда или Бухары, а также находясь в моей ставке, должен был быть одетым в доспехи хорасанца. А кроме того, иметь в руках туг* самого Гияс ад-Дина? Тогда бы точно Бури и его яргу*, обратили на этого человека внимание, заподозрив в нём что-то неладное? Или этого тоже недостаточно? А-а-ах! Как же я забыл? – уже с иронической насмешкой продолжил Тимур, – Ведь для яргу* Бури, хорасанский «сукыр тычкан»* обязан был ещё воспевать своего правителя Гияс ад-Дина и читать в его честь философские рубаи* Омар Хайяма! Вот тогда бы, мои доблестные яргу*, уж наверняка распознали бы в этом «доблестном аскарбеке*, засланного хорасанского айгокчи*! Примерно это я, к сожалению, сегодня слышу от моих доблестных амиров*! Кто мне ответит, наконец? Зачем мне такие яргу*, а вместе с ними и Бури, хоть он мне и родственник? Из-за их ротозейства, я могу потерять не только всё своё победоностное войско, но и все мои завоевания в целом. Значительная часть погибших вчера наших жангчи*, это одновременно и заслуга того-самого айгокчи* Гияс ад-Дина, сумевшего загодя предупредить чурибаши* этой крепости о нашем приближении. Это и грубый просчёт Бури, который в условиях военного времени можно приравлять к измене. Может, я в чём-то не прав, ошибаюсь, или требую лишнего?

Сейф ад-Дин, потупя голову, молчал. Молчали и все остальные, включая Мираншаха. Тимур ещё раз окинул суровым взглядом каждого из присутствующих. Это, во многом ироничное напутствие правителя Мавераннахра выглядело как-то одновременно, и комично, и трагично. Но его амиры* и таваджи* уже знали, чем может заканчиваться «чёрный юмор» их Амир-ал-умара*, поэтому, как правило, предпочитали отмолчаться.

– Что вы все стоите как истуканы? – обратился Тимур сразу ко всем присутствовавшим, – Посоветуйте, как мне поступить в сложившейся ситуации? Или я один должен за всех думать и принимать решения, в том числе непопулярные? А потом получается, что ваш Амир-ал-умар* изверг, а вы все такие чистенькие, белые и пушистые? Что молчите? За дельные советы я больше никого наказывать не буду, даже если они не будут мне нравиться, или оскорблять моё личное достоинство. Давайте! Кто первый! Или мне назначать выступающих, да ещё установить очерёдность выступлений каждого из вас? Я жду ответов!

– Отец! – раздался голос Мираншаха, – Я не отступлюсь от своего требования. Никто не оспаривает виновность Бури в провале с этим хорасанским айгокчи*. Да, он безусловно допустил ошибку, как следует не проверив своих таваджи*, яргу* и джандаров* на причастность их куча* душману* в качестве яширин* хабарчи*. Но ошибка, это ещё не преступление. Ошибки можно исправлять и на них учатся. Любой человек, не может всю жизнь всё делать безукоризненно, избегая ошибок. Не ошибается только тот, кто вообще ничего не делает. Кроме того, любая ошибка исправляется без вреда для общего дела. Я считаю, что Бури во вчерашнем бою, уже исправил допущенную оплошность, показав чудеса героизма и при этом рискуя своей жизнью. Полученное им ранение говорит само за себя.

– Стоп, стоп, стоп сынок! – остановил Мираншаха Тимур, – Немного уйми свой пыл. Ты так слишком далеко зайдёшь, со своими неуёмными амбициями! За твою первую блестящую победу, от меня большое отеческое спасибо. Но это не даёт тебе права, что либо, требовать от меня. В условиях военного времени, я для тебя, как и для всех моих амиров* и, аскаров*, прежде всего Амир-ал-умар* и лишь потом отец, да и то не по военным вопросам. Поэтому, ты меня, можешь лишь просить о чём-то, а не требовать от меня что либо. Заруби это себе на твоём горбатом носу. Теперь послушай меня по поводу Бури. Ты настаиваешь на том, что Бури совершил всего лишь непреднамеренную ошибку. Возможно, что ты и прав. За принципиальную позицию я тебя искренне уважаю. Молодец! Но, запомни раз и навсегда! В условиях войны подобная непреднамеренная ошибка может быть хуже любой измены. Смотря, кто её совершает. Бури, безусловно, храбрый, ловкий и надёжный в сражении жангчи* и товаришь. В этом ни у кого нет сомнения. Этих его качеств, с лихвой хватило бы простому аскару*. Но их недостаточно амиру*. А тем более, амиру-ал-яргу*, каковым является Бури. Амир-ал-яргу* должен уметь не только безрассудно первым кидаться в пламя сражения и лихо махать саблей, но прежде всего, думать, и возможно даже головой.

Здесь Тимур явно съиронизировал, но он иногда умышленно использовал подобного рода приёмы. Этот бывалый воин считал, что они помогают юным, ещё не окрепшим «аболтусам», наподобие Мираншаха, лучше усваивать азы истины.

– У Бури же, мозги пока набекрень, – немного смягчив суровый тон в голосе, продолжил Тимур, – Ему явно не хватает терпения, усидчивости, широты мысли, смекалки и фантазии, и ещё ряда качеств, которыми должен обладать амир-ал-яргу*. Похоже, что на это место я его назначил преждевременно, а отсюда и результат, который мы теперь имеем. Но вот в чём ты прав, так это в том, что Бури способен признать свои ошибки, самокритично оценить их, научиться исправлять и больше не допускать. Поэтому, я пожалуй выполню твою просьбу. Дам возможность Бури достойно проявить себя, но, в несколько другом качестве. Для этого, ему придётся перевоплотиться в «другую шкуру» и проявить свои способности с противоположной стороны. Если справится, верну его на прежнее место. Уверен, что тогда, он уж точно не совершит подобной оплошности. Для этого, я уже подготовил тайное послание Умар-Шейху. Бури доставит его в Самарканд и передаст твоему брату. Затем, он пусть остаётся там и лечится, пока окончательно не выздоровеет. Но выздоровев, пусть Бури останется на куче* у Умар-Шейха, о чём я твоему брату тоже написал в данном послании. Достойнее места для Бури я пока не вижу. Собирай его в дорогу. А вы расходитесь по своим шатрам и хорошо подумайте, – обратился Тимур уже к присутствующим амирам*, – Вечером каждый из вас представит мне свои соображения, как с наименьшими потерями захватить Герат. Ещё раз повторяю тем, до кого туго доходит. О понятиях, воевать честно и по правилам, забудте! Помните только одно правило, вы должны непременно побеждать, и как можно с наименьшеми потерями. Не бойтесь на войне быть жестокими. Победителей никто и никогда не осудит, а вот побеждённым – горе. Так, кажется, когда-то говорили древние властители мира – великие румы*! Вечером всем быть у меня в ставке и каждому представить свои видения продолжения этой войны. Воевать и дальше, так как мы с вами начали, недопустимо ни в коем случае.

Амиры* разошлись по шатрам, а Тимур с Сейф ад-Дином Нукузом*, Мир Сайидом Береке* и Мираншахом остались обсуждать свои планы дальнейшего продолжения войны с Хорасаном.