Глава 14. Перебежчики

Метель, наконец, прекратилась. В тишине раннего утра были слышны не только голоса и шаги, но даже дыхание сквозняков на самых дальних улицах. Для такого времени на площади было слишком много народу.

Уже приближаясь к кострам, Сабрина увидела Игоря. Сначала, как портрет на плёнке, проявился его голос, потом — облачко тёплого дыхания изо рта, свитер грубой вязки за незастёгнутой курткой и снежинки, тающие в волосах. Игорь тоже увидел Сабрину и, глядя мимо окруживших его ополченцев, махнул ей рукой, как старой знакомой.

— Доброе утро. А я убил хозяйку города.

— Что, снова? — Сабрина прищурилась. Так было легче смотреть на Игоря — не резало глаза от его ослепительной улыбки. — Многовато хозяек на один город, не находишь?

— Я учёл твои замечания. Теперь уже всё по правилам. — Он вынул руку из кармана и поднял над головой то, что прятал до сих пор.

Сабрина сощурилась сильнее, чтобы в снежном блеске различить — на чёрных кожаных шнурках в руке Игоря болтались Надины амулеты. Вот один — металлический треугольник с выдавленным символом в центре, деревянная бабочка со стёршимися пятнами на крыльях, маленький соломенный человечек с растопыренными беспалыми руками. Она не могла их не узнать.

Она быстрыми шагами пересекла площадь, оттолкнув по дороге зазевавшегося Арта.

— Ты чего, мать, попутала? — огрызнулся он. Сабрина даже не обернулась.

— Откуда ты это взял? — сказала она, когда оказалась в шаге от Игоря. Говорить нужно было именно так — глаза в глаза.

— Я же сказал. — Он смотрел, сощурившись, будто свет, отражённый от снега, резал ему глаза. — Снял с убитой хозяйки города. Теперь ты мне поверишь?

— Я тебя предупреждала.

Она бросила взгляд за плечо, убеждаясь, что поблизости больше никого нет, и освободила меч из ножен. Остальные наблюдали издалека. У одного из костров в неловкой позе замер Богдан, собираясь бросаться к ней, но по дороге передумал.

Блеск меча всех завораживал.

Игорь склонил голову к плечу, всё ещё улыбаясь.

— Ты что?

— Я тебя предупреждала, — произнесла Сабрина. — Я убью тебя, если ты её тронешь. Не говори, что я тебя не предупреждала. Защищайся.

Игорь замотал головой, как будто ему предложили попробовать пирог с начинкой из червяков.

— Я не буду драться с дамой.

— Дело твоё, — кивнула Сабрина и подняла меч. — Тогда я тебя убью.

Он отпрыгнул в сторону. Обломок трубы удачно оказался на пути меча. Держа его наискось, Игорь примирительно улыбнулся.

— Может, не стоит? Ещё испачкаешь моей кровью свою красивую курточку.

Сабрина сжала зубы. Меч ещё раз ударил по трубе, срезая лохмотья ржавчины. Она забыла, когда последний раз убивала, и когда убивала вот так — под множеством взглядов, посреди площади. Наверное, никогда раньше. Но всё бывает впервые.

Его пальцы в перчатках притворно неуклюже держали оружие, и Сабрина уже видела, что это нарочно. Как нарочно он охал каждый раз, когда ловил её выпад, и делал вид, что в полном ужасе и что еле держится на ногах.

Она слишком злилась. И от злости ломался ритм. Сбивалось дыхание. Она уже понимала, что, если не в эту секунду, так в следующую нога скользнёт по обледеневшему асфальту, и удар придётся вскользь. И она выдохнется.

Она уже выдохлась. Злость, отчаяние и много бессонных ночей подряд сожрали её изнутри.

Ещё шаг, Игорь ушёл в сторону. Сталь жалобно зазвенела. Ржавчина окрасила снег в рыжий цвет. Сабрина увидела это слишком явно. Она не выпустила меч, но в запястье врезалась боль.

— Ну извини, — сказал Игорь сверху. — Сегодня не вышло. Но завтра я точно поддамся. Точно-точно. Обещаю.

Сабрина закрыла глаза. Стоя на одном колене, она так и не разжала пальцы. Меч сделался тяжёлым, каким тяжёлым может быть только поражение. Она ощутила шаги — к ним уже приближались. Говорили что-то неразборчиво-неразличимое. Сабрина не хотела открывать глаза.

— Ребята, ничего страшного. Нервы, нервы. У всех нервы. Главное, что целы все, — примирительно засмеялся Игорь откуда-то со стороны.

Сабрине на плечо легла рука. По ритму дыхания она узнала Богдана.

— Пойдём домой, — сказал он глухо. — Гуманитарный конвой сегодня, наконец, приедет. Нужно собрать вещи. Вечером уедем отсюда. Ну в худшем случае — завтра утром уедем. Ты же хотела, помнишь.

Она вырвалась и встала. И полминуты мерила его сумасшедшим взглядом, не решаясь сказать то, что много раз повторила в мыслях.

— Пойдём, — сказал Богдан снова, монотонно, как заведённая игрушка, но не сделал попытки приблизиться.

— Нет, — сказала она чьим-то чужим голосом. — Я ухожу.

Остальные были за периметром её границы. Их голосов Сабрина не слышала, но ощутила взгляды. Кто-то усмехнулся, кто-то на полуслове замолчал.

— Не надо провожать, — сказала Сабрина и, не пряча меч, зашагала к границе. Она знала места, где могла бы перейти её спокойно и без лишнего внимания и шума. Без заламывания рук и криков в спину. Но решила, что задохнётся, если останется на этой стороне ещё минуту.

— Чего это она? — буркнул Атер.

— Проголодается и вернётся.

— Ей, остановите её кто-нибудь. Я её потом по руинам искать не буду.

— Женщины…

— Таблеточек успокоительных ни у кого не завалялось?

Сабрина не оглядывалась. Мир покачивался перед глазами, как идущий на полной скорости поезд. Ещё немного, и все живые голоса будут по другую сторону. Остался ещё десяток шагов до чёрной траншеи, разделивший мир на до и после.

Богдан догнал её и схватил её за плечо.

— Не глупи. Что ещё за истерики? Идём, тебе надо отдохнуть.

Сабрина подняла меч, который всё ещё держала обнажённым.

— Выпусти, или я ударю.

Он перевёл взгляд на меч и снова на неё. Истерика истерикой, но Сабрина никогда не разбрасывалась такими словами. Если она говорила — она делала. Богдан разжал пальцы. Его шаг назад обозначал капитуляцию. Руки ладонями вперёд — значит, сдаюсь. Он думал, она вернётся.

Сабрина оглянулась у самой границы и крикнула зло:

— Ты правда думал, что я уеду с тобой из города? Правда поверил в это? Идиот. Жди конвой сам.

Снова пошёл снег. По ту сторону границы покрывало снега было чистым, нетронутым. Сабрина оставляла за собой цепочку следов и больше не слышала, о чём говорят за спиной.

***

По грязному снегу тянулись следы машин — шипастые, глубокие рытвины, закостеневшие от ночного мороза. Много следов на развороченной дороге у площади, и по ту сторону границы — на дороге к парку. И ни одного человеческого.

Иногда ей чудилось, что рядом идёт Надя — неслышная, как тень, отстав на полшага, чтобы прикрыть со спины, если это будет необходимо.

— Не приходи сюда сама, не исключено, что они оставят в доме засаду, — пробормотала Сабрина вполголоса, не оборачиваясь, чтобы не разрушить иллюзию её присутствия.

Сабрина прошла через парк по единственной безопасной дороге, которую показывала ей Надя, через выломанную секцию ограды — кое-где топорщились втоптанные в снег металлические пики, а по оба края от тропинки то и дело поднимались снежные смерчики, тянулись к Сабрине и затухали, обессиленные. Дома по обе стороны дороги смотрели на неё тёмными окнами, такие же мёртвые, как искорёженные деревья вокруг.

Дорогу до кафе она помнила, но улица была завалена каменными обломками. Нагромождения покрылись наледью и снегом и угрожающе щерились чёрными провалами. Лезть через них было бы настоящим самоубийством.

Переплетения проводов повисли над самой землей. Она чудом не зацепила ни один и пошла переулками, через лестницы уцелевших домов. Она знала ещё один путь.

Дом, в подвале которого было кафе, стоял холодный, нежилой. Осквернённый чужим присутствием. Дверь хлопала от ветра. Этот звук Сабрина услышала задолго до того, как подошла. Дуэт ветра и скрипучих петель.

Вот и всё. Она застыла на пороге. Лестница тонула в темноте, но спускаться было бессмысленно — она и так знала, что там никого нет. На ступеньках валялся клочок серой плащёвки. Не нужно поднимать, чтобы убедиться, чьё это.

С той самой встречи на кладбище она ничего не слышала о Наде. Уличные патрули сменяли друг друга, гасли и снова зажигались фонари. Исходила нанет зима, сменяясь холодным безвременьем. Сабрина ждала, что Надя вернётся, и всегда оставляла открытой форточку, но Надя не возвращалась.

Она подняла голову: тучи затянули всё небо — скоро вечер.

Половицы кафе приветствовали Сабрину тихим поскрипыванием. Из углов на неё таращилась пыльная мебель, сквозняки гоняли по комнате шелуху от подсолнечных семечек. Она зацепила своё отражение в покосившемся зеркале — краем глаза: выцветшее существо. Она обошла всю комнату и села на лестницу, привычно вытянув ноги на две ступеньки вниз.

— Всё думала, ждёшь ты меня или нет, — сказала Сабрина.

Мёртвый дом промолчал, только ещё раз хлопнула дверь, отрезав кафе от бледного городского света.

— Поговори со мной, — попросила Сабрина из темноты. — Я больше так не могу.

Она покривила душой — смысл был вовсе не в том, что Надя могла её не ждать. Сабрина боялась, что последние крошки живого покинут её, и Надя всё забудет.

— Прости. Прости меня. Я ведь едва не сошла с ума от неизвестности. Приходи, если захочешь. Я тебя жду. Всегда. И я никуда не уеду.

Она поднялась — нужно идти дальше. Сабрине было всё равно, заметят её отсутствие в городе людей, поймут ли, куда она делать, пойдут ли следом. Стены старого дома запомнят её голос и передадут Наде, если она захочет слушать. А вдруг не захочет? Значит, нужно искать дальше. И безразлично, сколько времени это займёт.

***

В этой части города не горел ни один фонарь. Здесь и в лучшие времена иллюминации было маловато, маловато жилых домов и широких улиц. По обе стороны от дороги тянулись слепые стены заводов.

— Мне сказали, ты меня искала.

Сабрина подняла голову на голос: в переплетении проводов на высоте третьего этажа сидела Надя. Лица привычно не было видно из-под капюшона, голос звучал чуть глуше. Она шевельнулась, дрожь прошла по проводам, и движение вышло рванное и нервное, совсем не так она двигалась раньше. Но всё-таки это была Надя.

— Вы ушли с прежних мест. — Сабрина так долго искала её, что по дороге растеряла все слова.

— Да. Можно сказать, люди одержали победу в сражении. Добились, чего хотели.

— Прости, — сказала Сабрина. Шею отчаянно ломило оттого, что приходилось смотреть снизу вверх. Надя даже не шевельнулась, чтобы стать ближе. Как будто ждала особого слова или фразы, или того, что Сабрина развернётся и уйдёт. — Понимаю, что ты сердишься. Я не имела права так поступать с тобой. И я хотела сказать, что не собираюсь уезжать с конвоем. Я так решила.

— Я не сержусь, — отозвалась Надя, старательно выводя человеческие слова. С таким выражением могла бы говорить стена, если бы считала нужным заговорить. — И не нужно таких жертв. Я правда думаю, что тебе лучше уехать. Этот город уже мёртвый. Ты живая. Уезжай.

В повисшей тишине Сабрина ждала ещё чего-то, но силуэт в переплетении проводов застыл. Моргни — и исчезнет.

— Я не уйду, — повторила Сабрина с нажимом, не отводя глаз. Если Надя сбежит, придётся снова искать её в лабиринтах улиц, и неясно, повезёт ли ещё раз. — И я больше не вернусь к людям. Слышишь?

— Что произошло? — вздохнул ветер в тёмных переулках.

— Понимаешь, я должна была решить окончательно, на чьей я стороне. Глупо было разрываться на две части. И я решила. Я больше не вернусь к людям.

Провода дрогнули. Надя соскользнула вниз, ветер нежно вздохнул в крыльях. Она замерла перед Сабриной — ещё одна тень среди голых деревьев и уцелевших столбов.

— Идём, — сказала Надя, и впервые в её голосе прозвучали интонации, похожие на прежние, человеческие. — Ты здесь скоро замёрзнешь.

Она взяла Сабрину за руку. Там, дальше, в подвалах и каркасах разрушенных домов, город прятался в абсолютной темноте и тишине. Сабрина различала скрип деревянных ступенек у себя под ногами, и запах сырости, и сквозняк в продуваемых насквозь дворах, но ничего не могла увидеть.

Зрение понемногу вернулось, когда Надя разжала пальцы. Вокруг покачивались деревья, поскрипывали качели на детской площадке. Перед ними было закопчённое кирпичное здание. Навесной замок на дверях раскрылся сам собой, а внутри оказалось тепло — куда теплее, чем зимней ночью на улице.

За стенами маленькой котельной гудел ветер. Единственное окно под потолком показывало один и тот же кадр — искорёженную ветку дерева, перечеркнувшую небо наискось.

Длинная лестница вела на второй этаж, в единственную комнату, где всего-то и было, что кровать и стол. Внизу были ещё двери, но тёмные и запертые. Здесь Надя для Сабрины включила маленькую настольную лампу с запылившимся абажуром.

— Я так устала. — Сабрина села на кровать. Смятое одеяло запуталось у неё в ногах. Сабрина зажмурилась, как от боли, пальцы ткнулись в висок. Дрожь не уходила, её нельзя было отогнать ни одеялом, ни светом от бедной лампы. — Забери меня к себе.

Надя сняла куртку, чтобы расправить, наконец, уставшие крылья. Она набрала воды в чайник и поставила его греться. Электрическая плитка работала здесь назло всему, как и некоторые фонари в городе мёртвых.

— Ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь. Но ты ведь понимаешь, что человеку будет плохо у нас. Холодно, голодно, темно. Может быть, весной станет легче, ты сможешь приходить время от времени.

— Нет. — Сабрина зажмурилась ещё крепче. — Я хочу, чтобы ты забрала меня навсегда. Понимаешь?

Чайник всё не закипал. Надя прошла комнату наискось и села на край кровати.

— Ты сошла с ума? — сказала она как можно спокойнее. Хотя в руках уже копилась злая сила. Хотелось ударить по стене, чтобы выместить её. Но при Сабрине было нельзя, и поэтому она только сильнее сжимала кулаки. Так что когти вскрыли её собственную кожу. Но из ранок не потекла даже речная вода — вода заледенела в сосудах. — Ты говоришь ерунду. Любой из нас обменял бы всё, что угодно, лишь бы стать живым. Жить среди людей, а не тянуть жалкое существование здесь. Любой, понимаешь? А ты хочешь прийти сюда добровольно?

— Я хочу, — произнесла Сабрина и открыла глаза. — Отсюда тебе кажется, что жизнь среди людей прекрасна и волшебна? Знаешь, почему Тишина ходит с телохранителями?

Надя усмехнулась.

— Думает, что они защитят её от меня?

— Вряд ли она такая глупая. В первые дни, когда она приехала, попросила кого-нибудь показать ей город. Гном согласился. Он завёл её в какие-то трущобы и там чуть не изнасиловал. Тишина сбежала, а когда вернулась, рассказала всё Седому. И знаешь, что он сказал? Что не верит ей. Что Тишину он знает полчаса, а Гнома — всю жизнь. Что даже если всё так — ничего Тишина не докажет. Никому. Тогда Тишина хотела уехать, но из столицы её уговорили остаться. Прислали телохранителей для успокоения. От Гнома они защитить вполне способны. Ну или от кого ещё, от Психа?

Надя больше не улыбалась.

— А ты ей веришь?

— Я верю, — сказала Сабрина и кивнула на меч. — Думаешь, я хочу с оружием, чтобы от тебя отбиваться?

— Тебя они не тронут.

— Это пока у них полно других вариантов. А если захотят тронуть — то тронут. И Богдан сделает вид, что ничего не случилось. Потому он так рвётся уехать. Чует, что ещё немного, и вокруг все озвереют.

— Если ты веришь, то верю и я. — Не поднимая взгляда, Надя встала. Чайник давно закипел, и нужно было выключить плитку, пока в нём осталось хоть немного воды.

Она не хотела продолжать разговор, потому что не было никаких доводов, чтобы переубедить Сабрину. Всё, что Надя могла бы сказать, было бы или фальшиво, или глупо, или пусто. Она отвернулась, чтобы Сабрина не прочитала это на её лице.

— Надя, — позвала та, спуская ноги на пол. Зашуршало расправленное одеяло. — Скажи мне, как нужно умереть, чтобы прийти к вам?

Надя резко обернулась, так что кипятком плеснула себе на руку, но не ощутила ровным счётом ничего. Сабрина уже не дрожала. Прямая, с мечом за спиной, с волосами, собранными на затылке. Готовая идти умирать.

— Как? — не выдержала Надя. — Как угодно. Среди нас — самоубийцы, жертвы, неудачники. Умирать можно как угодно. Главное, с ненавистью ко всему миру. Тогда ты наверняка попадёшь в нашу компанию. Вот только если умрёшь спокойно, в своей постели, окружённая внуками и детьми, то извини, ничего не выйдет.

Сабрина серьёзно кивнула ей в ответ, как будто только что получила прямую инструкцию к действию. Надя ощутила, как слабеют руки и ноги, и скоро сил не останется даже на то, чтобы говорить.

— Ты же не думаешь, что я позволю тебе это сделать? — спросила она, понимая, что голос срывается на вой ветра.

Всё равно — Сабрина умела понимать её в любом случае — и в человеческом тоне, и в вое сквозняков, и в полном молчании, поняла и сейчас. Она дёрнула плечом. Надя бросилась к ней, схватила за руки и утянула за собой, подальше от двери. Заставила сесть на кровать. Сабрина не сопротивлялась и даже не думала прятать глаза.

— Послушай, — сказала Надя, от волнения забывая человеческие слова, — ты просто устала. Это зима. Слишком мало солнца. Но зима скоро кончится, и станет легче.

Сабрина покачала головой.

— Эта зима никогда не кончится. Мы все в ней застряли. Ад существует, но он полон снега, а не огня.

Если бы она билась в истерике и лила слёзы, всё было бы проще, и Надя знала бы, что предпринять. Теперь она только и могла, что сжимать её прохладные пальцы.

— Любой из нас отдал бы всё, чтобы снова стать живым. Любой из нас. А ты хочешь сама. Сабрина. — Надя сползла на пол, чтобы опуститься перед ней на колени и смотреть снизу вверх. — Давай лучше так. Оставайся здесь. Я найду дом потеплее. Тут есть брошенные дома. Мы недавно вскрыли армейский склад с продуктовыми запасами, так что до весны протянем. Оставайся, ладно?

Сабрина кивнула. Она вдруг улыбнулась — одним уголком губ, словно настоящая улыбка была бы слишком большой роскошью. Излишним расточительством.

— Всё равно, — сказала она, — ты — самое человечное, что осталось в этом городе. Поднимись с пола. Тебе всё равно, но он холодный. Иди сюда.

Надя легла на кровать, спиной прижимаясь к стене. Так ей было спокойнее — она могла ощутить, что творится за стенами убежища. С первого этажа слышались мерные глухие удары, похожие на кашель, и труба над кроватью была тёплой. Значит, котельная ещё работала. Чёрт знает на чём, может, на силе города, или на собственном упрямстве, но качала горячую воду по трубам.

— Знаешь, — сказала Надя, — у меня почти нет сил. Ещё одной серьёзной стычки я не выдержу. С людьми или с Куклой, всё равно. И если они всё-таки…

Она замолчала. Сабрина приподнялась на локте, сталкивая с себя душную тяжесть одеяла. Стекло в единственном окне промёрзло изнутри и снаружи.

Надя лежала с закрытыми глазами, спиной вжимаясь в стену. Крылья были расправлены, и в тех местах, где металлические остья касались стены, по штукатурке побежали трещины.

— Надя, — позвала Сабрина, мгновенно вскакивая с кровати.

Волосы закрывали её лицо. Сабрина тряхнула Надю за плечи, так сильно, что зашуршал полиэтилен крыльев, и несколько кусков штукатурки спикировали на пол.

— Не смей меня пугать!

Надя подняла голову и моргнула, растерянно, как человек, попавший на яркий свет после кромешной темноты.

— Тише, — попросила она, забывая перейти с шороха сквозняка на человеческий голос. — Я слушала город. Что-то странное. У границы люди. Они не ищут, не плутают. Они идут сюда, прямо и быстро.

— Подожди, нет, — усмехнулась Сабрина. — Сегодня прибыл гуманитарный конвой, так что ещё пару суток они будут в честь праздника пить медицинский спирт. Не знаю, что могло их отвлечь.

Надя вздрогнула, и взгляд её снова стал потерянным.

— Я говорю то, что слышала. Идём. Нужно быстрее предупредить остальных.

— Странно, — пробормотал Доктор в ворот своего плаща. — Откуда людям знать.

Надя глянула на него и тут же отвернулась.

— У них только две машины. Шериф, куда делся танк?

Тот махнул рукой, выражая кладбищенское равнодушие.

— Вон, из собачьего болота торчит. Пусть достают, если хотят.

Отсюда не видно было собачьего болота, но Надя знала, что если Шериф за что берётся, то доделывает до конца.

— Странно это, — повторил Доктор уже громче. — Как они могли нас выследить?

Теперь даже Надя не могла притвориться, что не расслышала. Она натянула капюшон на голову и хмуро отвернулась. Ветер принёс далёкие голоса и эхо от рокота двигателей. Все притихли, а Смертёныш схватился за руку Сабрины.

Наде очень не хотелось говорить напрямую. Она была виновата сама, но она не могла бросить Сабрину ночью на улице. Но судя по тому, как целенаправленно люди шли к их кварталу, ночью они пустили шпиона по следам Сабрины.

— Ладно, — решила наконец Надя. — Неважно, откуда люди узнали. Мы имеем то, что имеем. Нужно прятаться, пока нас не втянули в ещё одну кровавую битву. Рассредоточимся по району, чтобы не накрыли сразу всех. Есть подвал школы, они туда не сунутся, и склады при фабрике. Там такие лабиринты. Где Капля?

Не выпуская руки Сабрины, Смертёныш пожал плечами.

— Может, опять в свою библиотеку сбежала?

Надя зашипела сквозь зубы.

— Ладно, я за ней и сразу же к фабрике. Вы всё поняли?

У библиотеки Надя по привычке сбила с обуви снег, но раздеваться не стала. Вошла, как была, в куртке, с капюшоном, надвинутым по самые глаза. В глубине хранилища, между стеллажами, горела единственная лампа, ещё одна — настольная, была занавешена зеленой тканью.

Библиотекарша сгорбилась в своём закутке.

— Катерина Валентиновна, добрый вечер, — сказала Надя, заглядывая по дороге в журнал.

Та кивнула в ответ — качнулся седой пучок на её затылке.

В самом начале разлинованной страницы косо шла чья-то чужая подпись. Будь у Нади чуть больше времени, она бы выяснила, чья. Но она торопилась, потому что в спину уже дышали.

Капля сидела, поджав под себя ноги, у заколоченного окна. На книжных страницах — крупные буквы в подтёках воды. Она дёрнулась и посмотрела на Надю взглядом человека, которого разбудили посреди ночи. Надя шагнула к ней.

— Мы уходим. Быстро, давай руку.

Капля соскользнула на пол. Не тратя время на церемонии, Надя сама захлопнула книжку и вернула её на стойку, рядом с настольной лампой, а потом чиркнула в журнале, подражая кривоватому детскому почерку Капли.

— Скажите вашему другу, чтобы вернул книгу.

Надя решила, что ей послышалось — мало ли сквозняков в старом доме, мало ли скрипучих половиц.

— Он должен был сдать её позавчера, и до сих пор ничего, — опять подала голос библиотекарша. Надя в первый раз слышала от неё такую длинную речь. — Я буду вынуждена оштрафовать его, хотя мне бы не хотелось, ведь вы за него поручились. Весьма некрасиво с вашей стороны приводить сюда таких безалаберных читателей.

— Какую книгу? — Надя остановилась у самой двери. Капля нервно переступала ногами на месте, шевелила пальцами, щекоча Надину ладонь.

Библиотекарь подняла голову — из-за стойки блеснули её очки.

— Из отдела специальной литературы. Один из журналов с крайнего стеллажа. Если нужно, я могу показать вам формуляр.

— Не нужно. — Надю изнутри окатило холодом. — Извините меня. Я верну книгу. Обязательно.

Белые тома без названий, с чёрными цифрами на матовых корешках. Она так и видела, как Игорь входит в библиотеку, тщательно отряхнув у порога снег. Здоровается и говорит что-нибудь про погоду, рассказывает о Наде, о том, что она сама позволила ему взять. А потом кривит рот в улыбке, водя светом фонарика по белым матовым страницам.

Теперь было ясно, как люди узнали об их убежищах. И Сабрина тут была совершенно не причём. Разве что этой ночью она навела Лесника на их след.

Небо окончательно заволокло тучами, и метель загудела с новой силой. Они шли против ветра. Капля путалась ногами в наметённом снегу. Чтобы идти быстрее, Надя подхватила её и ощутила, как тонкие руки обхватили её за шею.

Капля была слишком маленькой для тринадцатилетней девочки, слишком худой, слишком недокормленной, слишком измученной даже до своей смерти. Она поймала Надин взгляд. Вопросительно расширила глаза.

— Мы должны спрятаться, — сказала Надя, отворачиваясь, чтобы с преувеличенным вниманием разглядывать дорогу. — Но это ненадолго, не бойся. Нас будут искать, но мы спрячемся так хорошо, что победим.

Капля ощутимо вздрогнула. Можно было подумать, что она замёрзла, если бы она могла ощущать холод. Надя покачала головой.

— Да. Я с вами. А ещё с тобой будут Смертёныш и Шериф, не бойся.

Капля уткнулась носом ей в шею, в голую кожу между курткой и волосами, и детские пальцы вцепились в куртку ещё сильнее.