Глава 8. Площадь

До кафе оставалось всего пара кварталов, когда за воем метели раздалось гулкое эхо шагов. Ещё немного, и навстречу Наде выбежала Птица — шаль разметалась на груди, за ворот набился снег. Она замерла, не добежав двух шагов, и объёмная грудь под свитером заходила вверх-вниз, как будто Птице и вправду требовалось дышать. Прямо как живой.

— Мы тебя ждали-ждали… Там Капля!

— Что? — вскрикнула Надя, уже понимая — что. Ничего хорошего.

— Она попалась в ловушку. Я говорила ей не выходить из кафе. Я говорила ей не подходить к остановке. Только отвернулась — а её уже нет. Когда прибежала туда — её уже поймали люди.

Было плохо, а стало совсем невыносимо. Надя видела, как просыпаются сквозь пальцы все её усилия сохранить равновесие. Что она натворила. Она бросила мёртвый город в угоду своей приходи. И теперь может случиться непоправимое.

— Женщина в синей куртке и двое мужчин, да? Идите в кафе!

И потом, обернувшись в конце улицы, она крикнула ещё:

— Никуда не высовывайтесь. В городе Лесник.

Только у границы она вспомнила, что идти придётся по главным улицам. Никогда раньше Надя не совалась по ту сторону границы так нахально.

Тишина жила в большом доме на главной улице, там же проходили все патрули, и негде было спрятаться — люди расчищали завалы, опасаясь однажды обнаружить в них таких вот гостей.

Но Капля была там, и ждать нельзя. Может случиться самое страшное — её увезут из города. А всем известно, что покидать город смертельно опасно.

Женщина в синей куртке приходила в их город и ставила ловушки — стеклянные шары издавали едва слышную музыку. Все знали, что к ним нельзя приближаться. Один лишний шаг, и музыка уже течёт по венам. Ещё один шаг, и хочется вдохнуть полную грудь музыки, проглотить её, впитать в себя. Немногие могут побороть это, и Капля — не смогла.

Надя наблюдала за окнами дома, прячась на крыше. Снова пошёл снег. По улице прошагал патруль — трое парней с торчащими из-за плеч автоматами. Надя пригнулась, чтобы стать ниже шахты вентиляции, но они всё равно не смотрели вверх. Были уверены, что через границу никто не пройдёт.

В окнах второго этажа зажегся свет, тщательно скрытый тёмной шторой. Надя сползла с крыши, осторожно, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания. Просто фигура за мельтешением снежинок. Издали её можно было принять за человека.

Над входом был козырёк с пологой крышей, отгороженный со стороны улицы широкой колонной. Надя прыгнула, уцепилась за край и рывком подтянулась. Если метель будет недостаточно сильной, утром люди обнаружат её следы на снегу. Ну и пусть. Утром будет уже всё равно.

Надя прижала ладони к холодной кирпичной стене, закрыла глаза. Дом отозвался на её прикосновения далёким гудением труб и поскрипыванием половиц. Надя ощутила тяжесть навалившегося снега и удары чужих каблуков по ступенькам. Это был очень старый дом, и душа у него была старая, созвучная Надиной душе. Новострои не откликаются так.

Чужая жизнь пахла лимонным средством для дезинфекции, и спиртом, и ещё чем-то лабораторным. Потом не пахла ничем. Надя потянулась мысленными руками через стену и ощутила в дальней комнате Каплю.

Но сначала — услышала её зов. Он был такой тихий и слабый, что даже не проходил через стены, писк мыши, а не зов. На такой никто не придёт — по ту сторону границы его даже не услышат. Надя потянулась к ней, чтобы успокоить и дать понять, что она рядом, но наткнулась на преграду.

Что-то было там, в комнате, что-то гораздо более сильное, чем защитные знаки, нарисованные белой краской, и кривые тряпичные куклы, которым горожане вручали право охранять дома. Надю отбросило назад, на хлипкий козырёк над чёрным входом.

В доме была та женщина. Её шаги прошили насквозь тишину. Женщина вошла в комнату, и голос Капли захлебнулся, превратившись в жалобный щенячий скулёж.

— Помолчи, — сказала Тишина. — Нам здесь твои товарищи не нужны. Позовёшь их чуть позже. Я скажу, когда.

Раздался щелчок, от которого Надя непроизвольно дёрнулась, и Капля замолчала. Конец спектаклю.

На самом деле, Надя уже давно знала, что так будет. Как только услышала, что Капля попалась в ловушку, и пока бежала сюда по глубокому снегу, она уже решила. Прятки на крыше и всё остальное было только попыткой оттянуть время. Страшно хотелось доказать себе, что это нормально, и ничего особенного не произошло. Мелкая неприятность. Выкрутимся, как всегда.

Нет. Надя прыгнула с крыши в снег и выпрямилась, глядя в окна дома. За плотными шторами текла чужая жизнь. Надя больше не пряталась, она даже хотела, чтобы штора отодвинулась, и её бы увидели. Но в этом городе никто не смотрел в окна.

Нет, в этот раз мелкой неприятности не получится. У них у всех крупные проблемы. Уже перейдена граница. И вовсе не та, которая нарисована на земле.

Так и получилось — к вечеру Каплю привели на площадь. Надя сидела за покосившимся скатом крыши оперного театра и вскочила, как только пограничники у дальних костров засуетились. Пёс рванулся было вперёд, но Надя подняла руку.

«Стой».

Её привели под конвоем, за верёвку, перетягивающую руки, и посадили в центре, у самого большого костра. Люди подкинули в огонь ещё веток, и горький дым застелил всю площадь от края до края.

Надя видела, что ноги не держат Каплю. Как только её выпустили, она упала, зарываясь пальцами в реденький снег, припорошивший асфальт. Волосы опустились до земли, спрятали лицо. Она даже не оглядывалась и уже не ждала помощи.

Женщина в синей куртке стояла чуть в стороне. Остальные ходили по кругу. За снегопадом было сложно разглядеть всё в подробностях, но их было много, слишком много для обычного пограничного дежурства, хотя ни Сабрины, ни Игоря она не увидела.

Надя ощутила, как в кончиках пальцев рождается злое электричество. Она уже знала — что-то случится. В этот раз всё нельзя спускать на тормозах. Пёс опять дёрнулся, и на снегу остались длинные царапины от когтей. Надя ухватила его за ошейник, вырвала случайно клочок колючей шерсти.

«Я сказала: стой».

Она услышала шорох за спиной, потом голос:

— Ты звала?

Она качнула головой, скользнула взглядом по Шерифу и Доктору. От них до обвалившейся части дома тянулась цепочка невнятных следов — не разобрать, то ли человечьи, то ли ветер таскал туда-сюда сухие листья. Но их уже заметало снегом. Надя молча указала на площадь.

Шериф издал глухой рык, не раскрывая рта, как будто далеко за городом прошла гроза. Взгляд Доктора сделался пустым, и Надя испугалась, что он снова впадает в забытьё. Но он сказал:

— Прости. Я туда не пойду. Они только и думают, чтобы вцепиться в нас, затащить в дым и порвать на куски. Я хочу жить. Прости.

— Я знаю, — обрубила она. — Туда никто не пойдёт.

Некоторые разговоры нужно обрубать — как будто топором по верёвкам. Она отвернулась и обвела взглядом дома, обступившие площадь. Метель усиливалась. Люди на крохотном пятачке пространства были теперь как чёрные кляксы. А на крыши со всего города слетались птицы.

— Что ты хочешь сделать? — тревожно подал голос Доктор и положил руку ей на плечо, как будто боялся, что она сама прыгнет с крыши вниз и пойдёт в лобовую атаку.

Надя оттолкнула его и закрыла глаза. Она запустила мысленные руки в самые дальние улицы. Она искала, кого бы ещё позвать на войну. Собаки в городе остались, хоть их было немного, и теперь они тоже сбегались сюда. Надя видела тающие цепочки следов на тех улицах, которые лучами расходились от площади. Она опустилась на одно колено, окуная пальцы в снег.

Над городом словно натянулись невидимые нитки. Застонали те провода, которые ещё не были оборваны. Одна из собак подбежала к самой границе. Она была в рыжих подпалинах, по-волчьи крепкая — другие не выжили в бесконечных схватках между бродячими стаями.

Пограничник вскинул автомат, но тут же опустил. Боеприпасы были слишком дороги, чтобы расходовать их на животное. Тем более что собака не приближалась — как замерла у стены дома, так и стояла. Надя видела её глазами, чуяла раздражающий запах дыма и чужих страхов, ощущала, как быстро колотится собачье сердце, но не отступала.

Стрелять в птиц было тем более бесполезно: вскоре они черным покрывалом облепили все карнизы и крыши ближних к площади домов. Но тогда люди уже поняли. Они слишком давно жили бок о бок с такими, как Надя, чтобы не обращать внимания на стаи чёрных птиц.

Надя опустилась на оба колена и сжала в ладонях снег, так что услышала, как тонко звенят кристаллики льда между пальцев. Хрустнула тонкая оболочка асфальта, отделявшая город от заброшенных тоннелей метро. Надя ощутила темноту и сырость. Ощутила шорох маленьких коготков по трещинам в бетоне.

Её злость перехлестнула через край. И птицы посыпались вниз. Из заваленных снегом водостоков наружу хлынули крысы. Они взяли людей в плотное кольцо — только на границе, до которой доходил свет от костра, замерли.

Прозвучал первый выстрел. Надю тряхнуло. Дальше их было ещё много, но в цель пришёлся только первый. Она не открывала глаз, но видела — кирпичную стену дома, побитую пулями. Собачья лапа вспорола покрывало из снега.

Собака была ранена, но бежала вперёд, роняя на снег хлопья кровавой пены. Женщина в синей куртке стояла так близко к костру, что, отступая, едва не окунулась в огонь. Собака увидела женщину, и женщина обернулась.

У неё было сердитое, уставшее лицо. Ни страха, ни омерзения, только прямой, злой взгляд. Рядом с ней голову подняла Капля. Она тоже ощутила Надю и услышала.

— Я тебя заберу, — сказала Надя.

Капля выпрямилась, раздирая колени о припорошенный снегом асфальт, но женщина взяла её за плечо и толкнула обратно. Собака бросилась вперёд, прямо под колени мужчине, замершему у границы. Тот не выдержал удара — одна нога подогнулась, и он медленно осел в снег.

Собачьи зубы клацнули у самой коленки Тишины, та вовремя подалась назад. Следующий выстрел отбросил собаку в костёр. Надя открыла глаза на крыше, её колотило в смертельной судороге, хотя собачий труп уже не шевелился.

— На смерть, — сказала Надя, и её армия бросилась на людей.

Первая волна захлебнулась. Надя стояла на крыше в полный рост и теперь уже не боялась, что её увидят — тёмный крылатый силуэт. Через стиснутые пальцы капал талый снег вперемешку с кровью.

Она услышала, когда выстрели стали реже. Бесформенные трупы птиц, обожженные или прошитые пулями, лежали на смятом снегу, но ещё больше птиц кружилось над домами. Как только падала одна застреленная, ей на смену приходила другая. Безголосыми камнями они падали на людей, рвали одежду и кожу, и снова поднимались.

Надя видела, когда свора собак погребла под собой парня-пограничника, он успел только крикнуть что-то бессвязно-злое. Звериными глазами она видела человеческий страх. Звериные инстинкты требовали бежать. Люди отступали к домам.

— За ними, — крикнула Надя и повторила голосом метели: — Вперёд.

Крысы бросали окровавленные человеческие тела и шли. Под серыми тенями потухал огонь. Из пяти костров теперь горели только два. Горький дым почти не ощущался в воздухе, зато воняло палёной шерстью и мясом. Предсмертно взвыла собака. Одна, другая.

В мешанине тел и снега Надя больше не разбирала, кто есть где. Люди прижимались к стене здания правительства, и нестройный хор выстрелов становился всё тише. Тогда она прыгнула вниз.

Капля была по ту сторону границы — в неразберихе боя она подползла ко рву, но не решалась заглянуть вниз и тянула руки. Надя перепрыгнула. Подтаявший снег заскользил под ногами. Она подхватила Каплю на руки. От усталости Надя едва могла видеть.

Без её контроля армия сдавала позиции. Стая птиц над площадью рассеивалась, и стало светлее. Собаки бежали, утаскивая за собой тех, кто не мог бежать. Но большего Наде и не требовалось — она уже добилась, чего хотела.

Крылья шумно ударили по воздуху. Только по ту сторону границы Надя позволила себе обернуться. За метелью шевелились фигуры, но ни одна из них не приблизилась. Подбежал Шериф, и Надя отдала ему Каплю — вовремя, потому что ещё немного, и её руки бессильно разжались.

Снег падал крупными хлопьями. Она уловила движение по ту сторону границы — люди теперь смотрели на неё. Такая же размытая клякса для них, как и они для неё, Надя не могла заставить себя отвернуться и сделать шаг прочь.

Она стояла, а потом увидела женщину в синей куртке.

Надя подняла руку и провела железным когтем в воздухе у горла.

— Встретимся, — пообещала она и знала, что её услышали.