XXXVI Уговоры

Здесь он мне и не нужен, отец!

Эту частицу времени, крохотную,

будто капля росы… да ее с жадностью

поглотит сама мечта о Фердинанде!

Ф. Шиллер «Коварство и любовь»

Колдовство, жертвой которого пал

капитан, казалось неопровержимо

доказанным, и цыганка, эта восхитительная

плясунья, столько раз пленявшая прохожих

своей грацией, преобразилась в ужасающего

вампира.

Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»

Отец Франсуа сидел возле открытого окна в замке де Сюрмон и ждал мессира Анри. За окном колыхались от тихого, нежного ветра тонкие ветви плакучей ивы, щекоча кончиками старый, холодный подоконник. Еле слышно шумела юная, светло-зеленая листва. Маленькие, неугомонные пташки порхали с ветки на ветку, вызывая добрую улыбку на губах настоятеля…

С детства он привык находить утешение от горестей и отдых от мирских развлечений в простых и умиротворяющих картинах природы. Отец Франсуа знал, какого цвета бывают облака на закате, как поет та или иная лесная птица, где растут самые чудесные и ароматные полевые цветы… Природа была для него храмом в большей степени, чем его церковь. Холодному сиянию витражей он предпочитал блеск лунных лучей на неподвижной глади речных вод, величественным сводам — прохладную лесную тень, торжественному хору монахов — нестройный и веселый птичий щебет. Он всем сердцем любил этот неброский, равнинный край, где протекла вся ее спокойная, тихая жизнь.

Да, вот она медленно подошла к последнему пределу и невидимым песком бежала сквозь пальцы… А казалось, еще вчера он очаровывал своим тонким обаянием пленительных дам… Еще вчера преклонял колени перед алтарем, твердо произнося слова священных обетов… А потом ему улыбалась черноглазая женщина в белом покрывале, и улыбка ее была дороже тысячи обетов и сотен незнакомых миров…

И вот, теперь он одиноко сидит под ветвями раскидистой ивы. А теплый ветер тихонько играет с его побелевшими волосами… Он чувствовал себя таким больным и усталым! Несчастный старик среди острых мечей разъяренных воинов. Под ударом железной воли всемогущего государя. Гонимый ветром осенний листок… И все же… Он все еще сидел под колеблющимися ветвями. Все еще видел лучезарный свет солнца. А не томился в сыром и темном подземелье. А значит есть то незримое, что таится в старом, измученном теле… То непобедимое, что сильнее мечей и решеток…

Неторопливые шаги сеньора де Сюрмона вывели аббата из задумчивости. Через мгновенье старые друзья сидели рядом. Они меланхолично вглядывались в далекий горизонт, обсуждали повседневные заботы и предавались чарующим воспоминаниям. Мессир Анри хвалил брата Жозефа за его усердие в науках и строгость к девушкам. Настоятель делился горестями последних дней. Когда он упомянул о визите графа де Леруа, сеньор де Сюрмон внезапно спохватился:

— Постойте. Ведь граф почтил своим присутствием и мой скромный замок. Я чуть было не забыл о радостной новости…

И он тут же велел одному из слуг позвать старшую мадемуазель де Сюрмон.

Девушка вошла в залу несмелым шагом. Ее домашнее платье было в обычном беспорядке. Под глазами залегли глубокие, темные тени. Бланш остановилась посреди залы с каким-то отстраненным и замкнутым видом.

— Подойди сюда, дитя мое, — ласково обратился к дочери мессир Анри. — Ты стала такой хорошей и послушной девочкой. Но в последние дни ты еще более молчалива и потеряна, чем раньше… Мне это не нравится. Молодой девушке не дело грустить. Тебе скучно в нашем старом замке… Но я хочу тебя обрадовать. Монсеньор де Леруа просил твоей руки для своего сына. Скоро ты выйдешь замуж и уедешь отсюда…

Стройная тень отшатнулась и замерла в жуткой неподвижности. Замерли ветки ивы за окном. Стих теплый ветер. В комнате остались только огромные, темные глаза, полные ужаса и мрака…

Наконец упала завеса застывшего времени и с побелевших губ еле слышно сорвалось:

— Это невозможно…

— Что с тобой, Бланш? — спросил встревоженный сеньор де Сюрмон. — Уж не больна ли ты? К чему эти детские страхи? Все девушки рано или поздно выходят замуж. Это большая честь для нас. Я отправляю тебя в знатный и могущественный дом…

— Вы не понимаете, — бился трепещущий, нервный голос, — это невозможно. Я не могу быть ничьей женой. У меня уже есть возлюбленный. Я всем сердцем люблю Юсуфа!

— Юсуфа! — воскликнул потрясенный аббат, хватаясь за сердце. — Несчастное дитя! Ради всего святого, скажите мне, откуда вам известно это имя, которое навеки должно быть предано забвению?!

— Он сам назвал мне его. Его зовут Юсуф. Как великого Саладина…

— Силы небесные! Бедная девочка! Скажите мне, что вы бредите, что вы в горячке, что у вас помутился разум! — крикнул отец Франсуа, бросаясь к ней.

— О нет, святой отец! Все, что я сейчас говорю вам, я могла бы повторить и на Страшном суде. Я безмерно люблю Юсуфа! Я его возлюбленная. Я его супруга. Я принадлежу ему навеки.

— Что ты сказала, безумная девчонка?! — воскликнул похолодевший сеньор де Сюрмон. — Неужели ты посмела настолько позабыть о стыде и добродетели?! Неужели я слышу такие бесстыдные слова из уст собственной дочери?! О, достойное наказание за мою проклятую снисходительность!

— Умоляю вас, мессир Анри! Бедная девочка не понимает, что говорит…

— Не понимает, что говорит! Это вы послали в мой дом этого мерзкого язычника, не имеющего ни единого христианского понятия! Это по вашей вине он внес пламя разрушения в мою семью! Не могу поверить! Как проклятому сарацину удалось соблазнить мою скромную и тихую дочь?! Если бы то был хотя бы ослепительный и изящный кавалер, но это жуткое существо!

— Вы забываете, что он такой же мужчина, как всякий другой. Даже хуже! Он еще неистовее и опаснее… Пресвятая дева! Что же я натворил?!

С этими словами отец Франсуа в отчаянии рухнул на стул, сжав виски руками.

— Я убью эту языческую тварь! — исступленно выкрикнул сеньор де Сюрмон.

— Вы не убьете его, отец! — с невероятной силой и убеждением воскликнула Бланш.

— Я не убью его? — переспросил мессир Анри дрожащим от гнева голосом. — Это почему? Неужели ты, глупая девчонка, думаешь, что сможешь его защитить?

— О нет, дело совсем не в этом. Вы не убьете Юсуфа, потому что он сильнее вас. Он сильнее всех…

Сеньор де Сюрмон в страхе смотрел на свою дочь, повторяющую дикие, бессвязные слова. Ее лицо пылало. Судорожным движением она расстегнула верх платья. Потом бросилась к окну, водя дрожащими руками по шее и волосам, от чего ее косы ужасно растрепались. Она была будто одержима дьявольским, нечистым духом. Он не узнавал в этой мечущейся в поисках выхода из невидимого тупика женщине свое невинное и дорогое дитя…

— Нет, нет, нет! — горячо вмешался отец Франсуа. — Никаких убийств, никакой крови! Всем нам нужно успокоиться. Из этого ада должен быть путь на небо. Я уверен, государь простит вас, заблудшее дитя. Он добрый и образованный человек. Он поймет, что вы стали жертвой безумных страстей и чужой порочности. Вам надо только позабыть ваши чудовищные грезы! Забыть Жозефа и больше никогда не произносить его языческого имени…

— Она непременно забудет этого ужасного человека, если ей дорого доброе имя ее отца!

Бланш повернулась к ним. Прижав ко рту свои худые, тонкие пальцы, она рассмеялась, как безумная.

— Забыть Юсуфа?! О чем вы говорите? Разве вы не понимаете? Забыть Юсуфа! Сорвите с меня эту кожу, которая горит от его поцелуев! Отберите у меня воздух, который разлит вокруг! Заставьте мое сердце перестать биться! Даже тогда я его не забуду! Пока последняя капля моей крови, пока самая ничтожная частичка моего тела будет существовать, она будет отражением Юсуфа! Все мое существо пропитано им! Я полна его дыханием! Весь мир полон им! Если я тысячу раз умру, Юсуф останется!

— Вы обезумели! Вы больны, вы одержимы! — с отчаянием и глубокой жалостью произнес аббат.

Бланш устремила на него взгляд, полный невыразимого страдания, и из самых глубин ее существа вырвалось:

— Я всего лишь люблю его! Это так много и так мало…

— Дитя мое, придите в себя. Зачем так мучиться? — с нежным состраданием обратился к ней отец Франсуа. — Пройдет немного времени, ваш рассудок успокоится, и вы сами будете сожалеть о том, что натворили. Вы еще можете спасти вашу душу от ада, а жизнь — от жестокого разрушения. Вернитесь на путь добродетели. Господь милосерден к заблудшим…

— Время? — выдохнула несчастная Бланш. — Что мне до времени? Я знаю, что даже вечность не смогла бы вместить и жалкой капли моей любви к Юсуфу! О, если бы вы только почувствовали это… Тому, что пылает в моей груди, тесно в мире и мало вечности… Вы говорите, что это пройдет, что оно разрушит мою жизнь… Так что ж? Тогда мне не нужна вся ваша холодная вечность, спасение души и будущая жизнь! Этим мертвым драгоценностям я предпочту одно-единственное жгучее мгновенье, в котором мне будет позволено любить Юсуфа!

Бланш с силой вырвалась из рук аббата. Она стояла в проеме двери, бледная, со сверкающими глазами, гордая своей безумной страстью.

— Ты не посмеешь ослушаться меня! — яростно выкрикнул сеньор де Сюрмон. — Ты выйдешь замуж за монсеньора Тьерри!

Тогда его нежное дитя страшно улыбнулось.

— Как все вы слепы! Если до сих пор меня не остановил ни Бог, ни дьявол, как же сможет остановить родной отец?..

_____________

Чтобы успокоиться после тяжелой сцены, разыгравшейся в зале, сеньор де Сюрмон вышел во двор замка подышать свежим воздухом. Шелестящие ветви плакучей ивы касались его лица. Под ногами ветер играл худыми травинками. По лазурному небу стремительно неслись вытянутые, причудливые облака.

Но мессир Анри не замечал всего этого. Он стоял в глубоком оцепенении и думал о своем маленьком ангеле, из-под оболочки которого только что проглянул демон…

Он был бы потрясен меньше, если бы о добродетели забыла веселая и кокетливая Клэр. Но как могла это сделать его сосредоточенная, скромная Бланш?.. Хрупкая, воздушная Бланш, которая в детстве играла с его старыми, изрубленными доспехами… Он любил ее. Иногда он сажал ее в седло и тихонько катал по двору. Целовал ее светлую детскую головку и осторожно гладил ее волосы…

А она выросла и так жестоко и внезапно ранила его заботливое сердце!

О, как можно было поверить, что из его нежной феи выросло жуткое и нечестивое существо? Но почему у нее всегда были такие темные, странные глаза, светившиеся недобрым, загадочным огнем?..

Неужели этот бесплотный, прозрачный ангел по своей воле упал в неистовые объятия уродливого сарацина?! Неужели она была одной из тех сладострастных и испорченных ведьм, которые вступают в любовную связь с демонами, и которых следует безжалостно предавать огню?! Белоснежная, невинная белизна и чудовищное, темное уродство…

Отвратительный язычник похитил душу и тело его хрупкой дочери! От этих мыслей кровь вскипала в жилах сеньора де Сюрмона… а на глазах выступали слезы…

Объясни, девочка, чего тебе не хватало под ветхой крышей старого отцовского замка? Почему ты бросилась в беспросветную ночь, которой не будет конца?.. И почему, когда тебя хотят спасти от злых чар, ты вырываешься так, как будто спасение тебя убивает?..