Параграф 30: Иессей из рода Ивуалского.

— Ха? — Вета от неожиданности отпрянула и с сомнением покосилась на Соли, который хоть и не продемонстрировал каких-либо эмоций по поводу неожиданной просьбы, но всё же замер в ожидании развития событий.

Иессей, не ожидавший подобной реакции на свою просьбу, вновь почувствовал неловкость. Озарённый позеленевшими бликами суккубьих глаз, он смущён он смущённо повторил:

— Мне нужен проводник по мнимой вселенной. — Видя, что реакция Веты не изменилась, он начал то ли объясняться, то ли оправдываться. — Видите ли, контролировать перемещения в мнимом мире могут только Прародители и их апостолы. Сперва я обратился со своей просьбой к одной из местных апостолов, Танэ’Ба’Сей, но оказалось, что все без исключения химеры лишены доступа к мнимой вселенной… Таким образом мне более не на кого надеяться, кроме вас двоих. Надеюсь, сложность сего действия окупится моим честным трудом.

— В том-то и дело, что окупится, очень даже окупится. — Произнесла Вета и задумалась. — Заставлять кого-то работать за такую мелочь… Что за нелепость… Это же пуф, и готово…

— Действительно, даже я понимаю, насколько это нелепо. — Подтвердил Соли, которого положение дел ничуть не смущало. — Вся ирония ситуации состоит в том, что, согласившись на подобные нелепые условия, мы с тобой, Вета, станем настоящими работодателями.

— Да ладно?! Соли, ты серьёзно? — Уровень удивления Веты ещё чуть-чуть приподнялся.

— Вполне серьёзно. — Кивнул Соли. — Не знаю, как в этом мире, но на Земле работодатели платят своим сотрудникам ровно столько, за сколько те соглашаются выполнять возложенные на них обязанности, не больше, соразмерность результативности и оплаты редко играет какую-либо роль. Согласно моим наблюдениям, исключения крайне редки. Самое смешное, что сотрудники сами это провоцируют.

— Да ну нет… — Недоверчиво и в то же время восторженно протянула Вета.

— Ну да-да. — Поучительно протянул Соли. — Более того, если работодатель слишком увлекается в поощрении сотрудника «заслужившего», то сотрудники «не заслужившие» имеют обыкновение наглядно демонстрировать своё неудовольствие и таким образом лишать самих себя возможности оказаться в числе тех самых «заслуживших», заодно понижая допустимую планку увеличения оплаты.

— Нет, погодь, Соли, а как же здравый смысл?

— Ну что ты как ребёнок, Вета? При чём тут здравый смысл?

— То есть заставлять других безбожно вкалывать за мелочи вроде путешествия по мнимому миру, это даже не жестоко?

— Верно, это всего лишь нормально.

— Простите… — Осторожно промолвил Иессей. — Наверное, вы опять забыли, но я всё ещё здесь…

— Ага, умница. — Испытывающая восторг суккуба подмигнула святому. — И что теперь, подашь жалобу в профсоюз? Трудись, страдай, молись, вздыхай, мой уценённый сотрудничек, у тебя всё равно нет права голоса.

Иессей выглядел расстроенным, он печально произнёс:

— Если честно, я предпочёл бы выполнять свои обязанности, не слышав ваш разговор. Но у меня действительно нет ни выбора, ни, тем более, права голоса.

— Хм, выбор… — Соли на секунду задумался, и неожиданно похлопал Иессея по плечу. — Есть отличная идея, как вывести иронию сложившихся обстоятельств на новый уровень. Не переживай, наш заунывный святой, если моё предположение верно, то скоро ты захочешь выполнять свои обязанности… бесплатно.

— Сомневаюсь. — Ответил Иессей довольно уверенным голосом.

— Я тоже сомневаюсь. Так интригует… — Мечтательно по его меркам отметил Соли.

— Меня не особо. — Сказал Иессей с опаской.

— А меня очень даже! — Красное пламя вернулось в глаза Веты не до конца, зелёные всполохи всё ещё озаряли окрестный сумрак.

Соли хлопнул в ладоши:

— Итак. — Звук хлопка эхом гулял по Порочному Кварталу. — Святой желает попасть в своё прошлое до рождения.

— Как Вы поняли?.. — Разволновался Иессей. — Безусловно, это кощунство, полагать, будто у меня, созданного ангелом, есть некое сокрытое прошлое, но…

— Но оно у тебя есть. — Вставила веское слово Вета. — Это вроде как ангельский секретик, но причин помалкивать у меня примерно ноль… Любой святой имеет прошлое до рождения. Таких, как ты, не создают, а переделывают, и в процессе не остаётся ничего от прежней личности. А ты, значит, исключение, да?

Иессей нервно сглотнул, он замер, боясь, что его худшие опасения подтвердятся и сказанное Ветой окажется правдой.

Соли осматривал Иессея словно под увеличительным стеклом. Он произнёс, подобно приговору:

— Этот святой получит желаемое здесь и сейчас.

«Ты правда думаешь, что его прошлое чего-то стоит?» — Одним взглядом спросила у человека Вета.

«Без понятия.» — Также взглядом ответил демонице Соли.

Демон и человек поняли друг друга без слов, и никакой магии в этом не было.

***

— Знакомый мир. Знакомое место. — Вета с любопытством подняла взгляд на небо.

— Знакомый пейзаж. — Соли внимательно изучал горную гряду, у подножия которой оказались путешественники по мнимой вселенной. — Разве что та скала … На её месте должно быть озеро.

Иессей оглядывался, он не заметил ничего знакомого, однако смутный, едва ощутимый проблеск дежавю пронёсся по его встревоженному разуму. Тем не менее он, отчасти в надежде, что ему померещилось, начал расспрашивать:

— Получается, это место знакомо вам двоим?

— Глухой святой. Знакомо, сказали же. — Разворчалась Вета. — Неподалёку моё личное подземелье.

Соли добавил:

— Мы с сестрой некоторое время жили в городе с весьма схожими окрестностями.

— Не с весьма схожими, а с теми же самыми, Соли. — Поправила спутника Вета. — Не знаю, когда та скала исчезла, но я ведь спала в подземелье полторы тысячи лет. Мало ли что могло случиться с Авалоном за это время.

— Авалон? — Оживился Иессей. — Но разве Авалон не значит «остров яблонь»? Здесь нет никакого острова…

— Какое тонкое наблюдение! — Язвительно сказала Вета. — В том месте, из которого пришло это название, яблони не растут. Поздравляю, Иессей, теперь ты знаешь.

— В таком случае могу я?.. — Собрался было продолжить расспросы Иессей, но был резко прерван.

— Стоп, моя очередь. — Вмешался Соли. — Вета… Как так вышло, что для предпоследнего переезда я выбрал небольшой городок, расположенный рядом с твоим подземельем?

— Это судьба… — Вета одарила Соли нежнейшей из возможных улыбок. Однако, получив в ответ один лишь пронизывающий чудовищный взгляд, она поспешила объясниться. — Не-не-не, честное слово, я ни при чём, когда вы с Глорией сюда переехали, я ещё дрыхла как статуя, я, я, мне ж по-настоящему повезло тебя встретить!

— Верю. — С лёгкостью признал Соли. — Занимательно… Я ведь случайно выбрал город из списка. Из длинного списка… Мне казалось, что случайно… Всё, можешь продолжать, Иессей.

— Кхм, да. — Опомнился Иессей, немного зачарованный ледяной беспощадностью всего-лишь-человеческих глаз. — Вэ Соли, Вета, место, важное для вас двоих. Вы уверены, что сия часть мнимой вселенной обращена ко мне?

— Сия часть мнимой вселенной обращена тому человеку, а уж как ты с ним связан, разбирайся сам. — Вета указала на видневшегося вдалеке одинокого путника.

Путник бодро вышагивал по мощённому булыжником тракту, он медленно приближался к троим посетителям отражённого в мнимой вселенной прошлого. Разумеется, путник не мог видеть ни святого, ни демона, ни тем более собрата-человека. К счастью для него. Одно только лицезрение кое-кого в столь странной компании, встреченной в самом конце длинного путешествия, оставило бы неизгладимые впечатления у этого беззаботно насвистывающего юноши, и уж точно повлияло бы на некоторые его действия.

Вскоре все трое, а не только дальнозоркая Вета, смогли его как следует рассмотреть. Одетый в недорогие, но явно добротные холщовую косоворотку и холщовые же штаны, а также порядком запылённые кожаные сапоги, с перекинутым через плечо мешком и заткнутым за пояс топориком, юноша создавал впечатление младшего сына зажиточного крестьянина, отправившегося в город осваивать какое-нибудь ремесло. Соломенного цвета волосы, карие глаза, слегка раскрасневшаяся на солнцепёке светлая кожа… Иессей, до того с сомнением присматривавшийся к незамысловатому юноше, ощутил волнение, и волнение его становилось сильнее с каждым шагом, приближающим этого юношу к нему. Иессей постепенно осознавал, что различие между ним и этим путником закончились. Рост, разрез глаз, форма лица, длина рук, форма носа… Буквально каждая деталь кричала о неоспоримом сходстве святого с этим представителем рода людского.

Соли, то и дело поглядывавший на Иессея, предложил:

— Нет, ну если тебя этот сахарный поросёнок не устраивает, можем ещё кого-нибудь поискать. Полетели?

— Что? — Иессей, словно выдернутый из транса, секунду осмысливал услышанное, после чего в панике воскликнул. — Нет-нет-нет, меня всё устраивает!

— Так-то лучше. — Кивнул Соли. — Ещё бы какой-то светильник в балахоне в моей личной суккубе сомневался.

— Ой, да ладно, главное, что ты во мне не сомневаешься. — Смущённо отмахнулась Вета. Милейшая из улыбок на какое-то время поселилась на её лице.

Тем временем юнец, не подозревающий о том, что стал объектом пристального наблюдения, прошёл мимо, и троица двинулась следом.

По мере продвижения юноши и преследовавшей его компании возвышающаяся над ними горная гряда становилась всё величественнее, а окружающая местность — живописнее.

Бурная извивающаяся речушка, берущая начало у подножия одной из близлежащих гор, неоднократно пересекала путь, однако тракт, вместо того, чтобы огибать поток, устремился напрямую к незнакомой для Соли скале, на которой постепенно вырисовывались высеченные в скале цилиндрические башни. Казалось, что множество перекинутых через речушку мостов были построены вовсе не для удобства или сокращения пути, а исключительно из эстетических соображений.

Простиравшиеся по обе стороны тракта луга были усеяны россыпью полевых цветов всевозможных сортов и оттенков. Шедший впереди юноша неоднократно останавливался и с явным наслаждением вдыхал витавший всюду нежный сладковатый аромат, из-за чего Иессей начал с завистью посматривать на своё подобие — для путешествующих по мнимой вселенной душ запахи были не доступны. Вета, которую поведение Иессея довольно быстро начало раздражать, закатила глаза и демонстративно вздохнула, после чего погрузила руку в полупрозрачную голову святого. Иессей подпрыгнул, не то от боли, не то от неожиданности, и собрался было выдать обиженный возглас, но вдруг замер и, в точности так же, как его подобие, с наслаждением вдохнул цветочный аромат, после чего группа продолжила путь.

По мере приближения к скале с башнями стало ясно (если не всем четверым, то уж Соли и Вете точно), что прилегающая к ней территория предназначена подчеркнуть изысканный вкус и бездонный кошелёк её владельца. Не только сами башни, но и окружавшая скалу высокая городская стена казались скорее украшениями, чем жизненно необходимыми постройками, а окружавший стену яблоневый сад был посажен вовсе не ради яблок, о чём свидетельствовали как сами более чем ухоженные деревья, так и многочисленные, отнюдь не простецкие скамьи и беседки, изредка занятые довольными жизнью горожанами.

В общем, Иессей с его подобием восторженно осматривались, а Соли с Ветой затеяли своеобразный поэтический поединок с выдвижением гипотез о том, что из себя представлял местный феодал. По ходу поединка самой безобидной оказалась гипотеза о том, что «дорвавшийся до власти плод насильного инцеста всю страну смог извести и создал это место». Иессей, дабы хоть как-то сохранить чувство прекрасного, старался держаться вне зоны досягаемости поэзии сомнительного качества и содержания.

Путешественник и его невидимая свита добрались городской стены, и, если её высота ещё могла быть целесообразной в оборонительных целях, то ворота в город совершенно очевидно были куда выше необходимого. И ворота, и стена были украшены множеством барельефов, что заставило Соли и Вету забыть о поэтическом поединке — они переключились на обсуждение того, какой из барельефов наиболее удобен для скалолазания и, как следствие, тайного проникновения в город всех неприспособленных к полётам личностей. Иессей в который уже раз покосился на своих проводников и тяжело вздохнул.

Наконец, подобие Иессея попыталось пройти сквозь арку городских ворот и было остановлено двумя привратниками, до того праздно игравшими карты и потому слабо напоминающими стражей порядка на посту.

— Куда прёшь, малец? — Грубо одёрнул парня один из привратников на чистом сервилическом наречии, и преградил ему путь.

Если все остальные встречавшиеся до сих пор горожане были определённо людьми, то привратники людьми определённо не были. Первый привратник совершенно очевидно являлся ба’астидом, второй же, остановивший юношу, оказался вервольфом, что было не так очевидно. В любом случае, оба они принадлежали к народам химер, и так называемый малец с широкой улыбкой ответил:

— Приветствую вас, достопочтимые воины. — Хоть этот человек и говорил также на языке сервили, но делал он это весьма посредственно, с ужасным акцентом, с трудом подбирая слова. — Я долго путешествовал к знаменитой цитадели Авалон. Верно ли я иду?

— Идёшь ты верно. — Нахмурился вервольф. — Но с чего ты взял, что мы тебя пропустим?

— Но… — Подобный Иессею человек беспокойно покосился в сторону проходящей сквозь арку ворот группу пышно одетых горожан, которые тоже косились на него и по совместительству посмеивались. — Они ведь прошли…

— Конечно, они прошли. Мы останавливаем только мутных типов. А ты как раз мутный тип.

— Мут-ный тип? — Растерялся юноша, сильно исковеркав незнакомую фразу.

— Сомнительная личность. — Раздражённо пояснил вервольф.

— Да вышвырни ты его уже! — Не менее раздражённо крикнул ба’астид и в сердцах бросил карты на стол.

— Подождите! — Переполошился юноша. — Я совсем не сомнительный! Меня зовут Иессей, сын Самуила, из рода Ивуалского, я отправился в путешествие к Авалону, чтобы обучиться духовной магии, познать тайны мироздания и трудиться во благо мира.

— Притормози, малец. — Мягко осадил Иессея-человека вервольф и заговорил не без доли сочувствия. — Уж не знаю, насколько длинным был твой путь…

— От моря Альдагского, с восточного берега. — С готовностью пояснил Иессей-человек.

— Ничего себе! Взбрело же тебе в голову через половину континента на своих двоих…

— Лошадь украли…

— И лошадь у него украли… Всё, перестань перебивать и дослушай до конца.

— Да!

Вервольф поморщился от преисполненного энтузиазмом возгласа юноши:

— Авалон, это место, созданное нашим культом, культом «Свитки Ма»…

— Да-да, я знаю!

— Велел же не перебивать! — Рявкнул вервольф, и по его коже мимолётно прокатилась волна трансформации в волчье обличье.

— Простите. — Виновато сжался Иессей-человек.

Вервольф успокоился и продолжил с едва заметным налётом печали:

— Несколько столетий назад наше братство прибыло в мир людей, следуя цели, которая с вашей человеческой расой никак не связана. Авалон, это не просто главная цитадель химер в вашем мире, это сердце Свитков Ма. Наставники в Авалоне не станут учить не-химеру контролю над духовной энергией просто так. Исследователи в Авалоне не возьмут в помощники кого попало. Что же до блага этого мира, то мало кто из ищущих Мать занимается подобным, а если и занимается, то лишь в качестве увлечения, вроде ваяния из камня или… не знаю, разведения каких-нибудь слизней. Ты всё понял?

— Конечно! — С готовностью подтвердил Иессей-человек. — Раз я хочу познать тайны мира и изучить магию, то мне нужно проявить себя с лучшей стороны, а ещё показать свою полезность для братства химер.

— Ты ни черта не понял! Человеческие богачи приезжают сюда в надежде купить обучение, и их богатства не гарантируют им ничего. Человеческие учёные приезжают сюда в надежде отточить свои знания и убираются восвояси, узнав лишь то, что все их знания не более чем мусор. А всякий сброд соваться к Авалону даже не пытается, потому что человеческие алчность, вера или жажда приключений нами видятся не более чем помехой. Я трачу на тебя своё время только потому, что ты знаешь наш язык и мне всё равно нечего делать, но, хочешь ты того или нет, тебе здесь не место. Возвращайся, откуда пришёл.

Иессей-человек не собирался так легко сдаваться, что, в общем-то, было неудивительно для юноши, который ради своей мечты в одиночку совершил путешествие, как ему казалось, на край света. И первым, что пришло ему в голову, было вовсе не тайное проникновение в город по барельефам на стенах, а:

— Разве в Авалоне не нужны какие-нибудь работники? Я мог бы устроиться плотником или кожевенником, разбираюсь в ткачестве, я даже счёту с грамотой обучен, поэтому со временем…

— Нет, малец. Авалон куда более развит, чем любое человеческое поселение этого мире. — Вервольф с некоторым сочувствием добавил. — В общем, в этом городе просто не может найтись настолько примитивной низкооплачиваемой работы.

— Но как-то ведь люди сюда попадают. — С надеждой в голосе произнёс Иессей-человек.

— Попадают. Есть в человеческом мире несколько мест, в которых Свитки Ма проводят отбор достаточно талантливых людей из желающих подзаработать. Но одним из талантов у таких людей должна быть способность не создавать проблемы Свиткам Ма, а ты, малец, на такого никак не тянешь, с твоими-то пожеланиями.

Иессей-человек всё ещё не собирался сдаваться, он глубоко задумался над тем, как же ему всё-таки приблизиться к заветной мечте. Из задумчивости его вырвал привратник, но не дружелюбно настроенный вервольф, а безразличный и явно заскучавший без своего напарника (по игре) ба’астид.

— Эй, Явара, неужели так сложно прогнать этого нищего замарашку?

— Жаль парня, такой путь проделал зря. — Откликнулся вервольф.

— Жаль ему замарашку, конечно. Ты же вроде как полудемон. Может, начнёшь уже вести себя подобающе? — И, не дожидаясь ответа вервольфа, ба’астид повернулся к юноше, демонстративно положил ладонь на рукоять висевшей на его поясе рапиры и грозно изрёк. — Проваливай, покуда цел, чернь.

Выглядел ба’астид по-настоящему внушительно, Иессей-человек невольно отшатнулся, а Иессей-святой, уже вовсю проникшийся судьбой своего подобия, обречённо вздохнул.

Глядя на всё происходящее в целом, Вета издала короткий смешок, игриво подмигнула Иессею-святому и встала позади Иессея-человека. Она расправила свои столь эффектные чёрные демонические крылья и сосредоточилась, после чего всего на три биения своего сердца перестала являться созерцателем мнимого мира.

Вета, полупрозрачная для своих спутников и невидимая для остальных, на три биения сердца полностью материализовалась в давно минувшем году давно исчезнувшего места. Этого оказалось более чем достаточно для того, чтобы избавить одного привратника внушительности, а другого от сочувствия.

Шокированные химеры посмотрели друг на друга, чтобы проверить, не померещилось ли им.

— Насчёт черни… Не принимай близко к сердцу, зря я так. — Почти сразу начал извиняться ба’астид. От его надменности и безразличия не осталось и следа. — Разные люди приходят, сам понимаешь, некоторые думают, что, раз они нищие, то смогут побираться или даже стащить что-нибудь, вот я и… Нет, я не это имел ввиду, ты не нищий, то есть нищий, но ведь главное в человеке, это не его кошелёк. Правильно? Как, говоришь, тебя зовут?

— Иессей… — Неуверенно произнёс юноша, который совершенно не понимал, в чём причина такой перемены в отношении к нему привратников.

— Иессей, ступай-ка ты в цитадель, а я передам… Хотя будет лучше, если я сам тебя провожу.

— Так не пойдёт, Джамад’Хар, его провожу я. — Вмешался вервольф и уверенно отстранил ба’астида от Иессея. — Ты ведь Иессея вышвырнуть хотел. Или забыл уже?

— А сам как будто не пытался его спровадить?

— Не пытался. — Резко огрызнулся вервольф и встал в боевую стойку. — Хочешь поспорить?

— Вот это уже больше похоже на демонида, Явара. — Примирительно усмехнулся ба’астид и вернулся к столику с игрой, то есть на свой пост. Глядя на то, как вервольф едва ли не тащит за собой недоумевающего юношу, он крикнул вдогонку. — Эй, замену себе вызови, раз уж караул покидаешь!

— Один посидишь! — Крикнул в ответ вервольф, и ворчливо добавил, обращаясь уже к юноше. — Не обращай внимание, Иессей, Джамаду просто скучно торчать в одиночестве у ворот.

Глядя на происходящее, Вета неловко почёсывала щёку (хотя выражение её лица скорее провозглашало «шалость удалась»), Соли с любопытством посматривал на химер (хотя его немигающий взгляд и пустое выражение лица скорее подходили судье, отдающему смертный приговор), а Иессей-святой громогласно возмущался:

— Что ты творишь?! Это ведь моё прошлое! Нельзя в него вмешиваться, совершенно исключено! — Хотя в глубине души он полностью одобрял поступок Веты.

— Почему нельзя? — Слегка озадаченно спросила Вета. — Я, конечно, хотела легонько сбить спесь с этих наглых полукровок, но так ведь даже лучше получилось.

— Потому что это моё прошлое, конечно! То есть… В мнимой вселенной ведь настоящее прошлое, а не его запись?

— Само собой, настоящее прошлое. Кому вообще может прийти в голову записывать всё происходящее в каждом мире? — В интонации Веты чётко прослеживался вердикт «идиот».

— Вот поэтому и нельзя! Что случится, если изменения событий прошлого повлекут за собой альтернативное будущее?! — Продолжал возмущаться Иессей.

— А-а-а! — Вета звонко хлопнула себя по лбу. — Нет никаких изменений, всё уже произошло.

— Произошло?

— Ага, в этом весь смысл истории. Сделать в прошлом можно только то, что уже произошло. Если бы прошлое можно было менять, то ни в одном из миров история не могла бы свершиться. Всесоздателю такое не интересно. Это так работает.

— Но сейчас-то мы в прошлом… — Не унимался Иессей.

Соли, которому этот диалог показался несколько абсурдным, подключился к объяснению:

— Вета может сделать только то, что уже сделала когда-то, и сделать что-то сверх того не в состоянии. Свершившееся — свершилось. Что здесь непонятного?

— Во-о-от, Соли правильно говорит! — Закивала Вета. — А вы двое без разрешения вообще ничего сделать не можете, так вот!

Однако такое объяснение всё ещё не выглядело для Иессея чем-то удовлетворительным, и он задал, как ему казалось, каверзный вопрос:

— В таком случае зачем вообще что-то делать, находясь в мнимой вселенной? Это ведь всего лишь прошлое.

Соли ответил Иессею так, словно тот был бездарным учеником:

— Но сейчас-то мы в прошлом. Хорошо, раз для тебя это так важно, то мы больше не вмешиваемся.

***

Иессей сын Самуила из расы людей с любопытством осматривал комнату, в которую его отвёл привратник-вервольф. Его немного беспокоили плотные решётки на окнах и тяжёлые оковы, свисавшие с ручек одного из кресел (впрочем, весьма удобного на вид и обитого красной парчой), однако, несмотря на эти явно угрожающие детали, тревоги он не испытывал. Массивная дверь, способная выдержать множество ударов, была раскрыта настежь, на столе стоял серебряный кубок с невероятно вкусным прохладным напитком (юноша предположил, что жидкость является фруктовым соком, но ничего даже близко похожего на это ему пробовать не доводилось), да и вервольф извинился за то, что Иессею придётся «немного подождать в подобном помещении, предназначенном для совершенно иных ситуаций».

Иессей никак не мог понять, что за материал использовался при создании этой очевидно комнаты для допросов. На первый взгляд походило на покрытую синеватым лаком древесину, однако древесные волокна плавно, почти незаметно двигались, словно плыли по течению медленной реки, а немногочисленные спилы древесных сучков при длительном наблюдении за ними больше походили на водовороты, и то исчезали, то вновь появлялись на поверхности стен, пола и потолка, так же плавно, как остальные древесно-водные узоры.

Любопытство Иессея всё никак не унималось, и потому он выглянул за дверь, удостоверился, что никого поблизости нет, и, выбрав самый неприметный угол в комнате, украдкой выудил из-под воротника рубахи висевшее на шее простенькое на вид медное колечко, после чего, не снимая с верёвки, надел на палец. На юном лице промелькнула тёплая улыбка, вызванная одним из самых светлых воспоминаний. Это было воспоминание о том, как Иессей получил кольцо.

Будучи пятым сыном, Иессей был последним в очереди на наследство. По большому счёту, Иессея можно было назвать в хорошие времена ненужным работником, а в плохие времена ненужным ртом. Нет, его род вовсе не был беден по меркам тех мест, напротив, нечто вроде зажиточных мелких помещиков с какой-никакой родословной, деревней более чем на полторы сотни крестьянских семей, обширными пахотными землями и даже двумя дюжинами рабов. Однако назвать их засушливые земли плодородными язык не повернётся, а благородный статус, даже столь невысокий, требовал поддержания и соответственных вложений. При таком раскладе естественно разумеющимся было то, что каждому новому сыну причиталось всё меньше и меньше. Если двое старших помогали отцу в ведении дел, готовясь стать наследником и его помощником, то остальным предстояло искать себе место в мире самостоятельно. Третий сын Самуила проявил интерес к торговле, и отец скопил ему на небольшой караван и стартовый капитал, четвёртый заинтересовался ратным делом, и отец, затянув пояс потуже, обеспечил того сносными мечом с доспехами и отправил в дружину к местному королю, а вот что делать с пятым сыном…

Что делать с Иессеем, решить Самуилу было крайне затруднительно, особенно с учётом того, что с детства этот несносный ребёнок напрочь игнорировал стоящие вещи. Нет, одно дело потратиться на раба-воспитателя, который способен был обучить детей грамоте, письму, богословию и этикету, но то, что его сын больше интересовался науками, легендами и тайнами мира, чем насущными делами, вызывало у Самуила одну лишь головную боль. Попытка привить младшему сыну интерес к ремёслам и тем самым сделать его руководителем развивающейся отрасли на своей земле не увенчалась успехом. Хоть способности к обучению у Иессея были высоки, но вот управленец из него получался не в пример братьям отвратительный, не говоря уже об отсутствии энтузиазма со стороны Иессея. Оказавший дурное влияние на ребёнка раб-воспитатель несколько лет назад был жестоко выпорот и перепродан, но это не отменяло того факта, что у Самуила имелся в наличии шестнадцатилетний клянчащий дорогие книги и привечающий проходящих через его земли менестрелей растратчик, вечно витающий в облаках, грезящий о каком-то нелепом месте под названием Авалон и совершенно бестолковый.

Окончательно разочаровавшись в сыне, Самуил решил махнуть на него рукой, выдал мешочек монет, плохонькую кобылку и велел делать, что тому вздумается. А вздумалось Иессею, конечно же, добраться до легендарного Авалона. В день отъезда Иессея его старший брат Владис, получивший от раба-воспитателя такое же образование, что и все остальные, смотрел на младшего со смесью странных чувств. Иессею от его взгляда было не по себе, ему казалось, будто Владис, как наследник и просто ответственный человек, разочаровался в нём также, как и отец (да и как жители деревни), что было для Иессея, и без того испытывавшего чувство вины, крайне болезненно, ведь Владис всегда был снисходителен к его недостойному по большому счёту поведению.

Владис тяжело вздохнул и, когда Иессей уже собрался было выйти за ограду окликнул его и догнал. Он заговорил угрюмо, тихо, так, чтобы никто, кроме двоих, не услышал ни слова:

— Это наша фамильная реликвия. Артефакт великой силы. — Брат незаметно сунул в руку Иессея маленький предмет, завёрнутый в платок. — Не показывай никому. Не используй без крайней необходимости. И ни в коем случае не потеряй.

— Разве?.. — Изумлённо повысил голос Иессей, но старший брат злобно цыкнул, и Иессей, едва не шёпотом, произнёс. — Разве у нашего дома есть такая реликвия?

— Да. Это кольцо называется Харлан Души и Тела. Вот уже двадцать девять поколений глава рода Ивуалского передаёт Харлан Души и Тела своему наследнику вместе с клятвой хранить тайну о нём до того дня, когда надежды всего рода не будут поставлены на кон.

— Но почему ты решил нарушить клятву? — Не мог взять в толк Иессей.

— С чего ты взял, брат мой, что я нарушаю клятву? Отец никогда этого не поймёт, и, наверное, будет в ярости, если узнает, и всё же… Почему ты считаешь себя единственным в роду, кто мечтает прикоснуться к легендам?

— Но…

— Уверен, наши братья, да и сёстры тоже, согласятся, что Авалон подходит для того, чтобы стать надеждами рода, даже если пойдёт туда лишь один из нас. — И, более не говоря не слова, Владис вытолкнул Иессея за ограду отчего дома. Он не сказал слов прощания, но они были не нужны.

За время блужданий по опасному миру людей в поисках Авалона Иессей не раз полагался на Харлан Души и Тела, и однажды его жизнь была спасена лишь благодаря этому кольцу (впрочем, лошадь в тот раз у него всё-таки украли).

Так, с улыбкой предавшись воспоминаниям, Иессей надел кольцо и направил усилие воли сквозь круглое отверстие к кончику пальца. Во время своих странствий Иессей перед сном вместо молитвы предпочитал тратить несколько минут сперва на освоение фамильного артефакта, а затем на тренировку в его использовании, и потому манипуляции собственной душой (а это были именно они) не были для него затруднительны. Иессей сжал руку в кулак и собрал в нём, как ему казалось, усилие своей воли (но на самом деле он собрал в кулак душу), затем опасливо обернулся, и удостоверившись, что никто так и не зашёл в комнату, ударил по древесно-водной стене. Лёгкая рябь пробежала волной по загадочному материалу, и Иессей направил свою волю обратно сквозь кольцо, наполнив сердце жаждой знаний и избегая силы (на что любой сведущий в артефактах такого типа воин заметил бы, что Иессею необходимы совершенно иные знания).

Юноша почувствовал, как его сила воли, прошедшая сквозь кольцо, разливается по его телу загадочной, но уже привычной энергией. Большая часть энергии, как всегда, была потрачена впустую. С этим он ничего не мог поделать, поскольку не понимал, в чём суть этой энергии и как её использовать. Пока что у него получалось разве что усиливать тело, увеличивать свою скорость или, как в данном случае, получать базовую информацию о том, чего коснулась его воля, хотя однажды он случайно заставил свой дорожный плащ покрыться плесенью за несколько секунд, но так до сих пор и не понял, как ему это удалось. В любом случае, знания о материале, из которого изготовлены поверхности в этой комнате, у него имелась, и материал этот…

Иессей задумчиво почесал затылок: «Призрачная вода хранит жизнь яблони, стремящейся к вечности? Кокон бдения в памяти мнимого подобия? Что это вообще может значить?» — глубоко озадаченный, он сел на обитый парчой стул и осушил кубок.

***

— Неплохо для необученного человека. Но не более. — Гулко пробасил оборотень-берсерк и опёрся могучими руками о край стола. Его медвежьи когти, венчавшие похожие на человеческие пальцы, со скрипом вошли в столешницу, сделанную из того же материала, из которого была сделана и комната для допросов, но никто из присутствующих не обратил на это внимание. Конечно, стоит берсерку убрать руки, как следы когтей на зачарованной древесине тут же исчезнут, словно их и не было, однако несколько неприличное действие берсерка было проигнорировано по иной причине.

— И всё же этот человек имеет при себе артефакт куда более ценный, чем может быть у кого-то его статуса. Есть над чем задуматься. — Прокомментировал увиденное очень старый и замшелый из-за этого фиор, который, к слову, не убирал мох со своего тела именно потому, что дожил до того возраста, которым мог по праву гордиться.

На стол, вокруг которого собрался весь совет лидеров Свитков Ма, как и на комнату для допросов, была наложена сложная система зачарований, сущность которой повергла бы в шок и негодование большинство химер, не состоящих в культе. И дело было вовсе не в силе и эффективности таковых, на голову превосходящих возможности тех же химер Тетиса, а метод зачарования. В прочем, в шок повергли бы не-культистских химер также и деятельность химер культистских, и уж тем более существование Авалона. Собственно, в этом и крылся секрет зачарования, точнее, полное его отсутствие — разработка, как и наложение системы зачарований являлись совместным усилием химер разных народов, которые, согласно тем самым «свиткам», были полностью равны перед Праматерью, а значит, и перед друг другом. Можно сказать, в этом был основной принцип Свитков Ма, можно даже не брать в расчёт веру, цели и всё им сопутствующее.

— Артефакт? Ты про этот Харлан? Но ведь он едва до среднего дотягивает, это даже не продвинутая категория. Над чем тут задумываться вообще? — Недоумевающе воскликнула девочка-подросток, якшини из народа вараха, которая уже какое-то время, пребывая в глубоком раздумье, сама того не замечая, поддалась вредной привычке, от которой всё никак не могла отучиться. Будучи вепреобразной химерой, она обладала выпирающими из слегка вытянутой вперёд челюсти клыками, кои у её рода по мере взросления покрывались накопленным в организме металлом, как и прочие зубы, и ногти, и даже кости. Подобное считали вредной привычкой только сами вараха, но и других порой раздражали эти щелчки.

— Юная Абигайль, в таланте тебе не занимать, но вот недостаток опыта виден даже в таких, казалось бы, простых вещах. — Отчитал молодую якшини старый фиор. Несмотря на их равное положение как лидеров культа подобное обращение не могло быть расценено как неуважение, отношения между лидерами были весьма доверительными, и фиор действительно переживал о недостатке опыта якшини. Как бы от ни было, он по праву гордился собой как её наставником. — Думаю, после того, как мы разберёмся с насущными вопросами, тебе, Абигайль, стоит начать брать миссии в мире за стенами Авалона. Но это после, а сейчас знай — что для нас всего лишь средненькие артефакты, в рамках мира людей едва ли не сокровища.

— Я отсюда ни ногой, пока мы не узнаем, что здесь вообще происходит! — Сразу же запротестовала Абигайль и наклонилась над столом.

Человек Иессей, чья крохотная фигурка расположилась на крохотном обитом парчой стуле и потягивала тропическую живицу из крохотного серебряного кубка, не почувствовал, как над ним нависла голова юной якшини. Он ничего не почувствовал и в тот момент, когда Абигайль увеличила Иессея, и даже тогда, когда девушка отмотала время записи назад и изучила применение Иессеем Харлана Души и Тела в замедленном режиме. Современник Вэ Соли назвал бы то, что происходило на столе, просмотром голографического изображения, и оказался бы близок к пониманию происходящего. Духовная технология, применённая в столе, кардинально отличалась от голограммы уже хотя бы тем, что действительно показывала и сохраняла в памяти зачарования всё происходящее в комнате вплоть до последнего атома. Но вряд ли такая точность помогла бы с решением неразрешимой задачи, столь неожиданно возникшей перед советом лидеров Писем Ма.

— Привет, народ! Эй, вы чего все такие серьёзные? — Бодрый очаровывающий голос нарушил атмосферу сосредоточения, царившую здесь до этого момента.

Все собравшиеся химеры, как один, обернулись на голос.

Напрочь игнорирующей общее настроение была ворвавшаяся безо всяких приличествующих церемоний демоница. Суккуба, если точнее. И это всё объясняло.

Изначально суккуба была в своём исконном облике. Большие перепончатые крылья, напоминающие таковые у Веты, отличались, исключая мелкие детали, чистым угольным цветом без каких-либо серебристых и красных прожилок и наличием чешуи на каркасе. Столь же угольные, как и крылья, волосы отличались не только безупречной укладкой, но и чрезмерной толщиной, из-за чего походили на произведение художника, которому взбрело в голову сделать парик из проволоки прекрасным. Зернистая, словно выбеленная мраморная кожа сильно контрастировала с крыльями и волосами и не менее сильно контрастировала с неким подобием одежды, выбранной под цвет крыльев и находящейся где-то на границе между пеньюаром и нижним бельём, изобретение коего и его последующие эротические вариации суккубы считали одним из величайших достижений своей культуры, что, с учётом очевидной сексуальности её тела (особенно в рамках людских предпочтений), могло бы вогнать в краску многих жителей человеческого мира тех времён.

Собравшихся здесь химер столь откровенный внешний вид демоницы смутить не мог ввиду того, что все они были привычны к характеру и наклонностям этого причудливого демонического народа, как положительным, так и отрицательным. В число последних входила не только склонность к гедонизму, но и нездоровое пристрастие к разного рода провокациям, поэтому последующие действия суккубы также не смутили собравшихся, а, скорее, наоборот, вызвали усмешки и тем самым немного разрядили обстановку.

Суккуба также бодро, как и поприветствовала всех ранее, направилась к старому фиору, по пути меняя внешность. Суккубьими остались только глаза чёрного пламени и демонические крылья, всё остальное приобрело форму молодой фиоры, ровесницы якшини, чем вогнала в краску старика. Дело было в произошедшем недавно инциденте, а именно открывшемся тайном романе фиора, руководившего духовной семинарией Авалона, с одной из своих подопечных. Не то чтобы это прямо запрещалось, и всё же это противоречило этике, да и огромная разница в возрасте… Половина тысячелетия человеческого мира, это немалый срок.

Суккуба весело приобняла залившегося краской деда (коя у фиоров, в отличие от людей, имела зеленоватый оттенок):

— Ой, ой, дедушка Думузи, что с тобой? Я думала, что тебе понравится эта форма! Ну ладно тебе, не дуйся, лучше скажи… Да куда ж ты!.. А, малак с ним. — Притворно обиделась суккуба на то, что старый фиор демонстративно отошёл от неё к другой стороне стола. — Итак? Зачем вы меня позвали? Только не говорите, что вы тут все разругались, а прекрасной мне придётся вас мирить? Ладно, я готова. Ну? Что случилось?

Якшини, будучи настолько близкой подругой суккубы, насколько это возможно ввиду тщательно скрывавшейся под лёгким нравом крайней мнительности суккубьего народа, взялась объяснять ситуацию:

— Эржебет, посмотри на этого человека. — Абигайль говорила куда более расслабленно, чем до прихода суккубы, заразившись её непринуждённостью.

— Я итак на него смотрю. Задача выполнена. Давай задачку посложнее, иначе я совсем раскисну и потребую пирушку! — Тут же парировала суккуба.

— Смотри внимательнее.

— Я внимание во плоти.

— Что-нибудь видишь? — Со всей серьёзностью поинтересовалась Абигайль у подруги.

— У него… Член большой! Ну? Я права? Скажи, что я права!

Это определённо был уже перебор, даже для суккубы, нет, даже для Эржебет. Абигайль, изо всех сил стараясь скрыть тот факт, что плоская шутка ей понравилась, как можно более серьёзно прикрикнула:

— Эржебет, это важно!

— Эх-х… Есть талант к энергоконтролю, но не прям чтобы выдающийся. На роль слуги химер не подходит, но может стать неплохим тактиком. Интеллект чуть выше среднего, зато есть фантазия и умение мыслить нестандартно, жаль, что мало кто способен оценить такие вещи. Хм, страстно хочет учиться и в восторге от происходящего, но сразу предупреждаю, что он довольно ленив, если дело ему неинтересно, да и беспрекословные приказы не по его части, но если правильно пристроите парня, то он действительно может принести пользу. Хотя сомневаюсь, в его мире мечтаний и воздушных замков тот ещё бардак, да и с Боудиккой они поладят, если познакомятся… Ну, сама понимаешь. В общем, Абигайль, ничего важного не обнаружено.

— Раз даже ты не справилась… — Вздохнула якшини.

— Что значит «не справилась»? — Тут же завозмущалась Эржебет. — Что от меня нужно вообще? Карта его души? Эссенция чувств? Список страстей? Да легко!

— При всём уважении к Вашим талантам, леди Эржебет, мы нуждаемся в информации другого плана. — Подал голос самый сосредоточенный и нечувствительный к выходкам суккубы из собравшихся, нэдзу’ум. Его, пожалуй, единственного из совета, коробило обращаться к суккубам как к равным (хоть самим суккубам это и нравилось), но каково было бы удивление не состоящих в культе полуангелов, если бы они узнали, что их собратья из Свитков Ма в большинстве своём придерживаются мнения, прямо противоположного всей идеологии Епархии Ма’алаки’. Многие культистские ма’алаки’ полагали, что к суккубам следует обращаться даже более уважительно, чем к инкубам по причине того, что те были самыми «чистыми» детьми Праматери из всех, а остальные культистские химеры частенько критиковали полуангелов за их упёртость в отношении всевозможных условностей.

Нэдзу’ум жестом подозвал смиренно стоявшего в стороне вервольфа, того самого привратника, сопроводившего Иессея в комнату для допросов.

— Явара, покажи ещё раз для леди Эржебет.

— С удовольствием, лидер Бато’Риас. — Вервольф поклонился суккубе и начал приготовления.

Он опёрся о стол и с усилием прижал свою душу к плавучему древесному узору. На его лбу выступил пот, зрачки сузились до состояния едва видных точек, руки затряслись. Контроль сознания с детства давался Яваре отвратительно, а заниматься подобным два раза в день для такого воителя-оборотня…

Бато’Риас, переживая за собрата-демонида, мягко произнёс:

— Момента будет достаточно.

Вервольф мысленно поблагодарил нэдзу’ума. Воссоздать единичный образ было куда проще, чем повторить всё воспоминание. Не то чтобы задача стала совсем уж лёгкой, но по крайней мере полуобморочное состояние ему теперь не грозило.

На столе скучающая фигурка Иессея исчезла, и её место заняли уже неподвижные четыре фигурки. Двое, миниатюрные копии привратников, вервольфа и его напарника ба’астида, застыли с нелепыми шокированными выражениями лиц. Застывший Иессей выглядел вполне себе обычным расстроенным парнишкой шестнадцати лет. И за его спиной находилась причина волнений совета лидеров Свитков Ма.

Эржебет молчала. Она безотрывно вглядывалась в четвёртую фигурку, фигурку с крыльями, похожими на её собственные. Она замерла и, с её мраморной кожей, начала походить на статую. Её лицо, и без того прекрасное, застыло в очаровательном блаженстве. Даже чёрное пламя её глаз, казалось, сошло на нет.

Тишина затянулась. Химеры, с надеждой и в то же время с тревогой дожидавшиеся вердикта суккубы, постепенно теряли терпение и нервно перешёптывались.

Первой нарушила безотрывное созерцание суккубы Абигайль:

— Что скажешь, Эржебет?

Однако суккуба продолжала молча всматриваться в момент, и к якшини присоединились остальные.

— Эржебет?

— Леди Эржебет?

— Миледи?

Суккуба встрепенулась, словно её вырвали из транса:

— А, что?

— Что скажешь, Эржебет? — Повторила свой вопрос вепреобразная якшини.

— Помнится, совет хотел, чтобы я преподавала в духовной семинарии. Я согласна.

Якшини непонимающе уставилась на суккубу:

— Согласна на что? — Она, как и остальные химеры, ожидала совершенно иной ответ.

— Согласна преподавать в семинарии, конечно же. — Видя, что её слова прояснили ситуацию примерно никак, Эржебет пояснила. — Малыш хочет учиться. Конечно же я обязана стать одной из тех, кто будет его учить.

— То есть?

— То есть её душа полностью соответствует оттискам, и это не подделка. Матерь Искажений наблюдает за тем человеком, если и есть хоть какой-то шанс предстать перед ней, то я не намерена его упускать. — Жёстко сказала суккуба, и мимолётная тень скользнула по её лицу.

Химеры облегчённо выдохнули.

— Так это действительно Праматерь!

— Столько поколений поисков… Но они не были напрасны!

— Я так боялся, что мы ошиблись, но теперь, когда леди Эржебет подтвердила…

— А я с самого начала знала, что ошибки быть не может. Сам подумай, душа точь-в-точь как оттиски в святилищах и ритуалы столько раз указывали на эти горы.

— Да, конечно… Все слышали, как ты кричала «не может быть», когда вервольф первый раз показал воспоминание.

— Безусловно, всё это восхитительно, однако давайте не будем праздновать раньше времени. Матерь Искажений явилась лишь на миг, и нет никаких гарантий, что сегодня наши поиски закончились.

— Точно, никаких гарантий. — Последней высказалась суккуба, и её тихий непривычно жёсткий голос привлёк внимание химер.

— Ты что-то увидела, Эржебет?

— Ничего, о чём мы не знали раньше. Я убедилась, что это никакие не домыслы. — С каждым новым словом суккуба словно сминала праздничную атмосферу. — Мы, дети Матери Искажений, давно потеряли место в её сердце. Теперь я уверена.

— Хотел бы я думать, что это легко поправимо. — Скривился нэдзу’ум. — Но мы ведь все прекрасно осведомлены о том, что из себя представляют наши… Так сказать… Те, кто одних с нами народов. Поэтому я и думаю, что праздновать пока рано. И всё же нам представилась возможность показать себя достойными детьми в глазах Праматери, нельзя проявить себя неподобающе.

— Только помните. Праматерь наблюдает не за вами. Не за мной. За ним. — Пожала плечами суккуба. Она встала из-за стала и пошла к выходу, не дожидаясь остальных. Уже почти скрывшись в дверном проёме, Эржебет произнесла. — Я бы на вашем месте не торопилась предавать случившееся огласке. И относиться к этому человеку по-особенному тоже, думаю, не стоит. Пусть он почувствует себя равным среди своих. Это ведь одно из правил культа.