Серебряная ёлочка (12+)

Тётка Уметуха притомилась. С утра, как очнулась голодная в ворохе травы, запорошенном снегом, даже не присаживалась. Первым делом приложила ухо к стволу сосны — эх, в самый раз, ещё не ускользнула в землю живая сила. Прокусила длинными острыми зубами кору и стала вытягивать терпкую сладость. Седое мочало, в которое за шесть месяцев превратились космы Уметухи, расправилось, распушилось, заблестело. И вот уже серебряная грива так и взвилась над горбатой спиной. Довольная Уметуха потопталась по заиндевевшей траве и снежной крупке. Теперь можно и поразмяться. Юлой завертелась, весело заголосила, так что с сосновых крон посыпалась хвоя. Её услышал бравый Забуранко и помчался на зов по мохнатым верхушкам. Взвыл подневольный лес, беспомощно замахал ветвями, уворачиваясь от Забуранковых прыжков. Да не тут-то было! Такая свистопляска поднялась, что небу на них глядеть тошно стало. Затянулось оно грязно-серым войлоком, но без толку — раздухарились Уметуха и Забуранко, никакого покою. Полетел сверху войлок, чтобы утихомирить бесноватых. А они и рады — разодрали небесное укрывалище на крупные плотные хлопья, разметали их окрест, позасыпали землю метровым слоем. Забуранко дальше помчался — новых приключений искать, ведь если остановится, то обернётся хиленьким Поземелько, которого любой куст остановит, не говоря уже о мощном сосновом стволе или овраге. А Уметуха, постанывая от усталости, растянулась на снегу. Прочихалась от снежинок, которые залетали в её длинный нос с вывороченными ноздрями, да и захрапела.

К ночи небо очистилось, украсилось звёздами с иглистыми разноцветными лучиками. Тут из лесных теней вышел суровый старец Выморзень. Ударил рука об руку, и тотчас глуховатый костяной перестук прокатился над новыми сугробами, над снежными шапками деревьев, поднялся ввысь и коснулся чёрного хрустального неба. Выплыла луна, которая ради морозов, завершавших старый год, нацепила аж три короны. Так, в кругах призрачного света, и встала над лесом, желтооко высматривая его тайны. Уметуха заворочалась, хрустя обледеневшей одёжкой и взявшейся колом гривой, уползла под еловые лапы — не любила она ни луну, ни солнце. Но так и не проснулась. А Выморзень зашагал прочь из леса: по знобкому кустарнику, по замершим полям, по дороге к маленькому селу. Всё выше становилась его угловатая фигура, всё прозрачнее в лунном сиянии, пока не рассыпалась мириадами крохотных искорок.

Так началась зима. А через месяц, перед самым Новым годом, в дремучем лесу произошли странные события.

***

— Настя, а что это за звук? Как будто далеко-далеко гром прогремел? — спросил Егорка.

— Отвяжись, — ответила сестра, которая отчаянно скучала без интернета и СМСок от подружек. Вот же приспичило родителям покататься на лыжах и заодно двоюродную бабку навестить… Как будто перед новогодними праздниками иных дел нету. Ну и что? Покатались? Такая пурга бушевала — ничего дальше носа не видно. А теперь мороз лютует, даже бревенчатые стены потрескивают. Бабушкин пёс, лохматый Черныш, в избу запросился. Теперь лежит у порога, напоминает громадную шапку, забытую каким-нибудь великаном.

— Настя, а мы завтра за ёлочкой пойдём? — продолжил докучничать Егорка.

— Я же попросила — отстань. Не мешай сказку придумывать, мне во вторник сочинение на литературе писать. Отправляйся на кухню к бабушке и родителям, пусть они тебя развлекают.

— Папа обещал ёлочку… — прохныкал Егор. — Из дремучего леса…

— Вот же достал! — рассердилась сестра. — Какой тебе лес в такой холод? Зато утром снова на настоящих санях прокатишься. До станции. А там — на поезд, и домой.

— Настя… А ты не можешь вслух сказку придумывать? — не прекратил канючить братец. — Я тихо-тихо сидеть буду.

— Ты? Тихо-тихо? — Настя обидно засмеялась и укутала Егора по самый нос ватным бабушкиным одеялом, от которого по-летнему пахло ромашками и донником. — А кто в прошлый раз верещал, как резаный: мама, меня Настька пугает?

— Я тогда в старшую группу ходил. А теперь — в подготовительную, — братец ворчливо объяснил своё недостойное поведение и пообещал: — Правда, не испугаюсь.

— Ну, смотри, храбрец-подготовишка, — съехидничала Настя. — Только уговор: если позовёшь маму, не будет тебе никаких сказок. Никогда!

— Уговор, — обречённо согласился Егорка и поудобнее устроился возле сестры на бабушкиной кровати.

Настя, вдохновляясь, уставилась в темноту за небольшим окном. Свет фонаря не доставал яблоневые стволы и топорщащиеся кустарники, но бросал причудливые отблески на снег. Луна поливала мир призрачной синькой, а в воздухе танцевала сверкающая морозная взвесь.

— Живёт в дремучем лесу всемогущая Зимняя фея, — начала Настя. — Бродит по ночам между деревьев, ищет живые души. Попадутся снегири и синички — утащит в своё логово, повесит заледенелые тельца на ветки мёртвой лиственницы. А вокруг расставит замёрзших зайчиков и лисичек. Вход в логово она заставила сторожить громадных медведей, которые вымерли много тысячелетий назад. Зимняя фея набила их шкуры снегом, а вместо глаз воткнула осколки ядра кометы, пролетавшей над Землёй, когда на ней ещё не было никакой жизни.

— А зачем медведям такие глаза? — не выдержал увлечённый сказкой Егорка, прервал сестру, хотя ему было хорошо известно, что этого делать нельзя.

Но Настя не рассердилась, немного подумала и ответила:

— Ядро кометы ведь из космического льда? Он горит синим огнём в глазницах медведей, когда они высматривают добычу. И пылает красным пламенем, когда хищники рвут своих жертв на части.

— Какую добычу и каких жертв? — пересохшими губами прошептал Егорка.

— Надоедливых и непослушных мальчиков, — развеселилась сестра, притянула любопытную головёнку и чмокнула в макушку.

— Шестилетних мальчиков? — уточнил Егорка, высвободился и требовательно посмотрел Насте в глаза, но из-за темноты разглядел только блеск зрачков.

— Ага, — захохотала Настя. — Особенно тех, у кого день рождения сразу после Нового года.

— Третьего января у меня день рождения, — раздумчиво сказал Егорка. — Мама испечёт большой торт, придут гости, и мы будем веселиться возле ёлки. В уюте и безопасности.

Настя задумалась было, откуда братец нахватался таких слов: уют, безопасность — но стала рассказывать дальше:

— Как заморозит Зимняя фея весь лес, выходит к человеческому жилью. Уж очень ей хочется фигурки ребятишек вокруг своей лиственницы поставить. Может, скучно среди зверушек, может, не желает, чтобы дети на празднике веселились. Выглядывает по дворам…

Настя не успела договорить, потому что Егорка схватил её за руку:

— Настя, что это?..

Братик уставился на окно.

— Ну вот, — усмехнулась сестра. — Такой большой, а всяких выдумок боишься.

— Ладно, Настя, уже не боюсь, рассказывай дальше. Просто показалось, что там, снаружи, что-то непонятное творится.

— Вот глупышка. Хватит с тебя сказок, — ответила Настя.

— А уговор? Я маму не звал, просто спросил тебя. Ну Настя… рассказывай, — настойчиво попросил братец.

И сестра не смогла отвертеться, продолжила. А может, самой интересно стало, что сможет натворить Зимняя фея и кто её победит.

Слово за слово, и вот уже заглох стук ходиков — старинных часов, которые бабушка повесила на стену аж в середине прошлого века.

Исчезла полоска яркого света, которая пробивалась из-под двери.

И лунный блеск за окном словно кто-то запорошил сажей.

Глухая, непроглядная темень погребла старый пятистенок.

— Егорка, ты чего дрожишь? — спросила Настя, стискивая ладошку брата.

— Настя, я вроде ослеп. Ничего не вижу, — точно откуда-то издалека донёсся Егоркин голос.

Настя обняла братца, прижала к себе:

— Я тоже ничего не вижу. Наверное, электричество отключили. Бабушка рассказывала, что в селе часто случаются неполадки на линии. Сейчас лампу или свечи зажжёт.

— Ой… Красота-то какая, Настя!.. — сказал Егорка и вывернулся из сестринских объятий. — Ёлочка! Серебристая!

Настя хотела ухватить неслуха-непоседу, но опустила руки, потому что стена с окном растворилась в искристой мгле, и перед ними на бесконечных волнистых снегах заиграла серебряными иглами небольшая, с Егорку высотой, ёлочка. С фиолетовых небес, расцвеченных зеленоватыми сполохами, осыпался на ёлочку иней, с мелодичным звоном касался ветвей и светился, застывая. Егорка, как зачарованный, шагал к деревцу. Под домашними тапочками на толстой войлочной подошве поскрипывал снег, рыженькая макушка белела от инея…

— Егор! — очнулась и закричала Настя. — А ну возвращайся! Замёрзнешь ведь!

Но вредный мальчишка даже не повернулся. Не остановить его — заболеет, новогодние праздники пропустит. А уж как жалко будет его, больного и несчастного, с компрессом вместо карнавальной маски… Настя подскочила и ринулась за братом.

Вот чудеса-то! Вроде на улице трескучий мороз, а холода даже не чувствовалось. Иней окутывал лицо, как пух, — щекотно-нежный и тёплый. И облачка пара от дыхания не было, и страха потеряться в волшебно-прекрасном мире не было, и мыслей о покинутых в доме-пятистенке родителях тоже не было. Так бы кружиться вместе с Егоркой возле серебряной ёлочки, слышать, о чём шепчутся звёзды, видеть, как растёт узорчатая снежная бахрома на еловых лапах…

Егорка счастливо засмеялся, присел, захватил побольше снега и высоко подкинул его. Взвились к самому небу разноцветные, как фейерверк, блёстки и со звоном посыпались на шалуна, Настю, красавицу-ёлочку.

— Настя! Как здорово-то! — воскликнул братец, и его слова звонко отозвались в небесах. — Давай ещё здесь поиграем.

Настя не успела ответить, кто-то опередил её.

— Играйте вдоволь, пока ночь ясная, — раздался сверху ласковый голос, в котором можно было услышать мягкие звуки, с какими валятся снежные шапки с деревьев.

— А утром? — спросил Егорка, задрав голову к небу. — Это же сказка, да? Утром ёлочка исчезнет?

— Сказка? Может, ещё скажешь — сон? — в голосе зазвенели колкие сосульки. — Это всё на самом деле… Но ваша воля: если хотите — возвращайтесь домой.

— Нет, нет! — Егорка даже запрыгал на месте от досады. — Мы не хотим домой! Но почему играть можно только до утра?

Настя подошла к брату, отряхнула снежную крупку со свитера, сказала, глядя в необыкновенно большие, завороженные глаза мальчика:

— Утром, Егорушка, наверное, снова метель поднимется. Но главное — нам в город возвращаться нужно. Соседский дед Степан запряжёт Звёздочку в сани и повезёт нас на станцию.

— Не хочу в город, — закапризничал по обыкновению Егорка. — Хочу здесь Новый год встретить, рядом с ёлочкой. Или давай её с собой заберём.

— Увы… — вкрадчиво прошелестело сверху. — Ёлочке в город нельзя. Не думайте о печальном, любуйтесь на неё, наслаждайтесь.

— А кто вы? И где прячетесь? — спросила Настя и тайком всё же ущипнула себя за ухо — не снится ли ей разноцветная ночь, серебряная ёлочка и таинственный голос.

Ухо отозвалось слабой болью. А в небе, полыхнувшем розовато-зелёными разводами, хрустальной дробью прозвучал смех.

Ночь всё не кончалась, и Настя с Егоркой барахтались в снегу, хохотали, пытались изобразить хоровод, распевая на разные голоса. Им казалось, что возле ног скачут зверьки, а между еловыми лапами порхают птички. Настя наконец заметила, что одежда обледенела, покрылась снежными наростами. Только морковки вместо носа и ведра на голове не хватало. Да и двигаться стало трудно, не хотелось даже шевелиться. Вот бы забыться сном возле ёлочки. Настя услышала, как братец посопел и затих. Она и сама погрузилась в дрёму. Но тут за спиной кто-то неприятно, скрипуче проворчал:

— Смотри-ка, Выморзень, снеговики… Откуда только взялись.

— Знамо дело, феины проделки. Она не только нас силы лишила, но и до людей добралась. Ребятишек вот в снеговиков обратила. Слышь, Уметуха, покличь-ка своего дружка Забуранко. Мож, развеет морок, который фея навела, — ответил глуховатый надтреснутый бас.

— Эх, дедко Выморзень… Говорю-то с трудом, где мне дозваться Забуранко. Но попытаюсь. И…и…их!

Раздался посвист, от которого у Насти заложило уши. И Егорка проснулся, захлопал ресницами и сморщился. Но противный звук быстро стих.

— Да… — разочарованно пробасил тот, кого называли Выморзень. — Так не дозовёшься…

— Глянь, дедко! Услышал Забуранко, к нам мчится! — радостно взвизгнула Уметуха.

Настя крепко зажмурилась, потом проморгалась и увидела, что вдалеке над неподвижными снегами взвились белые вихри, пометались и рассыпались, словно расшиблись о незримую стену. Поднялась было слабосильная позёмка, но тут же покорно улеглась невысоким сугробом.

Уметуха взвыла жалобно. А Выморзень закряхтел, поохал и сказал:

— Не справиться нам с этой феей. Её лишь тот одолеет, кто оживил злодейку.

Насте очень захотелось посмотреть на нарушителей покоя, но вот беда — не смогла повернуться. Руки-ноги спеленало снегом. И Егорка тоже в белом коконе. Как есть снеговики. Уж не про неё ли и братца говорили Выморзень с Уметухой? И где фея?..

— Эй вы… — позвала Настя, еле ворочая языком. — Покажитесь-ка… Спросить кое-что хочу.

— Выморзень, снеговик заговорил. Знать, оплошала фея, не полностью человечьих детишек заколдовала, — проскрипела Уметуха. — Но нам же нельзя людям на глаза показываться?

— Вообще-то нельзя, — согласился Выморзень. — Но тут такое дело: коли друг другу не помочь, можно навсегда в феином мороке застрять.

Под сторожкими шагами еле слышно простонал снег — Настю и Егорку обходили со спины, и вот уже ребятишки увидели странную парочку: сгорбленную тётку с длинными, до щиколоток, белёсыми лохмами и высокого деда с бородой до пояса. В драных тулупах, в растоптанных валенках, без шапок. У тётки из-под верхней губы торчали и льдисто поблёскивали два кривых зуба. А у деда были уродливо громадные ладони с пальцами, которые напоминали барабанные палочки. Вот чудища-то! Смехота! Настя даже улыбнуться не смогла — щёки онемели. А Егорка, наоборот, испугался и тихонько захныкал.

— Чего, девонька, спросить-то хотела? Быстрей говори, вишь, рассыпаюсь, — сказал Выморзень и колыхнул полу тулупа. Она оторвалась и с тихим «плоп» упала на снег.

А Уметуха, которая не могла стоять на месте и притаптывала, уминала наст, потеряла голенища валенок.

Настя спросила:

— Кто вы и почему фея с вами так обошлась?

Уметуха заговорила, придерживая одной рукой острый подбородок с бородавкой:

— Мы в зимнем лесу живём. Я метелю, пуржу, а Забуранко мне помогает. Дед Выморзень студит, морозит. Всю жизнь так было. Но кто-то выдумал Зимнюю фею. Мерзавка у нас силу отняла, из лесу прогнала. Хочет весь мир изменить. Чтобы не было ни зимних холодов, ни снегопадов, ни ветра с позёмкой.

— Но… это, наверное, хорошо? — неуверенно спросила Настя. — Холода и ветра никому не нравятся.

— Так, девонька, мир устроен, — печально молвил дед, рассматривая отвалившийся ус. — Без нас — Уметухи, Забуранко и Выморзня — не придут в свой черёд весна, лето и осень. Время остановится, настанет вечная ночь и тишина. Навсегда застынут два снеговичка у чёрного лиственничного остова.

— Настя, я не хочу быть снеговиком, — заканючил Егорка, у которого вдруг прорезался голос. — Давай вернёмся домой. Ладно уж, я и без серебряной ёлочки обойдусь.

— Где ж это малец увидел ёлочку? — удивлённо проскрипела Уметуха. — Фея застила ребятам глаза. Вот, утритесь-ка!..

И потешная тётка оторвала прядь волос, похожих на мочало, швырнула в снеговиков.

Настя и Егорка расчихались. Когда чих прошёл, увидели, что стоят перед корявой головёшкой, которая когда-то, наверное, была деревом. На сучьях — смёрзшиеся птичьи пёрышки. У ствола — клочки рыжих и белых шкурок. А снежное великолепие обернулось серой пустыней. Сверху, с плоского бурого неба, повалил пепел. Там, где небесная корка сомкнулась с грязным песком, дрожал и постанывал сумрак.

— Где мы? Куда подевалась моя ёлочка? — расплакался Егорка.

— Вы на том же месте. А ёлочки не было. Фея вас обморочила, — сказал Выморзень.

— Как с этой феей справиться? — приступила к делу практичная Настя. Она старшая, должна заботиться о братике. Нельзя ей расстраиваться, несмотря на мокрые глаза и свербящий нос. Не сумеет Егорку утешить, если сама разревётся.

— Никак, — развёл руками в осыпающихся обшлагах Выморзень. — Только тот, кто оживил Зимнюю фею, может её одолеть. Уж не ты ли, девонька, придумала злодейку? Есть перед Новым годом время, когда любая выдумка начинает жить. Мы, помнится, инопланетян в лесу отлавливали, в НЛО сажали да назад отправляли. Вампиров однажды ликвидировали. А вот с разбушевавшимися великанами пришлось повозиться. Всяко было, но мировой порядок пока никто не трогал. А теперь Зимняя фея его под себя подмяла.

— Настя, ты же мне сказку про всемогущую фею рассказывала! — звонко и отчаянно выкрикнул Егорка. — По её логово и медведей, про чёрную лиственницу и птичек со зверюшками! Фею мы увидеть не можем, потому что ты не описала, как она выглядит! Зато медведей…

Братишкин голосок потонул в громком яростном рыке.

Настя замерла от ужаса. Неужели вся её выдумка оживёт? Беда…

Словно из ниоткуда, объявились феины защитники — медведи с пылающими от злобы глазами.

Четыре гигантские туши, переваливаясь, разбрасывая лапами серый песок, двигались к ребятишкам.

Уметуха вытянулась в струнку, засвистала. Дед Выморзень застучал пальцами.

Но хищные твари не испугались, не повернули назад.

Встали на задние лапы.

Сверкнули багровым огнём их глаза.

Сейчас бросятся на снеговичков и…

— Нет сказки про фею, — вымолвила белыми, как мел, губами Настя. — И её самой тоже нет. И никогда не будет!

Тут на Настю и Егорку обрушилась снежная лавина.

Кто-то горячей и мокрой тряпочкой вытер мёрзлую корку на лице.

Кто-то тряханул как следует за плечи:

— Вставай, Настя, я уже задубел. Пойдём домой, а то мама увидит, что мы раздетые на мороз выбежали, ругаться станет. Видишь, Черныш за нами прибежал.

Настя выбралась из сугроба, взяла братика за руку. И они заторопились к дому, скользя по насту обледенелыми тапочками.

***

Звёздочка мчала сани к станции. Настя и Егорка сидели в ногах у родителей, полностью, с головой, прикрытые пахучей овчиной. Вдруг сани остановились. Но через минуту снова полетели по обновлённой снегопадами дороге. У асфальтовой площадки перед станцией овчина откинулась, и дед Степан помог выбраться ребятишкам. Папа и мама выгрузили сумки с новогодними гостинцами, рассчитались с дедом за извоз.

— Чуть не забыл! — воскликнул дед Степан. — Мне ж передали для вас подарочек!

И вытащил из-под санной полости чудную ёлочку в красивом горшочке.

Изумрудные лапки отливали серебром. Разноцветными огоньками сверкала на бледном декабрьском солнышке изящная верхушка.

Егорка восхищённо ойкнул, взял горшочек и прижал к сердцу.

— Спасибо большое, дедушка Степан, — поблагодарила вежливая Настя. — А кто передал подарочек?

— Не знаком я с ними, и спросить не успел, — охотно сказал дед Степан, улыбаясь в покрытую изморозью бороду. — Еду себе, задремал. Звёздочка же у меня умница, дорогу знает. Вдруг встала и тихонько так заржала, мол, очнись, Степан. Я глаза открыл — стоят на дороге трое. Лиц не разглядеть, снег столбом кружится. Вот один и забасил: «Ёлочку ребятам отдашь. Скажешь, это подарок». А потом вихрем глаза залепило. Пока утирался, Звёздочка тронулась. Оглянулся — никого.

Мама сказала:

— Какая красавица! Весной мы высадим её на даче. Будет ваше новогоднее чудо расти под окнами.

А в дремучем лесу веселились Уметуха и Забуранко. Такую метель подняли, что, казалось, небо с землёй перемешалось. Когда успокоились, сугробы подросли, снежные шапки на деревьях потяжелели. Доволен будет Выморзень. Ох, и выстудит же он лес до звона. Хорошо!