Глава 18

Глава 18

Виталий очнулся от того, что его грубо пнули ногой, прокричав какую-то фразу на незнакомом языке. В помещении было несколько мужчин. Самый огромный из них с по-детски добродушным выражением лица приблизился к пленнику, подняв его за шиворот, поставил на ноги и снова повторил фразу. Виталий понял, что его допрашивают. Он был бы и рад рассказать все, как есть: напился в баре, подрался, заснул, проснулся в другом мире, отправился на поиски пропавших разведчиков, получил по голове, оказался в подземелье, сбежал, снова получил по голове, очнулся здесь. Но была одна проблема: аборигены говорили на непонятном ему языке (в самом деле, было бы странно, если бы туземцы Мэйнора изъяснялись на русском, верно?).

Мужчина снова ударил Виталия, на этот раз по щеке. При этом лицо избивавшего сохраняло все то же наивно-благодушное выражение. Виталий попятился и закрылся руками, проговорив по-русски: «Нет, нет! Не надо! Друг!», и с надеждой посмотрел на спутника избивавшего его воина. Второй мужчина был ниже ростом, худощавый, с длинными черными волосами. На его лице словно бы навечно застыла перекошенная гримаса презрения, но самое неприятное впечатление производили глаза: один — черный, другой — небесно-голубой. Можно было бы подумать, что это глаза двух разных людей, по какой-то нелепой шутке судьбы оказавшиеся на этом странном лице, если бы не объединявшее их одинаковое выражение — неприкрытая злость, безумная жажда крови и мучений. В помещении для допросов были и другие люди, но они особого впечатления на Виталия не произвели. Из их отношения к длинноволосому пленник сделал вывод, что тот — главный.

Все попытки объяснить, что он не понимает своих мучителей и не знает, чего они от него хотят, заканчивались лишь очередными побоями. Наконец, длинноволосому надоело наблюдать за избиением, не приносящим результатов, он что-то коротко сказал, резко развернулся и вышел. За ним домик покинули и остальные люди, оставив Виталия в одиночестве. «Видимо, это конец моей никчемной жизни», — устало подумал молодой мужчина и провалился в бездну беспамятства.

С утра его разбудили, окатив холодной водой. Бросили к ногам черствую лепешку и какой-то водянистый фрукт, подождали, пока Виталий жадно съест предложенное, а затем продолжили экзекуцию, хотя и в более мягкой форме. Видимо, до них дошло, что пленник не говорит, потому что не знает языка, но они решили еще раз в этом убедиться.

Так продолжалось несколько дней, за это время Виталий узнал значения некоторых слов. Поняв, что он не шпион, а оказался тут случайно, аборигены потеряли к нему интерес, наградили почетной зуботычиной и повели в другое место. В принципе, можно было попробовать сбежать, ведь ему даже не удосужились связать руки… Но увы, луки, в изобилии встречавшиеся в деревне — то за спинами воинов, то оставленные у построек (очевидно, здесь было не принято входить с оружием в дом) — наводили на мысль о том, что побег не увенчается успехом, зато сократит продолжительность жизни примерно до тридцати секунд.

Его провели мимо домов к высокой каменной стене, которой заканчивалась деревня. Подойдя поближе, Виталий увидел в стене проход, который охраняли несколько громил. Это оказался тоннель примерно в сто метров длиной, упирался он в деревянную решетку, возле которой находилось еще несколько охранников.

Перед ним была каменоломня. Какие-то люди, судя по всему, рабы, тощие, одетые в лохмотья, орудовали кирками. Освещенные тусклым светом факелов, они откалывали куски камня и загружали в тележки. Когда тележка наполнялась, ее тащили в общую кучу, где уже другие пленники раскалывали добытое на более мелкие куски и увозили куда-то.

Виталию выдали кирку и указали место, где он должен был работать. Он поднял кирку. Тяжелая. Все рабы трудились молча, никто не смел заговорить с соседями. За любую попытку завести разговор надсмотрщики, вальяжно прогуливавшиеся по тоннелям, охаживали болтунов плетью. Виталий и сам ощутил это на своей шкуре, когда попытался обратиться к светловолосому парню, который работал рядом с ним. Юноша все равно не понял вопроса, зато в воздухе раздался свист, и жгучий удар рассек кожу на спине сквозь футболку. Виталий охнул, у него потемнело в глазах от боли. Надсмотрщик что-то наставительно крикнул, указав рукой на короткий меч, болтавшийся в ножнах на его поясе.

Через час каторжных работ Виталий столкнулся с еще одной проблемой. Непривыкшие к тяжелому труду руки бывшего менеджера одной из московских контор покрылись волдырями. Еще через час волдыри стали кровоточить и болеть так, что невозможно было держать кирку. Он пытался объяснить надзирателю, что не может больше работать, показывая свои руки, перевернутые ладонями вверх, но лишь снова схлопотал хлыстом по спине. К вечеру все тело ломило от усталости, а на руки и вовсе нельзя было смотреть без слез.

Когда солнце стало садиться, всех рабов согнали в очередь к большому чану с едой, выдали по миске с жидкой похлебкой. Никаких ложек, вилок или, на худой конец, палочек не было предусмотрено: рабы ели, выхватывая руками овощи из тарелки, а затем поспешно выпивали жижу. Виталия от вида этой еды тошнило, впрочем, что-то подсказывало, что через некоторое время он начнет думать иначе. На ужин отводилось лишь несколько минут, замешкавшихся согнали в строй и конвоировали к хижинам из веток, укрытых соломой, находившимся на территории каменоломни. На полу все та же солома (даже тощий матрас — «украшение» дома, где допрашивали Виталия — был непростительной роскошью для рабов). Люди сгребали солому в кучи, хватило не всем, кто-то начинал спор, кто-то молча ложился на голом полу…

— А идите вы все, — устало и зло подумал Виталий, сел на землю, прислонившись спиной к стене, и сразу же заснул.