ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, глава IV

Глава IV

Пятница выдалась хмурой и мрачной. С самой ночи небо было сплошь затянуто серыми беспросветными облаками, поливавшими землю редким моросящим дождем, время от времени переходившим в настоящий ливень. Июнь только начался, духота еще не установилась, и в отсутствии солнца воздух на улице был свежим, даже прохладным.

Заказав такси, девушки сразу после обеда поехали в О-ху. В машине Кристина разговорилась с водителем, а охваченная волнительными предчувствиями Полина, смотря в окно на растянувшиеся до самого горизонта облака, думала о предстоящей встрече с ясновидящей бабкой. Ей представлялась отгороженная от остальной части дома красной подвесной ширмой темная комната без окон, со стоящим прямо посреди нее громоздким квадратным столом и двумя стульями. По стенам комнаты висят массивные полки, уставленные банками, посудой, старыми книгами и самыми разными странными и непонятными предметами; в углу на табуретке, подобрав под себя длинный хвост, недвижимо сидит крупный кот с горящими зелеными глазами; на столе колышущимся огоньком мигает обгоревшая свеча, лежит чистый лист бумаги, а на стуле напротив ширмы сидит сама бабка. Она держится ровно, положив руки вниз ладонями на стол; на пальцах у нее несколько больших перстней; крепкое лицо имеет строгое выражение, а глаза смотрят цепким пронзительным взглядом. Представляя, как садится напротив предсказательницы, Полина прокручивала в голове слова, которые скажет ей, будоража сознание догадками о возможных полученных ответах.

Дорога от главной улицы О-хи до бабкиного дома оказалась размыта дождем, но не в силах отказать в просьбе Кристине, весь путь от самого N-ска участливо беседовавшей с ним на самые разные темы, таксист на свой страх и риск поехал по слякоти, умудрившись-таки доставить пассажирок прямо к забору. У калитки подруг встретил сонный лай Трезора, а спустя минуту им открыла хозяйка; разжигаемая любопытством Полина попыталась разглядеть бабку, но та, только отворив калитку, сразу заспешила к крыльцу и скрылась в избе. Когда женщины оказались во дворе Трезор выбрался из своей конуры и подковылял к Кристине: та по обыкновению приветственно потрепала его за ухом и пес, получив свое и не обращая уже никакого внимания на вторую вовсе незнакомую ему посетительницу, поплелся назад в будку.

Зайдя в дом, подруги попали в узкие темные и сырые сени с одной единственной дверью в хату и, переобувшись в специально приготовленные для них тапочки, прошли внутрь. Тут же их встретила хозяйка, сходу пригласив девушек в просторную светлую комнату с двумя большими окнами в смежных стенах, столом, диваном, несколькими шкафами и телевизором, очевидно представлявшую собой гостиную. Несмотря на внешнюю ветхость дома, в зале, равно как и во всех остальных комнатах, был сделан, хотя и очень скромный, но свежий ремонт: на стенах имелись яркие разноцветные обои, плотно без единой щели сбитые полы были покрашены, а потолок побелен. В доме было значительно теплее, чем на улице: чувствовалось, что бабка недавно протопила печь, по-видимому, специально к приходу посетительниц.

Отдав хозяйке пакет с принесенными гостинцами, Кристина расположилась на диване и тут же принялась расспрашивать ее о погоде, здоровье, быте; Полина же ничего не говорила, а все больше поглядывала на бабку. Это была низкая, сгорбленная старушка с убранными в пучок седыми безжизненными волосами и дряблой кожей, испещренной множеством глубоких морщин, на фоне которых совсем терялись черты ее лица. На ней были вязаные шерстяные носки, теплые тапочки и плотное домашнее платье с торчащими на вороте и из-под рукавов краями надетой под ним белой ночной рубашки. В бабке не было ничего особенного или необычного: она выглядела точно также как и любая другая женщина ее возраста, но именно это больше всего и удивляло Полину — предсказательница разительно отличалась от того образа, который загодя был сформирован уже в ее сознании.

Не желая упускать представившегося случая, Кристина тоже собиралась задать сегодня бабке несколько вопросов, но согласно предварительной договоренности между подругами первая пообщаться должна была именно Полина, которая вскоре и уединилась со старушкой в отдельной примыкавшей к залу комнате. Комната эта была значительно меньше гостиной, но тоже уютная и светлая, с одним окном, зашторенным легким прозрачным тюлем; из мебели здесь находились только два кресла, бельевой шкаф и стол со стульями — всё советского производства, сделанное никак не меньше полувека назад. Пол был устлан паласом, спинки кресел украшали снежно-белые кружева, на шкафу стояла деревянная статуэтка в виде расправившего крылья орла со змеей в клюве и ваза с букетом искусственных цветов, а на накрытом клеенкой столе находилась тарелка декоративных пластмассовых фруктов. В комнате был безупречный порядок: как на паласе, так и на клеенке невозможно было найти ни единой складочки, кружева лежали на креслах идеально ровно, а тарелка с фруктами стояла точно по центру стола. Здесь не присутствовало ни одной случайно оставленной или забытой вещи, а каждый предмет занимал строго положенное ему место, так что было понятно — комната почти не используется и сама хозяйка редко заходит сюда.

Подойдя к столу, бабка отодвинула приставленные к нему с одной стороны стулья, и женщины расположились на них рядом, друг возле друга.

— Душа у тебя не на месте. Измучилась вся, — после недолгого молчания с соболезнованием заметила бабка. Для своего преклонного возраста она выглядела очень даже бодро, говорила тихо, но вместе с тем внятно, разборчиво, смотря на собеседницу ясным сочувствующим взглядом. — Что тебя тревожит, дочка?

— Муж… У него другая женщина.

— Ты ее видела?

— Нет. Ни разу.

— Муж переменился? В поведении или еще как-то?

— Очень изменился… Поначалу совсем отдалился, избегал любых разговоров. Если же общался, то нехотя, через силу…

— Будто боялся тебя?

— … Да, — призадумавшись на секунду, сказала Полина, очевидно открыв для себя что-то новое в этой мысли. — Как-будто действительно боялся… Но это было вначале. В последние же несколько месяцев наоборот стал внимательным, отзывчивым. Такое ощущение, что теперь он хочет наладить отношения со мной… Но все-равно продолжает к ней ходить.

— Постоянно к ней ходит?

— Постоянно. Несколько раз в неделю, — опустила глаза Полина. Прямо озвучив сейчас свои самые наболевшие переживания, ей сделалось особенно горестно и тяжко.

— А аппетит у него какой? Вкус не переменился?

— Да нет, все то же самое. Только теперь часто сам готовить стал.

Бабка с минуту отзывчиво смотрела на Полину. Вся та боль, которая в эти мгновения особенно ясно проявилась в лице гостьи, в полной мере отразилась и в ней.

— Мне нужна его фотокарточка.

— Да, Кристина говорила, — спохватилась Полина, суетливо доставая и протягивая бабке специально принесенную для нее фотографию Завязина — самую свежую, которую она только смогла найти.

— Долго женаты, — всматриваясь в фотографию и покачивая головой вверх-вниз, совсем тихо сказала бабка. — Это недавнешний снимок?

— Где-то месяц назад сделан.

— А когда ты стала замечать в муже перемены?

— Мне кажется, что с весны прошлого года все началось.

Вновь обратившись к фотографии, бабка несколько секунд не моргая, пристально глядела на нее, после чего, закрыв глаза и чуть приподняв вверх голову, стала водить по снимку кончиками пальцев правой руки. С минуту она изучала фотографию пальцами, то начиная особенно быстро перемещать их, то вдруг задерживая на одном месте, а затем поднесла ее к губам и, по-прежнему не открывая глаз, сидела так еще некоторое время.

— Сомнения в нем, — положив, наконец, снимок на стол, тревожно сказала бабка. — И сильные сомнения. Борьба. Там ему плохо. Он уже не хочет быть там. Но его держат. Держит она… и еще кто-то другой.

— На нем приворот?

— Очень сильный, — покачала головой бабка. — Очень.

— Вы сможете его снять? — спросила Полина, начав беспокоиться все больше.

Ничего не ответив на это, бабка встала со стула и вышла из комнаты. Через некоторое время она вернулась, принеся с собой моток ниток, зажигалку, тетрадный листок, зеркало и маленький, связанный из пихтовых веток веничек. Оторвав небольшой кусок бумаги, она положила его на зеркало и, поднеся фотографию к самому рту, начала что-то быстро-быстро нашептывать на нее, водя перед губами. Изредка бабка резко возвышала голос, после — плавно снижала, чтобы через несколько секунд снова начать шептать громче; потом вдруг она остановилась, обмотала фотографию вдоль и поперек двумя нитками, связав их с лицевой стороны в узел, и, вновь поднеся снимок ко рту, продолжила шептать на него.

Наблюдая за действиями предсказательницы, Полина видела как напряжено было ее лицо, как хмурились брови и лоб, а закрытые веки подрагивали и раз за разом с силой сжимались, будто от каких-то глубинных внутренних ощущений.

Закончив нашептывания, бабка положила фотографию на стол лицевой стороной вниз и, разорвав ногтями обе нитки, убрала снимок в сторону. После этого она связала свободные концы в еще один узел, поплевала и подула на нитки, завернула их в подготовленный обрывок бумаги, подожгла и положила на зеркало. Тут же она вновь взяла снимок и начала водить по нему пихтовым веничком, бормоча что-то совсем невнятное, так что выходившие у нее звуки сливались в одно сплошное монотонное гудение. Все время, пока на зеркале горело пламя, она продолжала обмахивать фотографию веничком и нашептывать заговор, а когда и бумага и нитки истлели в совершенную труху, собрала пепел в оставшийся листок и вернула снимок Полине.

— Фотографию эту никому не давай и не показывай, — сказала бабка самым серьезным и настоятельным тоном. — Сейчас на нем ничего нет, но следи за ним. Домой придешь — первым делом проверь всю одежду, которую он сейчас носит. Посмотри, нет ли в карманах ниток, волос, а если найдешь — сожги дотла. Проверь, не пришито ли к брюкам или рубашкам каких лоскутков; особливо с внутренней стороны посмотри. Их тоже все оторви и сожги… Святая вода дома есть?

— Нет.

— Сходи в церковь, на утреннюю (но именно на утреннюю) и возьми воды, а домой придешь — окропи ею порог и его одежду. То, что останется, дай ему выпить.

Внимательно слушая наставления ясновидящей, Полина не переставая кивала головой, стараясь в мельчайших подробностях запомнить все, что та говорила ей.

— Не грусти и не печалься, — продолжила бабка уже не строго, а прежним своим проникновенным голосом. — Любовь твоя сильна и эта-то любовь и притягивает его. Храни ее в своем сердце. Все будет хорошо — думай об этом и зла никому не желай… Вы не венчаные?

— Нет.

— По-хорошему вам обвенчаться бы нужно.

— Вряд ли он на это согласится.

— Ну, согласится — не согласиться, другой вопрос. Но если бы обвенчались, это бы верно было.

Пообщавшись еще некоторое время и уточнив все, что с первого раза не успела толком уловить, Полина достала из своей сумочки пятьсот рублей и протянула купюру бабке.

— Что это? — вопросительно посмотрела на нее ясновидящая.

— Это вам. Маленькая помощь от меня.

— Нет-нет, дочка. И не думай об этом, — с каким-то даже испугом проговорила бабка, тотчас поднявшись со стула и отведя от себя руку девушки. — Я не за тем это делаю.

— Возьмите. Это такая малость. Вы очень помогли мне.

— Нет, не выдумывай. Оставь это.

— Возьмите.

— Нет, — мотая головой, твердила свое бабка.

— Я здесь положу, — сказала Полина, тоже вставая и кладя купюру на стол.

— Нет, забери, — подняла на нее глаза ясновидящая.

— Пусть. Мне не в тягость, а вам они пригодятся, — ласково смотря на бабку, сказал Полина.

— Я не могу брать деньги, — умоляюще сложила брови бабка. — Мой дар передала мне перед смертью бабушка и строго наказала, что он пропадет, если я буду брать плату за помощь… Забери назад, дочка, — упрашивающим тоном добавила она.

Взяв со стола купюру, Полина вернулась в зал; с Кристиной бабка проговорила совсем недолго и вскоре гостьи ушли.

Проводив девушек, старушка возвратилась в дом и сразу же, не проходя в комнаты, принялась копошиться в прихожей возле вешалки. Разглаживая висевшую одежду, проверяя трубку стоявшего на тумбочке телефона, поправляя загнувшийся уголок паласа, ровняя и без того идеально выставленную вряд обувь она стала производить ту старческую суету, в которой ровным счетом нет никакого практического смысла, но которую так любят женщины преклонного возраста, чтобы только наполнить свое существование какими-либо действиями и вновь погрузить себя в умиротворенное состояние от осознания наведенного ими полного порядка в хозяйстве.

Обменявшись на улице несколькими фразами, Полина и Кристина всю дорогу ехали молча: обе они были убеждены, что если начнут передавать друг другу слова бабки, то предсказания не сбудутся, а заговор потеряет силу. Обсуждение неизбежно подразумевало под собой анализ и оценку, а в таком случае пропадало самое главное — безусловная вера в помощь предсказательницы, и на подсознательном уровне понимая это, подруги чувствовали, что услышанное от бабки не только не стоило, но и нельзя было озвучивать. Все сказанное ясновидящей представлялось им очень личным, сокровенным, и по пути до самого N-ска девушки были целиком захвачены потоком собственных волнительных мыслей и переживаний.

Каждое слово, взгляд, жест бабки запечатлелись в памяти Полины. Снова и снова прокручивала она в голове беседу, которая, казалась, вся была наполненной глубинным мистическим смыслом. «Сомнения в нем. И сильные сомнения. Борьба. Там ему плохо. Он уже не хочет быть там. Но его держат. Держит она…», — особенно запомнились Полине слова бабки. «Борьба, — повторила она про себя. — Именно борьба! Я ясно вижу ее в нем!».

Придя домой, Полина первым делом кинулась проверять одежду мужа. Во внутреннем кармане куртки она нашла несколько толстых красных ниток, никоим образом не способных попасть туда случайно, а сзади на джинсах был странный ярлык, пришитый очень небрежно, на три стяжка, которого — она помнила это совершенно точно — раньше не было.

«Теперь приворот снят, по крайней мере, на время, — думала Полина, смотря на догоравшие в блюдце нитки и ярлык и чувствуя, как душа ее наполняется решимостью. — Нет, сдаваться нельзя. Я сохраню семью!

— — ------------------------------------------------

Больше интересного тут:

www.youtube.com/channel/UCHmbRKwvEQSfFhtg-3_iu9w