Глава 28. Вера.

После года жизни на острове Максимовых, Виктор так и не вернулся за нами. Но в то время я не ждала его. Он ведь ясно дал понять, что домой не собирается. Но мне его не хватало. Я ощущала острую потребность в друзьях, и одиночество порой настигало меня в самые неподходящие моменты. Этот год на острове был очень трудным. Мы жили в полнейшей изоляции. Иногда старое радио улавливало обрывки переговоров и дребезжащие гулкие голоса. В конечном итоге, я окончательно его раздолбала, пока носилась по дому, пытаясь отыскать нужную волну.

Виктор заранее подготовился, поэтому кладовые были до отказа забиты припасами. Но в основном мы сами выращивали овощи и фрукты. В восточной части особняка располагалась огромная теплица с длинными рядами грядок и деревьев. На протяжении многих лет Эрик следил за урожаем, ожидая появления своих хозяев.

Эрик стал мне настоящим другом. Эрик научил меня основам садоводства, и мне жутко понравилось это занятие. Приятно чувство, когда выращиваешь что-то своими руками. Я прочитала все книги в библиотеке на эту тему. Я вообще стала много читать. И я пришла к выводу, что раньше совершенно не знала нашего мира. Мне бы так хотелось рассказать обо всем Матильде, Барту и Лексу. Не проходит и дня, чтобы я о них не вспоминала.

Если честно, без Аврелия я бы давно сошла сума на этом острове. Точнее, Алексея Максимова. Но ему больше нравится — Аврелий. Он говорит, что половину своей жизни провел под этим именем. Половину жизни, которая прошла со мной. Сейчас, ему ближе к сердцу годы в Измерении, чем годы, проведенные на острове двадцать лет тому назад.

Аврелий вышел из комы лишь через месяц после нашего приезда. Все это время я места себе не находила. Именно тогда и началась моя борьба с сорняками и паразитами. Я не могла сидеть без дела.

Порой мне казалось, что Аврелий никогда не очнется. Тогда я как ошалевшая принималась чистить окна и драить полы. Я закрывалась от всех угнетающих мыслей и полностью отдавалась работе. Эрик отговаривал меня, напоминая о моих еще не совсем заживших ранах. Но я его не слушала. К концу месяца дом сиял, а я пребывала на грани истерического отчаяния.

Я много разговаривала с Эриком, больше ведь не с кем. Я узнавала все новые и новые истории об Аврелие. Его детство и всю его молодость, жизнь до меня. Сидя у кровати моего наставника, Эрик не только рассказывал, но еще и показывал. В робота был встроен проектор, который отображал на стену знаменательные события из жизни братьев. Совсем как экран в центре.

Рождение Виктора и Аврелия. Первый заплыв Аврелия. первый день в школе. Вот Аврелий управляет яхтой. Скачет на лошади. Играет на пианино. Его выпускной вечер. Аврелий танцует с самой прекрасной девушкой в мире и улыбается в камеру. Вот Аврелий держат на руках крошечного Виктора. вот, через пару лет кружит его на поле. Вот Аврелий ест мороженное. Лепит снеговика. Поступает в академию. Получает награду. Катается на велосипеде. И дальше. Дальше. Дальше. Дальше.

Острее всего одиночество и тоска ощущалась по ночам. Я засыпала и не видела снов. Я больше не могла видеть чудесный мир Измерения. Самое страшное для меня было осознание того факта, что я совершенно одна. Я больше не делила свои разум, мысли и чувства на двоих. Больше не было связи. Тонкой нити, которая сшивала нас воедино. Иногда засыпая, мне мерещилось, что я все еще в Измерении. Словно я все еще в программе, но не могу ощущать Аврелия, потому что он погиб. Я просыпалась среди ночи в холодном поту или кричала от ужаса.

Но настоящий ужас случился, когда очнувшись одним утром, Аврелий не узнал меня. Он был плох. Он вообще ничего не мог. Когда я кормила Аврелия бульонами или пюре, его наизнанку выворачивало. Эрик учил своего хозяина заново говорить и ходить. Восстановление Аврелия продвигалось очень медленно. Из записей Федора Максимова я знала, что после капсулы человек может вернуться в свое прежнее состояние через пару недель. Но тяжелые ранения давали о себе знать. Чтобы не травмировать Аврелия, мы не рассказывали ему о двадцати годах его заточения. Мы ничего ему не говорили. Он думал, что проснулся сразу после эксперимента.

Когда Аврелий стал приходить в норму, он спросил у меня:

— Кто ты? Где мой отец?

Всякий раз, когда я заходила к нему, он снова и снова задавал вопросы. Он не мог вспомнить меня. Честно, лучше бы он не приходил в себя. Легче было смотреть на него мило спящего, чем выслушивать ворчания и ловить на себе враждебные взгляды.

Память вернулась к Аврелию лишь через месяц. Как-то я прокралась в его комнату ночью. Когда накатывала тоска, я приходила сюда и, глядя на Аврелия, мне становилось легче. Тогда я уснула в кресле рядом с его кроватью. Проснулась же я утром оттого, что Аврелий пристально смотрел на меня. В его глазах было одно любопытство. Казалось, Аврелий пытался что-то вспомнить, тщетно напрягая мышцы лба.

— Я тебя где-то уже видел. Раньше. Задолго до… но я не могу вспомнить, — задумчиво протянул Аврелий.

Я утвердительно кивнула головой.

Впервые с момента пробуждения, Аврелий не задавал мне вопрос. Он и так знал, что видел меня прежде. Но где? Брови Аврелия свелись в дугу, а нос сморщился. Парень прилагал все усилия, чтобы вспомнить меня. Пелена незнания скрывала его мысли. Она скрывала существенную часть его жизни. Я решила подтолкнуть его в нужном направлении.

— Может ты видел меня во сне? — засмеялась я.

— Ага. Во сне. Получше ничего не могла приду….

Вдруг серые глаза Аврелия широко раскрылись.

— Айрис…. Айрис, — парень попытался встать, но резкие движения все еще причиняли ему боль. Воспоминания волной нахлынули на него, казалось, Аврелий сейчас ими захлебнется. Тогда я принялась успокаивать и обнимать его. Но Аврелий был в ужасе. Его трясло. Чувств было так много, что мой наставник не мог придти в себя. Он повторял мое имя снова и снова.

— Ничего, ничего. Все хорошо, — я гладила Аврелия по голове, пытаясь стереть слезы на его горячих щеках.

Аврелий вспомнил все. Главный день эксперимента, знакомство со мной и наше долгое путешествие в Измерении. Мою с ним жизнь и мои мысли. Мир для него перевернулся наизнанку. Аврелий не понимал, как различать реальность и мои сны. Как Алиса помогала Виктору в детстве, настала моя очередь спасать Аврелия.

Но главное Аврелий вспомнил меня. В тот день мы с Эриком перестали быть одинокими.

Аврелий всему учился заново. Он изучал каждую частичку нового мира и нового себя. Порой, по ночам на него нападали приступы паники. Аврелий не понимал, где находится и начинал крушить и ломать все, что попадется под руку. Он терялся во времени и пространстве, не узнавал меня и Эрика. В такие моменты я помочь не могла, тогда робот просто пичкал парня снотворным.

Мы жили вместе в одной комнате огромного пустого особняка. Аврелий рассказал мне о своем новом кошмарном сне. В нем он был маленьким мальчиком, который остался один в старом доме ночью. Он хочет выйти на улицу, но его дверь стережет грозный медведь. Зверь же вскоре понимает, что дверь в дом открыта. На этом моменте мой наставник всегда просыпался и уходил на первый этаж или на балкон, чтобы успокоить нервы.

Повторюсь, первый год был саамы тяжелым. Я перестала читать мысли Аврелия. Иногда я не могла его понять. И теперь в наших отношениях появились ссоры. Не то чтобы мы не ругались в Измерении, но теперь мы не могли с уверенностью сказать, что чувствует он или я. Мы больше не могли разговаривать через мысли. Порой я ловила себя на том, что веду диалоги с пустотой в своем сознании. Я знала каждое изменение настроения Аврелия и знала, что значат каждые его жесты. Но не может ничего от меня скрыть, даже если захочет. И я не могу. Но все же это малая часть по сравнению с тем как мы чувствовали друг друга прежде.

Мы злились друг на друга, повышали голоса, но через пару минут все заканчивалось словами раскаяния и поцелуями. Наши чувства оставались неизменными.

К Аврелию полностью вернулась память и сложилась в одну неразрывную, хоть порой и запутанную, линию. Он попросил называть себя именем, которым он пользовался в Измерении. Жизнь Алексея Максимова стала для него далеким воспоминанием. Это не значит, что он не хотел к ней вернуться. Приоритеты изменились. Раньше он трудился ради науки и своего отца, то теперь его мир сузился до уровня маленькой щекастой девочки.

Аврелий заново открыл для себя остров, и открыл его для меня. Изучая каждый его уголок, парень рассказывал все о своей жизни до моего появления. Он хотел больше узнать о брате и ждал его возвращения. Мы жили в полнейшей изоляции. Иногда, целыми месяцами мы не вспоминали о внешнем мире за океаном. Лишь Эрик отсчитывал дни и изредка поздравлял нас по утрам с очередным праздником.

Мы стали обычными людьми. Вертолет пылился в ангаре, и мы не собирались к нему подходить. Аврелий снова наполнил старый бассейн и вернулся к плаванию. Он учил меня, но моя механическая нога отказывалась подчиняться. Каждый день я бегала, стараясь сродниться с новой конечностью. Я из принципа лазила по всем уступам и деревьям. Тяжелым трудом, я научилась с ней управляться, никакой тяжести или неловкости. Но я все еще хромала. Слабо, но я не могла это исправить. Никто бы не подумал, что у меня бионическая нога, может я неудачно скатилась с лестницы. Но принимая ванну, я боялась смотреть на это уродство. Даже просто стоя перед зеркалом, я не смотрела на свою покалеченную ногу.

Поначалу я жутко стеснялась показывать ее Аврелию. Но он уверил меня, что в этом нет ничего страшного или ужасного. Аврелий привык ко мне быстрее меня. Он оставался моим верным наставником даже в реальности.

В общем-то, нога приносила хлопоты только во время дождя. В сырую погоду связующие суставы и кости ныли как у старухи. То же самое происходило с моей спиной. И со спиной Аврелия конечно.

Наши раны зажили, но остались большие белые шрамы. Как напоминание об Измерении. Два человека с одинаковыми, зеркально отраженными отметинами. Я любила шрамы Аврелия, а он любил мои. Они также служили нам напоминание того, что наши души когда-то были единым целым.

На второй год нашего заточения Виктор тоже не вернулся. В тот год была страшная буря. Почти неделю мы провели в подвале и наткнулись среди хлама на дневники Федора Максимова. Отец Аврелия не был плохим человеком, он был полон амбиций, а в его голове хранилось еще множество великих открытий.

Я поняла, что в этой войне не было плохих и хороших людей. Каждый стремился к своему идеалу мира. От всей этой истории остался неприятный осадок. Как будто мы были не героями, а очередными злодеями, вторгшимися в размеренную жизнь.

Спустя год я стала видеть сны. Я не могла их запоминать. Они оказались блеклыми картинками, которыми я не могла управлять. Я разочаровалась, а потом привыкла. Так ведь даже легче. Не надо беспокоиться об окружении, и во сне ты не наткнешься на неприятности. Порой мне снились такие реалистичные сны, что я боялась снова провалиться в программу.

Но на третьем году нашей жизни, на острове воспоминания потихоньку стирались из памяти. Иногда складывалось чувство, что мы жили так всегда. Как-то вечером Аврелий сделал мне предложение. Поначалу я не поняла чего он от меня хочет. Я читала о свадьбах только в старых книжках и понятия не имела, как делают предложения. Я долго смеялась — до слез, до рези в животе, но потом, конечно же, согласилась. Хоть мы и единственные жители нашего острова, по словам Аврелия, традиции нужно соблюдать.

Через неделю Эрик обвенчал нас. Робот никогда не делал этого раньше, и целый час искал инструкцию в своей программе. Неделя же ушла на пошив самого смешного свадебного платья из гостевых штор. Но кому, какое дело? Вначале я отказывалась, но Аврелий настаивал. Эрик даже сделал пару снимков с нашего скромного празднества и выплавил нам кольца.

Мы не могли свыкнуться со своим счастьем. Не могли поверить, что сейчас не проснемся и не окажемся по разные стороны миров. Моя жизнь превратилась в одну из сказок, которые я читала в детстве. Я боюсь спугнуть свое счастье. И Аврелий боится. Мы умираем от тоски на острове, и страшимся вернуться к остальному человечеству.

Все идет своим чередом. Земля вертится вокруг Солнца. Сменяются времена года. Я теперь каждую ночь вижу сны, а утром рассказываю их Аврелию. Он рассказывал мне свои. Потом Аврелию целовал меня в щеку и мы спускались на завтрак. Эрик как всегда наготовит на десять человек и заскучает без нас за ночь.

Когда я ехала на поезде в неизвестность, я думала, что не смогу привыкнуть к новой жизни. Теперь же я понимаю, я жила так всегда. В приюте под замком, а душой и мыслями всегда с Аврелием. Практически ничего не изменилось. Клетка стала комфортнее и в ней я по собственному желанию. А что до души и мыслей. Такое даже война и конец света не исправит.

В канун Нового года мы сидели с Аврелием в библиотеке, и пили чай. День назад я отпраздновала свое двадцатилетие, народу было не много. Я не очень то и популярна на этом диком острове.

Подливая себе кипятка, я услышала слабое гудение. На улице валили крупные хлопья снега, как в день нашего приезда на остров. Я подумала, что мне показалось, но Аврелий и Эрик тоже услышали шум. Мы выбежали на террасу, вглядываясь в пасмурное небо. Серая стена туч на горизонте сливалась с океаном. Звук усиливался с каждой секундой. Равномерное гудение лопастей и свист ветра.

Вдали заблестел серебряный вертолет. Спустя три года я подумываю о том, что все это мираж. Но вертолет приближается. Виктор сдержал слово. Он вернулся. Я переглянулась с Аврелием. Теперь нашей мирной жизни пришел конец. Виктор подарил нам три года спокойствия и любви, но теперь мы нужны ему. Мы нужны реальному миру, также как реальный мир нужен нам. Пора возвращаться. Пора проснуться.