ЧАСТЬ I. ПРИЧИНЫ ПОСЛАНЧЕНСКОЙ МИССИИ ТИМУРА НА СЕВЕР И ПЕРВЫЕ ШАГИ ТОХТАМЫША К ВОЗРОЖДЕНИЮ ОРДЫ

ЧАСТЬ I:

ПРИЧИНЫ ПОСЛАНЧЕСКОЙ МИССИИ ТИМУРА НА СЕВЕР

И ПЕРВЫЕ ШАГИ ТОХТАМЫША К ВОЗРОЖДЕНИЮ ОРДЫ.

Глава 1: Вторжение Тимура в Хорасан.

Утренний рассвет начинал приходить на смену тихой прохладной ночи. Окружённый со всех сторон неприступными каменными стенами, хорасанский* город Фусандж ещё безмолвно спал. Лишь ночной караульный на бастионе главных крепостных ворот, дремая, потирал полусонные глаза. Протяжно зевнув, он неожиданно несколько раз взмотнул головой и стал вслушиваться в утреннюю тишину. Чутьё не подвело старого воина и спустя какой-то момент, караульный услышал доносивщийся со стороны дороги, ведущей к городу с северо-востока, топот конских копыт. Этот звук быстро нарастал и вскоре к месту, куда опускался перекидной мост, на резвом коне подскакал всадник. Разглядеть подъехавшиго было сложно из-за ещё не рассеявшихся утренних сумерек.

— Ты кто такой будешь? — крикнул караульный, — Назови пароль.

— Пароль мне не известен, — отозвался всадник, — Но тебе придётся срочно вызвать ко мне своего караульного амира*. Передай, что с ним хочет говорить Кара-Кончар, таваджи* Гияс ад-Дина*. У меня для него и вашего чурибаши*, да и всех вас тоже, срочное и важное известие.

О случившемся, караульный тут же сообщил своему амиру*, а тот, в свою очередь, велел приоткрыть ворота и опустить мост через ров. Далее, несмотря на то, что подъехавший всадник был в одежде самаркандского воина и не назвал караульному пароля, амир* проследовал по мосту на другую сторону рва, и обнажив саблю, стал приближаться к уже успевшему спешиться всаднику.

— Снимай и брось на землю оружие, — скомандовал он незнакомцу.

Тот послушно снял свой клинок и вместе с ножнами бросил к ногам амира*. Затем незнакомец посмотрел по сторонам, ещё раз окинул взглядом амира*, и поёжевшись, словно от холода, тихо произнёс:

— Из Самарканда нынче дует сильный ветер!

Амир* удивлённо посмотрел на незнакомца. Тот назвал пароль, который должны были знать лишь дозорные, посланные им вечером из крепости для наблюдения за сакмой*, связывавщей Герат с Самаркандом.

— А вот в Герате, вновь нещадная жара! — протяжно, будто нехотя, ответил амир*, что являлось установленным отзывом на данный пароль. После этого, он протянул незнакомцу руку, возвращая тому оружие.

— Торопишься амир*, — продолжил незнакомец, принимая от того назад свою саблю, — Знаешь, откуда мне известен ваш пароль?

— Пока не знаю. Но ты же, только что назвался Кара-Кончаром? Таваджи* Гияс ад-Дина? Да и лицо мне твоё откуда-то уже знакомо. Мы раньше нигде не встречались?

— Правильно! Я и есть Кара-Кончар. А мы с тобой действительно уже знакомы. Два года назад я сопровождал в ваш город своего саида* — Гияс ад-Дина*. Он тогда, кажется, вручил тебе за доблесть именной килич*. А зовут тебя Бешим, если не ошибаюсь. Не так ли?

— Ас-саляму алейкум*! Я тебя тоже вспомнил. Всё так и было. А то наградное оружие и теперь при мне. И зовут меня именно так, как ты только что сказал.

— Ва-алейкум ас-салям*! Кажется, разобрались, слава Всевыщнему! А для дальнейшего разговора, нам следовало бы найти более укромное место. Мне нужно сообщить тебе кое-что важное, и как можно скорее.

Бешим подал знак караульному, и дежурившие на главной башне дозорные пропустили обоих без лишних формальностей, закрыв за вошедшеми массивные ворота. Подойдя к караульному помещению, Кара-Кончар привязал к коновязи свою лошадь и вслед за амиром* вошёл в одно из свободных помещений этой караулки.

— Ну, теперь рассказывай, о чём ты хочешь нам поведать, — обратился к нему Бешим, присаживаясь на топчан.

— Ваш пароль я узнал накануне от вашего же дозорного, — присев напротив амира*, начал свой рассказ Кара-Кончар, — Твой аскар* назвал его под пыткой перед самой своей смертью. А самого того дозора больше не существует, впрочем, как и других, которые вы выставили на сакме* накануне вечером.

— И куда же они делись? — удивлённо спросил Бешим.

— Этой ночью мы их просто всех вырезали, — ответил приезжий, — Спать на постах им надо было меньше!

— Как тебя понимать? — удивлённо спросил Бешим, — Ты только что сказал мы? Под словом мы, ты кого имеешь в виду?

— Мы, это таваджи* самаркандского правителя Тимура, а точнее, его самого верного амира* Сейф ад-Дина Нукуза*. Тимур со своим войском несколько дней назад вторгся в Хорасан*. На данный момент колонны его аскаров* движутся в направлении Фусанджа с дальнейшей целью взять Герат. Но главная цель вторжения, свергнуть Гияс ад-Дина* и полностью захватить Хорасан*, присоединив нашу страну к Мавераннахру*. Поэтому, по пути движения чагатайцев*, таваджи* Сейф ад-Дина*, в числе которых был и я, последние ночи, словно боха-дуры*, осторожно рыскали впереди самаркандского войска и уничтожали хорасанские дозоры. Это было не сложно, так как ваши дозорные на сакмах*, спали по ночам, словно сурки в своих норах. Поэтому теперь, все ваши дозоры уничтожены, а не подсуетись я вовремя, воины Тимура вскоре и вас застигли бы врасплох, как это делают беркуты, с дремлющими на солнышке сурками.

— В таком случае, мне не совсем ясно? Чей же ты на самом деле таваджи*? Гияс ад-Дина, или Сейф ад-Дина? — до конца не совсем ещё всё осознав, продолжал распрашивать приезжего Бешим.

— Получается, и того, и другого, — ответил Кара-Кончар, — Раньше я был таваджи* Гияс ад-Дина. Но более года назад он послал меня в Самарканд, велев наняться гулямом* к амиру* Тимуру. Находясь у того на службе, я должен был тайно собирать и сообщать своему саиду* сведения о чагатайском* войске, что мною весьма успешно и делалось. А чтобы их яргу* не раскрыли моих целей, мне и Тимуру приходилось служить усердно и честно. Мои старания оказались не напрасными. что не осталось незамеченным его самыми приближёнными амирами*. За это меня там даже произвели в таваджи* его самого верного амира* Сейф ад-Дина. До сегоднешней же ночи я умудрялся считаться одним из лучших жангчи* этого амира*, за что мне поручали самые ответственные задания. Одним из таких являлось уничтожение дозоров противника чагатайцев*, по пути следования войска Тимура во время походных маршей.

— Получается, ты уничтожал своих же? — c явным раздражением в голосе спросил хорасанский амир* Бешим, — А теперь мне же об этом так спокойно всё рассказываешь, в том числе, как убивал одних из лучших моих дозорных? Да ещё делишься со мной почему-то тайной, которую кроме Гияс ад-Дина, в Хорасане дозволено знать единицам. Ты отдаёшь себе отчёт в том, что … ?

— Вполне, — перебил его Кара-Кончар, — Ты же тоже входишь в эту единицу. Мне известно, что кроме того, что ты амир*, ты ещё и яширин* яргу* Гияс ад-Дина в Фусандже. Ты, как и я, был его таваджи*, но готовясь к войне, он намеренно разослал вас по всем крепостям Хорасана для присмотра за своими же ненадёжными асосий амирами* и их хаваши*.

— Ты провокатор, — стал терять самообладание Бешим, — Откуда у тебя взялись подобные хабары* о нас, таваджи Гияс ад-Дина?

— От хабаргири* Тимура, а точнее, его главного амир-ал-яргу*, у которого я непосредственно служил, — попытался сгладить назревавший словестный конфликт Кара-Кончар, — А горячиться тебе амир* не стоит, лучше дослушай меня до конца и потом рассуди всё сам. К примеру, возмём ситуацию с твоими дозорными. Что мне оставалось делать? Я ведь снимал эти дозоры не один. Рядом со мной всегда находились другие таваджи* из хабаргири* Тимура. Если хочешь знать, то, откровенно говоря, это не люди вовсе, а скорее звери дикие. Хабаргири*и яргу* у Тимура набираются в основном из барласов* или урянхайцев*. Но если первые приняли ислам и стали нам единоверцами, то другие этого делать не стали. К тому же некоторые позволяют себе непочтительно надругаться над нашей верой, в том числе Кораном*. Тимур же, хоть и считается правоверным, на подобные выходки этих язычников старается не обращать внимание. Он до сих пор разрешает им, как впрочем, и другим чагатайцам*, заплетать косы и ещё совершать некоторые обряды, недозволенные в исламе. О дикой же жестокости урянхайцев ты наверняка наслышан. Кроме этого, мне суждено было служить как раз под непосредственным началом самого амир-ал-яргу*, которым является соплеменник Тимура, и его ближайшей родственник по имени Бури, отличающийся особой жестокостью даже среди этих тимуровских извергов. В Бури вообще трудно разглядеть что-то человеческое. Это просто бешеный волк, готовый порвать любого, заподозренного в нелояльности к Амир-ал-умару*, как зовут Тимура его приближённые подданные. Однако, при отправке в Самарканд, Гияс ад-Дин* строго-настрого наказывал мне вести себя там таким образом, чтобы мой куч* не вызывал у яргу* чагатайцев* ни малейших подозрений в связях с Хорасаном*. Я обязан был заслужить полное доверие в первую очередь наиболее приближённых к Тимуру чагатайских* амиров*, и особенно, того самого Бури. Гияс ад-Дин* считал, что представляемые мною оттуда, даже самые скудные сведения, оправдывают необходимость того, что в этих целях мне, возможно, придётся приносить в жертву, в том числе и жизни наших аскаров*. Особенно, это касалось тех случаев, если их гибель могла являться ширмой для обеспечения успеха моих действий в стане чагатайцев*.

— В таком случае, ты хоть понимаешь, что наделал? — удивлённо, но с долей внутреннего воодушевления перебил собеседника Бешим, так как сказанным, тот предоставил ему дополнительный положительный аргумент в завязавшемся нелицеприятном диалоге, — Ведь твоё оставление войска Тимура может Хорасану* очень дорого стоить. Твои действия никак не оправдать даже принесённой сюда тобою вестью? А твоё дальнейшее пребывание в стане душмана*, особенно теперь, для нас с Гияс ад-Дином куда важнее, чем принесённая тобою весть. К Герату, например, Тимур полюбому бы не прошёл незамеченым, не захватив Фусанджа? Да и нас ему здесь врасплох не застать. Ворота в городе без надобности не открываются. А если открываются, то только днём, когда видно любого приблизившегося, кому необходимо открыть. И наконец, главное! Ты в любом случае не должен был раскрывать мне подробностей своего эш якширина* в Самарканде? Самое многое, ты мог мне поведать, кто ты, а я бы нашёл возможность переправить тебя в Герат. Что бы ты там делал дальше, меня не волнует. Ты видишь меня всего второй раз в жизни и совершенно не знаешь. Если я вдруг, решив поквитаться за гибель своих воинов, сообщу о твоих своеволиях Гияс ад-Дину*, в лучшем случае ты останешся без головы, а худшего, мне даже представить сложно!

— Ты абсолютно прав. Спору нет. Но ты опять меня не дослушал до конца. Принимая это решение, я рассчитывал и Фусандж с Гератом предупредить о начале вторжения Тимура в Хорасан*, и своевременно в его стан вернуться. Но вероятно на этот раз фортуна от меня просто отвернулась, и я сам того не желая, отрезал себе путь к возвращению.

— И чего же ты опасаешься? — с едва заметной иронией спросил Бешим, — Что долго находился в отлучке? Так мало ли может быть обстоятельств? Нарвался, например, ещё на один дозор хорасанцев, или ещё что либо. Давай вместе подумаем, как вернуть тебя чагатайцам*. Ты и так вон нас без дозоров оставил, ну пожертвуем ещё десятком своих аскаров*, чтобы обеспечить твоё «достойное» возвращение, не вызывающее подозрений у чагатайцев*?

— Рад бы что-то сделать, но боюсь, мне уже ничего не поможет, я до конца пока не рассказал тебе всего того, что произошло дальше, — продолжил Кара-Кончар, — Есть ещё одно скверное обстоятельство, закрываюшее мне обратную дорогу к Тимуру.

— Тогда дорасскажи до конца, что тебе так мешает? — опять не терпелось вклиниться в разговор придирчивому Бешиму, — Я слушаю.

— Мешает мне следующее, — продолжил Кара-Кончар, — Перед самым выступлением в поход на Хорасан* у меня произошла ссора с одним из таваджи* Бури, урянхайцем*, по имени Тохуджар. Этот таваджи* был любимчиком Бури наравне со мной, хотя и не являлся нам единоверцем. В тот день он безпричинно обозвал нас, мусульман, каками*. Урянхайцы*, как я те6е говорил, часто позволяют себе высказывать в отношении не только мусульман, но и других иноверцев, такие мерзости, от которых становится не по себе даже барласам*, соплеменникам Тимура и Бури. Я, в присутствии Бури, потребовал от Тохуджара извинения, за что получил от него ещё одно оскорбление. Теперь он обозвал меня ахмок* куйкором* и нагло улыбаясь, предложил поблеять, словно куй*. Тут и я не сдержался, обозвав его в ответ паршивым чиябури*. Видевшего всё Бури наша ссора подзадорила, но вместо того, чтобы разобраться по справедливости, он предложил нам выяснить отношения смертоносным поединком на киличах*. Мы оба согласились. Я знал, что Тохуджар сильнее и быстрее меня. У него красивые прыжки по валунам с камня на камень, как у горного така*. Но и я перед ним не такой уж «безоружный». Я лучше любого таваджи* Сейф ад-Дина владею приёмами защиты и нападения с клинковым оружием в руках. Это искусство не раз приносило мне победы в боях и спасало жизнь. Зная об этом, некоторые мои сослуживцы, среди которых были и барласы, перед боем попросили меня сразу не убивать Тохуджара, а вначале измотать, сделав тот поединок подольше и поинтересней, а лишь потом прикончить его. Я согласился и через некоторое время Тохуджар уже еле стоял на ногах. Он обессилено и неуклюже бросался на меня, но я без труда выбивал у него из рук оругие и ногой толкал под орку*, после чего тот просто падал носом в зумлю. Окружившие от души хохотали от этого зрелища, в том числе сам Бури, и таваджи* урянхайцы*. Бури поединка не останавливал, хотя мне казалось, что он вот-вот сделает это. Но тут непонятно откуда появился сам Сейф ад-Дин и потребовал остановить «представление». Бури стал уверять его, что поединок заслуженный и проходил честно, поэтому он должен обязательно иметь завершение. Видать выходки Тохуджара надоели и Бури. Тогда Сейф ад-Дин сказал, что поединок обязательно будет завершён, но только после взятия Герата, если мы оба с Тохуджаром останемся к тому моменту живы. Он также велел Бури включить меня с Тохуджаром в один караул* боха-дуров*, и в качестве манкылы* послать впереди войска чагтайцев* уничтожать дозоры хорасанцев, что мы и делали до этой ночи. Шансов победить меня, у Тохуджара не было никаких, а человек он из тех, у которых не может быть ни чести ни совести. Поэтому, я все эти дни ждал от него разного рода подлости, хотя и действовали мы с ним на редкость слаженно и разумно. Но развязка должна была наступить не то, что до Гекрата, до Фусанджа, и она наступила так, как я не мог предполагать.

Кара-Кончар замолчал и мутными глазами уставился в пол.

— Договаривай быстрее, у нас мало времени, — прервал молчание Бешим и легонько толкнул того ногой.

— Да! Да! Конечно, — как бы снова очнувшись, продолжил Кара-Кончар, — Когда я обдумывал план действий на сегоднешнюю ночь, то рассчитывал и вас предупредить, и с Тохуджаром разделаться, и к Тимуру вовремя вернуться, свалив возможную задержку, после вашего посещения, именно на урянхайца. Я хотел представить дело так, что напал он на меня подло и неожиданно, в связи с чем, между нами состоялся незавершённый в Самарканде поединок. Тогда бы я точно не вызвал серьёзных подозрений у чагатайцев*. Но, как я говорил, фортуна от меня на этот раз отвернулась. Как всегда, последний ваш дозор мы вырезали вчетвером. Когда всё закончили, я решил, что это самый подходящий момент отлучки в Фусандж. Мне осталось лишь отправить на тот свет тех самых таваджи*, что были со мной. Тогда и Тохутжар бы мне больше не мешал, и я бы спокойно сделал все свои дела. При возвращении от вас, я бы соврал Бури, что во время выполнения задания, мы нарвались на усиленный дозор хорасанцев, в стычке с которым погибли двое моих спутников, а Тохуджар мол, воспользовавшись моментом, пытался свести счёты со мной. В данной ситуации, Бури мне безусловно бы поверил. В совершенстве владея киличом*, я покончил с двумя таваджи* сразу, но с Тохуджаром оплошал. Я ему объявил, что хочу закончить с ним начатый поединок здесь же, заодно поквитавшись с ним за пролитую кровь моих братьев, хорасанцев, а также оскорблёных ранее мусульман и главное, своего рода, осквернение масхари шерифа*. Я это сказал, будучи абсолютно уверенным, что бой между нами пройдёт честно. Я же волею Всевыщнего, обязательно одержу в нём заслужинную победу. Тохуджар вызов хоть и с неохотой, но принял, и поединок между нами начался. Но здесь мой противник старался со мною не драться, а постоянно убегал от меня, прыгая с камня на камень. Хоть я его и ранил, но тот сумел от меня убежать как последний трус, нарушив все правила честных и достойных поединков при выяснении споров, которые негласно всегда соблюдались в войске Тимура. Теперь он наверняка уже успел сообщить о случившемся Сейф ад-Дину.

— Нарушил неписаные законы не Тохуджар, а ты, — вновь перебил его рассказ Бешим, — Поэтому, от тебя здесь отвернулся сам Всевышний. Разве боха-дуры должны вести войну по каким-то «мифическим» правилам, выдуманным неизвестно кем. Ты не простой аскар*, а таваджи* самого Гияс ад-Дина, мало того, ты боха-дур* в первую очередь именно его хабаргири*, и уж потом Тимура. Во время войны, боха-дуры* не должны придерживаться никаких правил или законов. Для боха-дура* на войне один единственный закон, любыми путями и средствами, не считаясь ни с чем, и не щадя ни своей, ни чужой жизни, выполнить повеление своего амира*. К чему ты затеял это лжеблагородство с душманом*?

— Но я хотел показать неверному, что мусульманский воин, это воин чести, чему меня когда-то учил мой отец, — как мог, оправдывался перед Бешимом Кара-Кончар, — Я хотел по справедливости закончить честно начатый нами поединок. Я считал, что Всевыщний обязательно знает и наблюдает за нашим поединком, чтобы он закончился честно и достойно.

— И закончил …! — заключил Бешим, — Тем самым подставив под удар душмана* сразу всех, и нас, и Гияс ад-Дина и в целом весь Хорасан. Знаешь ты кто после этого? Ты последний юлэр*, хуже любого хыянэтче* или айгокчи*. Ты заслуживаешь самой лютой смерти.

— Вот и казните меня прямо теперь. Только очень прошу тебя, выполни мою последнюю просьбу, — попросил Кара-Кончар, — Я ведь заслужил её, хотя бы прежней безупречной службой?

— Ладно, говори, какую? — брезгливо посмотрел на своего собеседника Бешим.

— В Фусандже, у своей родни, на данный момент гостят моя жена с маленьким сыном. Я хочу переправить их в Герат. Городские стены там выше и крепче ваших, да и защитников крепости больше. Хоть за семью мне будет спокойнее. Вы ведь не станете вымещать зло на ни в чём невинных, женщине с ребёнком? А меня потом можете предать самой лютой смерти, какой я заслужил перед вами и Всевышним.

— Ты такой же таваджи* Гияс ад-Дина, как и я, и казнить тебя может только наш с тобой саид*, то есть Гияс ад-Дин, — немного успокоившись, продолжил Бешим, — Пусть он и сделает с тобой всё, что посчитает нужным. Собирай семью, а в Герат поедешь вместе с ними сам. Раз ты себя чересчур считаешь воином чести, то по дороге не сбежишь. Да и куда тебе теперь бежать? Для нас, ты безмозглый юлэр*, достойный смерти, а для Тимура айгокчи* и хыянэтче*. Так что выбор у тебя невелик. Когда, думаешь, Тимур подойдёт к Фусанджу?

— По моим расчётам, — призадумался Кара-Кончар, — Тимур у стен Фусанджа будет не раньше вечера. Думаю, что в течении дня можно успеть всё здесь поделать, собраться и уехать. Ты абсолютно прав, что за самовольное оставление стана* Тимура, Гияс ад-Дин меня не простит и обязательно казнит. В этом деле, мне никакие оправдания не помогут. Я не должен был этого делать даже ценой гибели Фусанджа со всеми вами, здесь живущими, в том числе своей семьи. Получается, что я и из-за них смалодушничал. Теперь все начнут говорить, что я сбежал от Тимура ради спасения жены с сыном. Чтож, может и в этом был свой смысл. Но для Хорасана я хыянэтче* никогда не был, юлэр* и ахмок*, да. Именно из-за этого и допустил непростительное легкомыслие, надеясь лишь на преславутое, «а вдруг повезёт». Плохой с меня тагнуул* вышел, вот и поступил я так, как поступил. Не рассчитал всё до конца. А кроме всего прочего, я в первую очередь думал как одновременно и боевую задачу выполнить, и спасти собственную семью, что не всегда совместимо. Не просчитав всё до конца, я в первую очередь бросился сюда предупреждать вас об опасности и одновременно спасать собственную семью от неминуемой гибели. Что из этого теперь получиться, известно лишь Всевыщнему. Своей же собственной смерти я никогда не боялся и не боюсь. Я ведь воин, хотя настоящим до конца, похоже, так и не стал. Пусть мой саид* Гияс ад-Дин предаст меня любой казни. Его ведь понять не сложно. Возможно, что эта война с Тимуром затянется надолго. А как воевать с таким душманом* как Тимур без «глаз и ушей» в его стане*? Ведь теперь не только в их стане*, во и всём чагатайском* войске, наших тагнуулов* просто нет. Зато у Тимура, во всех гарнизонах Хорасана, этих «глаз с ушами» в избытке. Чагатайцы* абсолютно всё о нас знают. Я в этом сам убедился, находясь рядом с Бури, но так и не смог разузнать что либо, хоть об одном из таких. Кстати, у вас в Фусандже, также имеется немало айгокчи*. Имейте это в виду. Тебе же я всё о себе рассказал лишь только потому, что если вдруг погибну, не добравшись до Герата, то ты, если выживешь, станешь единственным человеком, способным донести до Гияс ад-Дина истинную правду о случившемся. Это уже многого стоит.

— Ладно, расплакался, — опять вмешался Бешим, — Думаешь, я с тобой плакать начну? Не дождёшься! А вот насчёт того, чтобы о твоих «подвигах» рассказать Гияс ад-Дину, можешь не сомневаться. И всё же, может тебе стоит ещё раз подумать и попробовать поискать хоть какую-то возможность вернуться к Тимуру? Совершенно очевидно, что без твоего там присутствия, Гияс ад-Дин, как и все мы, останемся без «глаз и ушей» в стане нашего главного врага, да ещё в самый критический момент войны с ним. А за жену с ребёнком тебе волноваться не придётся. В Герат мы их отправим немедленно сами, заодно и чопара* с известием ждать Тимура туда пошлём. Пойду, распоряжусь, готовить к отъезду всё необходимое.

— Я уже не раз обдумывал, — обречённо посмотрел на него Кара-Кончар, — Ничего не выйдет. Я с яргу* Тимура почти год нёс куч* и прекрасно знаю, как они умеют работать. Пусть лучше самая лютая смерть от Гияс ад-Дина, чем медленно умирать прикованным к столбу и под насмешки с издевательствами урянхайцев*.

— Ну что же, — посочувствовал «неудачнику» караульный амир*, — Всевыщний тебе судья! А за сообщение рахмат*. Иди пока в город, ищи свою семью, да собирайтесь в дорогу. Не забудь переодеться в нашу одежду, иначе свои же дозорные на сакме* подстрелят как дичь, приняв за чагатайца*.

Закончив разговор, Кара-Кончар вышел из караульного помещения, отвязал поводья своей лошади, и лихо запрыгнув в седло, ускакал на ней в город искать свою семью.

О прибытии Кара-Кончара и движении войск Тимура, Бешим немедленно уведомил чурибаши* Фусанджа. Тот, в свою очередь, велел срочно разыскать прибывшего из стана врага лазутчика. Того немедленно разыскали и Кара-Кончару пришлось вторично, подробно поведать уже ему всё то, что он знал о приближающемся к городу войске Тимура. Чурибаши* интересовал количественный состав войска, вооружение его воинов, наличие и количество в войске манджаников*, матарисов* и других даб-бабатов*, их технические возможности. Он интересовался у прибывшего перебезчика воинскими качествами и способностями каждого в отдельности чагатайского* амира*. Таким образом, в связи с этим докладом, Кара-Кончару пришлось надолго отложить намечавшиеся приготовления к отъезду в Герат, и приступить к ним лишь ближе к обеду.

Получив сообщение Кара-Кончара о скором приближении неприятельского войска, военный гарнизон крепости был срочно поднят по тревоге. Следом за этим, о приближении врага к городу, были немедленно оповещены другие слои населения Фусанджа. Город начал готовиться к обороне. В Герат незамедлительно направили гонца с сообщением о передвижении войск Тимура и мерах по отражению его нападения на крепость Фусандж. Учитывая важность сообщения, чурибаши* счёл необходимым, в качестве гонца, направить в Герат самого Бешима, уговорив того, сделать это самому лично.

Однако в целом, известие о приближении к городу чагатайского* войска, для жителей Фусанджа не являлось полной неожиданностью. О возможной войне Хорасана* и его северным соседом Мавераннахром* горожане и воины гарнизона предупреждались заблаговременно наведывавшимися из Герата амирами*, нойонами* и прочими иренами* Гияс ад-Дина. Поэтому фусанджцы заранее начали усиленно готовить свой город к возможной осаде, укрепляя его стены, запасая провиант, оружие и всё, что могло пригодиться при отражении нападения неприятеля. Но среди горожан находились и те, кто считал, что войны с Тимуром удастся избежать. Мол, главный амир* Самарканда никогда не воевал за пределами своей страны, поэтому опыта и навыков ведения подобных военных действий не имеет. Фусанджцам также было известно, что ранее Тимур сам верно служил наёмником у хорасанских правителей, а потому, пойти на них войной просто не посмеет. Однако, по продолжавшим поступать из Самарканда слухам и вестям от торгового и прочего странствующего люда, о приготовлении к войне чагатайцев*, в городе всё яснее осознавали, что сбывались наихудшие опасения фусанджцев. Сначала среди горожан поползли слухи, что война уже началась, а сегодня оказывается, ещё и какой-то гонец привёз весть о том, что враг к вечеру наступившего дня может подойти к их Фусанджу. Но никто не предполагал, что случится это даже раньше, чем амирам* городского гарнизона предсказал тот самый гонец, который в недавнем прошлом являвшийся таваджи* правителя их страны. Теперь уже, амирам* фусанджского гарнизона стало известно и имя данного гонца. Это был, в прошлом таваджи* хорасанского правителя Гияс ад-Дина, Кара-Кончар.