Я есмь...

Я есмь — но что я есмь, не знаю; слово

Забыто, как я сам для всех забыт;

Я есмь самоуправец бестолковый

И самоед — ловец своих обид

В мучительных, туманных снах былого;

И все-таки я есмь, я жив…

Джон Клэр

Звонок вырвал из тумана боли.

— Ночи доброй, Лино! Простите, что беспокою в столь поздний час, но не примите ли вы меня?

— Прямо сейчас? — напольные часы пробили полночь, задумались на мгновение и отмерили ещё полтакта. — Вы издеваетесь?

Мужчина на том конце нежданного звонка замялся, тихо выругался и нашёлся с ответом:

— Я заплачу вам вдвойне. Втройне! Это очень важно!

— Вы сумасшедший.

— Всё может быть!

Резкий смех клиента должен был насторожить, но проклятая боль накатила новой волной, не позволяя и шеей повернуть, не то что здраво мыслить.

— Я не принимаю никого дома. А тащиться ночью куда-то не испытываю ни малейшего…

— В десять раз, Лино! В десять! Диктуйте адрес!

Пришлось смириться с судьбой. Чего ещё ждать в канун Безвременья, как непрошенных гостей?.. Ну, и денег много не бывает.

Двойная доза обезболивающего, как надёжный якорь в неумолимой пытке, испытывающей выдержку Лино. Две свечи для антуража: белые, красные или традиционные чёрные?

В прошлый раз они встречались в кафе «Гранатовый браслет». Там всё было красное. Пурпурное, багряное, алое, охряно-огненное. Даже пуловер клиента рябил в глазах крупной кровавой вязкой. Мелькнула шальная мысль: не вампир ли хозяин заведения? Ополаскивая лицо в дамской комнате и борясь с тошнотой, гадалка пообещала больше не никогда не встречаться с этим человеком. Тяжёлый, изучающий взгляд, бледная кожа, контрастирующая с угольно-вороными волосами, ухмылка неверия на тонких губах — далеко не лучшие рекомендации. Да и карты подтверждали опасения: он спрашивал одно, они шептали иное.

— Что вам нужно от меня на самом деле? — осмелилась спросить Лино под конец сеанса.

— Я не знаю, — пожал плечами тот. — Думал, вы подскажете.

И Лино сбежала, не взяв полагающейся платы. Потом, правда, проклинала минутную слабость, спорила сама с собой, корила за трусость. Карты утешали, ложась нужными арканами на бархатную скатерть, посеребрённую рунами. И вот — новая встреча…

Решившись, Лино воткнула шип подсвечника в податливый воск молочно-белого цвета.

— Защиты прошу, веры и мудрости, ночь духов, час Безвременья…

Тени на стене заплясали в ответ. Свист чайника воззвал к благоразумию.

Две колоды на столе, две реальности, две ипостаси. Подумав, женщина достала из недр старого серванта и третью — на любовь. Иногда «очень срочное» и «очень важное» выливалась в один бесхитростный рисунок, временами — безжалостный. И тогда человеческая сущность вырывалась из оков приличия: одни плакали и причитали, другие просили всё исправить, третью банально угрожали. Всё как всегда. Как было и за сотни лет до, как будет и тысячи спустя.

Вместо звонка — настойчивый стук в дверь.

— Я уж решил, что вы передумали и не откроете, — он стряхнул ночной дождь с смоляных волос, по-хозяйски повесил пальто на медную вешалку.

— Было искушение, — псевдогостеприимная улыбка. — Хотите горячего? Чайник только закипел.

— Не откажусь, — смело шагнул в гостиную, оглянулся на Лино. — Неожиданно тут у вас.

— В смысле?

— Где ведьмовские штучки? Шар там стеклянный или пучки трав, подвешенные к потолку. И кот чёрный!

Лино заливисто расхохоталась — и боль внезапно отступила. Очень правильно смотрелся мужчина в её гостиной, будто всегда тут был.

— Кот сбежал, травы — на кухне.

— А шар? — не унимался гость.

— Может вам ещё и крючковатый нос с бородавкой нацепить?

Тот ехидства не оценил, заинтересовавшись рядом потёртых книжных корешков на одной из верхних полок серванта. А «радушная» хозяйка усиленно вспоминала, когда последний раз протиралась там пыль.

— Чай, — напомнил гость, не оборачиваясь и не отвлекаясь.

Накрывая пузатый заварник полотенцем, Лино вдруг поняла, что не помнит имени гостя. Ежедневник, валявшийся на подоконнике, подсказок не дал. Лино, всегда старательно делающая пометки о каждом сеансе, пролистывала его снова и снова. Ничего. Ни строчки, ни единого слова. Только пометка размашистым почерком наискось: «Пятница, 13, Гранатовый браслет, 19:00!!!»

— Всё впорядке?

Женщина вздрогнула, и ежедневник выскользнул из рук:

— Вы слишком внезапны.

Он самодовольно ухмыльнулся, поднял записную книгу с пола, пролистал пару страниц:

— Любовь, любовь, деньги. О, опять любовь! Разве людям ничего не интересно, кроме похоти?

Оцепенение — вот то чувство, что не давало покоя Лино в прошлый раз. Опустошённость. Неотвратимость. Боги, даруйте силы в эту ночь…

И что-то было в нём неумолимо знакомое. Может, даже родное, утраченное, позабытое в недрах вероломной памяти.

— Почему же? — Лино нашла силы разомкнуть враз пересохшие губы. — Власть, карьера, деньги, смерть, — налила чай в фаянсовые чашки. — Или всё сразу. А что же интересует вас?

— Меня? — мужчина отыскал на заваленном подоконнике огрызок карандаша и, присев напротив женщины, обыденно послюнявил заточенный кончик. — Я несколько отличаюсь от других. Вы, наверное, уже заметили.

Дождавшись утвердительно кивка, гость продолжил:

— Итак, пишем: тридцать первое… Или точнее уже первое ноября! Суббота. Час Самайна. Клиент, — слегка шальной взгляд чернильных глаз. — Как мы меня запишем?

— Как хотите, — два кусочка сахара, немного молока и щепотку равнодушие. Ну, не признаваться же, что не помнит его имени. Ужасно неловко.

— Нет, я настаиваю, Лино, придумайте мне меня!

— Что ж, перед вашим обаянием трудно устоять. Будете Змеем.

— Почему Змеем? — искренне удивился тот, враз растеряв всю свою загадочность.

— У вас гипнотический взгляд. Уверена, вы легко манипулируете толпой.

— Ваша правда, Лино, — и каллиграфичным почерком вывел имя в углу страницы. — Мне даже нравится.

— Далее идёт цель сеанса.

Карандаш замер в руках мужчины, часы нервно тикали в повисшем ожидании, Лино затаила дыхание. Змей начертил одно слово и развернул ежедневник: «Ты!»

— Мне надо покурить.

— Только не убегай как в прошлый раз!

Сигареты нашлись тут — на заготовленном для сеанса столе. Дрожащими руками зажгла спичку. Что делать? Выгнать вон? Вызвать милицию? Закричать? Глупости! Кому ты нужна, Лино! Душно, слишком душно…

Рванула дверь балкона и обомлела на пороге. Вместо привычного дворового пейзажа — бушующее море, бьющееся о подножие маяка. Перегнувшись через перила, разглядела кладку кирпича с облупившейся белой краской. Ни соседских окон, ни балконов с увядшими цветами в горшках.

— Бред! — пробежав сквозь гостиную, отдёрнула плотную занавесь на кухне: всё тоже бескрайнее море! Ни детской площадки, ни магазина напротив, ни несущихся с грохотом трамваев. Беснующееся акварельно-чёрное море!

— Когда-то очень давно, когда мир был вывернут наизнанку, жил один Мастер, — мужское дыхание на волосах Лино. И нет сил обернуться, нет сил оторвать взгляда от вздымающихся, тянущихся с призрачному свету маяка, волн. — И однажды, от скуки, он придумал колоду карт. Самую красивую, самую необычную, самую волшебную. Любой, взяв её в руки, мог найти ответ, каким бы страшным и запутанным не был бы вопрос. Всегда, Лино, понимаешь?

— Так не бывает, люди не умеют принимать истину.

Он сокрушенно засмеялся и продолжил:

— И вот одному князю не понравилось предсказание, он повелел сжечь колоду. Мастер разгневался и проклял того.

— Как? — нельзя оборачиваться, нельзя встречаться с его змеиным взглядом. И как заманчиво ворчание волн.

— Он был вынужден искать единственного уцелевшего аркана. Без сна, без отдыха, без радостей, доступных простому человеку.

— Что же было в его предсказании?

— Смерть.

Молния росчерком осветило небо. Лино вздрогнула и прижалась спиной к рассказчику. То были не просто волны — души, призраки, бледные тени, тянущие тонкие пальцы ввысь.

— Так ты такой же, как все, Змей!

Мужчина вцепился ей в плечи, развернул с силой:

— Уцелел только один аркан, обгорел, но был спрятан любопытным слугой. Знаешь, какой?

Гром ответил вместо Лино. Ветер рванул шторы, как обречённые паруса.

— Это был Палач.

— Такой карты нет! Вы безумец!

Он тряхнул её и прошипел, как истинный змей:

— Ты не внимательно слушала, это была не простая колода! Умный Мастер вместо Правосудия создал Палача! Неподкупного, непримиримого, видящего людей насквозь.

Шаг назад — попытка вырваться из плена сильных рук.

— Я нашёл тебя, мой Палач! Пускай ты прячешь под одеждой пламенные шрамы, пускай забыла свою суть, но я нашёл тебя!

Ещё один шаг назад, и еще.

— Не убегай, — безумец вдруг отступил, приклонил колени, вместо змеиного яда — мольба. — Прошу смиренно, мой Палач, даруй прощение.

Ответ вырвался сам собой, будто всегда был с ней, будто был рождён до самой Лино.

— Я есмь, Змей! Ты прощён! — ловко перескочив через край, бескрылой птицей взметнулась туда, где боги обрывали нить чужого предсказания.

«Ли-но!» — пророкотало небо. «Прощён!» — застонали души, обращаясь в клочья тумана. И где-то на изнанке мира Мастер ловкой рукой смешал наново колоду.