Глава 9. Девочки на шаре

Проснулась от яркого света: глаза резал зайчик от начищенного диска Великого Апри в углу кельи. Из окна, похожего на бойницу, слышался колокольный звон. Долгий, громкий, переливчатый — так звонят к полуденному солцеслужению. И обеду.

Рывком поднялась с койки. Натянув бельё и коту, побежала к трапезной. Затаилась неподалёку в ожидании толпы Подпирать стенку в одиночестве невежливо, а так затеряюсь и войду со всеми, типа после службы.

План удался. Я уселась за широкий стол, отполированный поколениями тарелок и локтей, и зачавкала кашей с овощами. Заодно прислушивалась к разговорам. С удивлением поняла, что после «утопления» в источнике проспала почти двое суток и Полносолнцее уже завтра, а на полуночном солнцеслужении огласят имена восьмерых монашек из воспитанниц-бастардок. По переиначенной древней традиции, они пойдут в Священную рощу на берегу озера, где уединятся в павильонах с избранными в другом монастыре юношами-бастардами, и в итоге станут матерями полнокровных Зрячих, которых возьмут на воспитание самые влиятельные семьи Империи.

Поскольку юные монашки провели всю жизнь в монастырских стенах, а участницы предыдущих ритуалов соблюдали обет молчания, предположения строились самые разные. Что делать в процессе, если изберут? Лежать? Сидеть? Стоять? Что значит «на четвереньках»?! Ко всем ли снисходят Знамение Апри? Говорят, надо громко молиться, а насколько громко? А если забудешь? А что? А где? А куда?..

Похрюкивая от сдавленного хохота, я сама не заметила, как проглотила горьковатую кашу-размазню. Но одним смехом сыт не будешь, и желудок заурчал уже на выходе из трапезной. М-да. Ну, они просто вынуждают меня святотатствовать и идти разорять кухню!..

Стоило так подумать, как явилась сестра в чёрно-белой караульной рясе. С видимым неудовольствием сказав идти следом, монахиня отвела меня к главному входу в обитель и указала на прорезную калитку в запертых воротах.

— Гости. Время до заката, — выплюнула сестра и удалилась.

С трудом открыв тяжеленную дверцу, я вывалилась на площадь — именно площадь, ровную, посыпанную мелкими камешками. Интересное местечко! Главное, не помню ни фига, хотя должна была проезжать в ночь прибытия.

В центре площади на трех широких ступенях высился памятник. Нижняя часть — черный каменный цилиндр шириной полтора десятка шагов и высотой с полторы меня, верхняя — стилизованный костер из молочно-белого камня. По верхнему краю цилиндра вилась золотая надпись «Во имя Апри», ниже — колонки с именами. Наверху, в центре каменного «костра», незримая колонна свернутого пространства поддерживала золотой овал. Хм… Это гражданской войне Объединения, видимо. И правда, площадь — настоящая ловушка для штурмующих: с трех сторон монастырь, крутой берег озера, и скала, обтесанная до вертикали, с четвертой — узкое «горло» на дорогу шириной в две телеги. Есть где головы сложить, короче.

Я начала обходить памятник, и быстро поняла: венчает его не овал, а диск, но сейчас он отвернут от монастыря и смотрит плоской стороной ровно на солнце. Цветочек, ага…

Вдруг меня ткнули под лопатки, да так резко и неожиданно, что я не успела среагировать.

— Ке-е-е-т! Жива-здорова-а-а-а-а! — закричал Маро, и крутанул меня над землёй, — я тут уж собирался идти штурмовать этот молельный дом! Забрали, понимаешь, главного дегустатора, как нам теперь бухать-то?!

— Каком кверху! — засмеялась я в ответ, — поболеть уже нельзя!

— Нельзя! Нам вот сказали, ты тяжёлая, может, и не выйдешь. А ты лёгкая как пёрышко, ух-ха-ха!

— Да опусти ты её уже! Неприлично ведь! — зафырчала Эвелин, прыгая вокруг.

— Лан, лан, не парься, сестренка.

Маро поставил меня на землю, и едва успел поймать упавшую с плеча объемную сумку. Эви меж тем тоже полезла обниматься.

— А сама-то, сама-то! — язвительно прокомментировал Маро, — поборница приличий! Ну так что, во-о-н к тем кустикам на бережку отойдём, отметим…

— Ч-что-о-о?! Ты настойку принёс?! — Эв бросила обниматься и резко повернулась к Маро, — ах ты дрын пупырчатый! Только попробуй достань! Я не посмотрю, что брат, за бубенцы подвешу, усёк?

— Тю! Давно усёк, что ты зануда! — заржал Маро, — и неумеха, к тому же! Проверяла сумку, проверяла, да прочухала, э? Неумеха, неумеха, бе-бе-бе!

— Неумеха?! А после охоты тебя кто откачивал?! О Апри, и почему тот монторп тебя не разодрал! Тарвол ты, и больше ничего!

— Ребят, ребят, вы ща ведь огребёте, ну! Вон, девушки уже пунцовые от ваших диалогов! — засмеялась я.

Шагах в десяти от нас скособочилась телега — подломилась ось. Несколько юных монашек перекладывали мешки и корзины на новый транспорт, за их работой наблюдала монахиня-стражница. Одной рукой она держала алебарду, а другой поглаживала рукоять длинного кинжала на поясе. Взгляд исподлобья не обещал ничего хорошего ни подозрительным «гражданским», которые за каким-то лядом приперлись под священные стены, ни подопечным, если продолжат развешивать уши на мирские разговорчики.

— Ой… ох…. Пр-ростите… я того… не того, — пробормотал Маро и замолчал, разглядывая тонкие белые лодыжки и запястья монашек, которые в процессе разгрузки-погрузки перестали следить за «приличностью» своих одежд.

— Ишь пялится, тарвол весенний, — процедила Эвелин.

Я фыркнула: Маро — второй бабник театра после Трена, чему удивляться-то.

— Эм… ладно. Ну, как там без меня в театре? Как Отто? — обратилась я к Эвелин, — в него ведь дротик попал, как я понимаю? Ты сама вылечила?

— Да, ничего особенного, — пожала плечами лекарка, — рана глубокая, но узкая, и края ровные. Сейчас бы уже выступал, если б не праздники. Ты-то как? Я всегда думала, что ранить человека через созданный им же фантом это ересь во всех смыслах… Но когда тебя начало лихорадить… Как это лечат?

— Топят, — усмехнулась я, — берут за шкирку и в источник с головой, буль-буль… Да отстань, откуда я знаю, какой там состав! Источник и источник. Священный же, ну… Это ты лучше скажи, чем тогда представление кончилось? Перед лордом долго извинялись?

— Никак не извинялись. Тебя прикрыли, и представление прошло, как обычно, — сухо ответила Эвелин, — лорд остался доволен, поедем к нему теперь, как праздники кончатся. С наступающим, кста…

— Эй, эй, Эв, ты чего вообще городишь?! — воскликнул Маро, отрывая взгляд от монашек, — Кет, не слушай её! Какое там «как обычно»! Халнер такую иллюзию закатал, у меня до сих пор челюсть в озере валяется! Кет, прикинь! Иллюзия тебя, делающей иллюзию! Не отличить вообще! Во-об-ще! Я и не знал, что он так может! Никогда бы не поверил, что это не ты на сцене, если б не знал!

— Ого! — только и произнесла я, — а это… сама иллюзия-то как обычно? Я такое повторю?

— Основное да, как всегда, только четче и… как-то реальней, что ли… Да забей, лорд уж подробности забудет к тому времени. Тут главное, чтобы Дарн не залупился. Но если что, его Халнер снова… гы-гы-гы… на место поставит, гы-гы-гы...

Маро ухмыльнулся и многозначительно подвигал бровями.

— Так что, Кет, ты Полносолнцее в обители встречать будешь? Не уедешь? — резко спросила Эвелин.

— Эм… ну да. Ещё разок утопят, видимо. К празднику готовятся, конечно, но это все мимо, а я и не лезу. Мне б вылечиться и выйти, пока с голодухи не перекинулась… Благодать-то благодать, а жрать нечего! Овощной отвар и размазня в лучшем случае… А ты чего лыбишься? — я ткнула Маро в не по годам круглый живот, — сам-то на мамашкиных харчах не худеешь!

— Так на вот, поправляйся, скелетина! — Маро тут же вынул изрядно помятый сверток с пирожками.

Потом наклонился ко мне и прошептал, указывая взглядом на монашек, которые как раз укладывали последний мешок:

— Голодно, говоришь, там? А давай, может, девочек угостим? Пирожочками для начала…

— Маро! Дубина! Прекрати сейчас же! — прошипела покрасневшая до корней волос Эвелин, — тебя ж казнят за святотатство! И на глазах у матери!

— А я не к тебе обращаюсь, — фыркнул Маро, — так что, Кет, как думаешь?

— Думаю, Эв права, и тебя вы… м-м, явят благодать алебардой по самые гланды. А что, Хели тоже здесь?

— Да вон они общаются, — кивнул куда-то Маро, и тихо добавил, — слушай, а ходы в монастырь есть боковые? Не в курсе? А как часто эти обозы…

В этот момент телега с монашками угрохотала в обитель, и на дальнем краю площади я заметила Хелию. И не только её.

Театр, в котором меня держали, был в прямом смысле семейным предприятием. Так, Хелия, у которой я жила, оказалась не только матерью Маро и Эвелин, но и сестрой Халнера с Дарном. Добрая женщина относилась ко мне тепло, и тоже приехала навестить… но сейчас общалась со своим старшим братом — тем, который и приволок меня сюда лечиться. А теперь стоял спиной и даже не думал оборачиваться.

— …через забор. Э-э-й? — Маро ткнул меня под рёбра, — ты слушаешь?

— Слушаю, мля!...

Проговорили долго. Со временем к нам присоединилась Хелия (Халнер помахал рукой и удалился в обитель). Когда солнце коснулось гор на противоположной стороне озера, пришли стражницы, разогнали нашу кампанию, и препроводили меня на закатную службу.

После службы собиралась шмыгнуть к себе — у людей праздник, чего хмурой и голодной рожей светить? Но меня буквально за шкирку поймала сестра Нилия, старшая по купальням. Не смотря на то, что я почти ни с кем не общалась, слухи о благочестии этой старой девы знала хорошо. Поговаривали, что некоторые молодые монашки после беседы с ней начинали отмаливать и свои грехи, и предков, и друзей, и предков их друзей, и вообще всех на свете, причём грехи самые невообразимые, вроде мытья посуды в неподобающее время суток.

Нилия поджала тонкие губы, прошипела:

— Пресветлая Селестина ждёт.

Затем монашка крутанулась на месте, и двинулась через двор к небольшому корпусу, что примыкал к саду.

Белые стены двухэтажного строения смыкались под тупыми углами — видимо, в плане это восьмиугольник. Высокое крыльцо на одной из сторон вело сразу на второй этаж. Дверь одна, в самом конце. Постучав и получив ответ, вошли.

Квадратная комната, была обставлена скромно. Почти всю правую стену занимали книжные полки, в дальнем углу виднелся занавешенный темно-синим бархатом дверной проем. В левой стене — стрельчатое окно, под ним — массивный стол и плетеное кресло. В кресле сидела мать Селестина, прямая и гибкая, как плеть наездника.

— Добрый вечер, милость Апри да пребудет с вами, — сказала она, перебирая массивные красные чётки, — сестра Нилия, скажите, к ночи все готово?

— Да, мать-настоятельница, — склонилась Нидия в глубоком поклоне.

— Хорошо. Священное число надо соблюдать при любых обстоятельствах, поэтому восьмой участницей будет наша почётная гостья Кетания, воспитанница обители Тмирран. Я лично благословляю её омыться в источниках в ночь Полносолнция.

— М-мать С-селестина… м-может, всё-таки не надо… Благодать источников…

Голос Нилии звенел и дрожал, казалось, сейчас она ринется на настоятельницу с кулаками.

— Нилия, это приказ, — отрезала Селестина, — к тому же в священнодействии Кетания не участвует. Проследи, чтобы после омовения девушка прошла в келью. Свою, разумеется… А сейчас пусть готовится, постом и молитвой. Тоже проследишь лично.

— Да, мать-настоятельница. Обязательно, — ответила старая монахиня настолько хищным тоном, что стало неуютно.

Молчание. И чего она так смотрит? А, точно.

— Э-э-э… Благодарю за оказанную честь, — торжественно выговорила я и попыталась встать на одно колено, поклониться, и осенить себя кругом Апри.

Оу. Судя по пыхтению Нилии, что-то не так…

— Нилия, подожди, пожалуйста, в коридоре, — улыбаясь, проговорила Селестина.

Сестра Нилия поклонилась всем корпусом, не сгибая спины, и вышла, аккуратно прикрыв дверь.

Я молчала, Селестина тоже. Сумерки постепенно сгущались. Потрескивала лампада перед золотым диском. За распахнутым окном начали стрекотать насекомые. Тяжёлый немигающий взгляд, какой бывает только у физически слепых, давил на грудь.

Пламя лампады замигало, фыркнуло искрами.

— Подожжешь монастырь — спалю заживо, как еретичку, — проворковала настоятельница, — будь добра, возьми себя в руки, Селия. Нервы у тебя, конечно, ещё те… И именно поэтому я хочу, чтобы ты искупалась в Полносолнцее. Это ночь великих откровений… у тебя есть хороший шанс победить тьму в своей душе.

Лучше бы пожрать нормально дали, честное слово. Тогда никакая тьма не устоит.

— Да, мать Селестина. Благодарю вас… И… э-э-э… Надеюсь… надеюсь, Великий Апри укажет мне путь, — как можно пафоснее сказала я.

— Апри? Апри не в источнике пузыри пускает, а в нашем сердце светит, деточка. Вот его и слушай. Может, даже поймёшь чего нужное… Ладно, иди. И постарайся не свести в могилу сестру Нилию. Она мне ещё пригодится.

***

Подготовка к омовению выглядела, как чтение вслух Книги Великого Апри. Стоять коленями на голом камне зверски неудобно, но чуйка подсказывала, что это вообще мог быть горох, поэтому я терпела, и бубнила выданные тексты. Ничего особенного: иносказательное описание годового цикла затмений, перечисление колен Отцов Империи, и выдержки из Солнечного Закона, следуя которому, любого нормального человека можно смело записывать в еретики.

После душеспасительного чтения безумно хотелось спать. Увы — бдительная сестра Нилия потащила мою тушку на праздничную службу в главный храм обители. Там она совершила великое благодеяние: отправила наблюдать за богослужением с технической галереи, лишив меня не только благодати, но и радости толкаться среди полутора сотен монашек.

Толпа в однотипных белых одеяниях сливалась в единую массу. Яркое пятно одно — золотой шар над алтарём, в самом центре зала. Свет от шара резал глаза, «локальные» светильники тоже били по сетчатке, поэтому я зажмурилась и слушала, вдыхая ароматы масел и воска, иногда подглядывая через ресницы. В конце концов, важен только момент, когда избранных для Плясок девушек поведут на омовение.

— Дар Великого Апри! — прогремел голос Селестины — Белоснежное пламя!

Я вздрогнула, распахнула глаза. На самой вершине алтаря мать-настоятельница поднимала над головой несколько лепестков Пламени. Белых.

Белых?!

Я перегнулась через перила так, что чуть не упала. Всмотрелась до рези в глазах, до слез. Что держит Селестина? Иллюзию? Растение? Ведь это не может быть Универсальное Пламя, просто не может. Конечно, в Мерран пространство стабильно… но в том и закавыка: работать даже с низшими цветами неимоверно тяжело. А тут цепь до высшего, Белого, которое содержит все цвета!..

Нет, нет. Вон, все искры золотые, а должны быть разноцветные. Уф. Не Пламя. По крайней мере, не чисто Белое. Слава богам! Иначе пришлось бы в срочном порядке заделываться в монашки — любому богу душу заложу, только бы лепесток настоящего Белого Пламени заполучить.

Хотя не факт, что оно вообще существует.

Селестина начала спускаться по ступеням алтаря. Зал выл гимн. Семь девушек встали на колени, склонили головы. Зал смолк. Читая стихи из Книги Апри, Селестина начала раздавать лепестки «пламени» избранным на Пляски. Так. Сейчас на девушек накинут ритуальные плащи и поведут в купальни. Пора и мне.

Я поспешила по своей технической галерее к Северному пределу храма — сестра Нилия говорила спускаться там. Чтобы распознать место, вглядывалась в сбитые барельефы и нечеткие фрески.

— Мракобесие! — проскрежетало над ухом.

Твою ж мать! Резко обернулась. В паре шагов от меня стояла горбатая монахиня. Из-под сбитого набок клобука сверкал единственный выцветший глаз.

— Опять проклятая фреска проявилась! Ложные боги Духи, ложные!

Духи? Хм. Я глянула направо, где на стене краснели морда и брюхо ящера, местами угадывались крылья и две пары коротких лап, раскинутых в стороны «ладонями» кверху. Фреску явно замазывали, но она все равно проявилась. Лучше всего в морде: голова опущена в угрожающем жесте, «воротник» кожи натянут между тонкими костями.

— Страшные духи! Искушение! И каждый раз в новом месте! Никак не упокоить их! — старуха попыталась соскрести фреску желтыми ногтями, особенно усердствуя там, где на фоне брюха ящера красовался кокон с человеческим младенцем.

И тут дитя открыло глаза. Я аж подпрыгнула, уткнулась поясницей в перильца галереи. Глаза! Золотые глаза без зрачков!

— Тщет, тлен… все тлен, — проскрипела старуха, — разглядывая сорванный ноготь, — Великий Апри всех сожжет, всех испепелит…

Монахиня вздохнула. Затем вскинула голову и резко спросила:

— Чёй-та я тебя не помню! Как твоё имя?

— К-… кхм… эм…

Имя. Далось им моё имя. Так, а что, если…

— Селия. Моё имя Селия.

— А-а-а, опять ты… снова батюшку прогневала? Ишь загорела, будто холопка!

— Э-э-э…

— Ну ничего! Очистишься у нас, слава Великому Апри… иэх… да… ничего!

Действительно, ничего ни сказать, ни пукнуть я на это не могла. Старуха покачала головой и бесшумно заскользила веред, словно под ногами была не решетка технической галереи, а ковер в королевских покоях.

Я тряхнула головой, протерла глаза. Сгорбленная спина монахини не исчезла. Зато моя зачесалась у копчика. Глянула в зал. Так и есть: рядок «плясуний» уже подтягивался к выходу из храма. Эх. Пора ускоряться. Настоятельница и правда сделала величайшее одолжение, приняв меня, ведь для мирян есть монастырское подворье в Озерном. Тоже источники, больничка, круглые цены на благодать...

— Гостья Кетания! — сестра Нилия выглянула из люка на винтовую лесенку в зал, — пройдите, наконец, к выходу!..

***

Оттолкнулась, вынырнула. Глоток воздуха, другой. Нащупала скользкий бортик. Подтянулась, вывалилась из ванны.

Каменный пол обжег холодом, но сил встать пока не было. Вдруг почувствовала себя клинком, с которого сняли патину. Тот же самый мир, тот же самый ты, а всё равно всё другое, свежее и обновлённое.

Повернулась на бок. Поднялась. Ёжась, пошлёпала к скамейке, где оставила одежду. В зале тихо и пусто, лишь восемь ванн булькали, испуская ароматный парок. Так, а где же Нилия? Ночью она придирчиво следила, чтобы я не заговаривала с монашками, так что я лишь молча наблюдала, как девушки опускали лепестки «Пламени», розданного им Селестиной, на поверхность источников. Молочно-белый огонь проваливался в воду и застывал. будто капли воска. Форма «капель» очень напоминала треугольные листья растения фарн. Увы, рассмотреть листочки вблизи не удалось: как только последняя монашка опустила свои лепестки, Нилия мощным пинком отправила меня в источник. По собственным ощущениям, я вынырнула сразу же, но это «сразу» и есть сейчас.

Я оделась в свежую рубаху в пол и монастырскую «гостевую» коту темно-серого цвета. Нилия так и не появилась. С одной стоны, хорошо, никто не зудит над ухом, но идти-то теперь куда? И… это ещё что такое?

Над источником, откуда я вылезла, появился шарик света. Диаметром в полторы ладони, он висел над поверхностью воды и наблюдал за моими действиями. Именно наблюдал, с ненавязчивым вниманием того, кто оценивает ситуацию, но до поры до времени предпочитает не вмешиваться.

Я вгляделась в огонёк внимательнее. Вспомнила, как в трапезной юные монашки обсуждали Априоны: по поверьям, душа Апри приходит в виде шаров света, и ведёт человека навстречу судьбе. Мда. Если воспламенился газ, то судьба будет незавидной… Хотя на огонь не похоже. Просто свет. Насекомое, что ли?

Шарик поднялся выше и полетел в дальний конец помещения, где завис у стены.

Ну точно насекомое. Либо глюк. Хотя…

Чувствуя себя последней дурой, пошла за шариком. Оказалось, он остановился не перед глухой стеной, а у небольшой дверцы. Стоило подойти, шарик покачался, словно беря разгон, хлопнулся о резную древесину и прошел через доску.

Нервно хихикнув, надавила на дверь. Та подалась и выпустила в скальный коридор, низкий, узкий и промозглый. Свет шел только от летающего шарика, который покачивался в воздухе и кружился вокруг своей оси. Протянула руку — медленно, боясь спугнуть. Едва пальцы почувствовали исходящий от огонька холод, шарик рванул прочь. Я — за ним.

Несколько коридоров, крутая лестница, обитая металлом дверь. Свежий и холодный воздух, плывущий между стволами туман. На миг показалось: я снова в лесу-между-мирами, где-то слева висит охотница-феникс, застывшая в тщетной попытке догнать меня, а если пойти направо — попаду в родной мир…

Висевший в нескольких шагах огонек замигал и полетел вперед.

Тропинку усыпали иглы и мелкие камушки, которые то и дело попадали в сандалии, заставляя материться и останавливаться. Впрочем, мучение продлилось недолго: показалась опушка и берег озера. Огонек свернул вдоль обрыва направо, и вскоре завис над небольшим ручьём рядом с другом таким же шариком света.

И тут я заметила Халнера.

Он стоял на другом берегу и потирал ладонью лицо, словно недавно проснулся. Одна прядь выбилась из хвоста, и несколько волос из неё зацепилось за щетину на подбородке. Гостевая кота, надетая без рубашки, морщинилась на вороте и…

— Утро доброе, Кети.

— Угмкх… Д-доброе, — вздрогнула я, — а… а ты чего здесь? Купался?

— Купался? Кхм, нет. А надо было?

— Ну, не знаю… мало ли…

Раздался негромкий свист. Блуждающие огоньки улетели вдоль ручья, к озеру.

— А я это… заблудилась вот. Ну, то есть, сначала купалась, а потом все ушли куда-то, вот и заблудилась. Слушай, а Роща большая вообще?

— Да уж не маленькая. Она ведь…

Из тумана донеслись голоса и торопливые шаги.

— Та-а-к… пойдём-ка отсюда, — нахмурился Халнер, — лучше тут не светиться лишний раз. Рассвет уже скоро, переждём внизу.

— Да, пожалуй.

Внимательно изучая камни под ногами, я шагнула вперёд, но всё-таки споткнулась.

— Аккуратней. Тут скользко.

Хал взял меня за руку и перетянул на свою сторону ручья.

— Угу, спасибо.

Боги, да что это со мной? Кувыркалась с ним уже раз сто, а веду себя, словно девица неопытная! Ладно. Может, холод у озера мозги прочистит. А пока надо одолеть этот долбанный спуск.

Камни выскальзывали, сандалии пытались соскочить с ноги, лодыжки подгибались. Наконец, мы вышли к устью ручья и небольшой беседке. Выглядело строение не очень: краска на опорах облупилась, витая крыша залатана в нескольких местах, по углам — ржавые садовые инструменты.

Полуразбитые ступени скрипели, пол шатался. Пройдя до самого края настила, мы остановились. Впереди над поверхностью озера кружили «наши» шарики света. Один выписывал в воздухе сложные па, второй двигался в такт, но неторопливо, словно одновременно наблюдал и участвовал в игре. Танец становился всё быстрее, быстрее, быстрее, и вот уже не разобрать, где какой, не отделить один от другого…

Бац! — полетели искры взрыва. В тот же миг со стороны обители у нас за спиной, брызнуло солнце и колокольный звон. Низкий, пробирающий до костей звук, отдавался в каждом уголке тела и души. Вселенная сузилась до заброшенной беседки на берегу озера. Казалось, весь смысл мира находится сейчас здесь.

Горло сжалось. Глубоко внутри шевельнулась не знакомая доселе радость быть, просто быть рядом. Я повернулась к Халу, но не смогла выговорить ни слова. Ближе, ещё ближе… Горячее дыхание защекотало губы, и…

— Брат Халнер, вас ждёт мать Селестина.

Да чтоб тебя! Я подскочила от неожиданности, только сильные руки на плечах не позволили дать дёру.

На ступенях беседки стояли две стражницы. Даже отсюда видно, как побелели костяшки их пальцев на древках алебард.

— Благословение Великого Апри в это утро, — спокойно произнес Халнер, по-прежнему не давая мне отстраниться, — что случилось?

— В обители произошло святотатство. Извольте поторопиться.