Вытьянка, Герасимова Ирина

Лес подступал к турбазе вплотную, пристально разглядывал чужаков зелеными колдовскими глазами. За его пределами всего в нескольких километрах отсюда лежал другой мир, напоминая о себе шумом машин, лаяньем собак, утренними воплями петухов и ликующим кудахтаньем кур. Здесь же было всегда дремотно и тихо — басовито гудели шмели, кружась над полем ромашек, перекликались птицы и без устали трещали кузнечики. Здесь была вотчина леса, его владения.

Леся и Никита жили на базе уже несколько дней, дожидаясь приезда остальных. Их целью был Новгород, а потом Псков. На турбазу они заглянули так, мимоходом, потому, что несколько лет назад здесь отдыхали Мара и Левчик и очень хвалили. Леся с Никитой наслаждались удовольствиями жизни в глуши — ловили рыбу на реке и озерах, ездили на велосипедах в ближнюю деревню, где покупали молоко, яйца и творог, ходили за малиной и грибами. Они получили недолгую передышку от сумасшедшей городской гонки, работы в офисе и ребенка, гостившего у бабушки. Долгий сон, неторопливая, полная непритязательных удовольствий жизнь, которая, казалось, будет длиться вечно, была приятна им обоим.

Домов на территории турбазы было семь, пять сейчас пустовали, в шестом жили они, а в седьмом время от времени появлялась крупная женщина с романтическими кудряшками до плеч— администратор, бухгалтер и уборщица в одном лице. Они получили от Зои Петровны ключи от спортивного инвентаря и наставления, куда сходить, что посмотреть и чем заняться. Зоя Петровна любила попугать и напустить мистического тумана на все происшествия, случившиеся в округе за последние десять лет. По ее словам, когда-то здесь были капища и сила этой земли, древней, как мир, до сих пор ощущалась.

Лес и впрямь был дремучий, чащобный. Вековые ели обросли мхом, длинными прядями спускавшимся к земле, а река Валдайка внизу под холмом вспыхивала ярким языческим огнем в часы заката.

В конце концов Жорик и Костя решили двинуть прямо в Новгород, не заезжая на турбазу, а Мара с Левчиком “тянули резину”, обещая прибыть со дня на день, но все не ехали. Наконец Мара прислала эсэмэску, сообщив, что они прибудут не раньше выходных и добавила к ней тысячу извинений.

“Ну ты же знаешь, — писала она. — Тоське нужно, чтобы Вадька был полностью экипирован, а иначе она не возьмет пацана к себе”.

Тоська была старшая сестра Мары, мать троих детей, и жила все лето в деревне, где снимала комнату. Ее желание получить сына Мары со всем обеспечением было вполне понятно.

Устав от ежедневной рыбалки, Никита и Леся обратили свой взгляд на лес, где поспела малина. Красные от ягод кусты склонились к земле, а во мху запестрели первые в этом году сыроежки.

С каждым днем они уходили все дальше от турбазы, исследуя болота, где рос терпко пахнувший дурман и блестели зеркальным блеском голубые озерца воды. Там в небольшом количестве еще оставалась черника. Как-то они случайно забрели на маленькое лесное озеро, окруженное со всех сторон плотной стеной елей. Озеро пряталось от посторонних глаз, оберегая свое инкогнито. Никита вытащил карту, но так и не смог найти его среди извилистых линий рек и озер.

— Где-то здесь! — ткнул он в карту пальцем. Вокруг озера стояла необычная для леса тишина. Не слышно было ни птиц, ни кузнечиков, ни других насекомых. В полном молчании стояли ели, отражаясь в чернильного цвета неподвижной воде. Кое-где берег был заболочен. Густая жижа лепилась к ногам, мягко утягивая в себя кроссовки.

— Смотри, Ник! — Леся, нашедшая целое семейство лисичек, вдруг выскочила из-под еловых лап. — Нет, ты только посмотри!

Никита полез под ель и оторопел: перед его ногами лежал человеческий череп. Да, да, это был череп, наполовину ушедший в землю. Несколько трубчатых костей торчали из жесткого белого мха. Леся задумчиво тронула кость. Кость хрустнула, распавшись на несколько кусочков, и она брезгливо отряхнула руки.

— Не трогай! — Никиту аж передернуло. — Кто знает, кому это принадлежит. А может… Петровна сказала, что в этих местах шли бои и тела погибших так и остались незахороненными.

Он двинулся вперед, предполагая, что Леся так же решительно пойдет за ним. Однако Лесю вдруг посетило вдохновение, она нагнулась, подобрала выбеленный дождями кусочек кости и бросила в пакет, где уже были другие артефакты: лисички, жесткий белый мох, большой кусок коры, сосновые иголки и пара шишек. Все это пригодится ей для творчества. Леся видела свой будущий шедевр, сработанный в стиле ошибамы: на первом плане — пара берез и ель, череп под елью сурово взирает на зрителя, а черное озеро блестит в свете красно-оранжевого заката. Ну или что-то другое. Она подумает над этим позже.

Они долго блуждали по лесу среди сосен кустов можжевельника и каких-то огромных, покрытых папоротником ям, прежде чем вышли на дорогу — услышали вдали шум идущих по шоссе машин.

Вечер оказался неудачным — едва солнце село, набежали тучи и начался сильный ливень. Ветер утробно выл в дымоходе, злобно трепал деревья, ломал ветки и обдирал листву, гнул к земле, сталкивал черные тучи, из которых выплывала маленькая круглая луна. Никита зевал-зевал и задремал. Он был как медведь в берлоге, медлительный неповоротливый и сонный.

Леся пожала плечами. Отпуск проходит быстро и жаль тратить его ни на что. Она вынула из сумки планшет и отправилась в соседнюю комнату. У нее в устройстве была туча книг. В этой комнате будут жить друзья, но почему бы сейчас не воспользоваться их отсутствием и не расположиться с удобством в мягких подушках и одеялах? Леся открыла Keybook, выбрала книгу и приступила к чтению.

Ветер тарабанил дождем по крыше, стучал ветвями черемухи, разросшейся возле коттеджа, отплясывал неистовую пляску в лужах на асфальте возле дома.

Во дворе хлопнула калитка. Раз, другой, третий. Мысли Леси, блуждавшие по далеким мирам, медленно возвращались в реальность. Что происходит? Леся задумчиво отложила планшет. Калитка хлопает, но ведь она заперта?

Калитка снова оглушительно хлопнула.

Леся подошла к окну, вглядываясь в непроглядную сырую темень. Где-то вдалеке возле леса ей почудилось голубое свечение, вспыхнувшее возле самой земли и тут же ушедшее ввысь.

“Нло?’ — подумала Леся иронически и улыбнулась, вспомнив байки Петровны.

Ветер, разъярившись, швырнул в окно горсть сорванных с березы листьев. Один листочек, самый крупный, прилепился к стеклу и, выделывая фортели, пополз вниз к оконной раме.

Где-то вдалеке раздался тихий плач и смолк. В стенах кто-то шуршал, шептал, неустанно топал, то тише, то громче, то совсем умолкал. Калитка завизжала, двигаясь медленно, с натугой, преодолевая сопротивление проржавевших шурупов. Звуки непогоды вдруг стали Лесе неприятны. Леся набросила на плечи куртку и выбежала в дождь. Через минуту она промокла насквозь. По голове, длинным прядям волос бежали струйки дождя, забираясь под воротник, скатываясь по спине к брюкам и кроссовкам. Леся с трудом повернула щеколду, разбухшую от влаги, из вертикального положения в горизонтальное. Заперев калитку, она бросилась назад к дому, скользя по мокрой траве как по раскатанному снегу, хлопнула дверью, сорвала куртку, бросила ее на крюк, а белье на спинку стула и как была мокрая и холодная, нырнула под одеяло к Никите греться.

— Ты чудо речное. Моя русалка! — сказал он, просыпаясь.

— Озерное! — усмехнулась Леся.

Никита коснулся губами ее холодной, пахнувшей дождем и свежестью шеи, и медленно спустился к ложбинке на груди.

В ночи, клубящейся за окном, раздался плач.

Никита отпрянул от Леси. Оба они как по команде взглянули на окно. Из темноты потянуло ужасом, что-то липкое, чернильное, как давешнее озеро, сочилось сквозь заляпанное дождем стекло. Никита вгляделся в ночь за тонкой стеклянной перегородкой. Ему почудилось какое-то движение, по сырой после дождя земле медленно тянулись длинные тени. Снова раздался тонкий жалобный плач, плач обиженного ребенка. Он был настолько неуместен здесь, в этой ночи, под нависшей над мокрым лесом луной, что Никита в ужасе шарахнулся в сторону, налетел на кровать, ударился коленом и взвизгнул от боли. Его визг послужил сигналом к началу шабаша.

Гулко, страшно ударило в стену и завизжало противным тонким голосом “И-и-и.” Дверь заходила ходуном. Из— под нее поползли длинные тонкие, покрытые шерстью и совершенно голые конечности, увенчанные когтями, вырастая точно в сторону скорчившихся от ужаса людей. Дом затрясся, задрожал. Сотни незримых гостей снаружи ощупывали его в поисках щелочки, дырочки, сквозь которые они могли пробраться внутрь, выжрать, высосать жизнь, прячущуюся за хрупкими стенами. За замурзанным стеклом мельтешили, склеивались и снова рассыпались тени, проговаривая непонятные нечеловеческие слова.

Ужас холодной волной накрыл Никиту. Он взглянул на Лесю, скорчившуюся за стулом и стеклянными глазами смотревшую на дверь, но теперь ему было не до Леси…

В центре комнаты возникло голубое свечение, из которого соткалась фигурка девушки. Увидев Лесю, фигурка вытянула вперед руку и нацелилась на нее указующим перстом. Последовал вопль, переросший в долгий оглушительный вой. Бестелесное существо стиснуло ручки в жесте отчаяния и боли и рассыпалось по полу мелкими огоньками. Огоньки коснулись ног Леси, накрыли ее голубой волной.

Все смолкло. Наступила долгая мучительная тишина. Никита и Леся сидели в комнате, боясь пошевелиться. Через серое стекло в комнату вползал пасмурный рассвет.

— Ребята! Вы живы? Просыпайтесь! Скоро снова ложиться, а вы еще не поднимались!

Никита заставил себя встать, доковылял до двери, откинул крючок и оказался лицом к лицу с Зоей Петровной.

— Господи! Что случилось? Да на тебе лица нет! — Зоя Петровна окинула внимательным взором комнату.

Никита попытался собраться с мыслями и посмотрел на Лесю, неподвижно лежавшую в постели лицом к стене. Он не знал, как рассказать о том, что им пришлось пережить ночью. Ни один человек в здравом рассудке не поверит ему.

— Феечка? Голубая? — почему-то Зоя Петровна не выглядела ни шокированной, ни удивленной.

— Есть в наших местах поверье, что душа человека, чье тело осталось непогребенным, остается возле него, пока его не похоронят или, по крайней мере, не разломают одну из костей. Но тогда душа освобождается в страшных мучениях, собирая вокруг себя всю навь. А у нас тут места глухие, можно что угодно найти. Полагаю, вы случайно набрели на человеческий скелет.

— Вот так-то, ребята. Лес — опасен, с ним не нужно шутки шутить. — закончила Зоя Петровна.

— Вытьянка — сама по себе безобидна, чего не скажешь о нави, что собирается, чтобы проводить душу в последний путь.

Никита молчал. Вытьянка или что-то другое — его ум отказывался принять мистическое объяснение событий. Что бы там ни было, они не поедут ни в Новгород, ни в Псков, а вернутся домой под надежную защиту городских стен. Уж они-то защитят в полной мере от всякой мистической белиберды.

***

Со временем ум переосмысливает события, давая им иную интерпретацию. Спустя полгода летний отдых казался Лесе приятным, а страшная дождливая ночь как-то забылась. Однажды, разбирая гербарии, Леся нашла пакет с сосновыми шишками, корой и осколками кости. Ей вспомнилась красота тех мест, ее дикость и таинственность, появилось желание воссоздать ее на бумаге. Схватив карандаш, она набросала озеро и сосны вокруг него, приклеила кусочки мха и сосновые иголки, осторожно приделала осколки к черепу, выглядывавшему из травы.

Солнце опустилось к острым верхушкам елок. Возле черепа стелется туман, зажигая пустые глазницы черепа ярким синим огнем. В сумраке комнаты пейзаж кажется странно живым. Леся проводит рукой по картине, ощущая холод мокрой травы. Осколки на гладкой поверхности черепа колют пальцы, оставляя царапины.

Трещат ветки под ногами людей, идущих к озеру, и Леся поднимает голову. Она ждет. Сейчас кто-нибудь нагнется, увидит череп и захватит с собой частичку ее праха. И тогда она сможет передать свою судьбу тем, кто невзначай оказался здесь, чтобы сделать ее свободной. Вытьянка прячется в своем укрытии и ждет.