Глава 16. Реликтовая фауна

Если не считать историю с телегами, постой в Порте-Западном прошло спокойно. Театр пробыл в городе несколько десятков дней, пока диск Атума не исчез в лучах Апри. Это значило, что уже скоро праздник Касания и начало холодного сезона Мерран, то-есть, здешних осени и зимы. Поскольку зимовать Дарн планировал в некой долине Хейдар, откуда родом почти вся труппа, затягивать с отъездом не стали. Буквально через пару дней после афиши «последнее представление!», караван двинулся по Прибрежному тракту на юг, вдоль берегов Пенного залива.

Места здесь были красивые. С запада тянулся обрыв Озёрного плато. Желто-бурые полосы твёрдого камня перемежались с белёсо-серыми слоями мягкой породы, чью плоть охотно пожирал ветер. Под обрывом, на узкой песчаной полосе, росли чёрные сосны, сочащиеся с ароматной смолой, и жесткая трава, в которой я повадилась регулярно прятаться от ветра и посторонних глаз. Удобно: взбираешься на гребень прибрежной дюны, выбираешь место, топчешься чуток — и пахнущее песком и солью прибежище готово. Можно сидеть в маленькой кампании, поедая запеченные клубни водорослей, можно валяться вдвоём, задыхаясь от наслаждения, а можно просто сидеть в обнимку с бутылкой. Главное, никто не найдёт.

Я вырвала зубами пробку, приникла к холодному горлышку. Наконец-то нормальная настойка! А то к кому ни пойди — все мерзостный фруктовый отвар подсовывают. О здоровье моём, говорят, заботятся. Лучше бы за собой следили, а не за чужим рационом! Вон как расцвел дурнопахнущий цветок по имени Ячейка Сопротивления, и всем теперь головная боль.

Да уж. Знай я раньше, что мои друзья Эвелин, Маро, и Отто во что-то такое вляпались, вломила бы за неразумие. Но вляпались они давно. Остаётся лишь наблюдать и… сотрудничать. Потому что специалисты, которые снимают Орры без ключа, тоже работают на «борцов с режимом». Обычную подпольную клинику организовать не могли, а! Обязательно политику приплести надо!…

Отставив бутылку, я потёрла лицо, помассировала глаза. Потом отвела руки, и начала разглядывать ладони. Узорные линии Орр — на тыльной стороне, переплетение линия — на внутренней. Боги, боги. Опять ваши злые шутки. Я, на собственной шкуре испытавшая, что делают со знатью во время переворотов, теперь помогаю одурённой красивыми словами черни в такой же «справедливой борьбе». Которая неминуемо закончится кровью — и хорошо, если малой. Инквизиция — организация серьезная. Вон, поймали же бойцов некоего Санитарного отряда на сбыте имущества разорённого ими же монастыря. Нашли же как-то. Это при том, что единственный свидетель в лице меня никуда не обращался и не болтал. Значит, умеют. Значит, могут. Значит, действительно, следят…

И правильно делают. С одной стороны, молоть языками, осуждая всё и вся — для народа прекрасная разрядка. С другой, всегда есть риск, что найдётся некто умный, кто объединит чешущихся идеалистов. Объединит и поведёт к мечте. Только не их мечте, своей. По дороге, вымощенной убийствами друзей и родных, которые неправильно говорят и неправильно думают. Через головы выживших, но навсегда мёртвых детей, хватавшихся за окоченелые руки родителей. Через кровь, бесконечную и бессмысленную. Через унижение и боль, которые никогда не стереть из памяти…

Через всю ту пафосную жуть, в которую невозможно поверить, пока она не случится с самим тобой, случится здесь и сейчас… только вот верить станет поздно.

Залпом допив остатки настойки, я съехала с дюны на пляж. Заковыляла к прибою на отсиженных ногах. Не дойдя нескольких шагов до пенной кромки, нагнулась и зачерпнула искрящийся красным песок. Наполнив бутылку до половины, зашвырнула её далеко в море. Красиво полетела! И пусть Эвелин удавится со своей бережливостью. Трясётся над каждым пузырьком, понимаешь.

Я вздохнула, наступила на пенный барашек. Эх, Эвелин. Почти не разговаривает со мной с той ночи, когда на караван напали, а я зарубила раненого разбойника. Ах, как жестоко! Ах, как бесчеловечно! При этом гибель семьи лорда, взорванного в Дельте, нисколько Эви не смутила. Ещё бы! Чай, не оголодавшие после Эпидемии крестьяне, готовые перерезать глотку за кусок хлеба! Крестьян ей жалко, а знать — нет… И не объяснишь, что чем выше род, тем больше границ и условностей, и что оковы крови — привязочка похуже Орр. Но… если уж говорить о крови… Может, она из-за Халнера так? Но я ведь и правда не знала, что он её отец…

Вот уж, и правда, театр. Никогда не угадаешь, кто есть кто на самом деле.

Откатившись, прибой фыркнул и обдал горькой пеной с головы до ног. Да чтоб тебя! Я отпрыгнула и начала отряхиваться.

— Ну, добрый вечер, душа побережья, — из-за дюн выкатился Трен.

Я глянула на блестящую лысину, на выглаженный платок в красную клетку, которым клоун вытирал пот, и в очередной раз поразилась, что именно старый, озабоченный клоун, не пропускающий ни одной юбки, и есть глава театральной ячейки Сопротивления.

— Что-то мы, кажется, давненько книжками не обменивались, а?

— Протри глаза, если кажется.

Я демонстративно развернулась к морю. Зачем только вышла на открытую местность? Разговаривай с ним теперь. Не хочу. Особенно про «журнал наблюдений» за тем, какая почта приходит в театр — для кого, от кого, в каких конвертах. Дело-то простое, только таить его от Халнера чем дальше, тем гадостней.

— Спасибо, Кетичка, у меня со зрением всё в порядке. А вот ты, цветочек, полегче бы в выражениях. Всё-таки, камойра по дезертирству — это почти ересь. А уши, знаешь ли, везде вырасти могут. Вместе с языками. Быстренькими-быстренькими такими.

С трудом сдержав грубость, я глубоко вдохнула и выдохнула. Камойра. Ну да.

По законам Мерран, полнокровных Зрячих не подвергали Перерождению, не ссылали на рудники, не пороли у позорного столба. Высокие здесь отделывались штрафами и домашними арестами. И только за серьёзную доказанную ересь полагалась линза. В случае же «лёгкой» ереси, либо жестоких убийств, высокородного преступника лишали всех прав и привилегий, будто перерожденца, и заточали в монастырь — принудительно размножаться. Кроме того, таких осуждённых разрешалось держать в Оррах в качестве прислуги.

Весной Дарн с Халнером «догадались», что я такая вот камойра. Это помогло и помешало одновременно: с одной стороны, Дарн не мог не уважать моё происхождение (подробности которого я, конечно, отказалась рассказывать), а с другой, не упускал повода изысканно поглумиться, зная, что у меня нет никаких прав. А теперь ещё и трепаться начал, похоже.

— Пусть с владельцем разговаривают, — я помахала запястьем, на котором виднелись узоры Орр, — список будет позже. Сейчас мало приходит, смысла составлять нет. Так ты чего хотел-то?

— Предупредить, чтоб ты предохранялась лучше, а то Орры ослабевают. Кстати, если не продолжить убивать механизм вовремя, может парализовать… Тем более, что до Жемчужного далеко. Но не волнуйся, мы уговор выполним — слава Духам, у Безкара есть всё необходимое. Вам надо только уединиться. Думаю, на днях очередной сеанс и сделаем. Согласна?

— Угу.

— Ну, вот и хорошо. Про завтра не забудь, пожалуйста. И не опаздывай, это самый важный ритуал Исхода.

— Угу.

— Ладно. Спасибо за беседу, рад был поговорить. В лагерь идёшь?

— Нет.

— Ну, как знаешь.

Трен ушуршал за дюны, а я уставилась на горизонт, стараясь ни о чем не думать. Потому что прикрывать контрабанду — ладно, бывает, всем кушать надо. Да даже если б ограбление прикрывала, и то как-то можно понять. Но маскировать собрания, на которых мало того, что несут галиматью про кровавый режим, так ещё и проводят мутные ритуалы? С молитвами за то, чтобы систему и власть «разодрать на клочки»?...

Только ради того, чтобы сняли Орры. Только.

Солнце почти село. Далёкий берег, который я разглядывала, утонул в вечернем тумане. Вдруг в основании позвоночника засвербело. Ой, вечернее собрание же! Дарн рвёт и мечет, поди. Надо идти: нельзя допустить подозрений, что Орры стали работать хуже.

***

Вечер в лагере начался, как обычно: душное шапито, дрессированные мелкие звери на вечерней «прогулке», весёлый Маро с местной девчонкой на коленях, серьёзный Отто, измученная и нервная Лилиан, зевающий Халнер… И директор. В ярости: планы изящного путешествия снова рушились.

Когда театр вышел из Порта-Западного, предполагалось, что путь по берегу Пенного залива до Жемчужного будет насыщенным, но коротким, и праздник Касания театр встретит на ярмарке — полноценной ярмарке, в кой-то веке без молитвенных запретов. Однако, досадные случайности то и дело задерживали караван: то жук лапу подвернёт, то дождик реквизит замочит, то кто-нибудь костюм сценический порвёт. Теперь вот несколько клоунесс серьёзно отравились недозрелыми фруктами, и загремели в лазаретный дом небольшого городка, где стоял сейчас театр.

На самом деле, это всё были не случайности, а Безкар. Полукровка от Рассветных плясок, он имел в жизни всё… но увлекся политической ересью, и получил линзу. Потом казнь заменили на Перерождение, и Безкар превратился в склизский комокщупалец, растущих из безволосой головы, вместо носа и рта — клюв, вместо ушей — дырки. Типичный такой осмор. Но кровь Зрячих сыграла злую шутку: Безкар не забыл нормальную жизнь. И идеи, за которые попал на Перерождение, тоже. Поэтому, собравшись с силами, подключил бывших соратников по Сопротивлению, через них — ячейку в гастролирующем театре, и бежал. Ехал вот теперь в некую общину таких же беглецов, и попутно совершал паломничество по Пенному заливу, самому священному для Духопоклонников месту.

Фанатик, он в обязательном порядке влезал во все развалины старых храмов, мимо которых проезжал караван. Когда я спросила «зачем?», ответил что-то высокопарное про мольбу о возвращении Императора, которого Империя ждёт уже без малого триста лет, с самой Катастрофы. И что сейчас самое благоприятное время просить милости Духов: на носу праздник Исхода, когда они воплощаются в смертных телах. В завершение же речи добавил, что каждая истинно верующая пара, «сливаясь в единую пену на пенных судьбы берегах», имеет шанс породить Дитя Духов. Я, конечно, только поржала, Эвелин холодно вздёрнула подбородок, Маро стал более осмотрителен с тем, куда водить девок, другие ребята тоже поухмылялись… а вот Отто идеей загорелся, и теперь регулярно раскладывал свою молодую жену на ритуальных каменных лежаках посреди развалин.

Впрочем, именно сейчас Лилиан могла немного отдохнуть от супружеской прыти своего мужа: зачинать Дитя Духов оказалось попросту негде. Вместо того, чтобы забросить старые храмы, власти городка использовали их. Помещения древних святилищ переделали в жильё, в лавки, в склады, приспособили под сады, парки, огороды. Некоторые строения не просто не тронули, а даже обновили, и службы в них проводились и по сей день. Всё те же службы всё тому же Апри, которого Вирем Объединитель превратил из божества средней руки в единственного бога, доходчивый символ единой государственной власти.

По примеру достославного правителя, Дарн воспользовался своей единоличной и абсолютной властью, и назначил отъезд на послезавтрашнее утро, как и планировалось. Клоунесс же оставил в больнице, поправляться и догонять караван своими силами.

Ехали теперь быстро. Трен паниковал, осмор плевался, я злилась на всех и вся. Прошло целых четыре дня, прежде, чем мы с Безкаром и Маро «уединились» в подземелье заброшенного храмового комплекса, рядом с которым сделал остановку караван. Безкар вычищал Оры иглами, Маро развлекал меня, отвлекая от боли, а я слушала «проповедь».

Дело в том, что больше всего на свете, Безкар любил пересказывать свою историю и ныть на тему публичных судов, которых нет, наказаний, которые слишком жестоки, закрытых следствий и казней в застенках Инквизиции. И про то, что только он, пройдя через этот опыт и выжив, теперь знает, как правильно сопротивляться преступной власти. Программа проста: убедить людей, что нельзя выбирать безопасность вместо борьбы, нельзя бояться бедности, крови, и уж, конечно, нельзя жалеть жизней — ничьих! — ведь речь идёт о свободе. Истинной свободе и свободном обществе, где нет разницы между рождённым и перерождённым.

Уши в трубочку! Под конец «сеанса» я почувствовала, что готова походить в Оррах чуть подольше, только бы не слышать эту муть. Бедная Лилиан, в чьей повозке живёт такая «радость»! Девушка ведь тоже не разделяла ни политическую, ни религиозную ересь своего мужа Отто. Каково ей постоянно выслушивать это всё? Тем паче, что Безкар оказался фантазёром не только политическим, но и «материальным».

Красную Смерть, по его разумению, нарочно выпустили из лабораторий. Переживших её — подчистили Санитарными отрядами, а потом и вовсе голод в некоторых районах устроили. Но Духи сохранили равновесие. Вместо того, чтобы прицельно бить по простому народу, зараза косила всех. Правда, Зрячие болели без язв и горячки, обычная простуда, никаких мук. Зато последствия страшней: стерильность. Теперь угнетатели, помешанные на чистоте крови, ступили на порог полного исчезновения. А вот Перерожденцы, наоборот, после перенесённой болезни приобретали возможность размножаться.

На счёт Зрячих не знаю, а вот страхолюдины, и правда, оказались не такими уж стерильными, как считалось. Я убедилась в этом воочию, когда Безкар, наконец, доехал до общины беглых перерожденцев.

Община располагалась на одном из подземных этажей храма Духов, который устроился в лабиринте пещер, выточенных подземными реками и морем, и в котором и прошла операция по ослаблению моих Орр. Когда она закончилась, и мы с Безкаром и Маро вывалились в общий зал, там царило ликование: принесли гостинцы.

— Вот, вот, кушай, маленький, — улыбаясь, приговаривала Эвелин, давая круглую булочку из водорослей молодому гибриду кадарга и осмора.

Проблеяв благодарность, существо схватило лакомство тонкими верхними щупальцами, и резво поскакало прочь. Тут же на плечо Эвелин спикировал эбонет — чёрный мотылёк с кожистыми крыльями, телом волосатой гусеницы и крохотными рожками.

— Мнееее! Ееее! — заблеяло существо, и ударило лекарку в ухо крохотным копытцем, — ллееееб!

Продолжая улыбаться, Эвелин выполнила просьбу существа. Однако, не успело оно слететь прочь, как откуда-то из недр очереди высунулось щупальце, схватило эбонета поперёк тела, и утянуло вниз.

— Простите, не доглядели, — пробасил кто-то.

Я присмотрелась, но ничего не смогла разобрать: щупальца, копыта, рога, крылья, и их невообразимые сочетания, сливались в мутный калейдоскоп. Я сглотнула тошноту и отвернулась.

— О, закончили уже? Поздравляю! — к нам подошёл Трен, — ну, как самочувствие?

— Восхитительно, — мрачно ответила я.

Морально, и правда, неплохо, а вот физически — нет. Копчик ломило, голова кружилась, в животе бурчало. Растревоженная проволка Орр разогрелась, и неприятно обжигала тело изнутри.

— Свет Кетания держится молодцом. Снимать осталось не так много, но ответственно, — пробулькал Безкар, — но я бы порекомендовал ритуальное утопление в Заливе.

Трен громко засмеялся и затряс головой.

— О, Без, я тя умоляю! Лучше пусть отоспится. А теперь давайте все познакомимся с Лирки. Ребята, это Лирки. Лирки, это ребята.

— Рады приветствовать, — раздался звонкий голос, и из темноты выступил…

Человек.

Просто человек. Среднего по меркам Мерран роста, среднего сложения. Молодой, почти мальчишка. Рубаха и штаны грубого полотна висят мешком на нескладной фигуре со слишком длинными конечностями. Но что конечности по сравнению с глазами! Которых не было.

Ну, то-есть были, но не те. Не человеческие.

— Ооо… приветствую вас, Воплощение Духов! Моё имя Безкар, и встретить вас великая честь для меня, — Безкар склонился в глубочайшем поклоне, едва не пропахав клювом землю.

— Д-добрый день…, — неуверенно произнёс Маро.

— Зз-здравств-вуйте, — выдавила я.

Боги. О боги. Небесный воитель. Что. Это. Такое…?!...

— О, Безкар, да ты сама проницательность! — хохотнул Трен, — и хорошо, что ты здесь. Лирки ещё молодой, ему нужна помощь наставника на пути истинной веры. Ты, я думаю, точно сможешь помочь. Так что… да, можно. А, Маро, стой! Сначала помоги Отто с корзинами, вон он в углу копошится.

Маро ускользнул прочь. Лирки и Безкар начали беседовать о религии, и тоже отошли. Я, наконец, вышла из оцепенения.

— Трен, Трен, это… это что? Это… это кто такое? — голос не слушался, пришлось говорить сдавленным шепотом.

— Дитя Духов. В нём воплотился кусочек души планеты, — серьёзно ответил Трен, — что? Нет, Отто не в пролёте. Душа Мерран огромна, у неё может быть множество детей. Они появляются постоянно, но только один из них сможет побороть человеческие страсти и стать Императором. Их так и называют, кстати, «личинки Императора». Так что давай-ка поуважительней. На всякий случай.

— Угу.

Уважительно постояв ещё немного, я уважительно поинтересовалась у Трена, как отсюда побыстрее выбраться, и, уважительно поблагодарив, уважительно ускользнула в боковой коридор, бормоча самые уважительные ругательства на всех четырёх известных мне языках. Торопилась так, что даже фонарь забыла. Из уважения к темноте и её обитателям, не иначе.

***

В прохладе и темноте, я быстро пришла в себя, самочувствие тоже улучшилось. Без фонаря ориентировалась по пространственному чутью, которое в последнее время обострилось, как никогда. Шла быстро и уверено, по пути срезая светящиеся грибы тикайры, которые постоянно искала Эвелин.

Выемки пола, выщерблены стен, кладовки, не горящие светильники, ритуальные ниши текли перед внутренним зрением, подобно водному потоку. Я настолько залюбовалась «зрелищем», что свернула не в тот проход — то ли третий вместо пятого, то ли пятый вместо шестого — и вместо вентиляционного хода, оказалась в тупичке, который кончался потайной дверью.

Замок оказался совершенно нетипичным для Мерран, то-есть, механическим. Когда нашелся нужный камень, и кусок стены с диким скрежетом уехал в пол, я замерла на пороге, давая глазам привыкнуть к свету. Помещение под грязнущим куполом имело круглую форму, и походило на кабинет: высокие шкафы с открытыми полками и массивный стол напротив двери, ещё один шкаф, уже с дверцами, и скамья — сзади и справа. Сделав по комнате пару кругов, и пооткрывав дверцы и ящики, я остановилась в задумчивости. Пыль, тлен, скорлупки какие-то. На первый взгляд, ценностей нет…

Сосредоточившись, я медленно обошла кабинет ещё раз, щупая пространство. Не обнаружив ни одного тайника, выругалась вслух. Ещё бы, столько сил потратить, и зачем? Ну ладно. На двери замок механический, может, и тут тоже.

В шкафу рядом с дверью не обнаружила ничего, кроме парочки полуистлевших плащей. Скамья оказалась из цельного дерева. Ни полостей, ни прилепленных снизу бумаг. А вот с открытыми полками интересней. Книги, но не слишком много, и все — большие и тяжелые, на той самой маслянистой Мерранской бумаге, которую не берёт ни плесень, ни тлен. Гладкие страницы испещряли совершенно незнакомые знаки. Кое-где лежали закладки — изящные кусочки расписанной кожи, ссохшиеся от времени.

Почесав в затылке, я решила оставить библиотечку на месте: старые книги это, конечно, ценность, но кому и как их продавать? Тем более, что они вообще не понятно, о чём, и на каком языке. Может, только узким специалистам и интересны. Каким-нибудь по ереси, например.

Со столом повезло. Массивный, с двумя тумбами, он мирно дремал под толстым слоем пыли. Старые замки на ящиках поддавались один за другим. Пусто, только пыль и молочно-белые скорлупки размером с ноготь. А потом я нашла двойное дно, под которым лежала плоская костяная коробочка. Её выстилала ткань кольри, на которой посверкивали два небольших кристалла Кади, и… толстая пластина меррила. Ого! Это же чуть ли не годовая получка в театре, а то и больше! Возьму, всегда можно толкнуть ювелиру.

Улыбаясь, я поднялась на ноги, потянулась… да так и замерла с поднятыми вверх руками: дверной проём затянула толстенная паутина. В её центре сидел огромный паук с человеческой головой. И смотрел, не мигая. Двумя человеческими глазами и двенадцатью паучьими. Скрестив две мохнатые лапки, существо тихонечко раскачивалось на своих «качелях», словно чего-то ждало.

Медленно-медленно, не отвозя взгляд от противника, я начала опускать предплечья. Завела правое за голову, левое вывела вперёд. Подпространство, метательный нож. Бросок, прыжок…

Звон металла по полу. Отбив клинок, человекоголовый паук принял прежнюю позу. Снова начал раскачиваться, но уже ритмично. На стене слева появилось такое же существо. И ещё.

Вздрогнув, я сделала шаг назад. Что-то зашевелилось справа. Из тени шкафа вышел ещё один паук, из-под стола — ещё, и следующий спустился с потолка.

Из каждой тени, щели, укрытия, ползли человеческие головы на паучьих телах. Но вместо того, чтобы нападать, существа расселись по комнате, и начали смотреть. Во все десять рыл. Двенадцать… тринадцать… двадцать… Боги, да что же это?!

Сглотнув кислый комок, я отшагнула влево от стола. Сжала рукоять второго, более длинного и острого ножа. Не меч, но всё ж оружие. О Небесный Воитель, приготовь мне место в чертоге своём…

Вдруг в голове начался страшный шум, будто кто-то одновременно скрежетал металлом о металл, и шипел, как кошка. Потом из какофонии выделился сиплый хор:

— Нельзя страх, нельзя… Не трогать яйца, не трогать… Ждать Праматерь, ждать…

Я зажмурилась. Какие милые глюки. Ну ничего, сейчас меня тяпнут, яд разойдется по организму, боль уйдёт, меня съедят, но я уже ничего не почувствую.

— Шшшшшшзззззз!

Пронзительно свистя, из дверного проёма появилось новое существо.

На сей раз, человекоподобная голова сидела не на паучьем теле, а венчала женский торс. Кожа давно сморщилась и обвисла, как старая одежда. Несколько свистящих звуков — и мелкие пауки удалились в темноту коридора. Новое существо подшкрябало ко мне.

— Приветствие, Избранная, — проговорил голос в моей голове, — простить дети Пауров, напугать.

Голос низкий, скрипучий, глухой.

— Давно не видеть люди. Хороший нюх, счастье. Яйца трогать нельзя, помнить.

Я попятилась.

— Зачем приходить Избранная? — продолжал голос, — зачем неправильный люди приходить? Зачем занять верхний зал? Ты с они?

Ну всё. Точно рехнулась. Хотя… монторп побери, а это весело!

— Нет, — прохрипела я, — кхм… кхм… Нет. Я их знаю, но я не с ними. А кто вы?

— Пуара давно жить. Пуара почитать. Пуара есть люди, кто рассердить других люди и не следовать Завет. Пуара помогать общаться с Духи. Давно, давно… Дети забывать, нет кровь люди — возвращаться к основа. Память уходить. Жить спокойно. Зачем неправильный люди приходить верхний зал? Зачем тревожить?

— Они не люди. Они… они как вы, только основа другая.

— Не как Паура. Паура есть всегда. Духи рождать Паура. Паура видеть восход люди. Время приходить, Паура видеть заход люди. Зачем неправильный люди в верхний зал? Ты с они?

— Нет, говорю же, не с ними! Я правильный человек. А они… их изгнали и они решили жить здесь.

— Изгнать? Рассердить людей? — все глаза существа хищно сверкнули, — Пуара думать.

Голос замолчал. Существо закрыло человеческие глаза. Медленно-медленно, бочком, я начала отходить к стене. Глаза открылись.

— Избранная ждать. Пуара думать, — угрожающе проскрипела Пуара.

— Всё, всё, жду.

Существо снова закрыло глаза. Я уселась на стол. Мыслей в голове никаких. Лишь болит синяк на руке, где я сама себя ущипнула.

Голос в голове заговорил вновь.

— Духи говорить: Избранная есть правильный человек. Высший человек. Нельзя трогать яйца. Избранная нет неправильный люди. Пуара передать дар. Избранная уходить. Неправильные люди оставаться. Пауры насыщаться. Духи радоваться.

После этих слов, существо сложило руки на груди, и чуть свернуло пространство, явно залезая в «карман». На желтой, измятой ладони появился медальончик в виде паучка: золотая сфера размером с ноготь, восемь крохотных тонких лапок.

— Избранная брать. Время приходить, Избранная отдавать. Духи радоваться. Властитель помнить Паура. Пуара радоваться.

Вздохнув, я приняла подарок, который переполз с протянутой ладони на мою. Удивления это не вызвало: должно быть, оно убежало раньше. Вместе с человекоголовыми паурами, например. Передав «дар», существо попятилось ко всё ещё затянутой паутиной двери. Взяв нить, протянула её мне.

— Это вести. Избранная уходить. Духи хранить Избранная.

Нить привела к ужасающе узкому вентиляционному ходу, по которому я и выбралась на поверхность.

Очутившись, наконец, на свежем воздухе, я довольно долго приходила в себя — всё-таки идти, задевая обоими плечами стены, не по мне. Отдышавшись, с удовольствием вдохнула полной грудью свежий, солёный воздух. Боги… может, всё-таки глюк?

Я полезла в карман, вынула крохотную сферу на ножках. Медальончик мирно дремал, не делая попыток двигаться. Ну и монторп с ним. Приду, сделаю оценку, и если что — продам. А вот что делать с «урожаем» для Эвелин?

Развернув платок, я посмотрела на скукоженные чёрные шляпки. На дневном свету они больше всего напоминали старую змеиную кожу. Элви-Элви, что за дрянь ты вечно кладёшь в свои снадобья?

В памяти возникла волосатая полуморда, полурожа. На ней — двенадцать паучьих глаз и два человечьих.

Размахнувшись, я забросила свёрток с грибами в море.

Проклятый мир!