Глава шестая

Глава шестая

Правда — не всегда то, что мы видим или хотим видеть. Она многогранна и изменчива, скрытна и немногословна. Она всегда одна, но при этом своя для каждого. Нам не всегда удается сдружиться с ней, уж слишком часто она ходит под руку с обманом. Мы можем найти ее или выдумать сами, попытаться скрыть от других или выставить напоказ. Она всегда перед глазами, но люди смотрят сквозь нее. Правда может в один миг разрушит этот мир, держащийся лишь на одной лжи, но только способна ли она что-то построить взамен?

Я лениво листала выцветшие страницы, отчаянно борясь со сном. Полумрак и умиротворяющая тишина никак не помогали сосредоточиться. Буквы, и так едва различимые, теперь и вовсе расплывались перед глазами, сливаясь в одну тонкую прерывистую линию. Я зевнула, прикрывая рот ладонью, и пытаясь удобнее свернуться в кресле, чувствуя, что голова клонится все ниже к мягкому кожаному подлокотнику.

— Exquisоtor… — Латынь в моем исполнении звучала как симбиоз корейского и белорусского, совсем глупо и безобразно. — Что это еще…

— «Искатель» на латыни.

Я и не заметила, когда Марк вошел в комнату, передвигаясь совсем бесшумно, как ленивый домашний кот, сверкая в сумерках комнаты своими изумрудными глазами. Мне стало не по себе, как наедине с хищником, который выслеживал свою жертву из плотной угольной тени, готовый напасть. Я потянулась к столику, включая торшер, облегченно вздыхая, когда между нами вспыхнуло размеренное сияние, разделяя и отталкивая.

Мужчина успел переодеться, по-домашнему натянув свободные потертые голубые джинсы и обычную белую футболку без рисунка. Его всегда идеально уложенные волосы теперь лежали в полном беспорядке как после долгого сна.

— Это теперь их называют Охотниками, как оголодавших псов, готовых разорвать друг другу глотки за добычу. Искатели звучит куда как благороднее.

— Это не меняет сути, — ответила я настороженно, все надеясь понять, зачем он вернулся. Неужели просто пообщаться?

— Возможно. А у тебя большие проблемы с латынью.

Я невольно поморщилась на его замечание, надеясь, что это не то, ради чего Марк проделал такой длинный путь из соседней комнаты.

— А нет того же, но на русском? — Мне расхотелось вникать в суть написанного уже на первой страницы, где речь шла о каких-то письменах, высеченных в камне, открывающих путь к абсолютному знанию — это усыпляло лучше стакана теплого молока перед сном.

— Мы не ищем легких путей, — усмехнулся мужчина, подходя ближе. — Ты, похоже, совсем засыпаешь. Уложить тебя спать?

Я съежилась в кресле еще сильнее, потупив взгляд, даже не зная, что ему на это ответить, потому что все колкие фразы разом вылетели из головы. Марк воспользовался моей растерянностью, в долю секунды возникнув позади и облокачиваясь на высокую спинку, так, что оказался всего в паре сантиметров от моего лица.

— Можешь занять вон ту комнату. — Я проследила за его пальцем, заметив впереди ярко-красное пятно его «королевской» кровати и устало вздохнула. — Ты же не против соседа?

— Тебе доставляет эстетическое удовольствие выводить меня из себя?

— Это так заметно? — промурлыкал он, практически невесомо потершись носом о мои волосы. — Прости, мне нравится, что ты теряешься, как школьница.

Я собиралась вспылить, вскочить с кресла, доказывая ему, что вовсе не смущаюсь, но вовремя осознала, что добьюсь противоположного результата. Часто ли мне приходилось ночевать в одной квартире с парнем? С появлением Марка — довольно-таки. Я хотела отгородиться от него, доказывая себе самой, что не испытываю к нему ровным счетом ничего, но правда заключалась в том, что мне просто не удавалось не думать о соседней спальне, широкой кровати, укрытой вызывающими красными простынями. И сколькие здесь уже побывали? Скольких он привел «переночевать» в свою скромную обитель? Почему это вообще меня волновало?

— Молчание — знак согласия? — Марк просто не стал дожидаться моего ответа, наклонившись еще ближе, скользнув руками по моим плечам. Я немедленно сбросила с себя его горячие ладони. — Можешь лечь у окна, если это принципиально.

— Не будь таким ублюдком.

— Я флиртую, глупая, — рассмеялся он, отстраняясь и позволяя мне подняться на ноги. — Мы молоды и свободны, почему бы не провести эту ночь с пользой?

— Да, поэтому стоит хорошенько выспаться. — Я затравленно огляделась, не зная, где теперь находится «моя комната».

— О, секс гораздо полезнее. — Он просто наслаждался моим смущением, с упоением разглядывая, как кожа начала покрываться алыми пятнами. — Хочешь докажу?

— Нет, обойдемся без показательных выступлений.

Мужчина рассмеялся, опускаясь в кресло вместо меня и довольно вздыхая и потягиваясь.

— Ладно, южная комната — твоя. — Увидев мой недоверчивый взгляд, Марк добавил: — Только твоя, я не стану вламываться и трепать тебе нервы. По крайней мере, часто.

— Обнадеживает. Спокойной ночи.

Я не стала дожидаться от него очередной колкости, а просто развернулась и вышла, пройдя коридор и свернув в небольшую уютную комнату, напоминающую скорее гостиничный номер, чем обжитую спальню. Сиренево-синие обои казались совсем черными в упавших на город сумерках, из окна лился свет одинокого фонаря, образуя на полу длинную искрящуюся дорогу. Я подошла ближе, выглянув на улицу, и увидев только голые деревья, укатанные черные тенями — ничего не двигалось. Ни дуновения ветра, ни шороха опавших листьев, ни случайных припозднившихся прохожих. Казалось, в мире не осталось больше никого.

— Это было бы не так уж и плохо, — прошептала я, отворачиваясь и включая торшер на журнальном столике.

В комнате стало ярче, но внутри так и скрывался полуночный сумрак. Мне не хотелось оставаться здесь, но выбора не было. Пусть каждая вещь в этом комнате говорила, что мне здесь не место, но было бы гораздо хуже, если бы пришлось ночевать в опустошенной квартире с открытой нараспашку дверью, каждую секунду ожидая, что эти психи вернутся. Неужели существовал хоть какой-то плюс, что Марк оставался со мной все это время? Я встряхнула головой, прогоняя назойливые мысли.

Закрытая деревянная дверь со вставками из матового стекла не давала необходимого ощущения безопасности, и мне по-детски захотелось подпереть ее стулом, чтобы услышать, если Марк вдруг решит заскочить посреди ночи, но вовремя вспомнила, что его теперь не остановят и свинцовые стены.

Я не могла не думать о том, что он совсем рядом, в соседней комнате, вероятно, тоже готовится ко сну. Хотело ли мне знать наверняка? Да, возможно. Как странные незнакомые мысли вуарьериста, непонятно как закравшиеся в мою голову. Но почему вообще его присутствие начинало меня так волновать? Почему каждое слово, каждый взгляд воспринимались так остро? Что менялось между нами? Мне пока не хотелось знать ответа, а еще меньше хотелось думать о той огромной кровати с красными простынями, и что именно Марк вытворял на ней.

Едва коснувшись подушки и укрывшись одеялом с головой, я почувствовала, будто куда-то улетаю, все дальше ускользая прочь от темной комнаты, от дурных мыслей, от всех неприятностей и проблем. Там не было ничего, ни снов, ни кошмаров, только долгожданная тишина, опустившаяся сверху глухим покровом.

Неожиданно вздрогнув, я открыла глаза, толком не понимая, что меня разбудило — звук, движение? В комнате все еще царил полумрак, а электронные часы на тумбочке показывали полтретьего, светясь призрачными зелеными цифрами, будто зависшими в воздухе. Это определенно была не моя комната. Потребовалось несколько долгих секунд, чтобы сообразить, где я все-таки нахожусь.

За спиной раздался шорох, едва различимый, резкое движение воздуха, коснувшееся волос на затылке. Мое тело застыло, сердце забилось чаще, как в детстве, когда в каждой тени могло скрываться чудовище, развлекающееся тем, что похищало по ночам детей из кроваток. Теперь я отлично знала, что бояться стоило не мифических существ, а вполне реальных людей, мимо которых сотни раз проходишь мимо, но незнакомая комната, сейчас похожая на древнюю пещеру, давила на нервы. Мне хотелось обернуться и прекратить эту игру, но почему-то продолжала послушно лежать, смотря в одну точку, но почти ничего не видя.

Движение повторилась, теперь намного ближе, что-то скользнуло по моей спине, вниз по бедру, а затем тяжело опустившись на талию. Я готова была закричать, когда уловила знакомый аромат парфюма, защекотавший нос. Марк…

— Что ты… — Мой голос охрип после сна, так, что едва можно было разобрать слова.

— Тшшш… — Он придвинулся ближе, и я ощутила жар, растекшийся по моей спине. — Спи…

Я не шелохнулась, придавленная мускулистым телом. Марк тоже не двигался, лишь глубоко вздохнув, отчего по моей коже побежали мурашки. Мы молчали, словно так было и нужно, словно действительно стали близки друг другу. Что за абсурд…

Веки начали тяжелеть, и я закрыла глаза, не в силах решить что-то сегодня. Тело наполнилось легкостью и запредельным теплом, разливающимся по венам. Так непривычно, но в тоже время… необходимо? Это успокаивало, затягивая обратно в сон, и мне становилось все сложнее сопротивляться объятьям Морфея, когда мужчина неожиданно пошевелился, устраиваясь удобнее.

— Что там… по ту сторону? — Звук его голоса показался совсем незнакомым, тихим и каким-то разбитым.

Я молчала, не зная, что ответить. Правду? А в чем она заключалась? В том, что мне не удавалось ничего вспомнить? Серьезно, я и не стремилась к этому. Было только одно единственное желание — забыть все напрочь, стереть из памяти, чтобы не осталось ни звука, ни вспышки, только чистый лист.

— Ничего, там ничего нет. Только темнота, — ответила я шепотом, но все равно испугалась — так громко он звучал в темноте.

— Ты веришь в рай?

Мне пришлось задуматься, словно от ответа на этот вопрос могла зависеть моя жизнь.

— Нет, мне кажется это полная глупость — сказка для тех, кто боится умереть.

— А ты не боишься?

— Это риторический вопрос? — усмехнулась я, сначала не собираясь ему отвечать, но повисшая тишина подтолкнула вперед, не позволяя отмолчаться. — Умирать не страшно, это какая-то доля секунды, за которую ты ничего не успеваешь осмыслить. Вся жизнь не протекает перед глазами, только какие-то глупые мысли, вроде того «выключен ли утюг дома». Ты и не понимаешь, что скоро умрешь. Поверь, это не страшно.

— Я умирал…

— Разве ты не переставал надеяться на спасение?

Марк замолчал, и мне показалось, что он уже не заговорит, но мужчина устало вздохнул, прижавшись ко мне еще ближе, и потерся кончиком носа о мою шею — такое чувственное и в тоже время пугающее прикосновение.

— Я знал, что ты мне поможешь. — Признание показалось наполненным какой-то мрачной необъяснимой болью. — Наверное, я должен был жаждать смерти, после того, как потерял Эллу. Но факт в том, что жизнь — это привычка. Думаю, все самоубийцы, в конце концов, сожалеют о своем последнем шаге.

Мы замолчали. Стоило ли продолжать этот разговор? Куда он мог нас завести, ведь так непросто было отказаться от привычной стены из колкостей и обид, оставшись в этой темноте совершенно безоружной. Мне даже хотелось вернуться к тому прежнему Марку, от которого бросало в дрожь и хотелось поскорее избавиться. Почему все так изменилось?

— Мне хотелось бы верить, что существует другой мир, другая реальность, где все сложилась иначе — и для тебя и для меня.

— Может так и есть, — прошептала я, чувствуя невероятное умиротворение. — Где-то там, ты счастлив в браке, а я все еще живу с родителями, и мы оба ничего не знаем о смерти.

— Довольно утопично, — хмыкнул мужчина. — Тебе нельзя рассказывать добрые сказки.

— Ты просто не умеешь их слушать.

— А если честно, ты бы хотела попасть в тот мир? Отец жив, мы с тобой не встретились, а Илья — лишь незнакомый чудаковатый парень?

— Шутишь? — На мой взгляд, ответ был вполне очевиден.

— Но ты уже не будешь самой собой… — задумчиво произнес он, резко замолчав.

— О чем ты?

— Да, иногда больно, но именно это, что помогает нам повзрослеть, вырасти, стать сильнее. Кем бы ты стала без этого? Закомплексованной домашней девочкой без цели в жизни?

— Но я бы не была одна. — Я очень старалась, чтобы в голосе не слышалась горечь, сдавившая горло как тугой ошейник, так, что глаза защипало от слез.

— Ты не одна, хотя… каждый из нас сам выбирает — одиночество это или свобода.

— И ты не скучаешь по… Элле? — Мне не хотелось произносить ее имени, словно оно стало запретным, но слишком поздно было отмалчиваться.

— Скучаю. — Он медленно провел кончиками пальцев по моему голому плечу. — Но все больше начинаю убеждаться, что ничего в этом мире не происходит просто так. Страшно подумать, куда мы могли бы зайти, если бы я до сих пор ее слушал.

— Не нужно гадать, — усмехнулась я, начиная проигрывать в борьбе со сном и, наконец, зевая. — По-моему, хуже уже некуда.

— Всегда есть к чему стремиться.

Мне не хотелось знать, что будет завтра. Утро представлялось таким далеким и непривлекательным, что, возможно, просыпаться вообще не стоило. Как поведет себя Марк? Я уже начинала сожалеть об этом ночном разговоре, боясь, что теперь совсем не смогу смотреть ему в глаза. Но усталость давала о себе знать, и я быстро провалилась в глухую темноту, оставив все сожаления на утро.

Новый день оказался пасмурным. Комната тонула сероватом полумраке, хотя часы показывали практически полдень. Вокруг не было слышно ни звука, только легкий приглушенный стук — за окном накрапывал мелкий дождь, разрисовывая стекло полупрозрачными кляксами. Я лениво потянулась в кровати, еще сильнее кутаясь в теплое одеяло и снова закрывая глаза, рассчитывая еще поспать. Но затем резко подскочила — это была не моя комната! Взгляд метался по незнакомой спальне, не узнавая ничего. Только спустя минуту, а то и больше, сердце перестало биться так отчаянно, а совсем разленившийся после сна разум, наконец, нашел всему объяснение. Марк.

Я посмотрела на вторую половину кровати, которая уже была холодной — возможно, он ушел еще ранним утром. Таким образом, все мои страхи и в тоже время тайные желания, увидеть, как парень выглядит и ведет себя по утрам, остались без ответа. Оно ведь было к лучшему?

За дверью послышался шорох шагов, и сквозь матовое стекло проступили очертания высокой фигуры. Я потянула вверх одеяло, прикрываясь, хотя черная футболка Марка, которую он щедро вручил мне в качестве ночной рубашки, вряд ли оставляла хоть какой-нибудь шанс воображению. Позолоченная ручка дернулась вниз, и дверь распахнулась, с легким стуком коснувшись стены.

— Доброе утро, соня! — Прокричал Марк, ловко проскользнув в комнату с подносом в руках. — Пора вставать!

Я замерла с открытым ртом, завороженно наблюдая, как он, в одних темных боксерах, дефилирует к моей кровати. Щеки залил румянец, и мне ничего не оставалось, как спрятать лицо в складках одеяла, скрываясь от всего этого спектакля.

— Астра… — Мужчина осторожно потрепал меня за плечо.

— Оденься. — Звук потонул в мягкой ткани, став неразличимым для Марка.

— Давай, кто-нибудь приносил тебе завтрак в постель?

Я нехотя подняла голову, взглянув на мужчину, присевшего на краю кровати. На подносе стояла тарелка с яичницей из двух яиц и тостами, рядом лежали гроздья винограда и горстка клубники, а с краю теплились две чашки — с кофе и чаем.

— Зачем это все? — Мне было в чем его подозревать.

— Просто подумал, что тебе будет приятно, — невинно ответил мужчина, пожимая плечами, отчего его грудные мышцы дернулись, отвлекая меня от главной мысли. — Вчера тебе пришлось несладко, так что мне захотелось, чтобы твое новое утро начало иначе.

Я недовольно нахмурилась, пытаясь понять, чего в будущем мне будет стоить этот шикарный завтрак. Жизни? Здоровья?

— Да ладно тебе, — не удержался Марк, ставя поднос на кровать и вольготно располагаясь рядом со мной, бок о бок. — И не говори, что не голодная.

Да, долгий сон давал себе знать, и я боялась, что меня все-таки выдаст бурчащий от голода желудок. Да и что плохого могло быть в таких совместных трапезах?

Марк отломил кусочек тоста, потянувшись за крошечной вазочкой с джемом, я же с опаской взяла зеленую виноградину, тщательно рассматривая ее, словно опасаясь, что она отравлена.

— Хватит видеть во всем подвох. — Его разочарованный вздох прокатился по комнате. — У нас же перемирие, помнишь? Никаких тайных дьявольских игр и громких разоблачений. Посмотрим телевизор, поваляемся.

Я посмотрела на него как на сумасшедшего, даже не допуская возможности, что мы можем вот так проводить весь день вместе. Не в этой жизни. Да и в следующей тоже вряд ли.

— И… мы просто будем здесь сидеть? Взаперти?

— Нет, только ты. Это же не за мной охотятся фанаты Смерти.

— Ты же знаешь, что я не собираюсь сидеть здесь как в клетке? — спросила я, просто чтобы удостовериться.

Мужчина нахмурился, задумчиво прожевывая виноградину, словно действительно хотел со мной поспорить. Для своего же блага ему стоило промолчать, потому что сегодня у меня было достаточно сил доказать свою правоту.

— Твоя квартира будет готова только через неделю так что, да, думаю, тебе придется погрустить какое-то время здесь.

— Я могу перебраться к Маше.

— Чтобы они добрались и до нее? — Глупо было отрицать его правоту. — Слушай, я знаю, у нас были не самые лучшие времена…

— Теперь это так называется? — не удержалась я от сарказма.

— Сейчас мы в одной лодке — если пойдем ко дну, то только вместе. Но есть и другой вариант: мы забываем про гордость и терпим друг друга, пока не разберемся со Служителями Смерти. Вместе.

— Ровно неделя. Если за семь дней ничего не изменится, то нашему перемирию конец.

— Справедливо, хоть и жестоко. Но так и быть, с тобой проще согласиться, чем спорить.

— Хочешь прекратить этот спор — ляг и притворись мертвым, — огрызнулась я, недовольная тем, как все выглядело так, словно он делал мне одолжение. Почему я никак не могла обойти его хоть в чем-нибудь?

— Боюсь, тебя это не убедит.

Марк проглотил последний кусочек яичницы и довольно вздохнул, вытягиваясь на кровати и скрещивая за головой руки. Я тут же потупила взгляд, делая вид, что слишком увлечена, доедая остатки завтрака, лишь бы не смотреть то шоу, которым он вновь решил вывести меня из себя.

— Не хочешь немного поваляться? — лениво, растягивая слова, произнес мужчина. — На улице все равно льет как из ведра.

— Нет, спасибо. Я найду, чем заняться.

Не оглядываясь, я схватила поднос с грязной посудой и вскочила, почти бегом рванув в кухню. Вслед мне донесся довольный хохот Марка. Все говорило о том, что это будет самая длинная неделя в моей жизни.

Я послушно вымыла посуду, затем провела с полчаса в душе, слишком долго разбираясь с неимоверным количеством рычажком, регулирующих напор воды. И только потом решилась вновь вернуться в комнату, издалека удостоверившись, что впереди все тихо. Марк так и лежал на моей кровати, не потрудившись прикрыться, его грудь медленно вздымалась, глаза были закрыты.

Застыв в дверном проеме, я не решалась войти, может ему действительно стоило хорошенько выспаться? У меня еще было полно дел, включая ту стопку заданий, которую предстояло покорить по заказу Вячеслава Вивьентевича. И сколько бы я не откладывала это на потом, никто не собирался делать уроки за меня. Сейчас или никогда. Хотя «никогда» казалось более реальным вариантом.

Я помешкала, но все-таки прошла вперед, аккуратно вытягивая одеяло из-под его правой ноги и заботливо укрывая мужчину, пряча от своих любопытных глаз вызывающую наготу. Марк лишь тихо вздохнул, переворачиваясь на бок и обнимая подушку.

Ноутбук нашелся в гостиной, черный и тонкий, с первого взгляда сливаясь со столешницей из темного дерева. Возможно, копаться в чужих вещах и считалось неправильным, но совесть в тот момент меня совсем не мучила — возможно, это было частью огромного долга, за которым ему со мной вряд ли когда-нибудь удастся рассчитаться.

Я удобно развалилась в кресле, ожидая загрузки, на всякий случай, прислушиваясь, не проснулся ли Марк. Маша успела передать мне внушительный список заданий, казалось, предстояло восполнить пробел не в пару недель, а за целый семестр отсутствия. Когда они только все это успели? Темы рефератов, немыслимых таблиц и исследований занимали всего один лист А4, но мои глаза тут же начинали слезиться при попытке разобрать мелкий печатный шрифт.

Экран мигнул, вспыхивая стандартной заставкой. Хозяин, видимо, редко заглядывал в ноутбук, потому как тот выглядел идеально чисто, словно только после покупки — никаких лишних папок, кроме системных, никакого беспорядка, как в моем компьютере. Стерильно. Я поборола в себе желание кликнуть мышкой по «Моим документам», чтобы раскрыть грязные тайны личной жизни Марка, хотя было кристально ясно — он не стал бы хранить компромат на столь видном месте.

К моему счастью, на wi-fi не стояло никакого пароля, и я нырнула в просторы Интернета, на первое время даже забыв о цель своего визита. Почта потонула в хламе спама и новостных рассылок, так что проще было сменить адрес, чем все рассортировать. Поиск привычно выдал сотню вариантов, и на какое-то время мне даже удалось забыть, что это совсем не мой дом. «Концепция маркетинга как философия бизнеса», файл сохранился, спрятавшись в одной из папок. Я замерла, прислушиваясь, но убедившись, что Марк все еще спит, как шпион, открыла его личную папку. Никаких паролей, неожиданных сирен, немедленной блокировки системы — ровный ряд желтых папок, без каких-либо примечательных названий. «Новая папка», «новая папка 2», «Сканы»… часть из которых вообще оказалась пуста.

Я уже хотела плюнуть на эту бесполезную затею и пересохранить файл снова, когда случайно не попала в какую-то галерею. Файлы открывались постепенно, отображаясь маленькими квадратными иконками, и с каждой секундой нехорошее предчувствие, готовое в любую секунду перерасти в панический страх, становилось все настойчивее. На профессиональный фотоаппарат были сняты мой дом, старушки у подъезда, вход в университет, в толпе даже мелькали знакомые лица однокурсников и преподавателей, наконец, на весь экран показалось мое лицо. Я смотрела куда-то поверх головы фотографа, явно его не замечая. Кадры шли один за другим — возле работы, на перемене между парами, рядом с Машей, даже у маминого дома. Неужели он так подло следил за мной? К горлу подкрался приступ тошноты — несколько снимков было даже сделано с улицы, сквозь неплотно зашторенное окно. Я чувствовала себя зверьком, за которым вели фотоохоту, чтобы потом написать статью в National Geographic.

Разве могло быть что-то еще хуже? Марк улыбался мне, прикинувшись добрым самаритянином, а на самом деле собирал компромат, следя за каждым шагом, не оставляя ни сантиметра личного пространства. И я собиралась ему поверить? Снова?

— Решила взяться за ум?

Я резко вскинула голову на звук, вздрогнув так, что ноутбук чуть не слетел с коленей, оказавшись к опасной близости к полу. Все мои попытки сохранить лицо спокойным и не показать своего состояния были напрасны, Марк мог читать меня как открытую книгу. Я поправила компьютер, быстро щелкнув по кнопке и закрыв альбом фотографий. Плевать, что он мог свободно узнать дату последнего захода — сейчас это волновало меня меньше всего.

— Хочу вернуться в университет, а без этого, — я потрясла в воздухе многострадальным листком с заданиями, — только на расстрел.

— Я могу помочь. — Мужчина прошел и уселся напротив, почему-то в этот раз решив одеться для встречи со мной.

— Ты понимаешь что-нибудь в маркетинге?

— Нет, но я многое понимаю в Интернете.

— Ты так добр, — хмыкнула я, устало потирая виски. — Откуда такое большое сердце?

Марк делал вид, что ничего не случилось и ему нечего скрывать, а может, он и не считал эти снимки чем-то запретным, а лишь очередным доказательством того, что я у него под колпаком.

— Поделим задания пополам? — Мужчина улыбнулся, отбирая у меня ноутбук. — Можешь пока передохнуть.

Я встала, вдруг ощутив, что успела проголодаться за эти часы, и направилась на кухню, все еще ощущая, как на сердце беспокойно ворошится нехорошее предчувствие — неуловимое, но назойливое. Что ускользало от моего взгляда? Что я, в конце концов, упустила? Неожиданно что-то щелкнуло в голове, словно сработал выключатель, и вокруг стало светлее. Фотографии. На них была не осень, как сейчас, когда мы впервые встретились с Марком, а ранняя весна с ее промозглыми дождями и только распускающейся сочно-зеленой листвой. Тогда когда вообще началась эта история? И с чего именно она началась?