СВОИ (6+)

Работы, снятые с конкурса за нарушение правил голосования.

В нашей деревне всего три дома. И зимой здесь никто не живёт. Только мы. Да и мы приезжаем сюда лишь на несколько дней — в выходные или на праздник.

Сегодня 31 декабря. Нас трое: папа, мама и я. Мне восемь лет, учусь в первом классе. Папа и мама работают на заводе. Они, как и я, любят встречать Новый год в деревне. Встречаем его во дворе. Приносим еловую ветку. Обязательно с шишками. Втыкаем её в сугроб. Зажигаем толстые свечки. Их тоже — в сугроб. И ждём, когда на наши зажжённые свечки пожалуют гости.

В прошлом году к нам пожаловала лисица. Сидела в раскрытых воротах Глаза выставила на нас и чего-то ждала. Папа в дом обернулся, слазал в подвал, под русскую печку, взял оттуда большую морковину. Отдал морковину мне. Велел, чтобы я подошёл к рыжей гостье и угостил её с рук. Что я и сделал. Лиса от меня даже и не попятилась. Совсем меня, видно, не испугалась. Я протянул ей морковку. О, как обрадовалась она! Взяла её в зубы, и вдруг, это было так презабавно, вдруг улыбнулась своими тоненькими губами и поклонилась низко-пренизко, как если бы был я её господин. И сразу пошла с угощением в поле. Медленно шла, даже как-то степенно, заметая следы шикарным хвостом. На краю поля — лес. Папа сказал, что там, у лисицы нора, а в норе махонькие лисята. Вот и пошла она к ним, чтобы обрадовать сладким гостинцем.

В том году это было.

А нынче, пока мама печку топила, мы с папой пошли искать ёлку. Не простую — с тяжёлыми шишками. Эту ёлку мы с папой видели летом, когда ходили в лес по грибы. И вот идём сейчас к ней. Оба в валенках. И без лыж. Лыжи стояли у нас на крыльце. Но кто-то их взял, видимо, покататься, и почему-то назад не вернул. Из-за этого мы и топаем с папой по целому снегу. Снегу не очень много, дорога покрыта лишь у краёв, и шагать нам не так тяжело.

Выбрались за деревню.Там небольшой белый луг. Прошли и его. Оказались среди кустов, а потом и среди деревьев. В стороне от дороги увидели нашу ёлку. Какая красивая! Вся, снизу доверху в шишках. Вот бы таким ребятам, как я, водить здесь весёлые хороводы! И плясать бы тут можно. И прыгать. И даже песни орать на весь лес!

Остановились. Ну и долга́! Я уронил даже шапку, пока смотрел на её макушку. Ветки были широкие. От тяжести шишек сильно прогнулись. Одну из веток папа сломал. Чтоб домой.

— Можно бы было и малую ёлочку. Вон сколько их! — Папа взмахнул рукавом на стоявшие там и сям игольчатые деревья. — Да жалко. С годами вырастут и они. Будут такими же точно, как эта.

Неожиданно я отшатнулся. В шапку мою угодила еловая шишка.

— Белка! — воскликнул папа.

Белка была не одна. Я тоже увидел летящее существо, похожее на мартышку А потом разглядел и белый пенёк с шевелившимися ушами. И не один — целых два. Даже три. Третий был, правда, маленький. Все три пенька сидели под ёлкой, и, кажется, крупно дрожали.

Папа хлопнул ладонями. И пеньки тотчас же в зайчиков превратились. Убрались куда-то к стволу, где от теснившихся в несколько этажей хвойных лап было сумеречно и глухо, как в коридоре, в котором кто-то выключил свет.

Папа тихо сказал:

— Маленькая семейка. У них тут, видать, хоромы. Прячутся здесь не только от ветра, но, пожалуй, и от волков. Пойдём-ко домой. Не будем их беспокоить…

И тут я увидел большую собаку. И не одну. Стал считать. До восьми досчитал. Собаки шли от темневшего на опушке сузёмка. Шли к нашей ёлке. Одна за другой. Гуськом. Папа вдруг резко сбросил с себя рюкзак, помотал головой и шепнул:

— Будем готовиться к обороне.

Удивился я:

— От кого?

Папа снова шепнул:

— От волков. Выследили зайчишек. Вот и пришли сюда, чтобы поужинать перед лёжкой.

Я испуганно встрепенулся:

— А нас? Нас они не заденут?

Папа сказал:

— До этого не допустим.

Пошарив в мешке рукой, он достал металлический стерженёк. Достал и похожие на кирпичики топливные брикеты. Два из них положил в карманы фуфайки. В третий — всадил тоненький стерженёк и тотчас же его зажёг. Кирпичик сразу заполыхал.

— Уходим, — взяв ветку с шишками, папа крупно шагнул к дороге. Туда же — и я.

Десяти шагов не прошли, как услышали буханье лап. Из-под ёлки, сквозь кустики пролетели, метнувшись на свет три испуганных беляка. Казалось, сейчас припустят они куда-нибудь вдоль дороги, дабы уйти от голодных волков. Но зайчики сразу и прыть свою потеряли, как только сравнялись с нами, и перешли с прыжков на шаги.

Мы с папой то и дело оглядывались назад. Отстали ли волки? Нет. Шли по дороге и шли, держась от нас шагах в двадцати. Не знаю, что бы они с нами сделали, если бы были мы без огня? Может быть, даже и ничего, но зайчиков непременно бы потрепали, оставив от них разве только петляющие следы.

Волки нас проводили до самого дома. Остановились почти у самых ворот, в которые вместе с нами вошли и сбежавшие из-под ёлки её постояльцы.

Здесь, во дворе, мы воткнули в сугроб ветку с шишками. Мама моя принесла из дома десяток свечей. Зажигал свечи я. Зажигал и ставил в сугроб, окружая ветку с шишками маленькими огнями.

Уже темнело. Снег повсюду казался не белым, а густо-серым, переливавшим то там, то тут угрожающей синевой. Было уже без пяти двенадцать. Мама снова сходила домой. Возвратилась с корзиной. Мне подала из корзины бутылочку кока-колы, папе — шампанское и бокалы. И напоследок достала кочан капусты. Для наших гостей..

Зайчики тут же к капусте и подскочили. Нисколько нас не боялись и не стеснялись. Лишь на волков, стороживших их за воротами, покашивали глазами, ну, ни капли их уже не страшась, потому что знали: они находятся под защитой. Под нашей защитой.

Посмотрев с каким удовольствием, уминают они капусту, я обратил внимание на усы. Право, они подпрыгивали у них — то ли от бодрого настроения, то ли от смелости, а может, даже и от любви. Любви ко мне и к моим маме с папой, кого они совершенно не знали, но ощущали в эту минуту себя, как свои у своих.