Глава 19. Голоса мёртвых

Он сел рядом и поскрёб пяткой ступеньку, сбивая с неё намёрзший снег. Сабрина тоже молчала: она не собиралась заговаривать первой.

— Что-то подобное я и подозревал с самого начала, — сказал Игорь, разделив весь снег под ногами на две равные кучки. — Это должно было произойти. Ладно, признаю, я слабак. Я проиграл. Я всех подвёл. Что ещё вы хотели от меня услышать?

Странно, но он больше не улыбался.

— Почему ты не уехал? — спросила Сабрина, не поднимая головы.

Она прятала руки в рукавах, прятала меч в ножнах, прятала лицо в полумраке арки. Оставив Надю в подвале фабрики, утром она пришла в город людей, чтобы узнать, что здесь произошло ночью, и почти сразу столкнулась с Игорем. Он вышел к Сабрине из разрушенной школы. Было похоже, что он уже ни один час бродит по эту сторону границы.

— Я уехал, на километр от шлагбаума. А потом свернул в лес и там дождался утра. Так ты мне скажешь, что здесь произошло? Тут вообще есть хоть кто-то живой? Даже ваш главный защитник города… я переехал его на полном ходу, у него ни одной целой кости не должно остаться, а он что? Перевязал руку. Руку, понимаешь?

Сабрина помотала головой.

— Я хочу, чтобы ты уехал из города.

Нервно взвизгнула молния на его куртке. Игорь застегнул её под самый подбородок и тут же рванул вниз, как будто ему стало невыносимо жарко. Хотя изо рта у обоих вырывались облачка пара.

— Я уеду, только если она меня прогонит. Я хочу поговорить с ней, — сказал Игорь, оборачиваясь к Сабрине.

— А она с тобой говорить не хочет.

— Она сама так сказала? Я не верю. Если ты врёшь сейчас, я…

Сабрина нервно рассмеялась. Её смешили эти беспомощные угрозы. После ухода через границу она ощутила, как падает с плеч огромный груз обманов. Сабрина давно промёрзла, но думала только о том, что возвращаться сейчас к старой фабрике нельзя. Сабрина умела ходить, не оставляя следов на свежевыпавшем снегу, но Игорь мог выследить её и без этого. Просто так идти следом, различая на дороге непролитые капли крови. Ни за что нельзя приводить его к Наде, иначе этот кошмар никогда не закончится.

— А что ты мне сделаешь? — усмехнулась Сабрина. — Доложишь Седому, что я предательница? Ой, как страшно. Убьёшь меня? Ну убивай, ты и так уже довёл Надю до предела. Прикончи меня, и добьёшь её окончательно.

Игорь нервно передёрнул молнию на куртке. Она поднялась, отряхивая с волос налетевший снег.

— Я не подпущу тебя к ней, пока я жива, даже не мечтай. Из вас двоих один — монстр. И это уж точно не Надя.

— Что мне теперь делать?

— Уезжай, — хрипло повторила Сабрина.

Три ночь Надя провела в подвале фабрики, борясь с холодным туманом в своей голове и не в силах вырваться из оглушающего, муторного сна. Когда человеческий разум возвращался, она слышала вокруг себя голоса, ощущала прикосновения тёплых рук Сабрины и мысленно клялась никуда не выходить из тёмного подвала и ни с кем больше не видеться.

Потом помутнение схлынуло, и Надя открыла глаза. В подвал фабрики прорывались лучи солнца. Чуть поодаль она увидела Доктора. В подвале шептались Смертёныш и сквозняки. А на середине лестницы сидела Сабрина. Она ощутила Надин взгляд и поднялась.

— Всё, отбой тревоги. Она очнулась.

Её почти беззвучные шаги скатились вниз по лестнице. Надя ощутила тонкий, уже почти выветрившийся запах арабских духов, лёгкое прикосновение её тёплого дыхания.

— Прости, я не могла проснуться раньше.

Она с трудом села, освобождаясь от одеяла. Под ним Надя была без куртки. Она ощупала ноющее плечо, несколько новых шрамов.

— Скажи спасибо Доктору. Он вытащил из тебя восемь пуль, — сказала Сабрина. — Как ты только успела их наловить?

Надя секунду сидела, вжимаясь в стену, плачущую чёрными потёками. Ощущая под собой бетонный пол, засыпанный мелким гравием, от которого на мёртвой коже оставались вмятины, и долго потом не исчезали. Ощущая холод за пределами дома. Воздух тонко звенел от мороза.

— Спасибо, — пробормотала она.

Доктор смущённо отвернулся к окну и принялся протирать очки.

— Это самое малое, что я мог сделать для вас.

— Хорошо, что ты проснулась, — сказала Сабрина и сжала её руку. — Я бы больше не выдержала этого ожидания. Нам, кажется, пора идти.

— Да, да, уже пора, — забормотал Доктор, и сквозняки снизу прошептали то же самое.

Надю затрясло от невыносимого желания вернуться назад. Туда, где она была почти человеком. Мурашки, пробегающие по коже, прикосновения ветра. Дрожащий огонёк свечки, тело человеческого тела рядом. Туда, где она не теряла над собой контроль и не холодела, пытаясь вспомнить, что натворила.

— Ты не видела машину Игоря?

— Нет, не видела. Наверное, он успел уехать.

«Он уехал, он уехал, он уехал», — повторяла Надя про себя, как молитву, и только так она могла сохранить здравый рассудок. Она боялась представить, что он до сих пор был в городе, что с ним сделал Седой, и чем могла кончиться для Игоря прошедшая ночь.

— Пойдём, — потребовала Сабрина и сама поднялась. — Нельзя просидеть в подвале вечность. Нужно начинать всё сначала. Кто-то должен сделать шаг вперёд. Ну, давай руку. Не бойся, всё будет хорошо. Теперь всё будет.

В разрушенном городе битых стёкло было даже слишком много. Осколки лежали в снегу, хрустели под ногами внутри домов. Ей приходилось закрывать глаза и отворачиваться, чтобы только не видеть свою тень на перекрёстках, когда солнце всё-таки выныривало из-за туч.

Горький дым, который вечно наполнял город по эту сторону границы, почти рассеялся. Костры некому было поддерживать. Надя брела следом за Сабриной от улицы к улице. Во всём городе не осталось ни звука кроме воя ветра и стона разрушенных домов.

Такое уже случалось. Когда умер город и уехали все, кто мог уехать, она так же брела от дома к дому, заглядывала внутрь через разбитые стёкла и выбитые двери. Входила в чужие выпотрошенные квартиры. Звала тех, кто остался.

Теперь она шла молча. По дороге к ней выходили те, кто мог выйти.

Наконец, впереди оказалась площадь. Черная вывороченная земля границы не была присыпана снегом — как рана, которая никак не могла затянуться. Надя видела, как из ощетинившейся группы на том краю рва, отделился один человек, и он тоже пошёл к ней навстречу.

В предрассветном мареве по ту сторону ещё яснее очертились силуэты защитников города. Теперь их было меньше, не все пережили эту ночь. Смертёныш потянулся за Надей следом, но она подняла руку: «Стой», и сама шагнула вперёд.

Всё было так тогда, в первый раз. Она также шла к черте, чувствуя за спиной взгляды тех, за кого она отвечает. Десять шагов до границы. Пять. Один. Их разделяло пространство на взмах меча, и несколько человеческих ростов вниз.

Человек перед ней был с непокрытой головой — лысый череп в обрамлении из широкого ворота камуфляжной куртки. Безоружный, руки большими пальцами цепляются за петли брюк, в которых не продет ремень. Он не отводил взгляда и не кривил губы.

— Я Седой, — сказал он, спокойно глядя ей под капюшон. — Сержант в отставке. Пятьдесят семь лет. Родился и вырос в этом городе.

Надя потянула капюшон вниз, как знак доброй воли, и когда ветер коснулся выцветших волос, отозвалась.

— Надя. Умерла семь лет назад. Я хозяйка города мёртвых.

— Надя, нам предстоит жить в этом городе вместе. И живым, и мёртвым. Поэтому нам нужно заключить договор и провести границу.

Он приглашающе повёл рукой. Надя оглянулась на своих.

«Не бойтесь».

Она перешла съёжившуюся границу. Кое-кто из людей подались назад, но их тут же остановили. Костры больше не горели, об их существовании напоминали только большие пятна сажи на вычищенных бетонных плитах площади.

— Я думаю, на этот мы учтём все совершённые ошибки. Удобнее всего будет поговорить в штабе, — сказал Седой и кивнул в сторону Проспекта.

Надя обернулась ещё раз.

«Ждите меня здесь».

За ней следом пошла только Сабрина.

Среди приверженцев Седого не было Атера, нигде поблизости не было Тишины, и пока Надя шла, она мысленно ощупывала город вокруг себя, пытаясь найти хоть какие-то следы Игоря, но ничего. Совсем ничего.

Новый штаб расположился в здании бывшего министерства, с башенкой и остановившимися часами, глядящими на восток. На двух сдвинутых столах была расстелена карта города — уже изрядно потрёпанная на сгибах. И там, где раньше проходила граница, изображение бледнело, как будто подтёртое ластиком.

Седой остановился, опёрся широко расставленными руками на край стола и только один раз поднял глаза, на Сабрину.

— Завтра приедут из столицы, забирать Тишину. Если хочешь, я договорюсь, и ты уедешь с ними. Есть желание?

Надя поймала взгляд Сабрины и кивнула. Она отвернулась. Через уцелевшие стёкла комнату заливал свет.

— Есть, — сказала Сабрина.

***

В доме кто-то был. Надя знала это задолго до того, как подошла к нему. И в наступающих сумерках просто стояла на разбитой дороге, глядя в тёмные окна, а потом вошла. Кодовый замок послушно пискнул под пальцами.

Игорь сидел на середине лестницы, и снег давно растаял на его куртке, и даже лужицы талой воды давно высохли на ковре.

— Я думала, ты уехал. — Она села рядом, на ступеньку выше.

— Я ждал, когда мы сможем поговорить. — Игорь обхватил её под коленями и посмотрел снизу вверх.

В вечернем полумраке старого дома, куда Надя вернулась после отъезда Сабрины, все окна были траурно зашторены, но ей хватало света, чтобы видеть его глаза.

— Послушай, — сказала Надя, когда молчание слишком уж растянулось. — Ты понятия не имеешь, что такое — любить неживое существо. Ты вернёшься в свой город, в привычную жизнь и сразу поймёшь, какой инородной там буду я. Дело не в том, кто хозяйка города, кто кого победил на самой высокой крыше, дело не в границе, не в правилах. Дело в том, кто берёт на себя смелость решать. Ты заберёшь меня, и обратной дороги уже не будет. Я думаю так. Уезжай сейчас. Пройдёт время, и ты поймёшь, что едва не совершил страшную ошибку. И я пойму тебя. Но если ты не передумаешь, тогда возвращайся в середине весны, и я уеду с тобой.

— Это твоё условие? Дождаться середины весны?

Надя пожала плечами:

— У тебя всегда остаётся право найти какую-нибудь другую хозяйку города.

— Ну хорошо, — сказал он глухо. — Если ты считаешь нужным. Тогда хотя бы не выгоняй меня до утра. Куда я поеду на ночь глядя?

Она улыбнулась. В глубине дома мигнула и зажглась лампа. Одной ночи было очень мало и слишком много. Какая глупость — спать в последнюю ночь. И если говорить, то о чём?

— Стой, — сказал Игорь вдруг. — Слышишь?

— Что? — Надя попыталась встать.

В мёртвом городе было тихо, привычно гудел ветер, только за стенами дома его голос был едва различим. Игорь потянул её за руку и уткнулся лицом в её солнечное сплетение.

— Нет. Здесь. Я слышал, у тебя стукнулось сердце.

Надя со вздохом опустилась обратно на ступеньку.

— Опять шутишь. Так не бывает.

— Я точно тебе говорю. Видишь, ты не верила, а я тебя почти отогрел.

***

С тех самых пор, как снег начал подтаивать, Шериф заглядывался на горизонт. Часами он неподвижно стоял на обочине дороги по другую сторону заводской башни и смотрел в небо. Здесь расступалась стена леса, а искорёженная башня ни капли не закрывала обзор.

Надя застала его так раз, и второй, и привстала на цыпочки, но неба здесь было так много, а она — такого невысокого роста, что не могла разглядеть его целиком. В третий раз она уже дожидалась, сидя на поваленном дереве у дороги.

— Думаю вернуться на своё кладбище, — сказал Шериф нежно, если только сторожевой пёс может нежно рычать. — Там уже распускаются ивовые почки. За зиму намело мусора. Изгороди покосились, краска облезла. Без сторожа кладбищу плохо. А здесь весна. И уже легче, и моя помощь без надобности.

Надя качнула головой.

— Когда уходишь?

— Когда выпадет оранжевый закат. — Он шевелил пальцами в карманах, будто не глядя лепил фигурки из глины. Надя догадалась — ему не терпится идти, работать. Он засиделся в городе, бетонные перекрытия слишком давят на него. Тяжёлая выдалась зима, и не все её пережили.

— Удачной дороги. Если опять станет тяжело, возвращайся. Мы тебя всегда примем.

Он коротко кивнул и отвернулся. Надя догадалась: это потому что старые цепные псы не улыбаются.

Перед тем, как войти, Надя долго отряхивала с куртки снег и только потом открыла дверь в библиотеку. Дневной свет почти не проникал в низкие окна, только вечная настольная лампа горела на стойке дежурной.

— Катерина Валентиновна, вот, я хочу вернуть.

Надя опустила на стол общую тетрадь в жёсткой выцветшей обложке. Библиотекарша кивнула, не поднимая взгляда. Надя оглянулась на дверь, но тут же задавила в себе трусливое желание убежать. Она постояла, слушая гудение настольной лампы. Библиотекарша больше не обращала на неё внимания, и тогда Надя подалась к ней первая, нагнулась, складывая руки на своём краю стойки.

— Я задержала её. Нужно заплатить штраф?

Что она перебирала там, за стойкой, Надя не могла увидеть, только пучок седых волос покачивался перед ней из стороны в сторону. Но она терпеливо ждала, она знала, что такие вещи не решаются за минуту.

— Не нужно, я прощаю на первый раз, — сказала, наконец, Катерина Валентиновна, и блеснула на Надю стёклами очков. — Только учтите, что в следующий раз вы так просто не отделаетесь. Что-нибудь ещё?

Как бы тщательно она не отряхивалась перед входом, а на деревянный пол библиотеки всё равно натекли лужи. Надя не выдержала её прямого взгляда и отвернулась.

— Я решила. Можно мне уничтожить билет?

Читательские билеты хранились в отдельной картотеке, в выдвижных ящичках, запирающихся на ключ, на каждом — наклеена буква. Библиотекарша глянула в тот угол, будто желая убедиться — картотека всё ещё на месте, и опять повернулась к Наде.

— Вы уверены? Ведь читательский билет нельзя будет восстановить.

Надя кивнула, не отводя взгляда от луж, и сцепила под стойкой пальцы. Она слышала, как библиотекарша поднялась. Заскрипели старые половицы под её ногами. Теперь она стояла спиной к Наде, и угол шерстяного платка спускался до самого пола.

Зазвенели ключи на связке. В свете единственной лампы неразличимыми были буквы на деревянных табличках. На стойку перед Надей легла потёртая книжица размером с её ладонь. Чернильные надписи расплылись от сырости на титульной странице, один уголок был оборван.

— Возьмите, я не буду её уничтожать, — сказала Катерина Валентиновна. — Берите-берите. Отдадите там, куда вы собираетесь идти. Скажете, что от меня, и вас примут.

Читательский билет лежал между ними, в лужице света от настольной лампы.

— Что я вам должна за это? — дрогнувшим голосом произнесла Надя. Она боялась, что не сможет расплатиться за такой дорогой подарок.

— Идите. — Библиотекарша села, и опять над стойкой закачался пучок седых волос. — Когда сможете — вернёте долг.

***

К дому Доктора она пришла уже под вечер, но это — просто по привычке. Теперь, когда границу провели заново, и дом возле фонтана оказался на их стороне, Наде не приходилось скрываться. Разбитая дорога была усыпана лужами. Пока она обходила их все, у неё ещё было время подумать, как только взошла по трём ступенькам крыльца — уже нет.

Дверь была приоткрыта, оттого в прихожую заливался дождь, и подсыхал на паркетных досках. Надя стянула куртку и отметила мысленно: «Напомнить Доктору, что люди закрывают дверь».

Все зеркала он занавесил — старые скатерти или шторы, сорванные с окон. Доктор не понимал, зачем нужны скатерти и шторы, но зато прекрасно знал, как портят жизнь зеркала. Сам он нашёлся на втором этаже — Надя поняла по грохоту.

Раз — и всё стихло. Она стояла на пороге комнаты, в которой уже бывала. В начищенном кафеле пола отражались её забрызганные уличной грязью штаны.

— Привет, — сказала Надя. — Ну как, обжился?

Доктор обернулся — в одной руке коробка, другой он поднял с пола крупный осколок, бросил в коробку.

— Да, — он быстро кивнул, — мне кажется, я начал кое-что вспоминать. Я искал этот дом, всё время искал его. А теперь, когда нашёл, мне наконец-то сделалось легче. — Он нежно провёл рукой по выцветшим обоям на стене. — Такое чувство, что ещё немного, и я вспомню что-то самое важное. Понимаете ли вы меня? Это такое острое, сладкое чувство.

Надя кивнула. Она знала, что именно пытается вспомнить Доктор, но не хотела его торопить. Он сам вышел к этому дому, даже когда оказался по другую сторону границы. Значит, всё не безнадёжно. Может, со временем, Доктор вспомнит и свою дочь, которую ночами звал по имени. Может, когда-нибудь и Капля вспомнит его.

На её дороге попался ещё один осколок — ловушка для света. Надя перешагнула через порог, босиком, по скользкому кафельному полу, почти не чувствуя холода. Она села на кушетку у стены, сняла майку. Шершавая ткань задела подживающую корочку на ранах.

— У меня к тебе просьба. Помнишь?

— Вы всё-таки решились.

Вместо ответа она легла лицом вниз и закрыла глаза. Через толстые оконные стёкла сюда не долетал стук капели, здесь можно было подумать, что зима не кончилась. Приходилось каждую секунду напоминать себе об этом.

Доктор поставил коробку на пол, по привычке долго мыл руки — шумела в раковине вода, — потом разбирал инструменты. Резко пахнуло спиртом. Единственное, что ощутила Надя — прикосновение его рук, тёплых от воды.

— Больно? — Вопрос тоже, наверное, был по привычке.

— Нет. — Она чувствовала, как нитки проходят кожу насквозь и стягивают её.

Рукой, сорвавшейся с края кушетки, Надя провела по трещине кафельного пола. Она думала о том, что точка невозврата давно уже пройдена. Осталось только подлатать дыры в пространстве, наделанные по собственной глупости, и всё. И можно идти дальше. Когда нет выбора, то и страха тоже нет.

— А вдруг он не приедет? Как тогда вы его найдёте?

Зазвенел пинцет, брошенный на металлический поднос, клацнули ножницы — так близко к коже, что Надя успела вздрогнуть. Она всё ещё лежала, пока Доктор собирал инструменты.

— Не знаю. Сначала нужно добраться до Полянска, а потом я сяду на поезд. — На этом воспоминания о географии окрестностей у Нади закончились. Она открыла глаза. В кафеле пола отражалась её рука и беспорядочность отросших волос. Надя пошевелила пальцами. Было непривычно видеть их — совершенно человеческие, разве что разодрана кожа на ладонях и под ногти забралась ржавчина.

— Но северная столица очень большая, — сказал Доктор издалека. — Когда-то я там был. В ней поместятся двадцать таких городов, как наш.

Надя села. Стянутая кожа на спине ныла, только разве же это была боль? Так, мелочь. Она подождала, пока нервная пульсация между лопаток изойдёт на нет.

— Это совершенно неважно. У судьбы просто нет другого выхода.