Глава 6. Игра в жмурки

Шестиногие волы тянули повозки по широченному тракту с гладким пружинящим камнем. Дорога шла по лесу невдалеке от реки Ледяной — той самой, в которой мне чуть не довелось утонуть. Шла, шла, и уводила от привычного мира. Нечто подобное уже приходилось пережить, но тогда я хоть как-то могла строить планы. И строила. А теперь…

Единственное, что помогало не свихнуться — посиделки с Эвелин. В отличие от большинства артистов, лекарка замечательно говорила на Высоком языке, но главное — тоже носила Орры, а общая беда сближает. Мы с Эв перекладывали и растирали травы, болтали, молчали, обсуждали, как ноют Орры на перемену погоды. Но почему молодую лекарку держат в плену, я так и не узнала.

Кроме Эвелин, общалась с её «подопечными» — теми самыми ребятами, что спасли меня от червяков из плода. Маро и Отто постоянно веселили и подбадривали меня театральными байками. Я смеялась, восхищалась, верила… Но видела всё равно другое, ведь даже в дороге Дарн не отменил репетиций.

Практически ежедневно директор заставлял ужинать вместе с ним и его помощниками. Ну как ужинать. Угрей в собственном соку, рыбу в соусе из моллюсков, свежие булочки и крабовое желе наворачивало начальство, а я скакала, показывая отрывки из номеров. Живот подводило от голода и от мерзких запахов рыбы одновременно. Я нервничала, сбивалась, начинала все заново. Дарн хмурился и отпускал колкости, священник Курт вздыхал и качал головой, озабоченный Трен усмехался и тыкал пальцем правой руки в полусжатый кулак левой. Халнер, мой наставник по работе с пространством, хранил спокойствие и не смотрел.

— Кет все делает нормально, а у тебя шило в заднице, — лишь однажды фыркнул он, хлопая Дарна по спине.

Затем добавил, задумчиво глядя на тающую в воздухе тарсумскую ящерицу, которые периодически получались место монторпа:

— Хотя лишний раз потренироваться не помешает…

И репетиции продолжились.

Дней через десять неспешной езды, от тракта начали отходить посыпанные мелким щебнем дороги. Раза три Дарн приказывал съезжать, но все городки оказывались вымершими. Решив не размениваться по мелочам, директор направил караван в ближайший крупный город.

Речной стоял на широком изгибе Ледяной реки, и носил звание столицы Предгорного округа Империи Мерран. Судя по картам, которые висели у Дарна в повозке, округ этот занимал главным образом лесистые предгорья, по которым сейчас шел караван, и немного пустошей на западе. Прикинув скорость передвижения, я поняла: один только здешний округ размером с два-три средних княжества моего мира.

Дорога подходила к Речному между холмами. Въездная застава располагалась в лощине и выглядела внушительно: стены из стволов каменных деревьев в четыре человеческих роста, гигантские самострелы на крыше, трое ворот с толстенными решетками. На центральных — украшение в виде троих относительно свежих висельников: двое ребят и девушка. Полуголые. Руки связаны за спиной. На груди, лбу, спине — клейма с солнечным диском.

— Храни Великий Апри! Еретики! — ужаснулась Хелия, хозяйка повозки, в которой я ехала.

— Э-э-э… а еретиков разве не сжигают? — поинтересовалась я, вспоминая рассказы Феррика и вообще все, что знала о Мерран.

— Конечно, сжигают! Обычных. Но политических-то начали вздергивать, неужели не слышала? — удивилась Хелия, — не достойны они в пламени гореть! Через очищающий огонь ведь с нами сам Апри говорит. А тут… Позорище! Нет, нет, ну ты только глянь! Даже Эпидемия не помешала глупости толкать! Как такие только ходят под солнцем, а!

Она поёжилась, хлестнула волов-шестиногов. Я снова поглядела на висельников, и заметила на спине одного кровавые линии, похожие на узор Орр. Хм. Политические еретики, значит. Интересненько…

Тем временем, повозка заехала на площадку для досмотра крупных телег. Таких площадок рядом с заставой было четыре, и все — полны жаждущих попасть в город.

До театрального каравана очередь дошла только на вторые сутки, а сама проверка длилась три дня. Досматривали всё: повозки, вещи, подпространственные «шкафы». И, конечно, переписывали людей, причем весьма необычным способом: в Мерран издревле велась огромная База Крови, в которой хранились сведения о гражданах Империи. Туда вносили происхождение, образование, болезни, а ещё любые перемещения по стране. Удобно: ни тебе именных пластин, ни подорожных грамот. Всего одна алая капля — и на задней стороне громоздкого ящика можно почесть все сведения о человеке.

Нервный момент. Весьма нервный — меня в Базе не было и быть не могло. Учитывая, что Дарн считал меня камойрой, преступницей из Высоких, шанс угодить в лапы стражи «до выяснения» был велик. Но Дарн решил, что вероятная выгода от моего участия в представлениях стоит риска, и проявил чудеса говорливости и щедрости. Итог — начальник заставы осознал, что вовсе не обязательно рвать задницу, тщательно вглядываясь в каждый сбой записи, тем более в неразберихе после Эпидемии. Так что в составе театральной труппы в Речной въехала Аделаида Адони, гимнастка. На самом деле эта девушка погибла зимой на охоте, но театр как раз стоял лагерем в глухих предгорьях, и сообщений никуда не посылал.

Наконец, караван выстроили в ряд перед боковыми воротами. Ожидая своей очереди, мы с Эвелин сидели на козлах медицинской повозки, привычно болтая о том — о сём. Вдруг у главных ворот началась шумиха: хлопки, звон металла, улюлюканье, свист.

— Держи! Держи! — раздались крики на Простом языке, — еретики! Еретики рогатые!

Из заставы выскочили двое. Тёмные волосы по плечи, большие черные глаза, смуглая, по меркам Мерран, кожа. Юноша расталкивал встречных широченными плечами, массивная девушка колотила увесистой сумкой любого, кто пытался приблизиться.

— Глянь! Преступники что ли? — ткнула я локтем Эвелин.

Лекарка молчала, неотрывно следя за беглецами. Стража металась по стене, но не стреляла: слишком густая толпа. Густая и активная: сознательные граждане усердно «давили» беглецов сами. Наконец, те упали, вопя проклятия.

Тут на нашу телегу влез Маро.

— Да твою же мать! — ругнулась я, — загородил всё, монторп сраный!

— А ты подпрыгни повыше! — огрызнулся Маро, — я хочу полушек посмотреть! Они ж почти не выживают, а тут аж двое и совсем взрослые! Нет, ты тока глянь!

Солдаты уже скрутили и подняли на ноги обоих нарушителей спокойствия, и вели их через расступившуюся толпу. Я с удивлением увидела: под шляпами молодые почти-люди прятали небольшие рожки и пару крохотных коровьих ушей, что росли чуть выше обычных человеческих. Если бы не это, отличить существ от обычных людей было бы невозможно.

— О Великий Апри, помоги им! — раздался всхлип.

Я повернулась и увидела, что Эвелин щиплет себя за круглые шрамы на запястьях и ревёт. Вот тебе на!

Тем временем пару разлучили и повели к клеткам для Перерожденцев — слуг, которых создавали либо из осужденных за тяжкие преступления, либо инвалидов. В последнем случае исправляли все физические изъяны, но «вживляли» психические: умственные способности не больше, чем у среднего животного, никаких воспоминаний о себе-человеке. Однако нынешние существа, которых Маро назвал полуперерожденцами, явно стояли по уму ближе к людям: они вырывались и что-то отчаянно кричали, или скорее, мычали, друг другу. При этом «юношу» с трудом удерживало четверо, а «девушку» — двое.

Наконец, всё стихло. Очередь снова потянулась на проверку.

— А кто это был? Полушки? Это такие перерожденцы-кадарги? — уточнила я.

— Да ты чего, Кет! Ну, совсем глушь у вас в монастыре! — Маро посмотрел на меня, как на идиотку, — полушки от двух перерожденцев рождаются! Такое вообще редко происходит, да и мрут они обычно в детском возрасте. Но если вырастают, так это почти люди, даже соображают нормально, только вот тело с небольшими изъянами и…

— Изъяны! У тебя самого везде изъяны! В голове особенно! — вскричала Эвелин, сжимая кулаки и вскакивая в полный рост, — они люди! Люди! Все! Даже Перерожденцы больше люди, чем эти скотские власти! Чем вы все! Ненавижу! Ненавижу!

Топнув ногой, она чуть не скинула меня с козел и рванулась в повозку. Из темноты донеслись приглушённые рыдания.

— Эв? Ты чего, Эв? Вот ведь…

Я поправила почти сорванный полог и повернулась к Маро.

— Чего это с ней?

— Да, так, бред всякий… — поморщился он и застегнул вход.

В этот момент очередь продвинулась. Волы фыркнули, прошли с десяток шагов, встали. Маро что-то буркнул и попытался спрыгнуть на землю.

— А ну сидеть! — я дёрнула парня за рубаху и усадила обратно на скамейку, — давай, по Эвелин колись. Ты, хитрец, все про всех знаешь!

— Эвелин? А что Эвелин? Я не знаю ниче-а-а-а-ай! Ну чё ты дерёшься вечно! Монторп тебя! Эх… ладно, — Маро поморщился и понизил голос до шепота, — ты тока не болтай, ясно? Видишь ли… пару лет назад у неё роман с полушкой был. Как раз в Речном прибился тогда пацан разнорабочим, за кадаргами приглядывать. Ну да, да, Дарн тогда ещё кадаргов в театре держал. Ну вот. То да сё, Эви с пацаном закрутила, чуть что не венчаться надумали. Вообще хороший он был, честно… но иголку в заднице не спрячешь, Дарн просёк, что полупер этот парень. Тут, конечно, они с Халнером сдали пацана куда надо, а всем сказали, что тот уволился. Ну, чтоб скандала не было. А на Эви надели Орры, чтоб сбежать не могла. Да и руки на себя в них не наложить, ага, есть у Орр такое свойство… Так что вот так. Только траурные метки на руках и выжгла. С тех пор перерожденцы для Эви больной вопрос. Ну и с дядьями не того… не в тёплых отношениях.

— Да уж наверно…

Я почесала за ухом и подавила желание нырнуть в повозку. Помочь не смогу, посоветовать тем паче… Лучше пирожков ей притащу, как на месте распакуемся.

Сразу после заставы началось огромное пепелище с единственной дорогой. По обочинам сидели оборванцы, от мала до велика, обоих полов, и пытались торговать — кто опалёнными вещами, кто скудным урожаем, кто собой. Оплату брали не золотом или серебром, а чем-либо таким же «натуральным»: шел праздник Правого месяца, и обмен дарами приравнивался к молитве.

Пошел дождь. Дорогу моментально размыло, повозки то и дело увязали, приходилось вытаскивать. Затем начался порт — хаос свежесрубленных бараков и складов. Дорога здесь дробилась и петляла, так что мост караван переезжал вразнобой.

За рекой дело пошло веселее. Дождь закончился, город стал, собственно, городом, в котором росли двух-трех этажные усадьбы. Именно росли: их деревянные стены вились по каркасам, выплетая окна и двери, а толстые листья сливались в фигурные крыши.

Главное шапито поставили на огромной Новой площади, а по сути — пустыре, который возник там, куда зимой перекинулся бушевавший в порту пожар. Жилые шатры разместили неподалёку от шапито, и… обнесли забором. Так захотел Дарн, потому что «нечего кому попало рыться в отходах театральной кухни, да и вообще». Жаль: мяса категорически не хватало, а вдруг городские крысы здесь такие же вкусные, как и лесные?

Едва расквартировались, в почти безоблачном небе грохнуло, и ливанул дождь. Артисты повыбегали из шатров, утянули следом меня. В результате простыла: это дома болезни меня не брали, а здесь постоянно липла мелкая зараза.

— У тебя же представление послезавтра! — пыхтела Эвелин, растирая в ступке орехи с кислым запахом, — ну как так можно, а! Расчихаешься на сцене, и чего будет? Иллюзии прахом, Дарн в ярости, а мне тебя откачивай опять!

— Да, да. Ужасно… может, отменим моё участие? — прогундосила я.

Эвелин перервала стук. Сжав губы, посмотрела исподлобья и помахала в воздухе тонким запястьем, на котором виднелись золотистые завитки Орр.

— Чегой-то делаем? Здрава будь, Кети. Ну-ка ну-ка… — в лазарет вошла Кора, вторая лекарка, неся корзину свежего белья, — чегой-то ты там толчёшь, Эвушка? Макорван? Не-е-е, до завтра не поможет. Тут, сдаётся мне, надобно у городских купить. Да не морщься ты! Тут же быстро надо, сама понимаешь. Завалит Кетичка иначе представление-то!

Тяжело вздохнув, Эвелин отставила ступку.

Базарная площадь находилась совсем недалеко. В домах, что обступили её, оказалась и небольшая лекарская лавка. Там кислая Эвелин приобрела для меня спрессованный порошок и бутылочку темного стекла, и только после этого согласилась немного пройтись по ярмарке.

В Мерран торговали не с ковров, расстеленных на земле, а с высоких прилавков под навесами. Многие из них сейчас пустовали, и не удивительно: весенний урожай этого года после Эпидемии почти не убирали — некому. И всё же, торговля шла, предлагали, в основном, одежду и всякий хлам.

— О-о-о, глянь какая штука! Давай купим Хели? Деньги верну! — не сдержалась я.

Хотя будет ли Дарн мне платить? Если нет, реквизит какой-нибудь продам. Потому что клетка-гнездо из ореха каменного дерева нужна, как воздух! Жить дома у Ткача — то ещё испытание: Хелия держала в шатре нескольких швейных пауков и гусениц, словно полезных домашних питомцев.

— Ох, ты бы знала, как меня задолбало этих её насекомых из койки выковыривать! Буквально вот сегодня просыпаюсь, а на ногах пригре… Эв! Эв. Э-э-эв? Ку-ку!

Лекарка будто окаменела. Потирая запястья, она смотрела поверх прилавков. Проследив за её взглядом, я увидела широкий деревянный настил и толпу перед ним. На «сцене» стоял хорошо одетый господин, или, как говорили в Мерран, мастер, а за ним в рядок — Перерожденцы и несколько солдат. По самому центру ряда виднелись клетки с полуперерожденцами, которых мы видели на заставе.

— М-м-м, ладно, неважно. Пошли домой, жрать охота очень. Слышь, Эв? — я потянула девушку за руку, — Э-ээв! Да Эвелин же! Пошли, говорю!

— Нет. Я хочу посмотреть, — выговорила лекарка, — посмотреть на того, кто их купит.

И, вывернувшись, быстро пошла к аукциону. Вот дура, а! И как её такую наивную бросить? Пришлось идти следом, попутно разглядывая живой товар.

Большинство перерожденцев стояло нагими. Они почти не двигались, лишь тупо смотрели перед собой, мигая огромными влажными глазами. Из разговоров в толпе узнала: это «новородки», только-только с фабрики, и их надо обучать вообще всему, даже писать в стойле, а не на ковер в гостиной. Перерожденцы постарше, так сказать, с опытом, уже имели полотняные рубахи, и вертели головой по сторонам. Полуперерожденцы прикрыли наготу соломой, и смотрели друг на друга поверх колодок. В остальном точно так же, как на любом невольничьем рынке: ведущий выводил раба, расхваливал, показывал заинтересованным, устраивал аукцион.

— Лот один три, самец, пять лет на кузне, ни одной травмы, всеяден! Шесть виремов золотом! Шесть и два! Шесть и три! Семь? Семь и один! Продано мастеру с типсом!

— Лот один семь, самка-подросток, новородок, производство Дельты, первичное обучение для дома, проворная, три вирема золотом! Четыре? Четыре и… подойдите, подойдите! Да, все свои! Сколько? Четыре и восемь! Четыре и восемь раз… Ого! Пять! Пять виремов золотом, продано даме в красном!

Ведущий тараторил громко, но монотонно, торговля шла бойко. Я кашляла и чихала всё громче и яростнее, пока Эвелин не всунула в руки пакетик с лекарствами. Я выпила, но в лагерь не пошла — мало ли, что сострадалица Эв учудит, останусь ещё без врачебной помощи и толковой кампании!

Как чувствовала: буквально через один лот начали продавать полуперерожденцев. Первой объявили «девушку». Карточку тут же вскинула дама в фиолетовом платье, стоявшая неподалёку от нас.

— И вымя, вымя её смотри! Чтоб не тельная! А то знаю я эту молодежь, всегда одинаково, хоть человек, хоть кто! — просипела женщина слуге.

В мгновение ока мужчина очутился на помосте, начал деловито щупать полуперерожденку за грудь с четырьмя сосками. Ещё двое потенциальных хозяев проверяли зубы и шерсть. Видя это, полуперерожденец бешено мычал и бросался на прутья своей клетки. Толпа смеялась, улюлюкала, кричала скабрезности.

— Ах, чего он возится? Дурак… Ну, ну, Мупсик, тише, тише, скоро пойдём…

Я обернулась на голос. Давешняя «фиолетовая» дама прятала в длинном меховом шарфе существо, похожее на крылатого львёнка с длинными и тонкими, как у газели, ножками, и шестью фиолетовыми глазами. Без зрачков.

— Ой! Чё за хрень? — вырвалось у меня.

— Сука старая, не видишь, что ли! — огрызнулась Эвелин.

Дамочка услышала, повернулась к нам.

— Это ты кого сукой назвала, шантропа безродная? — проговорила женщина на кривоватом Высоком, — ты чьих будешь-то вообще?

— Уж не твоих точно!

— Вот хамло! Ну, сейчас дождёшься у меня!

Эвелин начала отвечать в том же стиле. Дама махнула рукой. Стоявший рядом мужик внушительных габаритов сделал шаг к нам. Вот только этого не хватало! Я схватила Эви, на всякий случай проверила ножи в подпространстве…

Со стороны помоста раздался дикий крик: «юноша» таки разбил колодки, разогнул прутья клетки, и вырвался на свободу. Ведущий благоразумно отскочил подальше, а вот покупатели не успели. Отбросив прочь двух солдат, полуперерожденец в одно движение свернул шею покупателю своей возлюбленной, бросил тело в толпу. Люди хором заорали, толпа шатнулась прочь. Началась давка.

Забыв про Орры, я начала сворачивать пространство. Ноги тут же свело от нестерпимой боли. Шипя, Эвелин схватила меня за плечи, направила подсвертку сама. В следующий момент мы стояли на краю широкой телеги, вместе с несколькими другими счастливчиками.

Раздался оглушительный свист, из переулка посыпались солдаты. Но всё уже кончилось: юноша-полуперерожденец лежал на теле своей подруги, вокруг них растекалась кровь.

— Э-э-э… а чё произошло-то? — спросила я на Простом языке, потирая поясницу.

— Он спас её от позора. И себя.

Эвелин говорила низким голосом, словно в груди у неё замуровали пустой кувшин.

— Позора! Тоже мне, развели трагедь! — фыркнул один из соседей по телеге.

— Чай не люди, — поддержали его.

Лекарка возмущённо набрала воздуху, но только ойкнула: я сильно ущипнула её, чтоб молчала. Если в государстве есть что-то, напоминающее работорговлю, открытое сострадание к рабам не только не ценится, но может ой как навредить.

— Что конкретно произошло-то? Вы разглядели? — снова обратилась я к соседям.

— Так чего, да ничего. Взбесился полупер, троих людей удушегубил, полуперку свою тоже задушил, у солдатика нож отнял и себе кишки выпустил, — ответили за спиной.

— Колодки надо лучше делать! — сказали справа.

— Инквизиции на них нет! — подытожили слева.

Давка пошла на убыль. На помост взобрался потрёпанный ведущий, сказал, что торговля продолжится завтра. К нему подскочила «наша» дама в фиолетовом, начала возмущённо жестикулировать — наверное, хотела вернуть деньги за испорченную собственность и придушенного слугу. Остальной народ начал разбредаться, кто куда.

— Ну, нам пора, всего хорошего, — сказала я и потянула Эвелин с телеги.

— Позвольте вам помочь!

Человек в слегка потертом камзоле и помятой шляпе спрыгнул на землю. По очереди ссадил нас с Эви. Пихнул нам в ладони мятые бумажки, растворился в расходящейся толпе.

— Чё за… — начала я, но Эвелин схватила меня за руку и потащила в сторону лагеря.

— Слушай, мне тут этот крендель…

— Ш!

Лекарка остановилась в безлюдном проулке, развернула бумажки.

«Перерожденцы тоже люди» гласили крупные буквы Простого языка, «Солнце одно для всех». И ещё несколько фраз в том же духе.

— Неужели они не понимают, что этого мало? — застонала Эвелин и начала рвать листочки на мелкие клочки, — мало, мало мало! Надо действовать, надо давить, надо… Кет, что с тобой?

— Н-ничего… уф… — я оперлась на стену, стараясь пережить пульсирующую в позвоночнике боль, — по-моему, Дарн чем-то недоволен…

И тут я вспомнила, чем.

Театр — это не только роли и номера. Театр — это ещё и наряды. Желая, чтобы я «прилично выглядела», Дарн назначил свою пассию Изабель ответственной за мой вид. Вкуса у неё не было, желания украшать «конкурентку» тем более, зато была харизма. Целых две, аж в декольте не вмещались. В итоге Ткачи получали идиотские указания, а я отказывалась этот ужас надевать. Дни шли, результат отодвигался, причем так часто и с такими скандалами, что вмешался даже вечно безразличный Халнер. Благодаря ему глубину моего декольте сократили в два раза, из лифа убрали валик-имитацию груди, а с задницы — валик-имитацию жопы.

На днях костюм, наконец-то, дошили, но примерки ещё не было.

— К Хелии, — прохрипела я, корчась и цепляясь за Эвелин, — прим-мерка же… ща… вот прям ща…

Прям ща не получилось — в лагерь брела, заходясь кашлем и спотыкаясь от ноющих Орр. В итоге Эвелин отказалась отпускать меня «на растерзание», и мы пошли в шатер Ткачей вместе.

— Кети! Наконец-то! О Апри! Мы уже обыскались! — вскричала Изабель, по-ученически тщательно проговаривая звуки Высокого языка, — что значит «забыла»? Какая безответственность! У тебя же представление! Эвелин! Ты же ответственный человек, хоть ты-то повлияла бы! Так что… Кети! Хватит кашлять, фу! Лечиться надо! Нет, стой! Сначала примерка!

Тяжело вздыхая, я позволила обрядить себя в длиннющее кремово-золотое платье с полупрозрачными рукавами и витиеватой шнуровкой. Хм. На сей раз действительно симпатично, и к типу внешности «черные глаза плюс светлые волосы» подходит.

Изабель кисло прокомментировала, что платье ещё ничего, а вот над причёской надо поработать, и нахлобучила мне на голову парик. Я резко возмутилась. Фифа возмутилась в ответ. Поднялся гвалт. Перепалку заткнул Дарн, сказав, что внимание всё равно на иллюзиях, а вид нормальный и без парика. Затем директор поцеловал свою умничку Изабель и выдал мне увесистый подзатыльник — для профилактики простуд. На том всё и закончилось. Поспешно стянув с себя платье, я взяла Эвелин под руку и отправилась в лазарет — болеть.

Следующие полутора суток провалялась в полусне, хлобыща гадость, что мы купили с Эви, и усилено потея. Лекарство оказалось мощным: день представления встретила на ногах, и в полдень отправилась в церковь.

Храм находился в двух кварталах от площади, где стояло главное шапито. Когда театр только приехал, я сходила на службу, чтобы поддержать легенду своего «монастырского» происхождения, но теперь пошла намерено. Хотелось скрыться от суеты, от разговоров, от навязанных обязательств, от идеи стянуть у Эвелин скальпель и вырезать Орры, либо пристрелить-таки Дарна, и будь что будет...

В храме действительно получшело. Черно-белая строгость церкви Великого Апри поражала распорядком и однозначностью. Вот диск солнца открыт, а вот закрыт. Вот шар-символ Апри сияет во всю мощь, и священным цветом считается белый, женский цвет, цвет лета и плодородия. А вот шар скрыт черным покрывалом: это защита, это зима, это мужское время. Всего фаз солнца восемь: открытое, закрытое, Левый месяц и Правый месяц, и четыре Касания, когда диск Атума «касается» диска солнца самым краешком. Вся жизнь — маятник. Маятник года, маятник жизни, маятник веков.

После службы храм не закрывали. Я сидела, вертя в пальцах оплавленный медальон Феррика. О боги. О Апри. Если бы не старик, летала бы пеплом над горами, и не было бы никаких Орр, представлений, беспокойств…

И жизни тоже. А если есть жизнь, то всегда есть шанс её улучшить.

Башенные часы начали отбивать закатный час. Стараясь не расплескать малую толику спокойствия, что удалось выпросить у здешнего бога, я пошла на выход, и… напоролась на Дарна, стоящего в дверях.

— Прохлаждаемся? А реквизит кто готовить будет? — зашипел директор, хватая меня за шкирку, — давай-давай, двигай! Молится она тут, понимаешь!

Странное дело, но эта злобная тирада прошла мимо. Запах благовоний, которым пропиталась одежда, успокаивал даже лучше, чем крепкая настойка. «Солнце внешнее да станет солнцем внутренним», пронеслись в голове строки гимнов, «если закат затмил рассвет, после рассветёт снова».

Правда ведь, рассветёт?..

Укротители выступали в первом отделении. Отточенная на репетициях, моя иллюзия монторпа вышла превосходно. Правда, монстр оказался чуть красивее, чем на самом деле, но вряд ли зрители знали разницу.

— Рассчитывай силы, тебе ещё самой выступать! — фыркал Халнер.

— Нет, всё правильно! Ещё давай! Отлично! — хлопал в ладоши Дарн.

— Елдитесь оба! Хватит под руку говорить!

Я отпихнула советчиков. Стол с кристаллами зашатался. Иллюзия мигнула. Начальники замерли, в каморке над ареной мгновенно наступила тишина. Но распиханные по шапито вспомогательные камни и возведённая вокруг арены клетка уже справились с задачей: они так хорошо усиливали мыслеобраз, что в зале никто ничего не заметил. Наваждение вышло настолько полным, что, когда «укротитель» ранил тварь, и зловонная жижа растеклась по арене, кому-то в зале стало дурно.

Уф-ф-ф… сердце колотилось, голова гудела, как после обстоятельной пьянки с очень плохим вином. О боги, и правда, не стоило сейчас так выкладываться. Ладно, время на передых ещё есть, а там уж разберёмся.

Антракт я просидела в гримёрке, глядя на пластину, изображающую солнечный диск, и следя за дыханием. Гнать мысли — прочь, прочь, прочь, так, чтобы в голове оставалась только блаженная пустота. Пустота, в которой тонет всё — злость, волнение, неуверенность. И память. Особенно — память. Ведь оглядываться, двигаясь по гребню зыбучих песков, нельзя. Погибнешь.

Как только началось второе отделение, в гримерку ввалились: Хелия с платьем, Эвелин с успокоительным отваром, Дарн с очередными наставлениями, Маро с дружескими тычками и шуточками, Халнер, чье молчание выбешивало больше любых советов…

Да что же это такое? Зачем они все тут?! И без них так тесно, тесно, тесно!...

Накрыло.

Попыталась свернуть пространство и сбежать — чуть не покалечилась об Орры. Эвелин откачала. Я тут же высказала всё, что думаю о ситуации в целом и действующих лицах в частности. Дарн выдул чайник с успокоительным отваром, и потерял способность внятно изъясняться. Я упорно отказывалась выходить на сцену. Время поджимало. Я скандалила., скандалила, сканда…

Халнер и Маро продемонстрировали заряженные мини-скорострелы.

Пришлось идти.

Когда Дарн придумывал сценарий иллюзии с танцами и перевоплощениями героев легенд, он даже представить не мог, насколько темный я человек: ни мифов мерранских не знаю, ни танцев. В итоге основные вещи зазубрила на репетициях, но во время представления очень многое из этой бессмыслицы вылетело из головы. Пришлось импровизировать, слегка менять образы, добавлять «отсебятину» вроде петельчатых сетерских узоров, которые я «нарисовала» на большинстве нарядов и фигурах танцев…

…Публике понравилось. Овации слышались даже в гримерке, куда я в панике убежала после второго выхода «на бис», на котором мне под ноги шлепнулся огромный букет королевского камыша. Этот веник стал последней каплей: забыв о приветственных взмахаха и поклонах, я дунула в гримерку, заперлась, и припала к бутылке крепчайшей наливки, которую стянула из лазарета. Цветы камыша, как поздравление! Камыша! Чем они думают?! Он же хищный! Он же сожрёт! Это же гроза всех теплокровных обитателей и гостей степи!..

— Кети, Кети! Кети, ты что? — царапались в «дверь» Дарн, Халнер, Хелия, Эвелин, — ты молодец! Роскошно! Успех! Успех! Успех!..

Глотка после пятого я вспомнила, что опасное в моём мире растение в Мерран давно окультурили, даже вывели декоративные сорта. После седьмого, решила, что бояться «веников» не стоит. После десятого отставила бутылку, переоделась в штаны и рубашку, и открыла дверь поздравляющим.

Поток лиц, слов, алкоголя. Качание на руках, аплодисменты, глупые шутки, взрывы смеха. Когда народ начал забывать, что именно празднует, я как можно тише пробралась к запасному выходу из закулисья, потому что больше всего на свете хотелось остаться одной. И удавиться. Или удавить кого-нибудь. По ситуации.

Далеко уйти не удалось: выход в город перекрыла гудящая толпа покидавших театр зрителей. Понятно, что без платья и грима меня вряд ли бы узнали, но лишний раз рисковать не хотелось. Сплюнув, проследовала к забору — перелезем, не впервой.

… какая же крепкая настойка, оказывается! Не то что ноги — руки заплетаются… Но ничего. Ещё прыжок… зацепиться… вот так… Подтянемся… ногу наверх…. Наверх…, Наверх, мля!..

— Дай помогу, что ли, — сказал кто-то, подхватывая меня под задницу, — простых путей не ищем, да? Тут, как бы, нормальный выход в тридцадти шагах.

— А похрен! У м-м-еня зар-рядка! А! Монторп тебя!

Я сорвалась, но вместо того, чтобы хряпнуться на землю, повисла на чьих-то руках. Пахнуло алкоголем, немного ладаном, и чуточку мужским потом. Боги. На кой ляд я куда-то собралась?..

— Пус-сти!

Мужчина тут же убрал руки. Я повернулась к нему лицом. Вгляделась. Кто же это? Голос-то знаю, да и запах не совсем уж чужой.

Запах. Я прикрыла глаза, глубоко вдохнула. Да какая разница, кто! Я хотела забыться? Так вот он, шанс. Здесь и сейчас. И точка.

…Потом стало холодно. С одного бока. Повертелась. Холод укусил с другого. Шея затекла. Нос зачесался. Веки слиплись. Ох, ой, голову бы повернуть…

По телу разливалась терпкая истома. М-м-м… весьма, весьма… Но кабаки это зло. Не помню ничего почти. Или опять бал? Задолбали уже приёмы… Боги! Князю же на доклад! А уж что отец скажет… Да где ж одеяло-то!

— Кети, ты меня сейчас с кровати скинешь.

Я резко открыла глаза.

Это не Сетер. Князя давно свергли, отца тоже нет. Я в другом мире. Здесь всё то же самое, кроме произношения Высокого языка и…

О нет. О боги. Не может быть. Не может быть. Только не это. Нет.

Я отстранилась от теплого тела, подняла взгляд.

— Доброе утро, — улыбнулся Халнер, — как самочувствие?

— Э-э-э… доброе утро, — я отстранилась дальше и зевнула, с трудом подавляя желание провалиться сквозь землю, — з-замечательно. Только… Вода есть?

— Есть, — усмехнулся начальник.

Протянув руку мне за спину, он вынул из ниоткуда полный стакан воды.

— Держи.

Я села, залпом выпила.

— Спасибо.

Халнер забрал стакан, скользнув ладонью по моим пальцам. Потом тоже сел и наполнил емкость вновь — просто так, из ничего. Как?! Сейчас для фокусов даже одежды нет! Я подтянула одеяло повыше. Да уж. Учудила так учудила… И всё же впервые после того ужаса, что случился при перевороте, мне по-настоящему хорошо с мужчиной. Настолько хорошо, что ни его выгонять, ни самой уходить не хочется.

Но надо.

— Э-эм-м… Ну, скоро завтракать пора, — забормотала я, двигаясь к краю.

— Скорее уж обедать, — усмехнулся Халнер.

Он допил воду и смотрел с полуулыбкой, наклонив голову.

— Что, привыкла к еде по расписанию?

— Угу. А что?

— Да ничего. Просто очень интересно стало, чему в монастырях теперь учат, — Халнер многозначительно повёл рукой.

— Ничему новому, — фыркнула я и, сладко потянувшись, передвинулась ещё ближе к краю, — это я так… вдохновение словила. А кстати, что было? С выступлением, в смысле?

— Не помнишь?

— Не-а, обрывки какие-то, — состроила дурочку я, — там всё успешно прошло?

— Более чем. На сцену, правда, тебя пришлось пинками гнать, но иллюзии ты сделала на ура. Так что буянила ты с радости, я так понимаю.

— Конечно… — я вздохнула и посмотрела на узоры Орр, — конечно, с радости. С чего же ещё… Когда, кстати, следующее представление? И где моя оде…

— Представление сегодня вечером, — Халнер передвинулся вслед за мной, — и я очень надеюсь, что ты уже сможешь справиться с волнением. И ночью тоже будет… потише, скажем так.

— Ах, ну извините за беспокойство! — огрызнулась я и начала вставать с кровати.

— Всегда пожалуйста, — засмеялся Халнер, и мягко повалил меня обратно, — просто завтра я хочу выспаться… а вот топать сейчас на дневное собрание не хочу совсем. А ты?

— А я не хочу, чтобы Дарн опять мне Орры выкрутил!

Я оттолкнула Халнера и села на край кровати. Но вставать не спешила. Идти-то все равно некуда. Тут хотя бы удовольствие получу. Только вот потом…

— Не выкрутит, — тихо сказал Халнер, — я договорился.

Он не завлекал. Не предлагал. Не хвастался. Не удерживал, даже не прикасался ко мне. Просто озвучил факт.

И я осталась.