Глава 9

У входа Бранч в знак уважения к хозяину встал на задние лапы. После зноя полудневной пустыни апартаменты Ожорга встретили приятной прохладой и запахом углеводородов: совершеннейший Ожорг встречал его в бассейне с подогретой нефтью, как того предписывали этикет и мода нынешнего сезона.

— Ты звал меня, совершеннейший, — клацнул зубами Бранч. — Я пришёл.

— Присоединяйся, — Ожорг сдвинулся к краю бассейна, освобождая место; его шкура влажно блестела в свете ламп.

— Благодарю, — Бранч поклонился и не сдвинулся с места. Ожорг вправе приглашать, но Бранч не вправе соглашаться. Опрометчиво, их статусы несравнимы.

— Твой статус низок, — сказал Ожорг. — Будь равным. Входи.

Повторное приглашение — это большая честь, а заодно формальное оправдание. Отказаться значило оскорбить совершенство хозяина. Не медля, Бранч погрузился в жижу.

Хорошо! Добытая на океанском шельфе, богатая лёгкими фракциями, нефть затекла под чешую, омыла все складки, деликатно заполнила поры. Бранч блаженно прикрыл глаза: гость доволен, хозяин рад.

— Твой статус низок, — повторил Ожорг. — Но мне нравятся твои картины. И не только мне...

Разговоры о статусе не ведут просто так. Ожоргу что-то нужно. Неужели заказ?

— Что я должен сделать, совершеннейший?

— Для начала угоститься.

Из люка в потолке спустились два силовых подноса, зависли перед хозяином и гостем.

Бранч незаметно втянул воздух ноздрями: острая приправа, вино и редкий деликатес — живое желе. Стимулируемое электрическими разрядами, желе слабо подрагивало.

Подхватив черпалкой кусок яства, Бранч макнул его в соус и кинул в рот.

Комплименты не требовались: угощение Ожорга соответствовало статусу, то есть было выше всяких похвал, поэтому Бранч снова промолчал.

Ожорг есть не стал.

— Тебя не смущают подробности кулинарии, равный Бранч? — спросил он.

Бранч приготовился: хозяин явно перешёл к делу.

— Это жизнь, совершеннейший Ожорг, — осторожно ответил он.

— Это нервная ткань животных с одной окраинной планеты. Подходят не все особи, а тех, кто подходит, нужно выращивать особым образом. Иначе вкус не тот. Это долго и дорого, равный Бранч, — сказал Ожорг.

— Они разумны?

— Относительно.

Ожорг выпил вино, уронил кубок в нефть. Полимер вспыхнул и сгорел, напоил воздух над бассейном ароматным дымом. Бранч оценил запах и запомнил его; хороший штрих для обонятельного слоя будущей картины.

— Они научились делать орудия труда, — объяснил хозяин, — иногда очень сложные, но не изучили себя.

— Они неразумны, — констатировал Бранч.

— Ты споришь с Советом? — оскалился Ожорг.

— Нет, совершеннейший, — испугался Бранч, — но...

— Слушай лучше, — серьёзно произнёс Ожорг. — Художнику простительно, но не торопись.

— Я весь внимание, совершеннейший Ожорг, — сказал Бранч.

Ожорг ударил хвостом, нефть в бассейне заволновалась, плеснула наружу. Загудел робот-уборщик.

— Они продвинулись в технологии, — заговорил он, — очень далеко для обычных животных. Совет долго не мог решить, как их трактовать. Победил формализм. Для чего я это рассказываю...

— Да, совершеннейший?

— Чтобы ты был готов, — сказал Ожорг. — Дело давнее, решение принято. Совет выбирал между «условно разумны» и «практически неразумны» и выбрал первое. Это почти одно и то же, разница в нюансах, которые интересны только юристам. Это животные, но иногда умело имитируют разум.

— Поставки продукта, — Ожорг шевельнул желе черпалкой, — упали. Ненамного, но слишком заметно для случайности. Заказы не выполняются в срок. Твоя задача — навести порядок. Тогда твой статус вырастет. Справишься, равный?

— Да, — без сомнений ответил Бранч.

— Я так и думал, — довольно сказал Ожорг. — Корабль ждёт тебя, все разрешения готовы. Лицензию на временный статус получишь у секретаря. Верю, он станет постоянным. Как продвигается твоё новое полотно?

Аудиенция закончена, понял Бранч. Ожорг сказал всё, что хотел и получил ответы на все вопросы.

— Продумываю последний слой, совершеннейший, — сказал Бранч. — Позволь мне удалиться?

— Позволяю, — разрешил Ожорг. — И помни, мы ждём… Угощение можешь забрать с собой.

Снаружи всё осталось как прежде. Звезда висела в зените, тени от кактусов сдвинулись не более чем на коготь. Но в сознании мир стал совсем другим! Доверие окрыляет, Бранч взлетел бы в иссушенное небо, не потеряй его далёкие предки за ненадобностью крылья. Его творчество заметили, его синтетические картины помнят и ждут!

О задании Бранч думать не стал. Во-первых, рано, во-вторых, оно очевидно просто. Это способ повысить статус, выбранный его поклонниками. Задание невозможно не выполнить, управление не бывает трудным для расы, владеющей галактикой. Это в любом случае так, даже если он верно понял намёк Ожорга: аборигены окраинной планеты не просто разумны, но умны и изворотливы.

Он вернётся, получит статус и сможет творить, не отвлекаясь на мелочи!

Мысль о творчестве, как всегда в последнее время, бросила в депрессию. Любая картина — это единство слоёв; мысль и цвет, линия и звук, касание, аромат и эмоция. Продумано почти всё, осталось воплотить, там нет ничего сложного, инстинкт и техника, но последний, эмоциональный слой не готов! Иногда Бранч хотел всё бросить, пойти в техники, в военные, даже в администраторы! Собственно, именно это и предложил ему Ожорг, тоскливую рутину, временный, но необходимый этап… Он прав, творчество требует жертв.

Кораблик Бранчу понравился. Стандартный скутер разведчиков, но с разумом и комфортом дипломатической шхуны.

— Называй меня Бранч, — сообщил Бранч, входя.

— Приветствую, Бранч! Называй меня просто Мозг, — представился катер. Бранч подумал, что катер соскучился по общению. Это показалось забавным — машина, которая, может скучать. Нет, не машина даже, а всего лишь программа, несколько миллионов строчек кода, подключённых к объёмистой базе данных. Забавная штука разум, трудно понять, где кончается технология и где начинается он.

— Ты знаешь, куда мы летим? — спросил Бранч. — Мне нужна информация, вся информация.

— Да, я знаю, Бранч, — сказал Мозг. — Общие сведения готовы и загружены в оперативную память. Ты сказал, всю информацию. Значит ли это, что ты хочешь ознакомиться с записями аборигенов?

Лукавый Совет Старейших! Они признали обитателей планеты почти животными, но даже Мозг катера называет их аборигенами!

— Конечно, Мозг!

— Тогда я рекомендую сначала изучить их языки.

— Язык, ты хотел сказать? — переспросил Бранч.

— Языки, — ответил Мозг. Бранчу показалось, или машина иронизировала? Впрочем, он не большой знаток интеллектуальных интерфейсов. Кто знает, как далеко они продвинулись на пути имитации разума...

— Сколько их?

— Два десятка основных, несколько тысяч второстепенных, не считая искусственных и вышедших из употребления. Правда, не все имеют письменную традицию.

Бранч понял: ему не будет скучно.

— Выбери три самых главных.

— По каким критериям?

Бранч задумался. Что выбрать?

— По числу документальных записей, — приказал он. В конце концов, он простой художник и не подписывался изучать сказки народов галактики.

— Выполнено! — доложил Мозг. — Примерное время освоения — два стандартных оборота Метрополии.

— Этот только языки? — не понял Бранч.

— Лексика и основные понятия, — сказал Мозг. — Плюс порядка сорока стандартных оборотов на документальные сведения. Извини, Бранч, — виновато добавил он, — не могу спрогнозировать точно. Не знаю твоего ментального индекса.

Мозг издевался. Программа посмеивалась над ним, разумным Бранчем! Но, так или иначе, остановки в экзотических мирах — для отдыха и осмотра красот, на что он рассчитывал, отменяются...

Сами себя аборигены называли люди или человеки. Бранч не вполне уяснил разницу между этими понятиями, хотя её не могло не быть. Использовать разные слова для одной и той же вещи — непозволительное расточительство. Впрочем, люди вообще были чрезвычайно расточительны, что по отношению к родной планете, что по отношению к себе подобным. Их историю переполняли войны, эпидемии и другие несчастья, зачастую не из-за чего и на пустом месте. Приход, как они называли расу Бранча, попечителей — он оценил точность, а также обманчивую простоту термина — вполне возможно, спас аборигенов от вымирания.

Низкие продолжительность и качество жизни определили мировоззрение. Основные философские системы считали жизнь подготовкой к посмертию. Древняя, рациональная часть сознания Бранча вообще не поняла, о чём речь, и приняла прочитанное за ошибку перевода. Молодые, артистические слои его натуры восхитились парадоксальностью идеи. Как можно рассчитывать на то, что будет после, если из самого определения смерти следует, что после не будет ничего? Мысль о личном посмертном существовании затягивала в тёмную пучину, туда, где нет логики, где причины и следствия поменялись местами, переплелись, растворились друг в друге.

Распространённость и власть этой идеи чрезвычайно затормозили развитие технологий. Человеки могли, но не успели выйти в галактику, а теперь и не выйдут. Попечители опередили.

Бранч восхитился мудростью Совета: люди не умели без деструктивной философии, их психика не выдерживала. Колонизаторы уничтожили большинство религий как вредные и не поддающиеся контролю, а взамен дали простой и приятный культ размножения.

Секс угоден попечителям!

Люди стали жить долго, они сыты, здоровы и послушны.

Послушны ли? Старейшие предусмотрительны, иначе никогда не признали бы разумных смышлёными, но животными! Зато теперь Бранча ничто не ограничивает, опасных зверей изолируют, а чаще уничтожают.

Систему жёлтой звезды на окраине периферийного рукава галактики они достигли на сорок седьмой стандартный оборот. Бранч успел переварить информационную лавину и даже выйти наружу. Релятивистский образ звёзд за коконом защитного поля не успокоил и не принёс новых впечатлений. Звёздам не нашлось места в слоях его картины, они пахли мертвенной скукой.

Оператор — или попросту пилот челнока — Ференц три семёрки шесть сидел в буфете космопорта. Странная вещь. Космопорт, пусть даже местного значения, это вершина человеческих достижений, это гордость и витрина, но кофе здесь подавали препоганый!

— Где вы берёте такую дрянь? — Ференц отставил недопитую чашку. — Каждый раз надеюсь на лучшее, и каждый раз зря!

— Не знаю, — передёрнула плечиками под прозрачной блузкой буфетчица Крошка Лу. — Начальству нравится.

На самом деле её звали Луиза-Анабелла, но для всех она была Крошка Лу. Миниатюрная блондиночка, весёлая и безотказная, большая выдумщица в постели. Кроме прочего, на неё было приятно смотреть. Это немного компенсировала Ференцу паршивый кофе.

— Так скучно. Нет никого… — Крошка Лу потянулась, выгнула спину, словно почувствовала, о чём задумался Ференц. — Развлечёмся?

— Извини, милая, — с искренним огорчением ответил оператор. — Меня могут сдёрнуть в любую секунду.

Больше всего на свете Ференц три семёрки шесть не любил опозданий. Челнок уже два часа стоял на эстакаде, стартовое окно кончалось, а транспорт с товаром ещё не прибыл! Это безобразие повторялось с удручающей регулярностью, Ференц даже привык, хотя и не переставал негодовать.

— О чём они вообще думают? — зло сказал он. — Так трудно привезти две коробки вовремя?

— Говорят, — загадочно понизила голос Крошка Лу, — это бандиты.

— Что?

— В окрестностях города завелась банда. Они нападают на транспорты, груз сжигают, а синих угоняют.

— Для чего? — не понял Ференц.

— Для пыток! — выдохнула Лу. — Животы вспарывают, кожу живьём сдирают, яйца парням отрезают, жарят и заставляют есть!

Крошка Лу раскраснелась, глаза её сверкали, она сжимала и разжимала кулачки, словно воочию видела всё, о чём рассказывала.

— Гадость какая, — пробормотал пилот. Буфетчица, несмотря на мерзостность нарисованной картины или, наоборот, благодаря ей, излучала такой мощный сексуальный заряд, что Ференц возбудился.

Крошка Лу выпорхнула из-за стойки и уселась ему на колени.

— А ты бы смог своё съесть? — зашептала она, прижимаясь к нему грудью и животом, покусывая ухо и громко дыша.

— Глупость какую болтаешь… — ответил Ференц. — Зачем я нужен тебе без них?

Битые попечители, где у неё застёжка?! А, вот она… Ференц нащупал сколькую висюльку и потянул. Блузка и юбка раскрылись как кокон, Крошка Лу осталась голенькая, мягонькая нежная молодая бабочка. Даже удобно на самом деле, слава попечителям!

— Всё успеем… — замурлыкала Лу, стягивая с него форменный китель. — Что ты...

— Три семёрки шесть! — голос диспетчера из селектора разорвал сладкий дурман. — На старт, десятиминутная готовность!

— Мы это потом, обязательно!.. — мгновенно трезвея, сказал Ференц. Чмокнул Крошку Лу в нос, заправил форму, надел пилотку и выбежал из буфета.

Диспетчер встретил его у челнока.

— Подвезли, что ждали? — спросил, подбегая, Ференц.

— Нет.

— К попечителям всю вашу контору! — выругался Ференц. — Я потерял кучу времени. Зачем?

— Постараемся освободить траекторию, — обнадёжил диспетчер.

Ференц только махнул рукой. Орбитальная станция попечителей, наверняка, ушла далеко вперёд. Придётся догонять.

Крошка, конечно, негодяйка, думал Ференц, влезая в ложемент. Возбуждение не схлынуло ещё, ремни в паху давили. Ференц завозился, устраиваясь. С ускорением шутки плохи, отрежет лишнее, словно бандиты из крошкиного рассказа! Ничего, дома ждёт Мария-Антуанетта с семизначным номером. Ференц усмехнулся: женины родители хотели как лучше, но не учли популярности древней королевы.

Загудела катапульта, челнок задрожал и поехал вверх по эстакаде. Скорость росла, и гул превратился в вой. Сам воздух, казалось, кричал от напряжения, и этот крик успокаивал. Трудился сложный, но человеческий механизм, трудился тяжело и надёжно. Устройства попечителей работали бесшумно и незаметно, и это пугало, как пугает всё непонятное.

Ускорение навалилось, лицо потекло вниз, к подбородку, в глазах потемнело. Потом кораблик со щелчком сорвался с катапульты и наступила невесомость. Верх и низ поменялись местами, челнок долгую секунду падал в тёмно-фиолетовое небо...

Вернулась тяжесть, с нею понятия верха и низа. Это заработали движки попечителей. Небо вокруг стремительно почернело, челнок вышел на орбиту.

Ферец взял пеленг. Он не ошибся, станция опередила его несколько градусов дуги и продолжала убегать. Компьютер развернул веер траекторий, Ференц выбрал самую быструю. Какой смысл экономить, если рабочее тело — вода? Челнок задрал нос и вышел на курс. Ференц включил автопилот и задумался.

Крошка Лу растормошила его, и Ференца потянуло к жене. До дрожи в пальцах, до отключения рассудка, до боли в промежности. Он был переполнен, он жаждал разрядки, с ней и только с ней! Бедная Крошка Лу...

Так бывало с ним изредка. Первый раз это случилось, когда они с Марией-Антуанеттой вернулись от врача. Первенцу сделали последнюю, уже взрослую прививку. От всего, как сказала врач, кроме простуды, от которой попечители не дали лекарства. Или из мелкой вредности, или не знали сами.

Пятилетний Вадик-Ференц, отметавшись, уснул, и тогда их бросило друг к другу с неожиданной, обескураживающей силой. Это трудно было назвать просто страстью, это было полное слияние, растворение, поглощение. Чистая радость! Они потеряли ощущение времени, забыли, где кончается один и начинается другая.

Утром их разбудил удивлённый сын:

— Мама, папа, почему вы голые?

Как давно это было! Теперь у них четверо детей и такая же любовь. А Луиза-Анабелла… Это никак не касается их чувств, это просто секс, ведь он угоден попечителям.

Звезда прямо по курсу разгорелась и превратилась в крошечный диск. Диск вырос… Кусок пустыни висел в пространстве; рыжие дюны, обветренные скалы, песчаные смерчи под нездешним красным солнцем, лиловые кактусы с острейшими на вид полуметровыми иглами. Словно неведомый чертёжник обвёл километровым циркулем часть чужого мира, вырезал и перенёс сюда, на орбиту Земли.

Если верх диска имел протяжённость и объём, то у изнанки был только цвет, угольно-чёрный, непроницаемый, — и никакой толщины! Ференц пролетел однажды под станцией; этого эксперимента ему хватило. Будто висит над водой остров в океане, горы в дымке, белый песок пляжей и пальмы, а если нырнуть, то увидишь не дно, не уходящие в глубину береговые склоны, а прозрачную воду на много миль впереди...

Под пустыней ниже среза песка светили звёзды.

На подлёте Ференц заглушил двигатель и бросил управление. Невидимые руки подхватили челнок и мягко опустили на поверхность. Он прибыл.

Горячий ветер пах ванилью, косматая багровая звезда пряталась в облаках цвета соломы. Впереди в склоне дюны протаяла дверь, Ференц двинулся к ней, слушая скрип песка под каблуками. Возле двери он не выдержал и оглянулся: машина медленно растворялась в воздухе. Сначала стала прозрачной и исчезла обшивка, обнажила рёбра жёсткости и километры кабелей, утеплители и перегородки. Потом невидимый скальпель разделал рубку и трюм. Последней обнажилась силовая установка. Изящные хрустальные друзы и линзы; совершенно неуместно смотрелись рядом с ними земные патрубки, переходники и дюзы. Трепетная лань, тянущая бочку золотаря...

Ференц вздохнул, шагнул в дверь и попал в кабину лифта с прозрачными стенками, висящую высоко над пустыней. От скачка в небо, как обычно, закружилась голова. Лифт полетел вниз и Ференц, как обычно, не заметил, когда кабина пронзила песок.

Дверь вывела его в обычный земной офис. Мягкие кресла для посетителей, столик с кофе-машиной, окно с видом пустыни во всю стену, серверная стойка и кадка с пальмой. Напротив окна была дверь с блестящей ручкой, словно за ней и вправду находилось большое учреждение, где гудели голоса, сидели перед экранами взъерошенные клерки, торопились куда-то девчонки-курьерши в коротких юбочках и с планшетками под мышкой.

Здесь вместо клерка с компьютером висела в воздухе серая сфера.

— Документы на груз, пожалуйста, — попросил бесполый голос.

Сфера выпустила язык-панельку с углублением, Ференц сложил туда полученные у диспетчера электронные карточки, и панелька спряталась.

— Спасибо, — вежливо сказал голос. — Чай? Кофе? Сок?

— Пиво можно? — рискнул Ференц.

— Только безалкогольное, — строго ответил голос.

— Да, конечно, — сказал Ференц и уставился на кофе-машину. Он знал эту модель, обычная рабочая лошадка для приготовления эспрессо. Было интересно, откуда там возьмётся чай или сок. Тем более пиво.

Машина промолчала, а с потолка слетел поднос с запотевшим бокалом и тарелкой с сухариками.

— Спасибо, — смутился Ференц. — А кофе-машина зачем?

— Некоторые любят приготовить сами, даже кофе с собой приносят, — разъяснил голос. — У нас и печь специальная есть, для гурманов. Газ, уголь, песок и джезвы. Приправы на все вкусы. Хотите опробовать?

— Нет, спасибо, — сказал Ференц. — Я так спросил. Из интереса.

— Приятного отдыха, — произнёс голос. — Ваша машина будет готова через сорок минут.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарил Ференц.

Пиво, хоть и безалкогольное, было холодным и вкусным. Ференц прихлёбывал его маленькими глотками и глазел в окно. Пустыню заслонил красный бархан. Выл ветер, поднимал в воздух струи песка. Гребень бархана на глазах вырос, стал круче и острее, потом обрушился лавиной, погребая под собой полоску каменистой пустоши. А ветер снова строил песчаный холм, чтобы потом обрушить его и сделать новый шаг.

Земля у подножия зашевелилась, выпустила нежно-розовый побег, второй, третий. Побеги потемнели, окрепли, вытянулись и скоро на пути песка встали лиловые заросли.

Прибежала серая, покрытая шипами ящерица, принялась глодать толстые мясистые стволы...

Зашипела дверь. Ференц обернулся и вскочил, чуть не уронив бокал.

Напротив, опираясь на спинку кресла, стоял огромный, размером с медведя, оливково-зелёный геккон. Длинные тонкие пальцы передних лап оканчивались когтями-ланцетами, в приоткрытой пасти шевелился узкий красный язык. Голову геккон склонил набок и рассматривал Ференца большим янтарным глазом с вертикальным зрачком.

Попечитель!

— Ференц три семёрки шестой, совершенный! — гаркнул пилот. Покраснел, поставил недопитое пиво на стол и вытянулся по стойке смирно.

Попечитель посмотрел на него другим глазом.

— Что ты делаешь здесь, людь Ференц? — спросил попечитель красивым баритоном. Губы и пасть его не двинулись, зато задрожал горловой мешок.

— Я оператор челнока, совершенный! Пилот… — доложил Ференц. — Привёз на станцию груз.

— Весь груз? — поинтересовался геккон.

— Нет, совершенный, — струхнул Ференц. — Недогруз.

— Почему?

— Не знаю, эээ… совершенный!

— Зови меня Бранч, — сказал попечитель.

— Не знаю, совершенный Бранч, — повторил Ференц. — Но ходят слухи, это бандиты.

— Зачем?

— Глупые слухи, совершенный Бранч!

— Я решу это сам, растущий людь Ференц, — строго сказал Бранч. — Рассказывай.

— Женщины говорят, бандиты ловят синих, чтобы их мучить.

— Синие это те, кто сопровождает груз? — спросил попечитель.

— Да, совершенный Бранч.

— Зачем, Ференц, бандитам мучить синих?

Пилот развёл руками:

— Глупые слухи, совершенный Бранч...

Попечитель молча разглядывал его, склоняя голову налево и направо, попеременно разными глазами. Змеиные зрачки пульсировали, то превращаясь в бочонок, то вытягиваясь в нитку.

— Хорошо, людь Ференц, — произнёс геккон и повернулся, чтобы уйти.

— Прошу прощения, совершенный… — обмирая от наглости, заговорил Ференц.

Попечитель по змеиному обернулся и замер.

— Что ещё?

— Я человек, совершенный Бранч, — сказал Ференц. — Люди, это когда нас больше одного.

Попечитель молчал. В кишках у Ференца родилась холодная скользкая волна, поползла вверх, а сердце зачастило и приготовилось упасть...

— Я запомню, человек Ференц, — сказал, наконец, попечитель и вышел.

Пилот сел — не держали ноги. Попечитель! Рассказать кому, не поверят… В горле пересохло, он схватил бокал и допил пиво, не чувствуя вкуса.

— Ваша машина готова, — сообщила станция. — Приятного возвращения!

Мария-Антуанетта встретила Ференца без настроения. Она ходила с платочком, то и дело вытирала покрасневшие глаза и нос.

— Что случилось? — забеспокоился пилот. — Ты плакала. С детьми что-то?

— Всё хорошо, они спят, — жена всхлипнула. — Я бродила по сети… Такой ужас!

Ференц выдохнул. С детьми всё в порядке, остальное неважно. А сеть… Мало ли что можно там увидеть? Он сел к жене, ткнулся носом под лопатку, — Мария-Антуанетта дома ходила с открытой спиной, по их давнему, хотя и негласному уговору, — вдохнул родной запах и сказал:

— Ладно, старуха, колись, чего там.

— Я смотреть не буду, — ответила жена, — первого раза хватило!

Запустила ролик и ушла, плотно прикрыв дверь.

Ференц посмотрел короткий фильм два раза, внимательно и не отрываясь, хотя его подташнивало. Мерзость какая...

Мария-Антуанетта смотрела в панорамное окно спальни. Город заливали огни. Центр с небоскрёбом Управы, экзотический цветок Оперы, расцвеченные всеми цветами радуги жилые районы, радиальные проспекты… Поодаль, над молодёжным парком, дрожало зарево ночного концерта.

— Вадик туда отправился?

Ференц встал рядом с женой, обнял её за талию.

— Да, обещал к часу быть.

— Правильно, — согласился Ференц, — пусть развлекается, когда ещё, как не в пятнадцать!

— Посмотрел? — Мария-Антуанетта развернулась и требовательно посмотрела ему в глаза.

— Да, — сказал Ференц. — Отвратительные враки!

— Но всё так реально… — произнесла жена. — Лес, дорога, это дерево! Разве можно так нарисовать? Кровь! Ведь они убили двух мальчишек! И то, что в чемоданах… Меня вырвало, когда я это увидела. Неужели это правда?

— Заечка, — Ференц поцеловал Марию-Антуанетту в ухо, — как это может быть правдой? Зачем попечителям такая гнусность?

— Не знаю, но… Как же загоны? Все знают про мясные загоны! Скажешь, и этого тоже нет?

— Есть, — сказал Ференц. — Попечители жёстки, они наказывают преступников! Ты слышала, чтобы в загон попал невинный человек? Зато дети гуляют вечерами, а Вадик ночью, — и мы за них не боимся, как раньше.

— Я не знаю, не знаю… — Мария-Антуанетта заплакала. — Это страшно!.. Кому это нужно, зачем?

— Злобные неудачники, — твёрдо сказал Ференц, — это они клевещут на синих, на попечителей! — Он оживился. — Знаешь, Крошка Лу, ну ты помнишь, такая маленькая блондиночка, я вас знакомил, рассказала мне...

— Луиза? — жена нахмурилась. — Ты говорил с Анабеллой. И не только говорил, да? Ты сегодня пустой мешок, да?

— Мы не успели, — отмахнулся Ференц, — нас отвлекли. Это даже обидно, Марыська! Ты во мне сомневаешься? Когда я приходил домой без сил? Из-за Крошки Лу?! Её на меня не хватит. Кроме того, ты в сто тысяч миллионов раз лучше!

— Вот прямо в сто тысяч миллионов? — не поверила жена.

— Конечно! — Ференц прижал её к себе. — Кстати, я видел сегодня попечителя.

— Повезло… Какой он?

— Умный, — сказал Ференц. — Справедливый. Врут они всё, не верь! И знаешь что?

— Что?.. — Мария-Антуанетта положила ему руки на плечи.

— Хочу пятого, — прошептал Ференц в её огромные глаза. — Или сразу пятого и шестого… Давай заделаем двойню?

Платье упало на ковёр.

— Зачем тебе столько, пилот?..

— Они похожи на тебя, — ответил Ференц. — тебя не может быть мало, хочу видеть тебя, даже когда ты далеко.

— Но сейчас я рядом?..

— Да… — Ференц опустился на колени.

— Что ты делаешь, пилот? Ооо… что ты… делаешь!..