XLII Полет

Ces deux mondes qui nous séparent

Un jour seront-ils réunis?

Oh! je voudrais tellement y croire

Meme s’il me faut donner ma vie

Donner ma vie

Pour changer l’histoire.

Vivre

Pour celui qu’on aime

Aimer

Plus que l’amour meme

Donner

Sans rien attendre en retour.

Aimer

Comme la nuit aime le jour

Aimer

Jusqu’a en mourir d’amour

Jusqu’a en mourir d’amour.

Vivre. Notre— DamedeParis

Эти два мира, что нас разделяют,

Придет ли день, который их соединит?

О! Я так хотела бы этому верить!

Даже если мне придется отдать мою жизнь,

Отдать мою жизнь,

Чтобы изменить историю!

Жить

Для того, кого любишь.

Любить

Больше, чем сама любовь.

Давать,

Ничего не ожидая взамен.

Любить,

Как ночь любит день.

Любить,

Пока не умрешь, любя,

Пока не умрешь, любя!

«Жить». Мюзикл «Нотр-Дам де Пари»

Как погребенная заживо, сидела Бланш в великолепных, роскошных носилках. Она не видела ничего, кроме темных, давящих стен. И ничего не чувствовала, кроме равномерного покачивания портшеза. У нее не было даже желания приподнять тяжелую занавеску, чтобы взглянуть на восходящее солнце. Она была холодна и бессильна. Подобно восковой кукле, сидела она, равнодушно опираясь спиной о стену и не открывая глаз. Море тьмы все-таки поглотило ее. Сомкнулись холодные волны…

За всю дорогу она не сделала ни единого жеста. Только один раз уронила голову на оконную раму, ибо она смертельно устала…

Но вот легкие толчки и мерное колыхание прекратились, и Бланш поняла, что они прибыли в замок графа. Воины отворили перед ней дверцу, и она вышла из темноты портшеза на белый свет. Замок государя был прекрасен. С рассвета он сиял праздничными огнями, и был полон шумного веселья. Но Бланш не смотрела на него. Она шла по саду, по сверкающим коридорам, подобная ночному призраку, затерявшемуся в море дневного света. Для нее больше не существовало ни огней, ни человеческих лиц, ни праздничного блеска…

Когда блистающий роскошью и величием монсеньор де Леруа увидел девушку, он невольно вздрогнул, так была она непохожа на существо из мира живых. Ее бледное лицо застыло в неподвижности и равнодушии. Тонкая фигурка выражала безмерную усталость и отстраненность от окружающего блеска…

— Мадемуазель, я сожалею, что мои суровые приказы стерли последние краски с вашего юного лица, — с состраданием обратился к ней сеньор де Леруа. — Наверное, вы считаете меня очень злым…

Бланш спокойно и серьезно посмотрела на графа, и слабым голосом ответила:

— Вы не злы, монсеньор. Вы очень несчастны. Потому что тот, кто причиняет зло, гораздо несчастнее того, кто это зло терпит…

— Счастье? — презрительно улыбнулся блистательный государь. — Что вы знаете о нем? Это пустая химера! Все хотят свободы и счастья, но никто их не получает…

— Мне неизвестно, что хотят все. Я же хотела только раствориться в Юсуфе. Но вы мне не позволили.

— Идите, мадемуазель. Ваша комната готова. Прислать вам прислужниц, чтобы они помогли вам облачиться в свадебный наряд?

— Благодарю вас, государь. Мне никто не нужен.

Она поклонилась, как сломанная кукла, и оставила графа наедине с гостями и его мыслями.

Бланш вошла в великолепную, богато убранную комнату. Стены были украшены дорогими, искусными шпалерами. Из огромного, высокого окна лился теплый утренний свет. Посреди комнаты стояла большая кровать с резными спинками и с расшитым серебряными узорами тяжелым занавесом. На постели кровавым пятном пламенело прекрасное алое платье невесты…

Девушка притворила дверь и без сил опустилась на постель. Вот ее последний дом, последняя тюрьма, последнее убежище. А там, за дверью, конец всему… В этой роскошной, давящей комнате кончилось время, кончилась сама жизнь.

Через четверть часа она, облаченная в свадебное алое платье, спустится в шумную и радостную толпу гостей. Чужая рука коснется ее руки, и она, мертвая и холодная, пойдет к сверкающему золотом алтарю… Но она знала, что она этого не сделает.

Ночью чужие руки коснутся ее тела, чужие руки будут распускать длинные волосы… Но пока в мире существовал тот, кто так любил играть с ними, пока в мире существовала она, пока существовал сам мир, этого не могло случиться.

Чужие холодные поцелуи касались бы ее вздрагивающей от отвращения кожи. Она должна была бы смотреть в чужие, незнакомые, страшно далекие глаза… В то время, когда существовали те, что жгли огнем всю ее душу… Жить с небьющимся сердцем, с мертвой кровью под холодеющей кожей… Разве она смогла бы каждый день открывать глаза и просыпаться?..

Но то сердце, которое сгорало рядом с ее сердцем, то дыхание, которое наполняло ее жизнь смыслом, у нее отобрали навеки! Бланш хотела биться головой о стены, выпрыгнуть в окно, раня себя острыми осколками стекол, бросаться на железные прутья решеток, лишь бы вырваться из этого холодного, сверкающего ада и, умирая, упасть на грудь того, к кому изо всех сил рвалась ее окровавленная, содрогающаяся душа… Ни мгновенья без него! Свет убивает! Нет воздуха! Не выдержать этой дикой пытки!

Бланш разжала онемевшую ладонь, схватила ледяной флакон, и в отчаянии выдернув крышку, выпила все до дна. Она не почувствовала ничего. Ни запаха, ни вкуса, ни боли. Ничего.

В то же мгновенье, смертельно испуганная тем, что натворила, она вскочила с постели и начала метаться по комнате. Она хотела бежать отсюда, звать на помощь, молить о спасении. Ведь она теряла жизнь, дыхание, свет, звуки и ощущения… Но это были последние судороги страдающей души. Внезапно она замерла и совершенно успокоилась.

Бланш медленно, слегка пошатываясь, подошла к огромному окну и распахнула его. В лицо ей дохнул свежий, прохладный ветерок. Она обвела усталым, растерянным взглядом синеющий горизонт, зеленые весенние равнины, бескрайнюю небесную лазурь и убегающие вдаль быстрые, вольные облака… Скоро все это исчезнет. Она не увидит больше ни колышущихся на ветру ветвей, ни весенних лугов, ни сияющего утреннего света. Не вдохнет этот свежий, холодный ветер… А ведь она еще так молода. Она прожила так мало…

Стоя возле открытого окна и предаваясь этим тяжелым мыслям, Бланш почувствовала легкое головокружение и слабость.

Тогда странная мысль пришла ей в голову. Девушка медленно вернулась к кровати, сбросила свое старое, темное платье и облачилась в красный свадебный наряд. Белая и застывшая стояла она посреди комнаты в своей пламенеющей одежде…

Потом легла на постель и закрыла глаза. Веки сами смыкались под неведомой тяжестью. Стены комнаты давили своей мрачной и бесчеловечной роскошью… Куда идет душа, в какую неизведанную бездну? Возьми меня, мой господин, я твоя единственная невеста… По ту сторону всего мы будем вместе навеки. В кругах ада никто не разлучает грешников! Возьми меня, мой ангел, мой бог, мой гений, мой император, мой великий, прославленный Саладин. Возьми меня, мой обожаемый Юсуф, и больше вовеки веков не отпускай мою руку… Какое глубокое море тьмы! Оно заливает собой все, оно покрывает собой Вселенную… Нет больше людей, нет больше мира. Только всепоглощающее море тьмы. Но даже если исчезнет мир, он, единственный, существует! Это всепоглощающее море тьмы и есть Юсуф…

Недовольные голоса. Быстрые шаги на лестнице. Скрип тяжелой двери и море света. Поздно! Не помогут ни мечи, ни решетки, ни угрозы… Птичка упорхнула из раскрашенной клетки…