Sen - ХОЧУ СТАТЬ ПТИЦЕЙ

Она смотрела на небо, затянутое тоскливо-серой пеленой, и думала о том, как хорошо бы было стать птицей, взмыть в высоту и никогда больше не возвращаться на землю. Здесь ей было невыносимо душно, словно в тесном карцере.

— Отсюда оно кажется таким маленьким.

Девушка вздрогнула от неожиданности, резко вернувшись в реальность. Рядом со скамьёй стоял худощавый парень — улыбаясь, он смотрел вверх, на медленно ползущие слои облаков.

— Почему?

— Любоваться небом отсюда — это всё равно, что смотреть на него из крошечного окна — виден лишь жалкий кусочек безграничного.

Девушка попыталась представить себе, каково это — лететь над облаками, почти касаясь их, но перед глазами промелькнул совсем другой образ. Там не было свободы, там была только тьма и боль.

Горечь начала душить комом в горле.

— Мне пора, — прошептали дрожащие губы.

Девушка встала со скамьи и, волоча отяжелевшие ноги, не спеша направилась вдоль по аллее.

— Ты этого действительно хочешь?

Она остановилась. Обернувшись, встретилась взглядом с парнем. Дыхание сбилось — в его глазах было столько тепла и понимания. Иллюзия измученного разума? Невозможно, чтобы он знал, что с ней сейчас происходит.

— Я видел тебя в больнице, — сказал он, подойдя ближе.

Теперь ясно. Девушка вздохнула:

— Мне страшно.

— Знаю.

Она улыбнулась. Впервые за последние месяцы.

— Пойдём? — Предложил он.

— Куда?

— Туда, где можно коснуться неба.

Заброшенная телебашня серой пикой возвышалась над городом. Немного покосившаяся, угрюмая, одинокая. Подросткам предстояло преодолеть множество ступеней поржавевшей лестницы — но эта задача казалась лёгкой. Легче, чем всё остальное в их жизни.

Почти на две сотни метров ближе к небу — ничтожно мало, лишь слабая попытка оторваться от земли. Парень сел на край площадки, свесив ноги вниз. Девушка опустилась рядом.

На западе солнце пробивалось призрачным сиянием через занавес облаков, обозначая близкий конец дня. Город, раскинувшийся под площадкой, казался макетом, бледным отражением суровой реальности. Эхо. Смутное эхо, звучащее в голове, напоминало о неизбежном, но, слабея под натиском широкого неба, оно становилось лишь неясным отзвуком кошмара.

— Отсюда весь мир кажется далёким, чужим, не твоим.

— А небо — безграничным, — добавил парень, устремя взор к тающему в дымке горизонту. — Я часто прихожу сюда в последнее время. Только с такой высоты я могу смотреть на свою жизнь, словно со стороны. Без страха, сомнений и сожалений.

Девушка вздохнула.

— Ты тоже можешь. Просто подожди немного.

Девушка закрыла на минуту глаза.

Разноцветные пятна проступили на полотне воображения: розовые лепестки шиповника, доверчиво открытые миру, сидели на крепких, усеянных шипами, ветках. Зелёный — самый обыкновенный, лишённый оттенков, цвет — был идеальным фоном для этих ароматных цветов. Она всегда их любила. Почему — сама не знала. В них было что-то трепетное и нежное, лёгкая ностальгия по неумолимо ускользающему в прошлое…

Чайка, громко крича, пролетела в небе, всколыхнув затихший страх и тягучее отчаяние.

— Я хочу стать птицей, — сказала девушка, провожая взглядом пернатую, — чтобы летать и летать, насколько хватит сил.

— А потом?

— Не важно.

Издали, прорываясь через отдалённое гудение города, раздался вой сирены скорой помощи — слабый, отрывистый, тревожный.

— Ты боишься смерти?

— Нет. Не её. Я боюсь той жизни, которая у меня будет после завтрашнего дня. Что бы ни говорили врачи, болезнь рано или поздно победит, выпив все мои соки, лишив красоты, молодости, возможности быть счастливой. Я не хочу этого. Не хочу.

Парень взял руку девушки в свою. Такие холодные пальцы в такой тёплой ладони.

Сбежать от реальности насовсем? Невозможно. Она неумолимо выдернет из самой глубокой фантазии — ворвётся без приглашения, растоптав мечту, сорвав розовые очки, и покажет свой отрезвляющий клыкастый оскал.

— Я смотрю на лица родителей и понимаю, что за их ободряющими улыбками скрыты скорбь и отчаяние. Они не хотят верить в неизбежность, но уже видят крест на моей будущей могиле. Зачем им всё это? — Девушка вздохнула, — лишь мой брат ещё слишком мал для понимания: он продолжает радоваться жизни, как ни в чём не бывало. Ему проще, чем всем нам.

Пауза ненадолго зависла над площадкой. Но неловко отчего-то не было.

— Меня стали избегать одноклассники, будто я — чумной, заразный, словно, если они заговорят со мной, станут такими же. Учителя только изображают участие, а моему отцу — всё равно. Ему всегда было всё равно.

Лицо парня было печальным. В его чертах проявилось что-то необъяснимо родное, знакомое.

— Думаешь, цена свободы так высока? — Спросила она после того, как затих порыв ветра.

Парень долго смотрел в её глаза, а после ответил:

— Не для нас.

* * *

Две чайки взмыли в небо, разрезая крыльями холодный воздух над городом. Страх и боль были оставлены там, внизу, на застывающей земле. Мелочное оказалось неважным, пустым, ушедшим в прошлое. Впереди был лишь безграничный облачный простор, тающий в желтоватых лучах заходящего солнца…