Глава 1. Капля света

На разбитой площади горели костры, а вокруг них топорщились полуобрушенные дома. Людские силуэты бродили между рыжими огнями. Надя пересчитала их, прячась в темноте внутри пустующего дома. Вдали она рассмотрела две тяжёлые металлическо-ржавые установки, покрытые старыми одеялами.

Уже и оружие подтащили к самой границе.

От горького дыма у неё кружилась голова. Над лагерем людей висело опасное лазурное марево — заметное только для таких, как Надя. Это защитные знаки, начерченные мелом на асфальте, выведенные краской на уцелевших стенах, вышитые на изнанке одежды, и амулеты, которые люди вешали на себя целыми пригоршнями. Всё это, чтобы такие, как она, не смели даже приближаться.

Но Надя и так не собиралась переходить границу. Граница тянулась поперёк площади — полоса взрытой земли, как карандашная линия, проведённая дрожащей рукой, разделившая весь город на две части. Кое-где она делала судорожный изгиб, и пространство на несколько шагов от границы было усыпано обломками асфальта.

Пёс замер у Надиных ног. Она обернулась, в полумраке различая его человеческие глаза.

«Пойдём?»

Она кивнула. Через оконный проём Надя спрыгнула на крышу пристройки. Пёс бесшумно потянулся за ней. Часовые сразу же её заметили: несколько затворов хлопнуло. Надя вскинула руки и замерла у края крыши — не дойдя двух шагов до освещённого пятачка.

— Эй, я хотела только поговорить.

Ей в ответ молчали. Из-под надвинутого на лицо капюшона Надя различала их хмурые уставшие лица, обращённые к ней. Холодная белая крупа сыпалась на разбитый асфальт. Ветер разметал Надину куртку, обнажая тело под рваной майкой, но такие, как она, не чувствовали холода.

— Я хочу, чтобы было ясно. Мы не ищем войны. Мы провели эту границу, чтобы не мешать друг другу. Не заходите на нашу территорию, и мы не полезем к вам.

Она ощутила у себя под ногами отсветы алых огоньков и поборола желание отступить. Горький дым внушал ей неосознанную тревогу. Пёс холодным боком прижался к Надиной ноге, загораживая от настороженных взглядов.

— Вас теперь мало. И мы слабые. Пришла злая зима. Нам и вам нужно пережить её. Зачем лишние жертвы? Мы хотели мира.

С площади полетело:

— Убирайтесь из нашего города!

— Нет. Этот город. Принадлежит нам тоже, — чуть громче отозвалась Надя. Её голос взвыл ветром пустых улиц, потерял человеческие полутона. Её голос опять стал тем воем, пугающим горожан по ночам. Зазвенели разбитые стёкла в домах вокруг.

— А придётся убраться!

Кто-то сдёрнул покрывала с металлических установок. Едва слышно загудели заработавшие механизмы. Она отступила от танцующих рыжих огней. Всё равно разговора не вышло, но она хотя бы пыталась. Крылья развернулись за спиной, лязгнули арматурными отростками. Ветер захлопал полиэтиленом.

— Она уходит! — то ли с облегчением, то ли с обвинением в голосе, крикнули по ту сторону границы.

Грохнул выстрел. Раз — с грохотом обрушилась одинокая стена по ту сторону границы, но Надя была уже далеко. Арматурные ости крыльев взрезали воздух, горький от дыма.

В кафе они явились с опозданием. Дорога по уцелевшим крышам занимала слишком много времени, но Надя не могла позволить себе оставить следы на снегу. Если люди насколько злы, что серьёзно решились на войну, нельзя давать им такие зацепки. Пёс бежал чуть позади, дыша холодом ей в затылок.

Дверь в кафе поскрипывала на ветру. Подвальная лестница делала два поворота, прежде чем вывести в небольшую комнату — в первый поворот по колено намело снегу, два других завалены хламом, между которым оставалась только узкая дорожка вниз.

Внизу три жёлтых лампы подсвечивали выщербленные стены. Надя села на предпоследнюю, самую высокую, ступеньку лестницы. Следом вбежал Пёс и чёрной тенью замер у её ног.

Она окинула взглядом зал: все были на месте, пустовали только два стула под дальней аркой. Но один из них пустовал уже давно, покрывался пылью, как будто снегом. Об ушедших не принято было говорить, но пустой стул мозолил ей глаза. Надя отвернулась.

Капли тоже не было. Капля так часто пропадала, что это уже не удивляло. Но сегодня всё было иначе. Надя сидела на ступеньках и ждала, кто отметит исчезновение Капли первым. Или придётся говорить самой. Но все молча ждали, что скажет хозяйка города.

— Люди поднялись к площади Равновесия. Встали лагерем у самой границы и жгут костры. — Произнесла Надя. Она не сказала о своих попытках вести переговоры, и Пёс её не выдал, только шевельнул острыми ушами.

По комнате прошёлся тихий ропот — как будто сквозняком дунуло из одного угла в другой. Смертёныш подтянул колени к груди и весь зарылся в большую не по размеру куртку.

— Мы должны защищаться, — сказал он из-под неё. — Иначе они придут сюда. Будут ходить по нашим улицам. Они уже гуляют тут, как у себя дома. Они выгонят нас из города, и всё.

Надя потёрла ноющие ноги. Мёртвые не чувствуют боли, но она совсем недавно была человеком, и всё ещё помнила, как это. Потому и боль была как настоящая. Через плотную ткань брюк она ощутила шрамы на коже.

— Мы не будем нападать первыми. Это только докажет, что мы хотим войны. К тому же нас гораздо меньше, чем людей. Незачем затевать глупые драки на улицах. Мы уйдём дальше, на окраины города, и так затаимся, пока всё не успокоится.

Она отвела взгляд и снова увидела пустующий стул. Женщина с Кладбища ушла после первого нападения людей. Больше не вернётся. Сколько они не искали её — всё впустую.

Смертёныш подскочил на месте, сжимая тощие кулаки. Мальчишеское лицо заострилось ещё сильнее. Со времени их первого знакомства он ничуть не изменился — не подрос, не зажили ранки на костяшках пальцев, под потёртым свитером всё так же угадывались выступающие ребра. Разве что куртка стала ещё грязнее.

— Значит, мы ничего не сделаем людям? Они уже уничтожили одного из нас. Пусть только шаг сделают за границу! Я их… да я…

В тон Смертёнышу поднялся гул. Шериф одобрительно хлопнул ладонью по столу. Даже Пёс раскрыл алую крокодилью пасть.

Надя встала, цепляя стены узкого коридора нервно расправленными крыльями. Арматурные ости оставляли глубокие раны на старых кирпичах. И гул сразу притих.

— Нет. Мы не будем нападать на людей. И тем более убивать их. Я запрещаю.

От её голоса все три лампы болезненно мигнули, и одна так и не зажглась. Надя втянула тишину.

— Капля пропала, её уже третий день никто не видел, — сказал Смертёныш и опять закутался в свою огромную куртку с головой.

— Да, — торопливо заговорила Птица, нервно теребя кисточки на шали, — она ушла две ночи назад и до сих пор не вернулась. Если мы уйдём, она останется совсем одна? Совсем-совсем одна?

И опять они замолчали. Капля и раньше пропадала, но впервые — так надолго. Надя смотрела, не мигая, на ползущую по стене трещину. Задерживаться здесь, в опасной близости от границы, не входило в её планы. Но она взяла на себя ответственность за тех, кто сидел сейчас перед ней, за их маленькую компанию посреди большой враждебной зимы, потому не имела права бросать Каплю.

— Да, нужно идти на поиски, прямо сейчас. Больше ждать нельзя, — решилась, наконец, Надя и, не глядя в глаза никому из них, пошла вверх по ступенькам.

Капля пропадала так часто, что до этого на её отсутствие почти не обращали внимания.

Хотя в первый раз, когда она не явилась в кафе в нужную ночь, Надя со Смертёнышем и Псом обшарили все закоулки тёмного города. Но тогда Капля вернулась сама, уселась в углу, спрятала глаза, скорчилась и после долгих допросов созналась, что была в городе людей.

Она снова и снова убегала, чтобы бродить ночами по городу людей, и сколько бы ей ни говорили, что это опасно, что это запрещено, — она ничего не хотела слушать. Стеклянные глаза смотрела мимо. Тощие ноги в кружевных чулках сами собой поворачивались носками друг другу. Капля утыкалась взглядом в пол и делала вид, что не существует. А ночами снова убегала бродить по улицам и заглядывать в окна человеческих домов.

Надя злилась и в порывах злости сажала Каплю под арест — в дальний флигель заброшенной больницы, чтобы и другие не вздумали убегать. Но в глубине души она её понимала. Надя ещё помнила, как это, быть человеком. И помнила, как больно навсегда уйти из мира живых. Как невыносимо тянет обратно. Другие этого уже не помнили.

Сумеречный город был погружён в темноту, сюда не дотягивались огни людей. К тому же опять разыгралась метель. Надя закрыла глаза, мысленно ощупывая ближайшие улицы. Везде — холодно и тихо, и Капли нет.

— Смертёныш, ты иди к вокзалу. Птица с Шерифом — к старому мосту. А Доктор останется в кафе, если вдруг Капля сама вернётся, — Надя запнулась. Она понимала, вероятность, что Капля придёт — ничтожно мала, но от Доктора помощи мало. В последнее время его приступы беспамятства случались всё чаще. Надя боялась, чтобы не пришлось потом искать его самого. — А мы с Псом пойдём к набережной.

Смертёныш недовольно скривился.

— Опять перейдёшь границу. Там слишком светло ночами.

— Да. Но кто-то должен перейти границу. А мне проще притвориться человеком, чем вам.

Она сделает, как обычно, спрячет крылья под курткой. За метелью с десяти шагов не разобрать — что за существо перед тобой. А Пёс запросто растворится в тумане. К тому же Надя знала, что в самом худшем случае у неё есть, у кого искать помощи в городе людей.

— Опасайтесь патрулей. После того случая их стало гораздо больше, и они тоже норовят перейти границу. Если до утра не найдёте, возвращайтесь в кафе, — сказала она, отворачиваясь. — У нас полно других дел.

Светящихся окон в городе было всего ничего — пересчитаешь по пальцам. Рыжие квадраты — прорехи в чёрном покрывале — притягивали взгляд, как яркие цветы в высохшей степи.

Надю тянуло к ним. Она давила в себе это чувство, но чувство не иссякало, неосознанное, животное желание подобраться ближе, согреть холодные пальцы об оранжевый свет.

В окне на первом этаже — в промежутке между неплотно задёрнутыми шторами она различила угол старинного шкафа и кусочек ковра на стене. Надя подобралась слишком близко: в просвете окна возник силуэт. Она едва успела шарахнуться в сторону и укрыться за метелью.

Мгновение человек внимательно вглядывался в темноту, а потом шторы сошлись, загораживая от неё мирок человеческой жизни. Внутри тоскливо защемило. Надя отвела глаза.

В умирающем городе люди заколачивали окна досками, загораживались металлическими дверями и решётками, прекрасно понимая, что от этого мало пользы. Надя могла пробраться внутрь через щель неплотно прикрытой форточки, но она этого не делала — просто не видела смысла. Кое-какие окна пахли горьким дымом и щетинились защитными знаками — черным углём по белому кирпичу, белым мелом по красному кирпичу. Вот эти она обходила стороной.

Пёс возник из метели за её спиной — чёрный зверь высотой с человека — обошёл Надю, глянул ей в глаза.

«Пойдём».

И они пошли дальше вдоль выщербленного парапета набережной, где по левую руку молчала река, скованная льдом. Фонари горели через один или через два, и Надя обходила каждое пятно света.

Первый патруль попался им у статуи матери-птицы. Надя скрылась в темноте за чёрными деревьями, Пёс последовал за ней. Трое мужчин шли, подсвечивая себе дорогу мощными фонарями.

— …и говорю ей: или научись готовить десяток блюд из гречки, тушёнки и сухого молока, или лопай, что дают.

Взрыв смеха. Патрульные поравнялись с её укрытием. Тускло поблёскивали белые повязки на рукавах. Под тяжёлыми армейскими ботинками жалобно вздрагивала набережная.

Надя ощутила запах страха, идущий от них. Спрятанного страха, скрытого страха, такого, в котором не признаются даже самому себе. Луч фонаря скользнул в шаге от неё — по жухлой газонной траве, едва припорошенной снегом. Надя отступила ещё дальше за деревья и дождалась, пока свет фонарей не скроется за поворотом улицы.

Они обшарили всю набережную и два ближайших квартала. Пёс сновал от тени к тени, растворялся в них и выныривал к Наде. По его глазам она понимала: ничего. Она тревожно поглядывала на край неба над рекой: времени до рассвета оставалось не так уж много. А ведь им нужно было ещё добраться до убежища.

Надя почти отчаялась. Она знала, что путешествия Капли в город людей должны были однажды закончиться плохо, но было обидно столкнуться с этой правдой именно сейчас, когда люди подошли так близко к границе, когда город промёрз до основания, когда все так нуждались хотя бы в одной хорошей новости.

Когда Надя уже решила возвращаться, и они перешагнули границу, на перекрёстке снова мелькнули лучи фонарей.

— Люди на нашей стороне? — пробормотала Надя, почти не разлепляя губ, но Пёс всё равно услышал.

Люди снова перешагнули границу, и это был плохой знак. Они разминулись: патруль двинулся по улице Конфетти, а Надя шмыгнула в арку, ведущую в глухой двор. Ветер шуршал полиэтиленовыми лентами на забитых окнах магазина.

Здесь никто не жил, в домах вокруг не горело ни одно огонька, но она знала: здесь что-то есть. Существо затаилось за перевёрнутым мусорным баком. Ощутив их приближение, оно затихло. Полиэтиленовые ленты замерли. Надя почуяла не-живое, но не сумела разобрать кто именно прячется в тёмной углу.

— Капля, — позвала она, делая один единственный шаг вперёд, чтобы не напугать девочку. — Пойдём, я выведу тебя отсюда.

Спешка сыграла с Надей злую шутку. Она услышала шаги патрульных — громче и громче. Разминувшись с ними на перекрёстке, Надя подумала, они уйдут, но они почему-то решили вернуться. Что они искали?

— Капля, — снова позвала Надя, не позволяя себе торопиться, хотя ей очень хотелось бежать, схватив Каплю за шиворот.

Пёс взволнованно переступил лапами. Он тоже чуял людей — и, наверное, ещё острее, ещё отчетливее, чем Надя. Он ткнулся носом ей под лопатку: «Уходим». Только потом она поняла, что Пса беспокоили вовсе не люди.

— Подожди, — отмахнулась Надя и сделала ещё шаг к перевёрнутому мусорному баку. Оттуда встопорщилась размокшая картонная коробка. Кажется, Капля была очень напугана, раз не узнавала своих.

Надя слишком поздно поняла, что там — не Капля. Когда тяжёлые человеческие шаги стали совсем близкими, когда она уже решила, что Капля вот-вот выйдет навстречу, за мусорным баком словно что-то взорвалось. Вверх взметнулись ошмётки бумаги и куски заледеневшего снега.

С грохотом, таким, что разбуженный город вздохнул ветром, бак отлетел в сторону. Существо — куда крупнее девчонки и даже крупнее Нади — угрожающе выгнуло спину, зарычало и кинулось, оставляя после себя отпечаток алого на снегу.

В ту же минуту шаги патрульных загрохотали совсем рядом, по арке мазнули лучи фонарей. Привлечённые шумом, люди были уже близко.

«Беги, встретимся у кафе», — Надя успела поймать взгляд Пса, прежде, чем он растворился в темноте.

Она сама прыгнула в сторону. Крылья послушно развернулись за спиной. Она выпустила когти и вцепилась в кирпичную кладку соседнего дома. В два прыжка преодолев расстояние до третьего этажа, Надя замерла в тени балкона, на узком выступе. Она сощурилась, глядя, как судорожно мечется чёрно-алое существо в ловушке из каменных стен.

— Волк, — прошептала Надя. Она его узнала — по белой рубашке и длинным волосам, перетянутым лентой.

— Вот он, он здесь!

Когда люди вбежали во двор, он замер, вжавшись спиной в запертую дверь подъезда. Из своего укрытия Надя наблюдала, как три белых луча сошлись на Волке, и он разом уменьшился в размерах. Снег под его ногами был красным, красный след петлял по всему двору, как будто Волк метался не в силах найти выход из западни. Ветер теребил рассыпавшийся мусор.

Надя сильнее вжалась в кирпичную стену, сделалась её частью, впитала в себя её холод.

— Проклятье… — прохрипела она голосом городских сквозняков.

В развороченной мусорной куче она увидела распростёртое человеческое тело.

— Чтоб тебе пусто было, — зашипела Надя в отчаянии. Если бы у не-мёртвых были свои боги, она бы им помолилась.

— Ну что, попалась, тварь?

Надя вжала голову в плечи прежде, чем сообразила, что обращаются не к ней.

Волк согнулся под выстрелами. Несколько оставили выбоины в кирпичах, но ещё несколько совершенно точно достигли цели. Он тонко, совершенно по-собачьи взвыл и вздёрнул голову вверх. И встретился глазами с Надей.

«Если они тебя не прикончат, это сделаю я», — сказала она ему взглядом.

Волк побежал по-человечески, на двух ногах, волоча одну, но через два шага упал на четыре и рванул напролом, к арке, озверев от отчаяния. Его когти оставляли длинные следы на снегу.

— Не пускаем его! Атер, справа!

— Уходит! Ловушку, быстро!

Электрические разряды прошили воздух. Надя зажмурилась и отвернулась к стене — она ненавидела яркий свет. Внизу завозились, гулкая арка эхом отозвалась на быстрые шаги и выстрелы. Когда к Наде вернулась способность видеть, Волк вывернулся, цапнув одного из патрульных за плечо. Ловушка слабо мерцала в глубине арки, а Волк убегал, оставляя за собой след из подпаленной шерсти.

— Ушёл, — пробормотал парень, замерший у стены, и опустил автомат. — Атер, ты цел?

Тот, второй, сидел на снегу у ловушки. Надя стиснула зубы, стараясь не взвыть от бессильного бешенства. Если патрульный ранен, если он умрёт, хрупкий мир треснет по всем швам

— Жив вроде, — отозвался Атер и встал, но зашатался.

В темноте возникли ещё три человеческие фигуры — должно быть, подоспела подмога. Только поздновато — явись они на пять минут раньше, и всё могло бы кончиться по-другому.

— Надо его к врачу. А вы — идите по следу. Сообщите потом, в какой стороне его логово, наведаемся туда днём. Вы двое, обыщите двор. Может, здесь его друзья по углам прячутся.

Луч фонаря заскользил по стене соседнего дома. Надя зашипела сквозь зубы, как шипят потоки дождя в водопроводных трубах. Для неё всё оборачивалось совсем плохо. Она повертела головой, надеясь различить в подступающих тенях Пса, но его нигде не было. Оставалось только надеяться, что он успел сбежать.

Небо над рекой едва заметно посветлело.

Оставался один путь — по крышам. Надя глянула вверх. Стоит ей расправить крылья и выбраться из-за балкона, и она тут же обнаружит себя. Кому она станет доказывать, что не имеет никакого отношения к Волку? Доказывай тут, пожалуйста, когда окажешься по рукам и ногам связана и в ловушке.

Фонарный луч скользил от этажа к этажу. Времени для того, чтобы принять решение, оставалось совсем мало. На балконе сверху были выбиты стёкла. Если бы ей добраться до него, можно пересидеть полчаса.

И Надя прыгнула. Она не рассчитала — старая кирпичная кладка рассыпалась под когтями. Обломки полетели вниз, застучали об промёрзший асфальт. Оба фонарных луча мгновенно метнулись в её сторону.

— Вон ещё одна!

До крыши оставалось четыре этажа. Пули прошептали у её головы — патрульные стреляли метко. Надя вжалась в стену, прячась за крыльями. Боли она бы не ощутила, и таким примитивным способом они бы её не убили, но жить с развороченным черепом, без глаз, без голоса — неудобно даже не-мёртвым.

Она рванула вверх, быстро, как только могла. Прыжок — и оказалась в гнезде балкона. Хрустнули под ногами осколки и прогнившие рейки. Отлежавшись и переждав ещё одну канонаду выстрелов, Надя выпрямилась и снова прыгнула. До крыши оставалось три этажа. Надя вынырнула по другую сторону эркерного выступа. Фонарные лучи заметались туда-сюда в её поисках.

Она упала на гравийную крышу и покатилась подальше от края. Голоса утихли внизу, но Надя знала, что это ещё не конец. Они побегут следом, угадывая шевеление темноты, справедливо полагая, что однажды ей придётся спуститься на землю, или её зацепит пуля, или застанет солнце. Придётся использовать вариант, который она берегла на крайний случай.

Надя перебежала на другой край крыши и расправила крылья. Город лежал перед ней, как тёмный лабиринт, кое-где озарённый бледными жёлтыми фонарями.

— Только не пугайся.

Холодная рука легла на край одеяла. Сабрина проснулась резко, как будто выпала из сна. Она привыкла жить с открытой форточкой. В комнате было свежо и пахло ночным ветром.

Рука сама собой потянулась в ночной лампе. Надя стояла у кровати, с той стороны, куда не дотягивался свет фонаря, — чёрная тень, лицо скрыто под капюшоном.

— Тише. Не включай свет. Они меня ищут.

Сабрина подошла к окну, осторожно, чтобы её не заметили снаружи, и разглядела несколько человеческих фигур, снующих по улице. Надя стояла у неё за спиной, неслышная и почти неощутимая. Холодное дыхание щекотало Сабрине шею — или ей чудилось, потому что Наде совсем необязательно было дышать.

Люди обшарили тени за голыми деревьями, обошли брошенные дома, оставляя следы в глубоком снегу, и подались дальше, в сторону погнутой металлической изгороди.

— Надеюсь, они не додумаются заявиться сюда.

Сабрина задёрнула штору. Ночник выхватил из полумрака край смятой простыни. Надя нервно отступила в темноту. Через плотную штору она не могла видеть, что происходит у дома, идут ли патрульные по вычищенной дорожке к дому, или всё же топают через снежные заносы к железнодорожным путям.

Они с Надей, не сговариваясь, замолчали, и Сабрина мысленно отсчитала положенное количество шагов. А потом в дверь постучали. Отвернувшись, Сабрина пробормотала пару нелестных фраз.

Она задержалась на лестнице, чтобы дать им понять, что не ждала гостей, накинула куртку и открыла дверь. В дом ворвался снежный ветер, радостный, как собака, пробежался по гостиной и растаял в дальнем углу. На пороге, старательно хмурясь, стоял Богдан.

— Слушай, мы ищем… ты ничего странного не слышала?

Замерший за его спиной Атер держал на прицеле тёмную улицу. Фонарь рядом с домом освещал только площадку перед домом, а там, где его власть заканчивалась, ночь была ещё чернее.

— Не слышала, — сквозь зубы отозвалась Сабрина, глядя через его плечо, как снегом заметает расчищенную дорожку перед домом. — Ещё чего хотите, или мне можно идти спать?

— Извини, мы должны проверить. Вдруг они к тебе пролезли. Они умеют пролезать через щели, а ты вечно забываешь закрыть форточку.

— А не пойти бы вам к чёрту? — хмыкнула она, припадая плечом к дверному косяку, так чтобы перегородить им дорогу.

Не особенно помогло — Богдан отодвинул её и ввалился в дом, холодный, пахнущий мёртвым городом, не забыл провести рукой по талии, как будто бы случайно. Его снежные следы не успевали таять на ковре. Атер вошёл следом и хлопнул дверью. Он даже не кивнул Сабрине.

Скрестив руки на груди, Сабрина последовала за ними, фонарём и прицелом обследующими каждый угол её дома. За этими двумя оставались грязные следы на полу, и сброшенная мимоходом телефонная трубка, и потревоженная штора. Сабрина вернула телефонную трубку на место, хотя толку от неё — давно мёртвой, безголосой — уже не было никакого, расправила складку на шторе.

— На второй этаж, — скомандовал Богдан.

Она не стала подниматься. Осталась в гостиной, но присесть так и не решилась. Так и стояла, как чужая в собственном доме. Закрыла глаза и надавила пальцами на левой висок. На втором этаже тихо поскрипывали половицы, Сабрина знала: сейчас Богдан замер в дверях спальни, вот он дошёл до конца коридора, дёрнул вечно запертую дверь в последнюю комнату слева. И только когда хлопнула кухонная дверь, когда ступеньки проскрипели в обратном порядке, Сабрина подняла голову.

Богдан широко улыбнулся.

— Ну извини за вторжение. Зато теперь можешь спать спокойно.

— Спасибо, — выразительно произнесла Сабрина.

Она заперла за ними дверь, проследила за тем, чтобы два силуэта вышли из лужицы фонарного света и потонули в темноте. Тогда Сабрина бросилась наверх, прыгая через две ступеньки. Надя ждала её в углу комнаты и виновато улыбнулась, как только поймала взгляд Сабрины. Куртка была выпачкана чёрной пылью, а по щеке Нади тянулась царапина, которой раньше не было.

Сабрина подалась к ней, стянула капюшон, схватила за плечи, чтобы проверить — реальная ли.

— Ты так давно не приходила. И даже знаков не подавала. Я не знала, что и думать.

— Не нужно. — Надя несмело отстранила её руки.

Не обращая внимания на сопротивление, Сабрина сняла с Нади куртку, высвобождая сложенные крылья. Шуршала оборванная полиэтиленовая плёнка. Надя поймала взгляд Сабрины и спрятала глаза.

— Не надо. Не смотри на меня. Я чудовище.

Её волосы и ресницы совсем выцвели, под кожей цвета снега дрожали напряжённые провода.

— Не говори ерунды.

Под курткой — на голых руках и в вырезе потрёпанной майки по коже тянулись глубокие кривые порезы. Бескровные и оттого ещё более страшные.

— Их раньше не было. Кто это сделал?

— Какая разница? Сабрина, мне совсем не больно.

Они сидели на ковре под светом ночника. Сабрина красила её порезы желтоватым цветом йода, потом белым цветом собственноручно сделанной мази, и края кожи понемногу стягивались. Надя не вздрогнула, не охнула, только крылья обижено подрагивали за её спиной. Хоть она и считала, что всё это бессмысленно, она не противоречила Сабрине — пусть делает, что считает нужным. Надя заговорила, медленно, припоминая человеческие интонации. Ей трудно было говорить так — словами. Слова рассыпались и путались, Надя закрывала глаза и с трудом собирала их в связки. Каждое было — как тяжёлый камень.

— Люди думают, мы хотим войны. Но мы не нападали. И не нападаем первые. Это Волк. Он окончательно свихнулся, всё бродит у границы, ждёт, кто из людей её перейдёт. Мы поймаем его, поймаем и посадим в подвал больницы. Больше не сбежит.

Сабрина кивнула.

— Да. — Надя подобрала с пола куртку и натянула, снова прячась в темноте под капюшоном. — Я могу понять. Люди злы, напуганы, не знают, что делать. И им нужно кого-нибудь обвинить. Хоть кого-то. Мы как раз подходим.

Надя подняла голову. Застывший блик ночника скорчился на краю простыни.

— Ты знаешь, почему они так осмелели? Кое-кто приехал в город. — Сабрина сидела перед ней, на полу, скрестив ноги. Тонкий силуэт, подсвеченный настольной лампой, которую опустили на пол. — Лесник из северной столицы. Я знаю совершенно точно, что вчера утром его машина миновала блокпост на восточной трассе. А значит, он уже здесь. Я провела его к башне и сказала, что хозяйка города живёт там. С тех пор я его не видела, но боюсь, это его не остановит. Надя, останься дома. Отсидишься здесь, он обломает зубы и уедет.

— Я не могу, — просто отозвалась Надя, — другие остались там, в тёмном городе. Я должна их защитить.

— Да, но искать он будет тебя.

Надя вскочила, зашуршала курткой. Сабрина поднялась следом — бесшумная, как тень.

— Надя.

— Они ушли. Я успею пробраться в кафе, пока они не вернулись. Нужно предупредить остальных. Нужно поймать Волка, чтобы он больше никого не убил. Нужно проведать тех, кто не выходит из своих убежищ. Я не могу бросить свой город. — Она говорила, чтобы не допустить многозначительной тишины. Отчего-то казалось, что так легче — когда что-нибудь говоришь.

— Когда ты придёшь в следующий раз? Я должна знать.

Надя выдохлась, опустились плечи. Уже замерев перед окном, готовая уходить, она обернулась к Сабрине.

— Прости, я не знаю. С каждым разом мне всё труднее пробираться через границу. Везде патрули и свет.

Сабрина кивнула. Надя осторожно обняла её за плечи. Прикасаясь к тёплой человеческой коже, она ощущала тонкую ниточку пульса, и запах страха — такого, который заставляет Сабрину прислушиваться к звукам тёмного города каждую ночь. Страха не за себя — за неё. Надя прошептала ей на ухо:

— Я обязательно подам знак. Со мной ничего не случиться.