Глава 13. Женские штучки

Сложно сказать, какое наказание за бузу выбрал бы Дарн, но, с легкой руки Халнера, это оказался домашний арест. Гостиница-шапито-гостиница, ни шагу в сторону, прыжок — попытка улететь. Равор под присмотром своей мамаши Изабель заправлял огненные шары, я корпела над учётными тетрадями и ненавидела всех и вся. Мало того, что за рабыню, считай, держат, так ещё и кабаки отняли!

Стараясь подбодрить меня, Халнер подкинул несколько книг по исследованиям Цветного пламени. Они пришлись очень кстати: я уже давно думала, как в стабильном пространстве Мерран вычленить Зелёную, самую разрушительную цепь Пламени. Теперь, почитав, что пишут умные люди, решила перейти к практике. Застукав меня за выковыриванием светляков из коридорных ламп, Хал долго фырчал про пожар, безопасность, и так далее. Сговорились на том, что эксперименты буду проводить только «под присмотром». Сказано-сделано: гостиная двухкомнатного номера Халнера тут же превратилась в лабораторию.

В моём мире цветное Пламя создавало чёткие цепочки пламя-пепел-пламя, и важно было правильно подобрать катализатор. В Мерран огонь словно оживал и стремился не переработать топливо, а стать его частью — именно так горели, не сгорая, таусы, огненные птицы срочной почты. Экспериментируя, я постепенно поняла, куда и как надо подсворачивать пространство, чтобы лепестки, с одной стороны, оставались стабильными, а с другой, не «прилипали» к чему-либо.

У стен всегда стояли емкости с водой, песком, и щепками триба, но сбои, конечно, случались. После трёх глубоких подпалин на стене, подожженной шторы, и разговора на повышенных тонах, Халнер вернул мне фамильный медальон — его, как и мой родовой кинжал, «конфисковали», когда я только попала в театр и валялась в лазарете после горной реки. Возмутительно. Не драгоценность и не оружие, какого монторпа не отдать раньше?! Но дело прошлое. Теперь медальон с чистым Пламенем лежал в металлической коробочке на краю стола, снабжал искрами, и грел душу.

Вечером шли представления, поэтому работала днём, плотно занавешивая шторы и включая воздуховод. Его винт работал громко, так что прошляпить звук открывшейся двери оказало очень легко.

— Хални-и-и-и… Ой, привет! А… а где Хални? — прозвенел голос.

От неожиданности я выпустила камень мирт. Ударившись об пол, он попрыгал прочь.

— Привет. Вышел. У них же соб-брание, — ответила я, ловя беглеца над решеткой камина, слава богам, не зажженного, — а ты чего хотела? Я передам.

— О, не стоит, — улыбнулась Избель, и подплыла к «лабораторному» столу, — я так… о своём поговорить, по руководству. А что ты делаешь?

— Да так… Работаю вот. Эксперимент сложный. Для номера.

Изабель хмыкнула и начала обходить стол. Как и положено приме труппы, эта сногсшибательно красивая женщина спала с директором и обладала редкостно большими… способностями. К выдающимся на добрых два кулака способностям прилагались: каштановая грива, пышные изгибы, кошачья пластика, сапфировые глаза, густые ресницы. И характер. Сильный характер волевой женщины, знающей себе цену.

— Вы что, тарвола собрались делать? — Изабель постучала ногтём по несущей планке рядом с кюветой, в которую я только-только поместила искру зелёного Пламени, — клюв ему не к месту будет…

— Не трогай! — гаркнула я.

Совладав с собою, добавила:

— Опасно.

В моём родном мире умели делать агрегаты, которые плевались комьями Пламени, стирая за один выстрел целые кварталы. В Мерран до таких машин не додумались — здесь шли по пути «живого» оружия — черви, грызуны, болезни. Я же решила сделать нечто среднее между нашей огненной установкой и здешним Оком Апри, которое видела в Цитадели. По задумке, устройство собирало воедино тепло и свет, меняя их пропорцию относительно друг друга. Сейчас я как раз искала равновесное состояние, чтобы не вспыхнуло, где не надо.

Оскорбленно пожав плечами, Изабель оставила планку в покое, и начала перебирать кропотливо выстроенную пирамидку запасных камней.

— Так… синий, белый… даже Кади, ого! О, а какой хороший чёрный… и все из наших кладовых? Ну, молодец, молодец, подход нашла. Всё-таки женщина, хоть с виду и не скажешь…

Я крепче сжала зубы. Конечно, не скажешь. Сиськи на нос не лезут, побрякушками не обвешиваюсь, томным голосом не говорю, глазки всем подряд не строю, платья не люблю. Взрослых сыновей, которые настырно клеятся ко всему, что движется, тоже нет. Вообще детей нет, и вряд ли будут. Какая из меня женщина!

— Только ты сильно не обольщайся, вот что тебе скажу. Хални всегда себе на уме, да ещё жуткий собственник. Жут-кий, уж поверь мне. Иву, сестрёнку мою младшую, до могилы довёл заскоками своими. Дарни тоже иногда чудит, конечно, но Орры просто цветочки по сравнению с… о Апри! А это здесь откуда?!

Вскинув брови так, что гладкий белый лоб сморщился, словно печёный фрукт, Изабель вытащила за цепочку мой медальон.

— Это моё! — зло сказала я.

— Твоё?! Вообще-то моё! Мне его Дарни подарил!

— Что?!

— Это я должна спросить «что»! По номерам уже шаришься? Когда только успела!

— Не тряси, идиотка! На место положь!

— Да как ты разговариваешь! Камойра беглая, да ещё воровка! И такое позволяешь!

— Отойди оттуда, сука! — рявкнула я.

— Сама такая! — Изабель подскочила к столу, в сердцах толкнула установку, — реквизит разбазариваешь на фигню каку-а-а-а-а!

Провернулся диск, тонкий луч прорезал воздух. Зеркало качнулось. Луч заплясал рядом с плечом Изабель, пятно расцветило стену в оттенки зелёного. Будь Пламя чище, а фокусировка лучше, гостиница бы вспыхнула. А так «просто» запахло палёным. Бумагой, деревом… шерстью.

Взвизгнув, Изабель отскочила. В тот же миг дверь в номер открылась, вошел Халнер. Столкнулся с фифой. Поддержав Изабель одной рукой, второй схватил ведро с триббом, плеснул на тлеющее пятно на стене.

— Кет, что происходит?

— Она! Она меня чуть не спалила! — взвизгнула Изабель, крепче вцепляясь Халнеру в плечо, — Хал, да ты хоть знаешь, с кем связался?! Она воровка! Мой медальон украла, а теперь решила со свету сжить, как свидетеля!

— Дура безмозглая! Не хер лезть, куда не надо! — не сдержалась я.

— Вообще, это медальон Кети, — спокойно сказал Халнер, — да, Иза, да, её. Он был на Кети, когда мы её нашли.

— Может, и был, ну и что? Мне Дарни рассказал, что она камойра, так что всё равно ворованный! И Дарни мне его пообещал! — Изабель тряхнула волосами, — хотела вот недавно надеть, а нет его! И куда же, думаю, запропастился? А это, оказывается, ты в благородство поиграть решил! Ладно. Так уж и быть, не буду доносить, не хочу наши с тобой отношения портить. Но медальон — мой!

Схватив злосчастную цацку вместе с коробочкой, Изабель ушла, хлопнув дверью.

Я сказала длинную и очень, очень витиеватую фразу.

— Согласен, — кивнул Халнер, и добавил железным голосом, — а установку разбирай. И даже заикаться не смей больше об опытах с Пламенем!

— Что-о-о? И не подумаю!

— Нет, подумаешь! Дал Апри мозги, так используй! И не только для вот этого! — он махнул рукой на установку, — с какого перепуга ты пустила Изу?! И подстрелила ещё?

— Я дверь забыла закрыть, а она и припёрлась. Но я не подстреливала! Эта идиотка сама влезла, куда не надо! Дура она, понимаешь?!

— Знаю! И именно поэтому ответственна ты! — рявкнул Халнер, — разбирай, сказал! А про медальон забудь! Нет его больше!

— Что значит «нет»?! Это фамильная вещь! Слышишь, фамильная! И я его из-под земли и из любой жопы достану! И мне насрать, пострадает кто при этом или нет! А установку сам разбирай, раз так чешется!

Я выскочила из номера, хлопнув дверью.

***

После того, как Изабель стянула медальон, я пошла прямиком к Дарну, качать права. Орры, не Орры, но фамильную вещь я не собиралась сдавать без боя. К счастью, директор пребывал в благодушном настроении. Доводы выслушал внимательно, покивал, и даже сказал, что ситуация скверная, надо исправлять.

Исправил, но в своём стиле: отобрал медальон у Изабель и сдал ювелиру — как раз какой-то приходил в гостиницу, продавать цацки. Узнала я об этом не сразу, но только узнала — и ринулась выкупать. Орры оставались выкрученными на полную, так что физически дойти до лавки не смогла. Эвелин по моей просьбе разузнала, что медальон взяли как лом — сферы с пламенем приняли за искусно выделанное стекло, а вот в оправе нашлась солидная примесь дорогущего мерила. Выкупить обратно оказалось нереально: даже в качестве лома украшение стоило несколько наших с Эв получек.

Боги, как же обидно! Дома медальон пережил все — бунты, переворот, бегство, скитания. А теперь его упёрла какая-то гулящая артистка! И, главное, даже если выпустить мымре кишки, смыться всё равно не получится — Орры.

Моя родословная по матери была короткой и загадочной. Когда-то купец средней руки взял в жёны странную девушку из северной пустыни. Не слишком красивую, да ещё немую, зато необычайно талантливую в работе с Пламенем и пространством. Благодаря способностям жены, купец очень быстро возвысился и невероятно разбогател на продаже чистейшего Огоня любого цвета.

Отжив своё, купец и его жена скончались. Состояние унаследовала единственная дочь. Она построила заводы в нескольких государствах, и даже сумела «вылезти» повыше, выйдя замуж за подияра. Их единственный ребёнок — тоже девочка — охмурила моего отца, который к тому времени возглавил древний род Кадмор, военную опору Сетерских князей. Конечно, деньги сыграли в союзе далеко не последнюю роль, но главное условие брачного контракта значилось как «передача секрета изготовления высококачественного Пламени».

Секрет оказался прост, как яйцо кобры. Каждый завод, который строила моя мать, а до неё — бабка и прабабка, при основании получал по зерну чистейшего Пламени трёх Осевых цветов — Красного, Зеленого, Желтого, из которых получаются цепи. Брались зерна из старинного медальона, а раскрывался он только кровью, и только нашей, потомков Селии. По семейному преданию, заключённые в медальоне лепестки Огня происходили от мифического Белоснежного пламени, в котором соединяются все цвета. Так это или нет, я не знала — когда мать передала медальон на тринадцатый Ливень, то сказала, что раскроет секрет позже. Но позже случилось восстание рабов на заводе, и говорить пришлось с погребальным костром.

Я выругалась почти в голос, рывком пересела на стуле. Фырча и ругаясь, продолжила терзать яичницу. Она уже остыла, стала безвкусно-тягучей, словно прогорклая костная мука, и запахла рыбой, которой питаются птицы заккисы, из чьих яиц и сделали блюдо. Сделали специально для меня, после скандала — хоть на ком-то сорвала злость: медальон пропал, Эвелин отказалась помогать, большая часть театра на «народном» балу у лорда, а кто не там, тот в кабаках… И только я, как идиотка, в Оррах в гостинице.

Плюнув на остатки яичницы, залпом допила чай и пошла на выход. Ничего, в номере настойка ждёт — единственная радость и лекарство от нервов.

Пнув дверь, вышла из столовой в полутёмный холл. Там суетилась горничная, распуская выверенные банты на шторах. Через ту часть, что ещё не закрыли, виднелись ездовые ибисы — на бал, небось. Все на бал. Хотя… Всё-таки надо подстеречь Изабель, потом цацки от крови отмыть, да и толкнуть перекупщикам. И чем скорее, тем лучше, пока медальон не пустили на переплавку — всё-таки меррил слишком ценный металл, чтоб какие-то «стекляшки» держать.

Строя планы, один другого кровавей, я потопала в номер. Но в полутёмном коридоре второго этажа меня ждал сюрприз.

— Кети, ласточка, привет! — массивная тень отделилась от стены и стала Треном.

На представлении накануне, клоун навернулся со своего колеса, и теперь «отлёживался» с кучей ледяных повязок. Но одному, видать, скучно.

— А чего грустненькая такая? Хотя знаю, знаю, Элви рассказала. Ну а я знаю, как тебя развеселить.

Я фыркнула и взялась за ручку двери.

— Рядом с синим кабашоном — скол в виде крестика, рядом с красным — пятно отчего-то желтого, а в желтом, если на свет посмотреть, человеческая фигура видна.

Трен говорил тихо, но внятно, серьёзным тоном, без малейшего намёка на издёвку или заигрывание. Я крепче сжала ручку двери и повернула голову. Старый клоун стоял, опираясь плечом на стену, и вертел в руках мой медальон.

— От-откуда?...

— Нужен он тебе, да? — спросил Трен, поднимая медальон за цепочку на уровень лица, — красивый. Как ты там сказала, фамильная вещь? Мне Иза жаловалась, да, да. Ну, ничего. Если фамильная, то и правда ценная. Даром что стекло. Хотя зачем стекляшки в такой дорогущий сплав паять? Обманули твою бабку, похоже…

— Сколько? — со вздохом спросила я, предвидя ответ.

Трен перестал качать медальон.

— Нисколько, — холодно сказал он, пряча украшение в ладонь, — мне другое нужно.

Кто бы сомневался. Я глубоко вдохнула и чуть отвела взгляд. Примерилась. Так, нож у меня небольшой, но глотку перерезать хватит. А потом что? Расчленить и в камин? Или инсценировать самоубийство?

— Ке. Ти, — по слогам позвал клоун строгим голосом, — ишь, помрачнела! Да не буду я тебя из чужой постели вынимать, не беспокойся. Тем более, что она-то мне и нужна. Как отмазка. Ну, или смазка. Тут уж как угодно назови.

— Что, третьим хочешь?

— О-о-о! Ты не против? Так бы сразу и сказала, что в группе любишь! Только, боюсь, Хал не согласится. Он вообще любит всё сам контролировать… Почту вот, например. И понимаешь ли, как получается… Таусы у театра как бы и есть, но как бы и нет. А я, понимаешь ли, справедливость люблю. Чтоб все, понимаешь ли, всё знали, и ничего ни от кого не прятали. А ещё читать люблю. Списки всякие. Кому какие письма идут, в каких конвертах… они, конверты, кстати, иногда и затеряться могут. Ненадёжное дело, таусы. Быстрые, но… горят.

— Хм. И… сколько же списков отделяют меня от медальона?

— Ой, ласточка, что значит «отделяют»? Фамильная же вещь! — Трен взвесил медальон на одной ладони, потом на другой, и перекинул мне, — главное, не упускай его больше. А в остальном… ты, я видел, почитать любишь. Вот и будем письмеца друг другу писать. Сделка?

— Сделка, — вздохнула я, пряча медальон в личное подпространство.

***

По ощущениям годовой цикл Мерран был гораздо дольше нашего. Он делился на восемь сезонов, по числу фаз солнца, которое затмевала соседняя планета Атум. Крайние положения небесного маятника отмечались особо: в уже знакомое мне Полносолнцее (середина лета) и противоположное ему Нарождение (середина зимы), полагалось только молиться. А вот на Левый и Правый месяц, когда серп Атума далеко уходил от открытого диска Апри, полагалось торговать.

Правый месяц встретила в Речном, на «невольничьем» рынке, где продавали вологоловых слуг-Перерожденцев, и где пафосно погибли двое полуперерожденцев, не пожелавших становиться рабами. Сам базар тогда не впечатлил — Эпидемия выкосила большую часть населения Речного округа, зимний урожай не собрали, люди только приходили в себя. Сейчас — дело иное: Эпидемия закончилась довольно давно, округ Дельта пострадал от мора мало, второй урожай уродился замечательно, так что ярмарка гремела во всю ширь.

Дороги к базарной площади забили телеги, в протоках и каналах суетились груженые до бортов лодки. Разодетые в яркие костюмы, владельцы лодок беспрестанно гомонили, выискивая места получше, да грузчиков подешевле: на центральных островах города полагалось перемещаться только пешком, восхваляя Великого Апри при каждом шаге. Люди с тюками, свёртками, сумками, мешками здоровались, вздорили, терялись и находились, обычно рядом с кордонами по краям рыночной площади.

«Заставы» ничего и никого не досматривали, просто приглядывали за порядком. Таких патрулей в последнее время в городе стало много: лорд-наместник Ириан очень ценил безопасность, в том числе политическую. А не проходило и пяти дней, чтобы кто-нибудь из труппы не нашёл на улице писульку с лозунгами против «преступной власти». Я и сама то и дело видела «еретички». У проповедников «свободы простого народа от тирании Зрячих» и «равенства жертв кровавого режима», логика отсутствовала напрочь: листовки призывали истреблять, наказывать, отнимать. Короче, делать ровно то же самое, против чего якобы шла борьба.

То ли дело ярмарка! На высоких деревянных прилавках россыпью лежали пучки зелени, истекающие соком фрукты, упругие связки овощей. И дичь! Сезонная дичь, наваленная вязанками, как хворост, поросший красно-коричневыми перьями! Наконец-то можно есть, не опасаясь паразитов вроде тех, что чуть не разорвали меня по весне: сейчас невидимые черви и грибы в мясе не представляли опасности для едока. Особенно, если как следует сбагрить блюдо специальными специями. Про эти самые специи, их виды, вкусы, и «функции», рассказал Халнер, когда мы отправились в кабак, отмечать примирение.

Удивительно, но за примирением мы пришли друг к другу одновременно: я — выполняя условия сделки с Треном, Хал… наверно, надоело спать одному. Мне, признаться, тоже. И всё, вроде бы, наладилось. Если не считать нелогичное, неправильное, непривычное чувство вины за мою «почтовую» слежку. Время от времени даже хотелось повиниться перед Халнером. И только мысль, что он тут же отнимет у меня медальон с Пламенем, заставляла сглатывать «покаяние». Но что, если не отнимет? Что, если у Трена не просто любопытство зачесалось, а он делает меня сообщницей чего-то серьёзного, за что светит линза?...

Пытаясь откинуть беспокойные мысли, я свернула на блошиную часть ярмарки. В отличие от продуктового рынка, лотки-прилавки располагались здесь совершенно хаотично. Ткани, вещи, побрякушки, благовония завораживали глаз, слух, обоняние. Я долго бродила среди пестрого разнообразия, удивляясь и забавляясь, но так и не нашла ничего интересного. Хотя, что ожидать от мира, где оружие продаётся только по лавк…

— Опа, Кети! Привет!

— Отто! Тарвол тебя! — я подскочила от неожиданности, — привет! а ты чего тут? Вы же с Лили собирались…

— Собирались, — вздохнул силач, и сразу сгорбился, — но меня перехватили вот… послали за покупками. Заплатить обещали хорошо. А ты ж знаешь, мы с Лили на свадьбу копим нормальную…

— Да уж помню, — фыркнула я, — ну, не буду задерживать.

— Нет-нет, очень хорошо, что я тебя встретил! Я за лампой, думал и для Лили что чего прихватить, чтоб не дулась… пойдём со мной? Поможешь выбрать, я в этом вообще ни ногой. А ты ж девушка… И со вкусом…

— Чего-о-о? Кто со вкусом? Я со вкусом? Я тя ща в канал макну, сразу вкус почувствуешь! — захохотала я, — ладно, пошли, страдалец. Мне тоже поглядеть интересно, может, и себе возьму чего.

Снаружи лавка оказалась неприметной — простая деревянная вывеска «Всё для ароматов» и несколько пыльных светильников за мембраной узкого окна. Но стоило войти, как голова закружилась от мешанины запахов, а глаза разбежались по разноцветью стекла, камня, кости, дерева. Здешние побрякушки выглядели красиво и достойно, без излишеств вроде трёх видов резьбы с Вот Такими Каменюками Посередине. Пока я блуждала между полок и придирчиво выбирала лампы, Отто протянул продавцу записку, а потом ушел вслед за хозяином во внутренние помещения.

Вышли из лавки мы нескоро. Силач тащил пухлый бумажный пакет, перевязанный цветной лентой, я — пару тканых кульков поменьше. Вдруг, Отто остановился, словно пришпиленный.

— О Великий Апри… — прошептал силач, чуть не выронив пакет, — полчаса… Через полчаса…

Я проследила за его взглядом и увидела башню ратуши с часами.

— Чего ты там бормочешь? Опаздываешь куда?

— Кети! Кети, мне срочно нужна твоя помощь! — затараторил Отто, не сводя взгляда с часов, — пакет надо отнести в другую лавку. По Цветочному мосту на соседний остров, потом прямо, третий переулок налево, и справа пятый дом! Умоляю! Там деньги дадут, возьмёшь половину… Да хоть всё возьми, только сходи! Прошу тебя! Я… я должен… это для… для свадьбы… это…

— …дело жизни и смерти, — мрачно кивнула я, — разумеется. Давай пакет. Адрес-то скажи конкретный?

— А? Э-э-э… мастерская Юкарли. Ну, увидишь, или спросишь. Её знают. А! чуть не забыл! Скажешь что от нашего директора с наилучшими пожеланиями! Спасибо! Спасибо, Кети! Я… я в долгу! Спасибо!

Выпалив благодарность, силач сорвался с места и побежал через ярмарочную площадь. Ну да что с него, влюблённого идиота, взять? Вздохнув, я сплюнула, и неспешно пошла в указанном направлении.

Идти оказалось недалеко, да и мастерскую Юкарли действительно хорошо знали. Каково же было моё удивление, когда за прилавком оказался… тот самый ювелир, что приходил в гостиницу, и которому Дарн продал мой медальон с Пламенем. Как ни странно, ювелир меня узнал — должно быть, запомнил ещё в гостинице, когда подходила посмотреть, что дают.

— О-о-о, кого я вижу! Прелестное дитя сцены! Вы решили посетить мою скромную обитель? Понравилось что-то из каталога, или…

— Простите, но я не за изделиями. Вам пакет. От нашего директора, с наилучшими пожеланиями.

— О! Пакет? Мне? Мастер Хайдек, должно быть, ошибся…

— Не знаю. Мне просто сказали передать.

— Ну что же… передавайте благодарность, и да хранят его лучи великого светила!

Ювелир с поклоном принял свёрток. Быстро спрятав его под прилавок, обернулся ко мне.

— Вознаграждение за беспокойство, — он протянул небольшой, но увесистый мешочек из расшитого шелка.

— Благодарю. До сви…

— Подождите!

Пухлые пальцы потянулись под стекло витрины.

— Свет мой, к вашей внешности безумно пойдёт вот эта диадема! Вы же истинное Чёрное Солнце! Волосы, как солнечный свет, и глаза, как зимняя ночь! Примерьте, прошу!

— Э-э-э… да я как-то не того…

Отмахаться от назойливого торговца удалось с превеликим трудом. Всю дорогу до гостиницы я буквально пробежала, не в силах отделаться от дурацкого чувства, что сейчас ювелир выскочит следом, размахивая в воздухе цацками, будто верёвочной петлёй. Так что деньги из мешочка с вознаграждением я всё-таки взяла: немного за услугу, немного за моральный ущерб. Основную часть передала Отто, и подтвердила надутой Лилиан, что её жених не по девкам шлялся, а ходил по очень важным театральным делам.

Остаток вечера провела в поболтушках с Эвелин. Мы долго сидели в уголке под балюстрадой второго этажа, разглядывая огоньки от свежекупленной лампы и разговаривая ни о чём.

Вскоре после полуночи над нашими головами проскрипели шаги. Ровные, мерные, с едва заметной хромотой на левую ногу — а потому что нечего сапоги неразношенные сразу напяливать. Аккуратно свернув беседу, я оставила лекарку размышлять о своём, а сама отправилась в бывшую «лабораторию», на свидание с таусами, огнепёрыми птицами срочной почты.

А наутро в раскрытое окно номера долетел грохот взрыва.