Akrotiri/ Чайка- ПОТОМУ ЧТО МЫ ПИЛОТЫ...

....«Малышка, я соскучился!» — папа приветливо улыбается.

Да так знакомо, так по-родному, что у Оли щемит сердце. Она тянется к нему, как в детстве. Хочет прижаться к кожаной куртке, вдохнуть запах облаков и услышать задорный присвист:

«Потому, потому что мы пилоты, небо наш, небо наш родимый дом…»

"Так оно и есть, небо стало тебе домом. Вечным домом", — думает во сне Оля, вглядываясь в сияющую гагаринскую улыбку. — "Папа, у тебя кариес на переднем зубе".

— Не может быть! У меня ничего не болит, — отец поспешно прикрывает ладонью рот, один за другим теряя зубы. — Не смотри на меня, дочка!.....

Оля с криком проснулась. Все тот же кошмарный сон. Покрывающиеся кавернами выпадающие зубы, высыхающая, трескающая кожа-пергамент, растекающиеся горячим воском внутренности. От отца остается лишь истлевшая кожанка и приколотый к вытертой овчине ярко-синий значок выпускника академии…

Аэрофобия, появившаяся после гибели отца, убивала ее перед каждым полетом.

Усыплять подсознание как подруга, накачиваясь изрядным количеством коньяка, Оля не могла. Она не выносила спиртное после смерти мамы. Той хватило полгода после катастрофы, чтобы допиться до белой горячки и уйти вслед за отцом.

Нормально выспаться перед вылетом не удалось. Оля занималась всем чем угодно, лишь бы отвлечься. Не представлять, как сжимаются легкие, как замирает сердце на взлете, а потом скачет из груди в ожидании воздушных ям. Как при посадке тело обливается холодным потом, дрожит осиновым листом, как лопаются от смены давления уши. А губы вслед исчезающему кислороду шепчут: — Отче наш…

— Я заранее давала заявку на два специальных бокса! — Ольга была в ярости.

Это ни в какие ворота не лезет! Договорилась отдать собак перед самой посадкой, чтобы меньше сидели запертые. Лететь в Эйлат три часа, да еще погрузка-разгрузка! А бестолковый персонал увез собачьи переноски вместе с нестандартным багажом!

Стюардесса печально хлопала глазами и несла беспомощную чушь:«Я не заметила, когда клетки поставили на конвейер. Да ничего с вашими собачками не случится, мы их привяжем к сетке в багажном отделении, а потом первых вынем.»

— Как привяжете? Куда привяжете? — ужаснулась Ольга. — На поводках за ошейники? А если на них что тяжелое при тряске упадет? Или они запутаются? Почему я не могу их взять в салон, они крошечные?

— В салон запрещено! У вас нет переноски.

Маразм ситуации зашкаливал.

— Так по вашей вине у нас их нет! Вы их отправили к чертям!

Работница регистрации смотрела сквозь Ольгу и не поддавалась на эмоции.

— Может вы их оставите в Москве и приедете потом?

— Когда потом? Куда потом? Где я их тут оставлю?!

Ольга держала миниатюрных такс под мышками, словно градусники.

— У Джерки эпилепсия! Что если припадок начнется в самолете? И вот так, среди багажа, привязанной за шею! Она удавится! А Кика без Джерки никуда!

Оля сделала умоляющие глаза:

— Можно я их за пазухой пронесу, никто даже внимания не обратит. А внутри собачки будут на коленях, они воспитанные и тихие!

— Вы понимаете, что это за-пре-ще-но?! — девушка начала терять терпение. — Давайте сюда собак, наш сотрудник привяжет их в багажном отделении. Это и так нарушение. Но мы идем на уступки из-за ошибки грузчика. Или оставляйте их здесь. Посадка сейчас начнется!

Ольга обречено протянула поводки мужчине в комбинезоне.

Судорожно вздохнув, взяла мужа за руку.

— Бред какой-то! Я просила не убирать клетки, но им пофигу!

— У тебя руки ледяные! — Юра взял обе её ладони в свои, согревая. — Не волнуйся, ничего с малышами не случится, самолет не стиральная машинка, багаж привязывается надежно.

Места оказались в середине салона, следом за запасным выходом. У мужа получится вытянуть ноги и немного вздремнуть, оставив Ольгу ее привычным страхам.

— Я с ума сойду, — забормотала она вполголоса, — Я и так летать боюсь, а еще это. Джерка чувствует, когда я нервничаю. А если у нее случится припадок? Почему я не слышу, как они лают?

— Зачем им лаять, там не ходит никто, — Юра погладил ее по плечу. Поерзал взад-вперед, удобно устраиваясь в кресле.

Симпатичная девушка прошла в голову салону для демонстрации спасательного оборудования .

— Пристегните ремни, поднимите спинки сидений, мы готовимся к взлету!

Проверив крепость замка, Ольга закуталась в дорожный плед — от нервов она мерзла. Стараясь не смотреть на совершенно спокойного мужа, занялась аутотренингом.

«Все будет хорошо. Самолеты — самый надежный вид транспорта. Собаки в порядке. Нас ждут два месяца безмятежного отдыха на берегу Мёртвого моря… Совсем мертвого… Так-хватит!!! Все заново..."

Аэробус медленно выехал на взлётную полосу, загудел, затрясся и рванул вперед, … как вдруг резко затормозил и остановился.

По салону вслед за коллективно шепчущимися молитвами раздались крики и следом жизнерадостный голос из динамика.

— Дамы и господа, пожалуйста, не волнуйтесь! По независящим от нас причинам взлет отложен на полчаса.

— Что-то с двигателем? Сломано шасси? Электроника барахлит? — один за другим посыпались тревожные вопросы.

Бортпроводницы со счастливыми лицами ответили на каждый отрицательно и перешли в хвост.

— Я не одна с параноей, — облегченно вздохнула Ольга и закрыла глаза.

Самолет завершил разворот, пристраиваясь в конец очереди на старт.

Мучительных полчаса тянулись словно полдня. Ольга успела пару раз всплакнуть и сгрызть свежий маникюр, муж ласково шлепал ее по рукам, гладил, грел их. Успокаивал, как мог.

Кончики пальцев ломило, надорванный заусенец дёргал и Ольга прижала его к бедру, останавливая кровь.

„Вот, теперь на джинсах будет кровавое пятно. Ну почему мне так не везёт?“

Наконец снова ожил динамик, следом включилось табло «Пристегните ремни» и по салону пронесся вздох облегчения.

»Чему быть — тому не миновать! Ожидание смерти подобно! Уж лучше поздно, чем никогда!"

Дурацкие мысли невпопад, перегоняя друг друга, пронеслись в Олиной голове.

Самолет, мягко подпрыгивая на неровностях, вновь набрал скорость. Заурчал мощно и тяжело, словно готовящийся к прыжку кит… Нехотя взлетел и начал выходить на эшелон.

Стараясь отвлечься от нарастающей в груди тяжести, Оля зажмурилась и представила своих привязанных к чемоданам в абсолютной темноте малышек. Они от страха прижались друг к другу, напрягли хвосты — антенки и навострили ушки-лопушки.

— Я с вами, ничего не бойтесь, все будет хорошо, — прошептала женщина, теряя сознание.

Погружаясь в небытие, она не видела, как из верхних панелей выпали кислородные маски. Несколько рук судорожно потянулись к ним и тут же опустились.

— Оля, дыши глубже! Да что с тобой? — знакомый голос то появлялся, то исчезал. Она блуждала по зеркальному лабиринту, не находя выхода. Окруженная бесчисленными отражениями, шла на голос мужа. Вытянув руки вперед, отталкивала от себя ледяные стекла, которые складывались, словно карточный домик, и тут же разбивались на мелкие осколки, наполняя воздух хрустальной взвесью.

Юра встряхнул ее что было силы. Оля вскрикнула и открыла глаза. Огляделась.

Где она? Что происходит? Почему на ней кислородная маска? На ней одной!

А все остальные пассажиры, кто привстал с кресел, кто замер в проходе, смотрят на нее с удивлением.

Оглянулась на мужа, сидящего у иллюминатора. Сквозь стекло проникал яркий солнечный цвет, играющий спектрами на металлических деталях кресел.

«Как странно переливаются подлокотники. Никогда не обращала внимания на их замыловатую конструкцию.»

— Оля, как ты себя чувствуешь? — голос Юры звучал мягко и нежно, он проникал, просачивался внутрь, даря долгожданный покой.

Она пристально посмотрела на мужа, от счастья перехватило дыхание.

«Какой ты у меня красивый. Нас ждет незабываемый отдых»

Захлебывающийся от счастья коротконогий и длинноухий дуэт взобрался на ее колени.

Горячие языки наперегонки принялись лизать щеки.

— Джерка! Кика! Девочки мои! Вас все-таки пустили в салон?

Передав собачек мужу, Оля поднялась с кресла, чтобы отблагодарить стюардессу.

Заметив ее в хвосте, пошла по проходу.

Остановилась у самых задних кресел и, не скрывая удивления, посмотрела на сидевшего у окна мужчину. Надо же — за окнами июль, а на нем зимняя куртка — пилот. Взгляд плавно перешел на сверкающий всеми оттенками ультрамарина летный значок, а следом на жизнерадостную гагаринскую улыбку на лице отца.

— Малышка, я соскучился!