Звезда и Крыса - Вербовая Ольга

И какого, скажите мне, лешего, я потащилась в Ла Пинеду по бездорожью? Впрочем, по бездорожью — сильно сказано — дороги на побережье Коста Дорада как раз выше всяких похвал. И для машин, и для пешеходов. А вот про велосипедистов забыли. И езжай на своём велосипеде хочешь — по тротуару, хочешь — по проезжей части. На первый вариант я не решилась — там же дети. А наездник я, мягко говоря, неважный. Значит, будем исходить из того, что автомобилисты — взрослые и ответственные люди, и что к даме на велосипеде они будут вежливы.

Ла Пинеда (а по-нашему, Сосновка) действительно оказалась красивым городком. Но Салоу всё-таки красивее. К тому же, в Салоу есть велосипедная дорожка до самого Камбрильса и фонтан поющий.

И вот я несусь по тёмной трассе поздно вечером навстречу машинам, молясь всем святым о прощении грехов своих. Дождь хлещет, как из ведра. И когда он только успел? Дождевик спасает слабо — от стекающих по дороге бурных рек ноги забрызганы до самых колен. Куда же тебя, Лариска, занесло?

А ещё мобильник трезвонит. Должно быть, мама. Извини, мам, сейчас реально не до тебя! Тем более, тут стенка — надо быть осторожнее, а то как сбудется Иркино пожелание.

«Убейся об стенку, тварь! — орала тогда моя подруга на весь двор. — Ты предала Родину, предала Президента! Я тебя никогда не прощу!».

А ведь до антиайданного психоза была добрейшей души человеком.

Так, стенку проехала — слава Богу. На этот раз Ирочка осталась в накладе. Ещё бы не врезаться в столб и не шлёпнуться прямо в лужу…

И вот, наконец, после стольких мытарств — усадьба Masina Catalana. Здравствуй, Салоу! Значит, недалеко и родная гостиница…

Оказавшись в номере, я первым делом залезла под горячий душ, поставила чай, чтобы выпить с мёдом. И позвонила маме.

— Лора, ты в порядке? Я уже так перепугалась!

— Да я гуляла, звонка не слышала. А что случилось?

— Да звоню тебе, а в трубке голоса. Мужчины и женщины.

— Не знаю, мам. Мужчин со мной точно не было.

— А я прямо слышу такой отчаянный крик: «Эстрелья! Эстрелья!». И какая-то женщина стонала, звала какого-то Энеко. Я уж думала: то ли с тобой что-то случилось, то ли телефон украли.

— Да нет, со мной всё нормально. Может, ты просто не туда попала?

— Может быть.

Разумеется, о погоде и о своём приключении в Ла Пинеде я рассказывать не стала. Что я, раненая, что ли?

Положив трубку, стала думать о случившемся. Однозначно, сбой на линии. Нет среди моих знакомых никого с такими именами. Эстрелью знаю только одну — из пьесы Лопе де Вега «Звезда Севильи». Читала ещё в школе. Да и честно сказать, не понравилась она мне. А Энеко — вообще не помню, слышала ли это имя? Возможно, в каком-то сериале.

— Представляете, Хулио, вчера ездила в Ла Пинеду, а тут такое…

Хулио — это бармен в отеле. Весёлый, отзывчивый человек. С ним очень интересно поболтать за жизнь, попивая в стойки эспрессо со сливками. Правда, говорить с ним приходится на его родном — русского Хулио не знает. Зато я знаю язык Сервантеса достаточно, чтобы мы могли друг друга понять.

Когда Хулио узнал, что на Родине весь двор называет меня Крыса-Лариса и мажет мою дверь помоями, стал относиться ко мне ещё лучше.

«Вы поддерживаете оппозицию? Пишете письма узникам Болотной? Esta bien! Muy bien!* У меня дед был коммунистом, сидел при Франко, при диктатуре. Tiempo horrible!** Он считал, что лучше погибнуть, чем встать на колени».

«Франкисты его убили?» — спросила я тогда, прекрасно понимая, что подобные режимы с инакомыслящими не церемонятся.

«Нет, к счастью, нет. Дедушка пережил диктатуру, успел ещё внуков понянчить».

Однако страданий дедушке Хулио пришлось испытать немало. Хорошо, моя мама этого разговора не слышала. И так она мне говорит:

«Когда же ты, наконец, успокоишься? Неужели не понимаешь, что против лома…».

Да понимаю я, конечно, что диктатуру на раз-два не одолеешь. Но унижаться перед ворами и беспредельщиками — противно.

— Связь плохая. Мама говорит, слышала крики, стоны. Какой-то Энеко, какая-то Эстрелья…

— Как Вы сказали, Лариса? — Хулио отчего-то заметно разволновался. — Это серьёзно? Не розыгрыш?

— Да какой тут розыгрыш? Мама реально перепугалась! Звонит мне, а в трубке неизвестные голоса.

Хулио вдруг стал на удивление серьёзным, задумчивым. Что это с ним?

— Понимаете, Лариса, Энеко — это имя моего дедушки, и жил он в Ла Пинеде. Его первую любовь звали Эстрелья. Она была для него настоящей путеводной звездой.*** Его жизнь была её жизнью, а его смерть стала бы и её смертью тоже. Любила она моего дедушку безумно.

Но не суждено было ей разделить всех его печалей и радостей. Франкистские полицаи, желая не то запугать Энеко, не то проучить за непокорность, ворвались ночью в дом к Эстрелье и попытались её изнасиловать. Девушка сопротивлялась так отчаянно, что трое здоровых мужиков не могли ею овладеть. Возможно, роль сыграло и то, что все трое были по-скотски пьяны. Желание, если оное и было, довольно быстро уступило место дикой злобе. Непокорную повалили на пол и забили ногами, буквально не оставив живого места. Когда пришёл Энеко, то застал Эстрелью умирающей. Только и успел, что проститься с возлюбленной.

Признаться, от этой истории мне стало не по себе. Мало того, что вместо меня маме ответили чужие люди, так ещё, оказывается, и покойники. Нормальненько!

После мощного выброса адреналина в самый раз — тихая автобусная экскурсия. И желательно куда подальше. Валенсия для этой цели подошла как нельзя более кстати. Сначала нас повезли в биопарк с различными зверушками. Без клеток, без решёток — только скалы и насыпи вокруг. Потом была пешеходная экскурсия по центру города с фонтаном, кафедральным собором, самым узким в мире зданием и мясным рынком. Там, оказывается, будучи опальным, жил драматург Лопе де Вега. За что его центральная власть невзлюбила — не знаю, но возможно, за пресловутую «Звезду Севильи», в которой король представал не в лучшем свете. И всё-таки ему повезло больше, чем нашему Радищеву — в Валенсии теплее, чем в Сибири.

На следующий день я купалась и загорала на пляже, а через день поехала в вечернюю Барселону с аквариумом и поющим фонтаном. А ещё через день я смотрела танец фонтанов уже в Салоу.

Накануне отъезда полдня каталась на водных горках в аквапарке.

С мамой, конечно, созванивалась, но на посторонние голоса она больше не жаловалась.

И вот незаметно подкрался конец моего пребывания в Салоу. Пора возвращаться на Родину. Что меня там ждёт? Вдруг моим соседям надоест Крыса-Лариса, и они придумают что-нибудь поинтереснее типа зелёнки в лицо, поджога квартиры или группового избиения? От телезомби, убеждённых, что всякий, кто не с ними — враг народа, такого вполне можно ожидать. Что предпримет центральная власть, которая явно не в восторге от оппозиции и сочувствующих оной? Внесут ли меня в чёрный список, чтобы по заграницам не шастала, а слушала лишь то, что рассказывают по телевизору? Посадят в тюрьму по надуманному поводу, приписав статью погрязнее? Или и вовсе объявят невменяемой и запрут в психушку?

За окном автобуса проплывали песчаные и каменистые пляжи, скалы, покрытые редкой растительностью, отели, бассейны с голубой водой. До свидания, Каталония! Или прощай? Надо позвонить маме, сказать, что уже объезжаю.

Однако после длинных гудков послышался голос вовсе не мамин. Он звучал словно издалека и принадлежал молодой девушке.

— Лариса…

— Алло! Кто говорит?

— Лариса… Oyes?****

Дальнейшее расслышать было трудно. Раздался треск, шипение, голос девушки стал неразборчивым, без конца прерывался.

— Эстрелья, это Вы? — спросила я по-испански.

Конечно, в помехах на линии нет ничего удивительного, и имя у меня, если разобраться, не такое уж и редкое. Ума не приложу, почему мне пришло в голову самое невероятное?

Среди стрёкота девушка продолжала говорить на испанском. Но даже говори она по-русски, понять было тяжело. Лишь когда посторонний шум на минуту стал тише, я сумела разобрать три слова:

— Лариса… не бойся…

И всё — тишина…

— Лора, привет! — а вот и голос мамы. — Ты как?

— Привет, мам! Да вот уже в автобусе, едем в аэропорт.

— Ты там будь внимательнее, не опоздай на самолёт.

— Постараюсь.

А у самой мысль: может, лучше было бы и опоздать? Здесь тепло, и люди ко мне так хорошо относятся.

Но ведь в Испании сейчас демократия, а я — турист, который платит. Мне же неизвестно, что говорили бы и делали эти самые люди, будь у них сейчас франкистская диктатура? Как бы они отнеслись к Энеко, будь он их современником? Называли бы верную ему Эстрелью Звездой или дали бы кличку Звезданутая? Ведь сказать: не люблю Франко! — когда он давно уже истлел — не то же самое, что сказать это же при живом и правящем. И пожать руку иностранному оппозиционеру, приехавшему в качестве туриста — не то же самое, что вступиться за несогласного с властью в своём отечестве. Но зато мне хорошо известно, что говорили и делали те, кто выходили на митинги против коррупции и мошенничества власти, когда их сажали по тюрьмам, что говорили в своих интервью уже познавшие тюремный ад, и чем стали заниматься ранее всерьёз не помышлявшие о правозащитной деятельности. Те, которые сумели остаться на Родине после того, как от её имени с ними обошлись так несправедливо. Нет, не стану я пытаться всеми правдами и неправдами удержаться в Испании. Вернусь в Россию. Вернусь не к ворам из власти, не к дебильным соседям, а к ним — людям чести и настоящим патриотам.

Интересно только, что имела в виду Эстрелья, когда говорила: не бойся? Мол, ничего плохого с тобой не случится? Или: не бойся страдать? Знает ли она, что Стас Павлищев, который должен выйти на свободу в апреле, нравится мне не только как человек? Наверное же знает.

*Это хорошо! Очень хорошо!

**Ужасное время!

***Estrella — Звезда

****Слышишь?