Иван Люгер - ОЛЕСЯ

Красное солнце нехотя опускалось в холодный, липкий туман. Болота тянулись на запад, до самого горизонта. С востока протекала река. Скользкой блестящей змеёй, она огибала заросший деревьями холм, на склоне которого разместился пионерский лагерь «Смена».

Трубил вечернюю зарю горнист. Вожатые гасили в корпусах свет. Всё постепенно погружалось в синюю темноту июльской ночи.

В первом отряде не спали. Соблюдая неписаное правило, ребята по очереди рассказывали перед сном страшные истории. Даже вожатая Леночка принимала в этом участие. Как раз сегодня, подошла её очередь. Усевшись на краю кровати, она начала замогильным голосом:

— Давным-давно, жил в этих местах кузнец. У кузнеца была жена — красавица Олеся. И любили они друг друга больше жизни. Но однажды увидел Олесю пан. Воспылал пан к Олесе чёрной страстью, и решил извести кузнеца. Приказал пан слугам ночью поставить в хлев к кузнецу корову с панским клеймом. Утром нагрянул пристав и обвинил кузнеца в краже. Кузнеца угнали на царскую каторгу, а Олесю пан, приказал к себе привести. Но не далась Олеся слугам панским. Взбежала она на холм и бросилась в реку. Попала Олеся к русалкам и стала навкой.

— А кто такая навка?

— Комарова, заткнись!

— Осецкий, сам заткнись! Ну, Лена?

— Навками называли утопившихся девушек. От старославянского Навь — тёмная сила. Ходят они, не похороненные, и мстят людям за своё горе. А русалки им помогают искать обидчика.

— Лена, а дальше?

— Ну, вот. Сделалась Олеся навкой. И стала она вместе с русалками по ночам из реки выходить да пану мстить. То стада его разгонят. То сено сгноят. То поля вытопчут.

Но однажды понадобилось пану ехать по гати через топь на заимку со всей семьёй. Подкараулили их русалки, утащили всех в болото и утопили. А Олеся потом ещё долго рвала ногтями и таскала по всей округе их изуродованные тела. И там, где пролилась кровь пана и его семьи, всё поросло красным клевером.

— А Олеся? Что с ней стало?

— А Олеся, так и не смогла утолить своего горя. Говорят, что она до сих пор ходит ночами по болотам, страшная, с синим лицом и ищет своего кузнеца. А ещё говорят, если громко позвать её по имени, и она это услышит, то придёт.

— Жуть. Это, что на самом деле?

— Комарова, ты достала уже!

— Осецкий, сам достал!

— Там, на краю болота, примерно в двух километрах отсюда, ещё видны сгнившие срубы — всё, что осталось от деревни. Справа, в стороне виднеется остов кузни. А через болота тянется сгнившая гать, прямо к заимке пана. Только никто туда не ходит. Жуткое место.

В отряде наступила гробовая тишина, прерываемая пением сверчка.

Вдруг с треском распахнулось окно. Осецкий, высунувшись до половины на улицу заорал:

— О-оле-еся-а-а!!!

Эхо покатилось по крышам корпусов и затерялось в тумане среди болот.

Леночка вскочила на ноги:

— Осецкий! Закрыл окно! Всем спать!

Мальчики, сопя, полезли под простыни. Девочки двинулись вслед за вожатой на свою половину.

— Ну и туман сегодня. — Два охранника пили кофе в караульном помещении, разгоняя сон. Часы показывали четверть второго ночи. Один отставил кружку и поднялся со стула. — Пойду, обойду территорию. Мало ли.

— Давай. Потом я.

Застегнув молнию на куртке, первый охранник растворился в тумане. Стихли шорохи его шагов.

Прикрыв дверь, второй взялся за транзистор. Как назло, ничего не попадалось. Он налил себе вторую кружку, закурил. Часы мелодично звякнули. Два часа.

— Чё-то долго ходит.

Со стороны болот донёсся протяжный, похожий на вой, звук. Лягушки завели было свою песню, но быстро умолкли. Послышался отдалённый шорох. Потом ещё. Ещё. Шорохи приближались.

— Наконец-то, — буркнул второй, не отрываясь от транзистора. — Идёт.

Отчётливо скрипел песок. Вот снова скрипнули песчинки. Затем что-то зашуршало. Опять скрип песка. Вновь шорох. Казалось идущий, одной ногой шагал ровно, а вторую подволакивал.

— Не понял. — Второй охранник оторвался от транзистора. — Он, что, пьяный уже?

Шаги становились всё ближе, ближе и вдруг смолкли. В следующее мгновение послышался глухой удар. Будто кто-то упал. Донеслось приглушённое дыхание. Вновь зашуршало. Охранник прислушался.

— Ползёт, что ли? Охренел?

И тут до его слуха донёсся слабый стон. Вскочив со стула, он распахнул дверь.

Напарник лежал в двух метрах от входа в караулку. Лицо бледное. В глазах ужас. Одной рукой он опирался о песок, другую прижал к шее, из которой между прижатыми пальцами стекали и впитывались в песок тёмные ручейки.

— Помоги-и, — прохрипел он и уронил голову на песок. Его тело судорожно дёрнулось и обмякло. Кепка свалилась, обнажив поседевшую голову.

Второй охранник так и окаменел у двери караульного помещения. Широко открытыми от ужаса глазами он смотрел на бездыханное тело напарника и не мог сдвинуться с места.

А из тумана к нему медленно приближалось большое белое пятно, напоминающее силуэт одетой в широкое платье женщины. Оно бесшумно плыло по воздуху, не касаясь земли. Всё ближе. Ближе. Вот уже в свете луны отчётливо обозначились контуры женской фигуры, и до слуха охранника донёсся хриплый шёпот:

— Можешь подковать коня?

Охранник попятился. Стараясь не зацепиться каблуком за порог, он на мгновение опустил глаза. Когда же вновь поднял их, его колени подогнулись, и от страха перехватило дыхание.

Она стояла в полуметре и всматривалась в его лицо пустыми глазницами. Синие губы отчётливо выделялись на фоне белой с голубым отливом коже лица. Полусгнившими ноздрями, она шумно втягивая воздух, обнюхивала его. Черные как смоль волосы и сорочка были мокрыми и облипли водорослями, будто она только, что вышла из реки. Вода каплями падала на песок.

Обдав охранника смрадом, она прошептала:

— Ты не кузнец.

— Я… Не… — Язык пересох и еле шевелился. Охранник попытался отступить ещё на шаг, но в следующее мгновение ледяные костлявые пальцы сдавили его шею. Безобразные черные ногти проколов кожу, вошли в плоть.

Кровь хлынула ручьями из разорванной аорты. Пенясь, она стекала по плечам, по груди бедняги, и, не успевая впитываться в одежду, хлопьями падала на пол караульного помещения.

Из широко открытого рта охранника вырвался хрип. Он судорожно вцепился слабеющими пальцами в холодные запястья, тщетно пытаясь разжать их. Потом голова его откинулась назад. Руки безвольно повисли вдоль тела. Страшные пальцы разжались, и уже мёртвое тело грохнулось на скользкий от крови пол.

Осецкому снился чудный сон. Он видел прекрасную девушку. В свете луны, сквозь тонкую прозрачную сорочку просвечивало её дивное тело. Острая грудь, мягкий живот, лоно, покрытое редкими волосками, упругие узкие бёдра, стройные ноги. Чёрные как смоль волосы ручьями опускаются до пят. У девушки голубые глаза. Алые, как вишни губы нежно шепчут ему:

— Здравствуй любимый. Наконец-то я нашла тебя. Теперь мы всегда будем вместе.

Она нежно взяла его за руку, и они оторвались от земли. Всё выше, и выше взлетали они. Туда, где на фоне чистого голубого неба, вечно светило золотое солнце.