Отложенный платёж

Огромные ели расступились и в лицо всадникам, вырвавшимся на простор широкого песчаного берега, дохнуло студеной сыростью.

— И чего это Рагнвальда-конунга понесло в путь на ночь глядя? — низенький толстяк, выехавший из леса почти последним, с недовольным вздохом запахнул теплый шерстяной плащ и поспешно прикрыл плохо выбритую тонзуру капюшоном. — Спокойно переждали бы эту дурную погоду в Смолланде.

— Сразу видать, что ты недавно приехал в наши края, отец Вульфстан, — его собеседник, рыжий здоровяк, только со смехом мотнул гривой спутанных волос, когда осенний ветер, набравший силу над гладью озера Веттерн, швырнул в путешественников холодной моросью. — В земле англов-то, небось, и слыхом не слыхивали про Эриксгату?

— Почему же, Торкиль-хевдинг? — монах придержал свою смирную лошадку, покорно остановившуюся у самой воды, и, согрев дыханием, и, судорожно сдернув перчатки, растер замерзшие ладони. Затем, порывшись, в притороченной к седлу сумке, достал небольшую глиняную бутыль. — Будешь?

— Не откажусь, — глоток, другой, и почти опорожненная посудина вернулась обратно к владельцу.

— Так вот, про дорогу короля Эриха, — допив вино, священник аккуратно убрал пустую бутыль обратно. — Даже у нас в Англии известно, что каждый новый король свионов должен объехать все свое королевство по кругу, чтобы считаться законным владыкой страны. Но я не очень понимаю, почему надо так торопиться? Куда как лучше и быстрее передвигаться не по раскисшим от дождей дорогам, а по хорошему зимнему пути.

— Поговаривают, что многие гёты хотели бы видеть королем ярла Магнуса, сына Маргарет, сестры Рагнвальда. Той самой, что замужем за Нильсом датским.

— Тогда тем более нужно было подождать и собрать побольше воинов.

— Но ведь и его соперник тоже не будет сидеть сложа руки. А сейчас есть надежда, что первый тинг зимы поддержит выбор Уппсалы. Арманн Офейг — старый управитель усадьбы рода Стенкилей, что заложил еще дед нынешнего конунга неподалеку от столицы епископов Скары, прислал сказать, что пока в Гётланд не вернулись из морского похода главные сторонники Магнуса и слышны только редкие недовольные голоса. А епископ Херверд пообещал уговорить Карла из Эдсвэры, хранителя законов ланда. Теперь понимаешь?

— И все же как-то неосторожно…

— Ну, по правде говоря, — Торкель бросил взгляд на уже отъехавшего довольно далеко конунга, но все равно понизил голос, чуть наклонившись к собеседнику, — еще есть такая вещь, как годовой генгерд. Наш Рагнвальд очень охоч до чужого добра. А по обычаю бонды кормят конунга и его ленсманов только раз в году. Вот он и торопится успеть приехать до первого снега.

— Судя по здешней холодине, — монах зябко поежился, натягивая перчатки, — до него совсем недолго.

— Ничего, святой отец, до Карльэпита уже рукой подать. У тамошнего бонда прекрасная усадьба, полная припасов. Вот уж где никакой холод и дождь не страшен.

— Дай Бог, сын мой, дай Бог! — и понукаемые седоками лошади, словно почуяв близость жилья, резво устремились следом за основным отрядом…

***

— Эгей, липа обручий, кто это там толпится у дверей? — насытившийся Рагнвальд удовлетворенно откинулся на спинку почетного кресла и дал знак прислужнице наполнить вином свой серебряный кубок. — Гони всех голодранцев в шею!

— Мой господин, — фру Асдис, хозяйка усадьбы, в отсутствие мужа принимавшая знатного гостя, пропустила в гридницу странника в насквозь промокшем плаще грязно-синего цвета и нахлобученной войлочной шапке с широкими полями, — ведь ущерба твоей чести не будет, если путник с полудня просто обогреется у очага. А может, и расскажет нам что интересное…

— Ладно, пусть подойдет, — конунг расслабленно махнул рукой, — все какое-никакое развлечение. Торкель, ну-ка повтори загадку, что мы слышали на побережье. А ты, как тебя?

— Зови меня просто Гест, — откликнулся вошедший, еще больше надвигая на глаза свою нелепую шапку, так что посторонним взглядам осталась видна лишь полуседая борода.

— Ну, гость, так гость. Отгадаешь, позволю посидеть за нижним столом, а нет…

— Из дому ты шёл, — вмешался хевдинг, боясь, как бы не прозвучали непроизносимые слова, чреватые кровью, — из дому ты путь держал, видел на дороге дороги; была дорога внизу, и дорога вверху, и дорога по сторонам. Думай, почтеннейший Гест, над загадкой.

— Хороша твоя загадка, достославный Торкель, отгадана она: я шёл по мосту, и под ним была речная дорога, а вороны летели над головой и по двум сторонам от меня; это была их дорога. Разгадайте теперь вы мою. Иметь хочу то, что я имел вчера, узнай, что это было: людей сокрушающий, словам мешающий и слова начинающий. Ярл Рагнвальд, думай над загадкой.

— Что? Как ты меня назвал? — побледневший от бешенства конунг в гневе привстал с кресла.

— Тайный тинг гётов вспомнил пророчество Арнира-однорукого скальда, которого еще звали последним йомсвикингом. В нем говорилось о проклятии рода Стенкилей. Тинг долго совещался и все же выбрал конунгом Магнуса датского. Так что возвращайся в свою Уппсалу, покуда цел, Рагнвальд-ярл.

— Ни за что! Я войду в Скару еще до начала зимы и поступлю со всеми приверженцами моего племянника точно так же, как мой отец поступил с Блот-Свеном и его людьми!

— Гляди, как бы они не поступили с тобой так же. И между прочим, у тебя есть всего три дня, — странник решительно повернулся и, не обращая никакого внимания на замерших в тягостном недоумении воинов, направился к выходу.

— Прости, почтеннейший Гест, — запыхавшийся Вульфстан догнал незнакомца почти у самого порога, — ты говоришь одними загадками. Не мог бы ты хоть немного пояснить, что имел в виду?

— Только ярл с приором двое

Пьют вино и недурное

А ячменные помои

Грустно тянет братия…

— Ты знаешь латынь? Откуда? — монах даже задохнулся от изумления.

— Да уж не раз приходилось иметь дело со служителями Распятого. Однако, скоро тут станет слишком жарко. Как бы тебе не попортили шкуру, Каменный Волк! Прощай, — последний раз мелькнул в проеме крылом неведомой птицы плащ и удивительный странник растворился в грозовой ночи, что неистово швыряла на размокшую землю потоки воды.

А монах так и продолжал в недоумении стоять у распахнутой двери, вглядываясь в темноту, которую изредка озаряли далекие вспышки молний. Продолжал стоять до тех пор пока вечерний покой усадьбы не прорезал отчаянный женский крик:

— Горим!!!

***

— Глядите, глядите, факелы! Нас ищут! — едва-едва половина растерянных и перепуганных спутников Торкеля собралась на лесной поляне, в полулиге от полыхающего жарким пламенем Карльэпита.

Одного упоминания имени Магнуса датского и участи Блот-Свена, последнего языческого конунга свеев, заживо сожженного в пиршественной зале со всей своей дружиной, хватило, чтобы все — и обитатели усадьбы, и пришлые гости во главе с Рагнвальдом — в панике ринулись, куда глаза глядят. И вот только теперь немного опомнившиеся беглецы начали с трудом приходить в себя, обретая возможность хоть сколько-нибудь критично воспринимать окружающее.

— А вдруг это и впрямь даны Магнуса? — фру Асдис, единственная женщина среди дюжины вооруженных мужчин, не смогла сдержать испуганного восклицания и в ужасе уставилась на конунга. — Они же всех перебьют!

— Не пугайся, омела злата, — Торкель успокаивающе погладил ее по полной руке и сорокалетняя женщина, всхлипнув, как маленькая девочка, со слезами уткнулась в широкую грудь хевдинга, кто единственный сохранял какое-никакое самообладание посреди этой ужасной ночи. — В такой кромешной тьме нас даже с собаками не найдут.

Пойдемте, укроемся на холме у дороги. Под тамошними елями не страшен дождь, да и оборониться от врагов там будет полегче. Что скажешь, конунг?

— Идем, — Рагнвальд мрачно кивнул головой и спустя несколько минут небольшой отряд уже располагался в относительной сухости под зелеными лапами колючих великанов. Но не успели мужчины нарубить достаточно лапника для обустройства ночлега, как Асдис снова негромко вскрикнула:

— О, господи Иисусе, они уже совсем близко!

Спустя мгновение взорам залегших на холме предстал конный отряд, во главе которого мелькнул и на мгновение всадник в знакомом синем плаще, только вместо войлочной шапки на нем был глухой шлем, полностью скрывший лицо.

— Тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят, — до закаменевшего от ужаса Вульфстана донесся сдавленный шепот Торкеля. — И все как один из семей сторонников Блот-Свена, о которых уже столько лет ни слуху ни духу… Вон же характерный узор рода Эскиля.

— Так что же, это все мертвецы? — монах еле сумел поднять руку, творя крестное знамение. — Свят, свят… Господи Иисусе… О́тче наш, И́же еси́ на небесе́х! Да святи́тся имя Твое́, да прии́дет Ца́рствие Твое́, да бу́дет во́ля Твоя, я́ко на небеси́ и на земли́…

— Молись, не молись, не поможет, — мрачный Торкель проверил насколько легко выходит меч из ножен. — От Дикой Охоты нет спасения.

— Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки, — Вульфстан закончил горячую молитву и поднял на хевдинга недоумевающие глаза, — тогда выходит в синем плаще был…

— Ну, да, Отец Битв, — согласно кивнул здоровяк, — тот самый от которого отрекся Инге Старый за себя и за весь свой род тридцать восемь лет назад. Вот и пришел час расплаты. И вправду для богов прошло всего лишь мгновение…

— Не верю! Сила Одноглазого кончилась, — Рагнвальд, слышавший их шепот, вскочил, вздымая кулак с нагрудным распятием. — Святой крест защитит нас, как он защитил моего отца, уничтожившего Рощу Уппсалы…

— Погляди на меня, старик, я плюю тебе в лицо! — лица всадников повернулись к беснующемуся конунгу, но он продолжал выкрикивать проклятия, казалось, уверовав в свою неуязвимость перед силами древних Богов Гёталанда.

Но вот едущий впереди всадник повернулся, медленным движением снял свой древний шлем и…

Ужасающий грохот разодрал черные небеса и холм исчез в огненной вспышке…

***

— Лежите, лежите, святой отец, — молодой парень заботливо накрыл монаха меховым одеялом, — вам еще рано вставать.

— А где я? Сколько времени прошло? — слабость накатывала волнами, но Вульфстан, приподнявшись на лавке, стиснул зубами большой палец левой руки, чтобы снова не провалиться в беспамятство. — Где конунг Рагнвальд? И где все мои спутники?

— В Фальчёпинге, мой господин, — деревянная кружка с подогретым травяным настоем перекочевала в правую руку больного. — Уже скоро десять дней. А конунга, так и не смогшего взять оружие, уже затворили в здешнем кургане.

— А остальные?

— Так больше никого и не нашли. Кроме умершего плохой смертью Рагнвальда. Говорят…

— Кто говорит? — священник сделал большой глоток лечебного питья и требовательным взором уткнулся в собеседника.

— Ну, люди говорят… Точнее, пересказывают слова Снорри Хельгерсена, скальда, совсем недавно уехавшего на полночь, в Тиведан. Дескать, Отец Битв, наконец, стребовал с рода Стенкилей последний отложенный платеж…