Глава 4. Граница

Было ещё одно правило города — граница.

Граница, чтобы они не могли проходить в город людей. Граница, горький дым костров, и нарисованные на стенах защитные знаки. «Не суйтесь к нам».

Это было несправедливо, потому что город всё-таки общий, но с другой стороны, граница — всего лишь ров с земляным валом. Ров петлял между остовами домов и змеился по вспоротому асфальту. Кое-где он становился шире и глубже, и осенью на его дне скапливалась дождевая вода. Кое-где он превращался в жалкую канавку, перешагнуть которую мог и первоклассник. Как эта граница могла удержать хоть кого-то?

Позже выяснилось, что могла. Куклу, например, которая свято верила в древние правила. Которая иногда — ночами — бродила вдоль чёрной земляной насыпи и скрежетала нарисованными зубами, потому что не могла попасть к людям. А так хотела.

Зато люди могли бродить по их улицам сколько влезет.

Шериф обернулся, проверяя, идёт ли Надя следом за ним. В рассеянном солнечном свете поблёскивала пятиконечная звезда — погнутая и местами ободранная, старая звезда из пластика, покрытая когда-то золотистой краской. С ней Шериф никогда не расставался.

— Человек в нашем городе.

Он был одет в форму армии, которой никогда не существовало.

Шериф пришёл в город осенью, с дальнего кладбища — самого старого, самого заброшенного из всех городских кладбищ. Надя до сих пор не понимала, как у него хватило сил и решимости на дальнюю дорогу, и не решалась расспросить, как он жил там раньше, до этой зимы. Шериф обычно был немногословен, но в начале зимы он постучал в дверь кафе, и несчастная дверь прогнулась под его ударом.

— Мёртвые без меня никуда не убегут, — пробурчал он тем вечером, отодвигая Надю плечом с дороги, — там земля так промёрзла. Не разгребёшь. А весной я к ним вернусь. Зимой надо держаться всем вместе, это ясно.

…Надя замерла у края крыши, за спиной Шерифа, привставая на цыпочки, чтобы выглянуть из-за его плеча. Из-за поблёкшего рекламного щита они проследили за тем, как парень в рыжей ветровке медленно прошёлся поперёк улицы, задумчиво постоял и пошёл обратно по своим же следам, наступая и почти теряя равновесия в высоком снегу.

— Что он делает? — Надя заглянула Шерифу в лицо, перетянутое наискосок повязкой. В ответ он моргнул одним глазом, потом другим.

— Ничего. Бродит.

— Как долго?

— Я следил за ним вчера весь день — было пасмурно. Он ходил у завода и вдоль железной дороги. А сегодня — забрался на наши улицы. Не пойму, что он ищет.

— Человек, — пробормотала Надя голосом ветра. Снежинки, налипшие на мёртвые дома, поднялись в воздух и закружились. Ветер встопорщил волосы парня. Он оглянулся — взгляд метнулся от стены к стене, но, конечно, не догадался поднять голову повыше. Надя повторила, полушёпотом — человеческим голосом, пробуя это слово на вкус. — Человек. Следи за ним.

***

Она лежала в тупике, у разбитой стены, обломки кирпича которой торчали, как зубцы крепости.

Девочка лет тринадцати, одетая не по погоде — с непокрытой головой, в тонком плаще. Ветер теребил широкую юбку, из-под которой выглядывали тонкие ноги в рваных кружевных чулках. Тёмные волосы припорошил снег.

— Ребёнок, — позвал Игорь. — Ты как? Встать можешь?

Девочка не шевельнулась, и он решил — мёртвая. Он решил — сколько же она пролежала здесь, на снегу? Наверное, ей уже не помочь. И ещё — откуда она взялась тут, в месте, где не ходят люди, где до границы — час пути по глубокому снегу.

А потом девочка застонала тонким голоском, больше похожим на кошачье мяуканье. Игорь пошёл по снегу, оставляя за собой колодцы следов. Она подняла голову и посмотрела на него. Игорь изобразил широкую улыбку.

— Не бойся, я хочу помочь. Ты заблудилась, да? Я отведу тебя домой. Где ты живёшь?

Ободранные до крови ладони девочки заёрзали по твёрдому насту. Она поднялась, села, неуклюже расставив ноги. Голос зазвучал за спиной Игоря:

— Не приближайся к ней. Отойди.

Он показательно вздрогнул и поднял руки.

— Не сердитесь. Уже ухожу. Не подумайте чего плохого, я только… девочка одна, и я подумал…

Он обернулся: у места, где улица расщеплялась на два переулка, стояла невысокая женщина. Глубоко надвинутый капюшон скрывал её лицо. Ничего особенного в ней не нашлось, разве что куртка, местами разодранная, и перепачканные брюки. Странно — но не для этого города, где всем уже глубоко наплевать на моду.

Вот только следов за её спиной не было, и это в глубоком снегу. Как будто она спланировала с крыши. Да и шагов за спиной он не слышал, а должен бы. Игорь успокаивающе вытянул руки ладонями вперёд и шагнул в сторону, не сводя с незнакомки глаз.

— Капля, быстро иди сюда, — крикнула она. — Твои похождения когда-нибудь закончатся очень плохо.

Игорь едва разобрал слова: голос превращался в гудение ветра на пустых улицах.

Девочка вскочила на ноги и метнулась к ней. Ветер поднял в воздух взвесь снежинок, больно хлестнул Игоря по лицу, заставляя отступить. Девочка скрылась за спиной своей защитницы и оттуда глянула на Игоря, как испуганная сова. Послышалось ему, или она снова мяукнула?

— А теперь уходи отсюда, — сказала незнакомка, обращаясь к нему. — Нечего тебе бродить по городу по эту сторону границы.

Чёрные волосы слиплись в невнятный ком, тонкие ноги в чулках смотрели носками друг на друга. Капля отворачивалась, чтобы не встречаться глазами с Надей, как будто боялась наказания за своё исчезновение. Как будто ей было известно чувство стыда.

— Иди, — сказала Надя голосом, похожим на шёпот сквозняка. Капля поднырнула под её левую руку, ожидая ласки, но Надя только сжала зубы. Левая рука до сих пор её не слушалась. — Будь в кафе, я скоро вернусь.

Капля жалобно мяукнула и бросилась прочь. Надя проследила за ней, пока девочка не скрылась за домами, и снова обернулась к парню. Он и не думал уходить, так и застыл, как столб. Значит, нездешний. Сабрина говорила, что в город явился убийца не-живых Лесник. Как бы узнать, он это или не он?

Парень прижал руки к груди.

— Я на самом деле не знал. Не подумайте чего, я просто увидел — девочка лежит. Как любой порядочный человек…

— Ты недавно приехал? — сказала Надя, не дослушав. Она боялась, что заговорит как-нибудь не так. Всё-таки она очень давно не встречалась с людьми лицом к лицу — Сабрина не в счёт, Сабрина принимала её, как есть — и Надя забыла, как люди ведут себя.

Но незнакомец принял всё, как должное. Лукаво склонил голову к плечу.

— Да. Честно сказать, не отказался бы от помощи кого-нибудь из местных. Видите ли, совсем запутался в этих улицах, а карту не догадался раздобыть. Понятия не имею, как отсюда выбираться.

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Надя подумала, что при должной аккуратности она сможет узнать о приезжем что-нибудь важное. И возможно даже повернуть его в обратную дорогу.

По крайней мере, она — единственная из всех всё ещё похожа на человека. И всё ещё помнит их язык. Рискованно, но лучше уж так, чем наблюдать за ним целыми днями с разрушенных крыш и гадать, чем всё это закончится.

Тут был нужен жест доброй воли — она шагнула к нему и опять застыла. Крылья привычно трепыхнулись за спиной, но Надя приказала им утихнуть.

— Хочешь, чтобы я проводила тебя к границе? — Опять не те интонации. Язык ещё плохо слушался. Надя привыкла говорить голосом ветра, а неуклюжие человеческие слова вязли на губах.

Он радостно отозвался:

— Можно и к железной дороге. Там уж я сам дойду.

— Ты и правда забрался в самую глушь. Я тебя провожу.

Он кивнул. Поднял со снега сумку, наклонился, чтобы собрать металлические шарики, раскатившиеся под стеной дома. Надя наблюдала, как он копается в снегу, зачем-то тянет время.

Наконец, он собрался и двинул вперёд. Надя посторонилась, выпуская его из тупика. Между ними было приличное расстояние, но поравнявшись с ней, парень подмигнул.

— Направо, — сказала Надя ему в спину. — По улице Лётчиков-освободителей. Так получится быстрее.

Она держалась шагов на пять сзади, потому что от людей никогда не знаешь, чего ожидать. А её взгляд, кажется, вовсе не жёг ему спину. Обернувшись раз, он сказал:

— Меня зовут Игорь. А тебя?

Надя не отозвалась — пусть думает, что она не услышала. Сообщать ему своё имя казалось ей чем-то совершенно невозможным. Легче было даже раздеться догола.

Они миновали сквер с изогнутыми деревьями. Каждое из них лежало на земле, как будто прижатое невидимой силой, и топорщилось к небу ещё живыми ветвями. Узкая улица впереди была дважды перегорожена обвалами. Надя наблюдала, как он без видимых усилий карабкается по обледеневшим каменным обломкам.

— Извини, если я что-то нарушил какие-то здешние правила, — он снова обернулся, всего мгновение скользил по ней взглядом. — Я просто не знал. Не думал, что по эту сторону границы ходят люди. Мне пограничники сказали, что сюда никого не пускают.

Она снова не ответила. Глядя в снег у себя под ногами, Надя размышляла, какими дорогами вести его к вокзалу. Идти в обход ей не хотелось — так она бы невольно провела его секретной тропой мимо кафе, и ещё мимо двух убежищ. Она не хотела, чтобы люди бывали там, даже мгновение, даже мимоходом.

А другой путь лежал по бездорожью, недалеко от брошенного завода, зато он был короче. После стычки с Куклой Надя больше не объявлялась в том районе и не позволяла ходить сюда никому из своих. Взбешённая Кукла способна на любую гадость. Но теперь всё-таки придётся рискнуть.

Было сумрачно. Изуродованные фонарные столбы подтыкали низкое небо. В том месте, где заканчивался асфальт, Игорь остановился у покосившегося глухого забора.

— Не могу допустить, чтобы девушка шагала по такой паршивой дороге без поддержки. Давайте руку.

Груда кирпича за его спиной пошатнулась. Засада — Надя поняла это чересчур поздно, когда они уже в неё угодили. Не удивительно, ведь раньше Кукла не выбиралась так далеко от башни. А до пустыря было ещё два квартала.

Надя успела вцепиться в протянутую ладонь и потащила Игоря за собой, назад. Секция бетонного забора тяжело ухнула на дорогу. Кирпичи посыпались, как горный обвал, высвобождая из своего нутра кривобокий силуэт Куклы.

— Попались! — заверещала она, беспорядочно молотя по воздуху беспалыми руками. Свои выходы Кукла всегда начинала с одной и той же фразы. — Хватайте их! Вот мы сейчас развлечёмся!

Две глухие стены разом проломились и перегородили им пути к отступлению. Кукушка всегда нападала со спины. В этот раз она тяжело упала сверху — оттуда, где топорщился в небо куцый остаток заводской конторы. Надя обернулась как раз вовремя — она успела шарахнуться в сторону, и удар крыла пришёлся по фонарному столбу.

— Ого, каменная! — с неподдельным восхищением заметил Игорь.

— Бежим отсюда, — бросила ему Надя.

Атакующая Кукушка правда представляла собой впечатляющее зрелище — каменная статуя в чёрном плаще, с безмолвно раскрытым клювом, с распростёртыми крыльями, одним взмахом которых она могла бы убить. Безглазая, но чующая малейшую вибрацию воздуха. Ожившая могильная плита.

— Их всего двое? — выдал Игорь, когда Надя прижала его к стене. Воздушная волна окатила их с головы до ног — удар Кукушки опять пришёлся мимо.

Надя не нашлась, что ответить. Дорога под их ногами пошла трещинами от топота Куклы. Из разломов полезла колючая проволока.

Надя крутанулась на месте, мысленно ощупывая пространство вокруг себя. Пространство корчилось, шевелилась темнота во всех углах. Бетонные блоки страшно скрипели и шатались везде, куда Надя могла дотянуться мысленными руками. Кукла впервые устроила нападение такого размаха, и впервые за зиму выбралась так далеко за пределы башни. Наверное, она была очень зла из-за Волка.

— Ой. — Игорь увернулся от ростка колючей проволоки, правда, другой тут же впился ему в джинсы у щиколотки.

Ближайший фонарный столб свернулся червем и выдрал себя из асфальта. Ещё бы один прыжок, и он бы оказался рядом с ними. Надя схватила Игоря за пояс. Под ударом её крыльев гулко охнул воздух.

— Держите их! — истерически вскрикнула Кукла.

Кукушка грузно поднялась в воздух. Но её хватило ненадолго. Каменное тело рухнуло на асфальт, рассыпав вокруг себя сотню крошечных осколков. Отростки проволоки преследовали их чуть дольше. Но до высоты третьего этажа не хватило и их. Грохот рушащихся стен остался за спиной.

Надя упала на плоскую крышу заводской конторы. Она была слишком занята тем, чтобы выбраться, и только потом поняла, что натворила. Игорь стоял рядом и разглядывал её, как удивительный музейный экспонат.

Сама виновата. Влезла с жестами доброй воли. Пошла не той дорогой. Недооценила Куклу.

Надя поднялась, стараясь не смотреть ему в лицо. Так сумерки скрывали её хотя бы отчасти.

— Железная дорога на юго-западе. — Она указала туда, где торчали пики обгоревших сосен. Говорить приходилось громко, чтобы перекричать шум, доносящийся снизу. — Сейчас спустимся по пожарной лестнице по другую сторону здания и перейдём через старый мост. Сможешь?

Игорю требовалось время, чтобы отдышаться, и он попросил её о привале. Надя увела его во внутренний двор школы. Они остановились под металлическим навесом-грибом, куда не залетал мокрый снег. Школа таращилась на них десятком выбитых окон.

— Кукушка-без-часов и Чердачная Кукла? Их и правда так зовут? — Он рассмеялся. — И кто это придумал?

Игорь сел на уцелевшую скамейку и потянул Надю за руку, заставляя ей сесть рядом. Она провела по щеке тыльной стороной ладони — на руке остался чёрный влажный след.

— Кукла очень древняя. Гораздо старше меня, гораздо старше всех, кого я знаю. Древние не помнят свои имена, поэтому город даёт им прозвища. Свои имена помнят только те, кто недавно был человеком.

— Опасное соседство, — заключил Игорь, отсмеявшись. Он не отрывал взгляда от Нади, потому она всё больше вжимала голову в плечи, хоть и понимала, что рассмотреть её лицо в сумерках, да ещё и под капюшоном — нереально для человека.

Она покачала головой.

— Ничего опасного. В город людей они не сунутся. Они не могут перейти границу.

Ей показалось, или Игорь вдруг стал на сантиметр ближе?

— Что в этой границе такого особенного?

— Ничего. Просто такое правило. Нельзя переходить границу. Они верят, что не смогут её перейти, и всё.

Они помолчали, глядя каждый в свою сторону. Надя высчитывала окна того класса, в котором провела три года начальной школы. Третий кабинет слева на втором этаже. Вздох ветра всполошил снежинки в тоннеле-переходе между внутренними дворами. Игорь стал ещё ближе — Надя ощутила

— А ты помнишь своё имя?

— Уходи, — сказала Надя вместо ответа и поднялась со скамейки. Ей больше не требовалось притворяться человеком, и потому стало легче. Можно было говорить голосом ветра. — Я провожу тебя до границы, чтобы убедиться, что тебя здесь больше нет. Люди тоже не должны заходить на нашу сторону. Такое правило. Иди вперёд. Я пойду следом.

Он не сразу понял, что Надя говорит серьёзно, но сразу прекратил улыбаться. Она отвернулась, но чувствовала, что Игорь разглядывает её. Пытается что-то различить в темноте под капюшоном.

— Извини, если я тебя обидел.

Она не отозвалась, так и осталась стоять вполоборота, с судорожно расправленными крыльями. Как могильная плита самой себе.

— Спасибо, что помогла мне. Позволь мне что-нибудь сделать для тебя.

— Уходи, — повторила Надя. — Если хочешь что-то сделать для меня, никогда больше не пересекай границу.

Игорь развернулся и зашагал вперёд.

За домами показалась взрытая полоса асфальта — совсем узкая, такая, что перепрыгнул бы и ребёнок, и глубиной в полметра. В этом месте не было ополченцев — оно считалось достаточно далёким от жилых кварталов. Но для Нади близкое присутствие людей пахло кострами. Она считала секунды до расставания.

Перешагнув границу, Игорь обернулся и указал глазами на её плечо.

— Не больно? Хочешь, я посмотрю?

Надя непроизвольно коснулась перебитой руки. Ночью она прощупала кость — сломана или нет, не ясно. Это пугало. Не хватало ещё обессилеть прямо перед битвой с Куклой. Всё, что она смогла — туго перевязать рану и надеяться, что как-нибудь пронесёт.

— У меня нет оружия. — В подтверждение Игорь покрутил руками над головой. — Ты же знаешь. И, если хочешь, я не перейду границу. Только подойди поближе.

Секунду она колебалась.

— Нет. Уходи.

— Как скажешь, — улыбнулся Игорь. — Но если вдруг решишься, я живу у площади Равновесия. Я приоткрою форточку. Ты ведь умеешь заглядывать в чужие окна.

Надя смотрела, как теряется его спина за снежным маревом и ощущала, что начинает дрожать. Не от холода — она давно не испытывало холода. Дрожь рождалась внутри и волнами расходилась по телу.

— Подожди!

Игорь замер, будто сомневался в том, что услышал, потом обернулся. Надя шагнула ему навстречу и замерла у взрытого асфальта. Игорь по ту сторону границы опустился на колени и скинул сумку с плеча, а Надя ощутила тепло его дыхания.

— Можно твою руку.

Она неловко освободилась от порванной куртки, стесняясь, как девчонка, своего тела. Один неловкий вопрос со стороны Игоря, одно прикосновения к её шрамам — и Надя бы не выдержала, но он как будто знал и не проронил ни звука. Как будто это было нормально — сидеть по ту сторону границы и осматривать раненую сущность.

Прикосновения тёплых человеческих рук рождали в ней подзабытое приятное волнение. Надя перебралась чуть ближе. Под рваную майку забирался ветер — похоже, будто она вздрогнула. Игорь прикусил губу и глянул виновато.

— Больно? Прости. Кость не перебита, а вот сустав повредили. Кто тебя так?

Она мотнула головой.

— Я попробую вправить вывих. Потерпишь?

Он ожидал вскрика или стона, но Надя даже не шевельнулась. Она ждала подвоха — когда же его добро иссякнет, и он достанет из сумки какой-нибудь новый амулет для уничтожения не-живых, или ловушку, или хотя бы пистолет, потому что люди слишком уж верят в силу своего оружия. Она этого даже хотела, потому что тогда всё становилось на места.

— Молодец, — кивнул Игорь. — Сейчас перевяжем.

Через его плечо Надя заглянула в его раскрытую сумку: только большой блокнот, бутылка воды, плотно запаянный пакет с медикаментами, выключенный мобильный телефон. По дну раскатились металлические шарики.

— Ну как?

Она осторожно двинула левой рукой и ещё раз, не веря своим глазам, пошевелила пальцами. Небо над ними окончательно потемнело. Кое-где в городе людей уже зажигались огни.

— Так как тебя всё-таки зовут? — спросил Игорь. Он тоже стоял на коленях, потому их лица были на одном уровне — самое время хорошенько рассмотреть. Только люди плохо видят в полумраке, а у него в сумке не было даже фонаря.

Как будто он знал, что ночной город по ту сторону границы не любит фонарей.

— До того, как меня убили, меня звали Надя, — сказала она.

***

За границей города, окружённая сосновым лесом, стояла недостроенная больница. Двадцать пятый этаж ощетинился в небо арматурными прутьями. Деревья почти все выгорели. Чёрные и мёртвые, они обступали больницу с трёх сторон, а с четвёртой тянулась разбитая, засыпанная снегом дорога. Те, кто ею пользовались, не оставляли следов.

Девушка в потрёпанной куртке села на самый край больничной крыши. Одна нога — согнута в колене, другая — опущена в глухую загородную ночь. Капюшон почти закрывал лицо девушки, оставляя на виду только бледные губы, растянутые в привычной улыбке хозяйки города.

Она покачала ногой. Пальцы, едва видные из длинноватых рукавов, вцепилась в кирпичную кладку.

Город лежал перед ней, опущенный в ночь, как в воду. И как сквозь воду, сквозь темноту проступали редкие бледные огоньки. Но Надя чуяла, что город ещё жив. Она вытряхнула из кармана чуть обгоревшую флейту, осторожно приложила её к губам.

Первый звук вырвался тихий и тревожный. Она оторвалась, чтобы набрать воздуха в не-живую грудь, и заиграла снова. Короткая мелодия упала вниз с крыши, не долетев до города, но Надя ощутила, что город услышал её и потянулся.

Покачнулись тонкие усики антенн, подмигнули фонари — где они ещё остались. Надя закрыла глаза и заиграла странную музыку, похожую на ночной ветер. Город слушал, лёжа у её ног неподвижно, как старый пёс.

Мгновение, и под ветром шевельнулись обгоревшие деревья. Затанцевали блики на глади далёкой реки. Где-то в переплетении улиц вспорхнули обрывки бумаг и жухлые листья, и закружились над асфальтом.

Люди не слышали её мелодию. Люди закрывали двери, занавешивали окна глухими шторами, прятались под одеялами. Они думали, что все эти премудрости защищают. Её слушала и слышала только Сабрина. По ночам она ждала, когда Надя подаст знак с той стороны границы.

Надя играла застывшему городу, больному раненому зверю. Надя играла, а город благодарно касался её ног обрывками стылого ветра. Вечно сгорбленный от непосильной боли, такими ночами он распрямлялся. Поскрипывали дома. На краткие мгновения, пока звучала мелодия, городу становилось легче. Надя закончила играть и улыбнулась из-под капюшона.