Глава 6

Скитания по лесу приучили Ивася к осторожности, иначе он прошёл бы поселение насквозь и не заметил его. Трудно опознать человеческие жилища в чёрных дырах в склоне холма. Если бы не склад, на который Ивась наткнулся после побега из интерната, он не обратил бы на пещеры внимания. Опыт подсказал, заставил смотреть внимательно… Здесь жили люди, а где люди, там поля или хотя бы огороды. Их легко найти — когда знаешь, что искать...

Поле пряталось под защитного цвета сеткой, именно поэтому Ивась заметил его, только подойдя вплотную. Поднырнув под сетку. Ивась осмотрелся… Поле уже убрали, серела распаханная земля, только справа, уже на косом склоне холма, грядки укрывала буровато-зелёная ботва.

Осторожно, хотя сетка и так скрывала его от посторонних взглядов, Ивась вполз между рядками. Морковь, которую он набрал, уходя из «Элегии», закончилась очень быстро, ягоды не насыщали, а опыт с грибами Ивась решил не повторять. Теперь только возле людей он мог добыть пищу. К этому посёлку в лесу Ивась вышел на рассвете и долго сидел в кустах, присматриваясь. Никто не выходил из горы, не бродил вокруг и не проверял грядки. Жители, как видно, ещё спали, и тогда Ивась решил рискнуть. В животе бурлило, а длинный желтоватый, похожий на огурец плод выглядел аппетитно.

— Эй, приятель!

Ивась замер.

— Да ты вылезай, хорош колени морозить, не сезон, — продолжил обладатель голоса. — Надоело мне твой зад рассматривать.

Глупо-то как… Ивась встал и оглянулся.

В начале рядка на перевёрнутом ведре сидел старик. Никогда раньше Ивась не видел таких людей с такими белыми волосами. Седыми — подсказала память.

— И кабачок брось, — сказал старик. — Перезрелый он, мы такие свиньям рубим.

Ивась с сомнением посмотрел на старика. Еда же, как можно свиньям?

— Держи-ка, — старик полез за пазуху. — Вот.

Пахло очень вкусно. Две скибки хлеба, а между ними — толстый кусок мяса.

— Это сэндвич?

— Бутерброд, — ответил старик. — Да ты ешь, одна холера!

Бутерброд, он же сэндвич, Ивась проглотил в один миг. Последний раз чем-то похожим его угощала странная женщина, сестра Алины, но это было так давно, что Ивась начал сомневаться, правда ли это.

— Кабачок-то, — напомнил старик, — брось. А лучше мне отдай, я приберу.

Ивась обнаружил, что стоит, прижимая холодный деревянистый кабачок к груди. Отдавать его не хотелось...

— В загон я не пойду, — решительно сказал он.

— Для людей у нас загона нет, — отрезал старик. — Тебя звать-то как? Я — Джанкарло, а ты?

— Ивась.

— Вот и познакомились, приятель, — улыбнулся Джанкарло. — Да ты не стой как баран на одном месте! Двигай за мной! А кабачок, — он усмехнулся, — так и быть, оставь себе.

Под низким потолком клубился пар, стены почернели от копоти, а ноги скользили на мыльных досках. Вокруг, на дощатых полках сидели и лежали голые люди. Ивась занял место в самом низу, остальные расположились выше, а кое-кто и под самым потолком. За прожитые у изгоев полгода он так и не привык к парной и опасался, что волосы у соседей вспыхнут, или кожа не выдержит, полезет клочьями. Знал, что так не бывает, но переживал.

Страхи его, однако, никак не касались собственно бани. В ней он спасался от запаха. Как и напарник, хромой Мустафа, но тот любил самый жар.

Как неучёного, но старательного, Джанкарло определил Ивася в свинари. Целыми днями он таскал вёдра с помоями, собирал и отвозил навоз к компостным ямам. Мыл из шланга загоны, возился с поросятами и находил всё больше и больше сходства в жизни этих поросят и своей собственной. Наряди подсвинка в синюю пижаму — чем не интернатский питомец? Ест от пуза, бежит куда заставят, трётся боками с братьями и сёстрами, когда моют. Только в компьютер не играет, трудно это копытцами.

Какие глупые мысли приходят в голову от духоты!..

— Поберегись! — Джанкарло подхватил черпаком с длинной ручкой воды из котла. Поверх чугунной печи лежали камни, от них тянуло жаром, и старик опрокинул черпак на них. Камни взвыли, по верху прошла раскалённая волна.

Ивась пригнул голову. Здесь, у пола, можно дышать...

— Эх, хорошо! — Джанкарло шлёпнул Ивася по спине. — Ты молодой, глупый, не понимаешь ещё.

Слева и справа, а также сверху, согласно загомонили, что да, хорошо, но маловато, и что можно бы подбавить, и что молодой, и что поймёт со временем...

Никогда, решил Ивась и, согнувшись и стараясь не дышать, выбрался из парилки. Мойня встретила прохладой. Ивась освобождённо выдохнул и присел на лавку.

Свет проникал внутрь сквозь щели в неровных каменных стенах. Джанкарло рассказывал, что обычно рядом с ними отдыхали сомлевшие. Набирались сил, чтобы вернуться в горнило парной. Потолок плакал конденсатом, по жёлобу, вырубленному в стене, тёк ледяной ручей и падал в каменный бассейн. В нём могли поместиться два — три человека, и бассейн пустовал редко.

Даже Ивась понимал: изгои потрудились хорошо, баня вышла что надо. Обычная пещера с летучими мышами превратилась в любимое место отдыха.

Мылись вместе, мужчины и женщины. Просто мылись, сидели, отдыхая, разговаривали, не делали попыток любовной игры, словно не был секс угоден попечителям. Хотя вот, например, Ружена, хоть и не могла сравниться с сестрой Алины, но всё равно...

— На баб не заглядывайся, — сказал, устраиваясь рядом, Джанкарло. — Все заняты, за мужиками своими к нам пришли. Не привык вместе мыться?

— Почему же, привык, — ответил Ивась. — Нас всегда так купали.

— Кого это вас? — прищурился Джанкарло.

— Интернатских.

Джанкарло мгновенно подобрался и стал очень серьёзен, словно не сидел голый, в мыле и с мочалкой в руках.

— Ты не говорил, что оттуда.

— Ты не спрашивал.

В изгои попадали по разным причинам, поэтому считалось невежливым лезть в душу и расспрашивать. Придерживались простых правил: если человек захочет, то расскажет, и «меньше знаешь — крепче спишь».

Джанкарло молча шевелил губами, не то ругался вполголоса, не то подбирал слова, потом глубоко вздохнул.

— Знаешь, — задумчиво сказал он, — а заходи-ка после бани ко мне? Ужином накормлю, ты такого, наверное, не пробовал никогда. Заодно поговорим. Как?

Ивась понял, Джанкарло это важно, очень важно, хотя и пытался он говорить легко и беззаботно.

— Конечно, зайду, — ответил Ивась. — Ты накормишь меня ужином, а я отвечу на все вопросы. Я бы и так всё рассказал, но с ужином лучше.

В обычные дни Ивась обходился общинными пайками и горячим чаем. В обед на свиноферме появлялась повариха Жанна, пухлая и смешливая брюнетка, и привозила термосы с едой. Кормили работников от пуза, порций, несмотря на тяжёлый труд, хватало до следующего дня. Каша, хлеб, свинина или дичь, если выпадал случай. Сытно, но однообразно.

Все в посёлке столовались одинаково, время не располагало к разносолам. Чем же хочет его удивить Джанкарло, главный среди изгоев? И зачем?

Келья первого среди равных, как любил говорить старик, ничем не отличалась от жилья семейных. Дыра в стене пещеры, завешенная толстым одеялом, внутри — косой низкий свод, небрежно отесанный известняк, деревянный топчан, укрытый несколькими одеялами, уложенный на камни кусок фанеры в качестве стола, несколько самодельных табуреток. Ящики, коробки, аккумуляторная лампа в нише стены. Привычного очага не видно...

Зябко… Ивась передёрнул плечами. Сам он спал при ферме, от дыхания десятков свиней там было всегда тепло.

— Замёрз? Это мы сейчас, — успокоил его Джанкарло. — У меня тут печка… Можно обогреватель к аккумулятору подключить, только сдохнет быстро, а заправлять их долго и муторно.

Печка оказалась спрятана в стене, скоро в ней загудело пламя.

— Садись, — сказал Джанкарло, — ноги повыше поднимай, на этот камень. Тепло поверху идёт, а топливо, сам смекаешь, беречь надо!

Загремела сковорода, запахло жареным мясом. Джанкарло выставил на камень плошку с грибами, хлеб, приборы, выставил бутылку, от которой пахло медициной.

— Мясо тебе дам, — сказал Джанкарло. — Обычное, от твоих же хрюшек, но травы там особые. Я когда сюда пришёл, один был, много бродил, травы присмотрел. Остальным-то не до того, я их понимаю. Вот… готово!

Он положил в тарелки по большому куску свинины, кинул по жмене остро пахнущего гарнира.

— Ешь!

Ивась попробовал. Да, такого он, в самом деле, никогда не пробовал!

Джанкарло налил себе из бутылки в жестяной стаканчик и сказал строго:

— Тебе не предлагаю. Окосеешь с непривычки, а мне нужно… Грибы солёные, не забывай! Аах! — он залпом выпил.

Ивась ел, Джанкарло молча катал стаканчик в пальцах, потом заговорил:

— Я знаю, ты меня стариком называешь...

Ивась вздрогнул. Мысли он, никак, читает?

Джанкарло мелко рассмеялся.

— Мне всего пятьдесят, приятель! Я первый сюда пришёл, и я уйти отсюда хочу. Как человек уйти. Не прятаться всю жизнь, а как человек...

— А я-то что? — не понял Ивась.

— Помочь можешь, — непонятно сказал Джанкарло, налил и быстро выпил ещё. Потом придвинул Ивасю большую кружку. — Брусничный морс. Тебе самое то! Так вот… — он снова замолчал, собираясь с мыслями. — Я для чего угощение собрал… Пойми, приятель, оно последним может стать, если ты согласишься! Ничего не будет: ни мяса, ни хлеба, ни гадкой самогонки, — Джанкарло тряхнул бутылку. — Только это останется.

На фанеру упал пищевой брусок попечителей.

— С чем я могу согласиться? Объясни, Джанкарло.

— Ты сказал, интернатский. Сбежал?

— Да.

— Почему?

Ивась отставил тарелку. Очень вкусно, но пришла пора платить. Память не желала возвращаться в прошлое, разум хотел остаться здесь, в простом и уютном мире, а Джанкарло, похоже, мечтал его разрушить.

— Гадкий у тебя самогон, Джанкарло? — сказал он. — Хочу попробовать, как это. Напоследок. Глоточек?

Ивась выпил, прокашлялся и стал рассказывать. Про то, как мама читала ему сказки, про тётку в синем, про соседей по палате, про всё, что мог вспомнить. Про кожу с номером в холодильнике...

— Наверное, мне показалось, — пробормотал он. — Или там хранилась свинина. Голова кружится...

— Нет, — печально сказал Джанкарло. — Это не интернат, это ферма. Вас растят на убой, как ты сейчас свиней. Мясной загон, только больше!

— Здесь что-то неправильно… — ответил Ивась. — То, что ты говоришь — бессмысленно! Нас учат, Джанкарло. Понимаешь? Учат! Мы сдаём тесты, играем. Я знаю множество слов и понятий, умею читать и писать, а ведь меня забрали из дома в семь лет. Зачем всё, если на мясо?!

— Зачем им хлысты, парень?

— Не знаю… Может, так положено, или у них такие правила воспитания!

— Вас готовят на убой, — повторил Джанкарло. — Я могу это доказать, если ты поможешь.

— Я помогу.

Ивась вышел на воздух и его вырвало. Пропало угощение! Хотелось верить — виновата самогонка, но Ивась знал, что это нет так.

Давно стемнело. С чёрного неба падал крупный снег. Последний снег этой зимы. Скоро потеплеет, деревья оденутся свежей листвой, птицы выведут птенцов и зацветут яблони. К этому времени они должны быть готовы...

Теперь Ивась бывал у Джанкарло часто. Ему понравилось задавать вопросы и слушать, то есть делать то, чего лишил его интернат.

— Здесь собрались те люди, парень, — рассказывал Джанкарло, — кто не согласен с мясными загонами. Мы пришли из разных мест, у каждого своя история, но все мы не хотим жить в мире, где человек в любой момент может стать пищей. Это устроенный мир без голода и болезней, у нас чистый воздух, а живём мы столько, что и не снилось предкам, но… Ты знаешь, предки написали тома законов, они определили точное наказание для каждого проступка — от безобидного нарушения и до самого кошмарного, самого отвратительного преступления! Были специальные люди, которые толковали законы, были такие, кто искал и ловил преступников, а были те, кто определял наказание. Были даже те, кто защищал!

— Преступников? — не верил Ивась.

— Именно. Люди ошибаются. Можно обвинить не того человека, можно неверно прочесть улики, много чего. Чтобы не пострадали невинные люди, вот для чего были нужны защитники. Иначе они назывались адвокаты.

Ивась знал это слово.

— Так вот! — продолжал Джанкарло. Он горячился, глаза сверкали, словно бутылочка, что стояла в ожидании под столом, уже открыта и почата. — Так вот… Предки занимались делом, а мы? Для всех поступков наказание одно — мясной загон! Нет права на ошибку, понимаешь? Сверху будто каменюка висит, — и ты каждый миг ждёшь: вот она свалится! На редкость гадкое чувство, приятель!

Джанкарло выпивал рюмку, закусывал грибами. Солил он отлично, лучше многих в пещерном поселении. Наверное, лучше всех. С луком и диким чесноком, с клюквой и дубовыми листьями… Старик, как по привычке называл его за глаза Ивась, знал уйму способов сделать вкусно.

— Но они устали, парень, — говорил Джанкарло. — Они потеряли цель и хотят тихо жить. Чтобы о них забыли, чтобы их не трогали… Надо встряхнуть их. У кого-то цели вовсе не было, кроме одно — уйти, убежать, скрыться. Надо дать им эту цель! Для этого нужен ты, Ивась!

— Зачем? — спрашивал Ивась, чтобы сделать Джанкарло приятное. Старик ждал этого вопроса. Он хотел ещё раз повторить свои доводы. Может быть, чтобы окончательно поверить самому?

— Ты — интернатский! — хищно скалился Джанкарло. — Ты видел всё изнутри, ты станешь свидетелем обвинения, жирным доводом для тех, кто сомневается!

— А если они не поверят?

— Тогда однажды придёт Управа и поставит здесь большой мясной загон! Нас будут гонять по окрестным лесам, пока не переловят всех. А детей, — ты же помнишь, что тут есть дети? — отправят в интернат.

— А если мы неправы? Если ты в чём-то ошибся?

— Ты думаешь, Управа обойдётся без загона? Нас забьют хлыстами? — удивлялся Джанкарло. — Этого не может быть. Закон прежде всего. Говорят, секс угоден попечителям. Это так, но закон угоден ещё больше. Загон и интернат, только так.

В конце апреля, когда ландыши набрали цвет, как и год, и два назад, в убежище устроили праздник весны. Заодно справили день рождения Ивася. Весной — всё, что помнил он из детства, значит, любая дата хороша!

Между деревьев у расставили столы и табуреты, разложили угощения и закуски. Ели и веселились, пели песни и пили джанкарлов самогон. Немножко, для радости.

Оттанцевав два часа без передышки, Ивась устал и отошёл в сторонку. Было хорошо. Не каждый день тебя поздравляют и дарят подарки. И пусть такой праздник проходит каждый год — чтобы подъесть то, что нельзя хранить дальше, но всё равно приятно.

— Иди за мной, — сказала, проходя мимо него к зеву пещеры, красавица Ружена. — Иди, дело есть. Да не покусаю же!

Странно. Какое до него Ружене дело? Внимания раньше не обращала, так, кивнёт при встрече. Замужем она, зачем ей? А тут… Рассердилась, даже притопнула.

Удивленный Ивась поднялся и проследовал за Руженой под своды. Все изгои праздновали, в пещере было пусто и темно, только светились со стен дежурные фонари. Ухало эхо шагов, Ружена шла впереди, молчала и не оглядывалась.

— Куда мы?..

Жилая зона осталась позади, начались общинные склады и кладовые.

— К тебе идём! — Ружена обернулась, её длинные золотые волосы взметнулись кисеёй. — В свинарню.

— Зачем, Ружена?

Девушка не ответила, юркнула в узкий лаз, который вёл на ферму.

Свиньи, увидев Ивася, захрюкали, сгрудились у кормушек. Здесь было тепло и уютно. Перед праздником Ивась с Мустафой вычистили вольеры, покрыли пол чистым сеном. Всё равно здесь пахло… Ивасю что, он привычный, но что скажет Руженка?

— Зря вы это затеяли, — сказала она.

— Что?

— Поход этот свой! Дурацкую месть! — крикнула Ружена. Забеспокоились свиньи, завизжали, шарахнулись в глубину вольера.

— Что ты делаешь… растерялся Ивась. — Поросята же, подавят их...

— О свиньях беспокоишься?! — наступала на него Ружена. — А о нас подумал? Джанкарло из ума двинулся, как ты пришёл. Зачем ты лезешь?

— Куда я лезу?

Ивась отступал, ошарашенный напором, пока не опрокинулся в стожок сена у входа.

— В жизнь нашу лезешь...

Ружена села рядом с ним и заплакала:

— Уведёте их… Кольку моего уведёте, Джона Нюркиного, других мужиков… Тебе ладно, ты ничей здесь, а они?!.. Хозяйство у нас, у Нюры ребёночек будет, куда мы без них?..

— Я не знаю… — сказал Ивась. — Я не знал, не думал.

— Знаешь, — сказала вдруг Ружена, — я же замечаю, как ты на меня смотришь! Возьми меня… здесь… сейчас… и уходи! И всё по старому станет.

— Ты что? — Ивась не в шутку напугался. — Разве можно так? А Коля?

— Мы ему не скажем, — зашептала Ружена, расстёгивая пуговицы на куртке: сверху вниз, одну, вторую, третью… — Ты же не скажешь ему? — куртка полетела в сено и Ружена осталась в брюках и короткой маечке. — И я не скажу, зачем мне ему говорить? Мы не скажем, он и не узнает ничего!..

Она потащила майку через голову.

— Нет! — закричал Ивась. — Нет! Прав старик, секс угоден попечителям, но попечители неугодны нам!

Он вскочил… и столкнулся с Николаем.

— Что происходит? Что вы делаете здесь?!

Коля схватил его за плечи и затряс, обдав чесночным духом от подливы: — Отвечай, прибью!

— Ничего!

Ивась вывернулся и кинулся прочь.

— Ничего… Ничего… — рыдала в сене Ружена. — Милостивые попечители, какие же вы дураки!..