Часть 1, Глава 1

ЧАСТЬ 1Глава 1

Эвжения:Солнечный лучик скользнул по щеке, шаловливо пощекотал ресницы. Я улыбнулась и потянулась. Ммм, утро. Пора вставать. Интересно, а что это за шум? Я прислушалась: за дверью явно кто-то был. Слышалось приглушенное перешептывание и ярый спор. Лучше притвориться спящей от греха подальше. Приняв столь мудрое решение, я стала заворачиваться в одеяло. Не успела. В комнату заглянула мама, заметила мой маневр, с предвкушением улыбнулась и махнула рукой. Количество гостей увеличилось: появились папа и сестренка. И выжидательно уставились на меня. Я ответила тем же и только сейчас заметила, что на них были надеты смешные колпачки, а руки заняты шарами, тортом и подарками. У меня ж сегодня день рождения! Сообразив, что последует за этим вторжением, я попыталась малодушно закопаться в одеяло. Не дали: откопали, усадили и отыграли всю задуманную программу, начиная со всем известной песенки «Happy birthday to you!» и заканчивая вручением подарков. Я счастливо улыбалась, наблюдая за их стараниями. Какие же они у меня замечательные! С детским восторгом я рассматривала каждый подарок. Сестренка подарила мне золотой медальон с причудливой гравировкой, открыв который, я обнаружила наше семейное фото и надпись на латыни «Felix qui quod amat, defendere fortiter audеt1». Растроганно улыбнувшись, я поцеловала сестричку в щеку. Спасибо, милая, ты даже не представляешь, какой подарок мне преподнесла. Мама с папой, зная о моей любви к дорогим украшениям, подарили целый набор. Открыв бархатный футляр, я ахнула от восхищения: украшения были непередаваемо прекрасными, на них можно было любоваться часами: серьги, колье, широкий браслет и кольцо – все украшения были причудливого, ажурного и невероятно легкого плетения, украшенные небольшими бриллиантами. Дрожащей рукой я провела по украшениям и, не в силах что-либо сказать, подняла на родителей увлажнившийся взгляд.- Вижу, подарок пришелся тебе по душе, — усмехнулся отец.- Мам, пап… Вы… Я… Спасибо, — выдохнула я.- Не может быть! Моя языкастая малышка впервые не нашла подходящих слов! Не думал, что доживу до этого момента, — насмешливо подразнил папа, за что получил от мамы легкий толчок.- Нравится, милая? — спросила мама, любуясь моим ошарашенным личиком.- Очень. Я… — я вновь не смогла найти подходящих слов и просто порывисто обняла их. За спиной обиженно запыхтела сестренка, так что ее тоже пришлось добавить в нашу обнимающуюся группу.- Поднимайся, Женька. Приводи себя в порядок и спускайся в столовую. У тебя минут пятнадцать. — Да. Больше мы явно не продержимся. Марья Семеновна столько вкусностей приготовила. А еще подарок тебе. Ой! — сестренка испуганно зажала рот ладошкой, сообразив, что сболтнула лишнего.Я выжидательно уставилась на родителей, ожидая продолжения. Мама наградила младшую легким подзатыльником и улыбнулась:- Это был сюрприз. Так что больше ничего не скажу. Пятнадцать минут, — напоследок напомнила мама.До меня донесся умопомрачительный аромат, а зная нашу домработницу, следовало, действительно, поторопиться – ради моего совершеннолетия она расстаралась на славу. Быстренько заправив постель, я подошла к зеркалу. Из него на меня смотрела сказочно красивая девушка. Мной с самого детства восхищались, с малых лет мне оборачивались вслед, сколько себя помню, мне завидовали. Я была высокой (мои заслуженные 177 см, коими я безгранично гордилась) натуральной блондинкой. Стройная (хотя, сейчас правильней сказать худая из-за болезни) фигурка, с приятными округлостями, ангельское личико, огромные изумрудные глазищи, опушенные длиннющими ресницами, аккуратные, не нуждающиеся в выщипывании брови домиком, маленький ротик, пухлые, влажно блестящие алые губки, кокетливая родинка над губой, милые ямочки, белоснежная кожа, без единого прыщика. В общем, модельная внешность, мне даже не приходилось пользоваться косметикой, чтобы спрятать недостатки – их не было. Но главным достоинством и предметом зависти были мои волосы, длинные, ниже бедра, натурального золотисто-медового оттенка, тяжелые, блестящие, вьющиеся крупными локонами, похожие на золотистых змеек, сползающих по плечам. От них сложно было оторвать взгляд, как, впрочем, и от меня. Меня часто сравнивали с ангелом. Лишь одна бабушка давно, когда мне было лет семь, сказала, что такая красота является проклятием и наказанием. Тогда никто не обратил на это внимание. Как же она была права! Я с удовольствием обменяла бы свою красоту на возможность жить. Просто жить… Жаль, я не Господь Бог. Девушка из зеркала грустно улыбнулась и тряхнула головой – по плечам поползли тяжелые золотистые змейки. Кроме ангельской внешности судьба подарила мне чудесных родителей. Я всегда была всеобщей любимицей, баловнем судьбы: имела все, что только могла пожелать — мои родители были достаточно обеспечены. Папа владел сетью ювелирных магазинов и антикварных лавок, мама владела несколькими салонами красоты и фитнесцентрами. Не стоит думать, что я росла избалованным ребенком. Отнюдь нет, мои родители не признавали социального неравенства, и нас воспитывали соответственно. К тому же, нас с детства приучали не сорить и не кичиться деньгами. А на карманные расходы я зарабатывала самостоятельно. Когда я впервые озвучила это желание, то боялась, что родители не поддержат меня, но они обрадовались и сказали, что так я смогу почувствовать цену деньгам и труду. Правда, моя подработка была довольно специфической: по вечерам и в выходные дни я пела и играла в ресторанах. Еще в шесть лет я настояла на обучении в музыкальной школе. Поступила я без проблем – голос соответствовал внешности. Когда же у меня спросили, игре на каких инструментах я хотела бы обучаться, я без колебаний назвала рояль и гитару. Мое заявление вызвало удивление. Согласна, необычное сочетание. Но скрипку я отвергла не только из человеколюбия: у меня перед глазами стояла картинка – большая шумная компания на берегу озера, костер и я с гитарой. Отучилась без трудностей и получила диплом с отличием. Поэтому выбор подработки был предсказуем. Я вспомнила свое первое публичное выступление, масса волнения и неожиданный успех. Как давно, кажется, это было и как долго я уже не появлялась там. Так, пора закругляться – все грустные мысли оставить на потом. Тем более у меня осталось минут семь. Я спешно нацепила подаренные украшения. Мои опасения, что медальон и колье не будут сочетаться, оказались напрасны, они отлично смотрелись вместе, составляя причудливую композицию. Я открыла шкаф, чтобы выбрать наряд. Взгляд наткнулся на два платья, и я унеслась мыслями назад. Дядя Валера, папин знакомый, искал моделей на открытие нового автосалона европейского уровня. Вернее, ему нужна было еще лишь одна модель, которая стала бы королевой открытия, остальных к тому времени набрали. Дядя Валера злился, нервничал, но определиться с выбором так и не мог, до открытия оставалось месяца полтора. В начале декабря он был в числе приглашенных на мое семнадцатилетие. В тот же вечер я получила предложение быть королевой вечера, «главной изюминкой», как выразился Валерий Валентинович. Я не удивилась – мне часто предлагали участвовать во всевозможных показах, но я всегда отказывалась. Мне это было неинтересно, к тому же я отлично знала, чем на самом деле является подиум. Но на предложение Валерия Валентиновича, неожиданно для себя, согласилась. Он предложил неплохой гонорар, но не это сыграло главную роль – он был знакомым отца и мог гарантировать отсутствие домоганий и приставаний со стороны высокопоставленных гостей.Мне приготовили два чудесных платья: в первом я открывала открытие (простите за тавтологию) и носила его еще два дня, на закрытие же мне предоставили шедевр портняжьего искусства – мое второе платье – для закрытия торжества. Я думаю, платья стоит описать отдельно. Первое было темно-зеленого цвета, открытые плечи, корсет. Оно плавно очерчивало мою фигуру, придавая ей женственности и хрупкости. Портной, создавший такое, был настоящим Мастером. Именно с заглавной буквы. С платьем в комплекте шли изящные босоножки на шпильке и маленькая сумочка – все в тон платью. Само по себе платье было творением Мастера, но, когда его одели на меня, ахнул даже создатель сего шедевра. Платье шло мне невероятно: темно-зеленый цвет отлично оттенял мои глаза, придавая им глубину, золотисто-медовые локоны, казалось, засверкали еще ярче. Кстати, Мастер настоял на том, чтобы я не видела платья до последнего, поэтому на всех предварительных примерках мне завязывали глаза. Странная причуда, но я согласилась и не пожалела – эффект был просто потрясающим. Когда я увидела себя в платье, с уже уложенными волосами и легким макияжем, речь отказала мне на несколько томительных минут, как и всем присутствующим, впрочем. Так, наверное, выглядели лесные красавицы-нимфы из детских сказок. Но самое большое потрясение я испытала, взглянув на себя в зеркало во втором платье. Если портной, пошивший первое платье, был Мастером, то второй был Гением. Платье было той редкой вещью, которая чувствует своего хозяина. Серебристо-дымчатое чудо из легкой, переливающейся ткани, в тон к нему туфельки, длинные перчатки и миниатюрная сумочка. Процедуру с завязыванием глаз повторили, поэтому, увидев свое отражение в зеркале, я не верящим взглядом уставилась на отражение и дрожащими пальцами коснулась зеркальной поверхности. Наверное, многие читали сказки про эльфов и их неземную красоту, и сейчас, глядя на себя в зеркало, я отчетливо понимала, что именно так они и выглядели, не хватало лишь заостренных и вытянутых к верху ушек. Обернувшись к мастеру и его помощникам, я порывисто шагнула вперед и поклонилась, отдавая дань уважения таланту. Вернувшись в вертикальное положение, заметила удивленно-довольный взгляд мастера и ошарашенные помощников. Не было ясно только, что их больше удивило: результат или мое поведение.Думаю, не стоит говорить, что я стала украшением торжества. Дядя Валера, довольный результатом, удвоил мой гонорар и оставил мне оба платья, со всем прилагающимся. Сказал, что их теперь невозможно представить на ком-то другом, к тому же мастера настояли. Я же была счастлива. И вопрос с нарядами на выпускной бал и праздник в честь совершеннолетия отпал сам собой. В тот момент я не знала, что совсем скоро это станет не важным. Еще не знала…Грустная улыбка вновь скользнула на губы, я с тоской провела пальцами по серебристому чуду. Нет, сегодня я тебя не надену, прости. Я быстренько натянула любимые джинсы и легкую маечку, провела несколько раз расческой по волосам, поплескала водой в лицо и помчалась в столовую – отпущенные мне пятнадцать минут уже истекли, а надежда на то, что нашей Марье Семеновне удастся долго удерживать моих, была призрачной. В общем, следовало поторопиться.Сбегая по лестнице и перепрыгивая через ступеньку, я подоспела как раз к тому моменту, когда Марья Семеновна полотенцем отгоняла сестренку, а папа примеривался, как бы стащить под шумок что-нибудь вкусненькое.- А еще взрослые люди! Папка, а ну брысь от стола! Тебе уже давно худеть пора, так что дуй к маме за абонементом, — мой неожиданно строгий голос заставил папу вздрогнуть и виновато спрятать руку за спину.Лишь услышав наш дружный смех, папа досадливо поморщился и махнул рукой на свой детский поступок. Ко мне подошли Марья Семеновна с семьей. Ее муж, дядя Боря, был начальником папиной службы охраны, и младшая дочь Дашка, моя ровесница и единственная подруга, старший сын уже давно женился и жил в другом городе. Дядя Боря протянул мне букет моих любимых лилий, а Дашка вручила бархатный футлярчик. Открыв его, я увидела необычный браслет. Сам браслет был бы заурядным золотым украшением, если бы не подвески из различных драгоценных и полудрагоценных камней разного размера и причудливой формы. Украшение мне понравилось. Я подняла глаза на Дашку, затем посмотрела на тетю Машу и дядю Борю, подбирая слова.- Спасибо огромное. Замечательный подарок. Только не стоило, правда, — пробормотала я.- Не говори ерунды! — немного грубовато оборвал меня дядя Боря. – Нравится?- Да, — кивнула я.- Тогда надевай и за стол, а то твой папа снова тянется к угощению, — шутливо погрозила пальцем папе Мария Семеновна.Чуть подрагивающими от переизбытка эмоций пальцами я достала браслет и попыталась застегнуть на левую руку рядом с простой черной тесемкой, которую носила не снимая лет пять, на правой красовался сегодняшний родительский подарок.- Давай помогу, — улыбнулась Дашка, ловко застегивая браслет на запястье, и быстро шепнула на ухо: — Тебе тут такую программу приготовили… Сочувствую, в общем.- Потом посекретничаете! — оборвал нас голос Дашкиной мамы. — Давайте за стол – только вас ждут.Мы всегда ели за одним столом, не считая это зазорным, как многие обеспеченные люди. Снобизм не лучшая черта характера, в этом я полностью поддерживала родителей. С Дашкой мы учились в одном классе и всегда сидели вместе. Когда меня отдавали в эту частную школу, я заупрямилась и сказала, что без Дашки там учиться не буду. Но ее родители не могли позволить себе оплатить полностью обучение в этой школе, хотя и мечтали дать дочке достойное образование. Мне предложили компромисс: мои родители заплатят половину стоимости, а вторую половину Дашкины, но я останусь без обещанных подарков на день рожденья и поездки в Египет на зимних каникулах. Нашли чем пугать! Согласилась я без колебаний. Родители лишь довольно усмехнулись. К слову сказать, у большинства моих одноклассников были противоположные взгляды и, узнав, что с ними учится дочь прислуги, нам объявили бойкот. Видя, что это не дает результатов, нас попытались побить после школы, но не успели, приехал дядя Боря. С этого дня мы посещали занятия по самообороне. Преподаватели ни во что не вмешивались, предоставляя «деткам» шанс самим во всем разбираться. Они просто боялись разборок с родителями «деток». Первые полгода нас сразу после занятий забирал дядя Боря или кто-то из его подчиненных, что исключало разборки после занятий, но не спасало от нападок в урочное время. Я не жаловалась больше отцу, так как в первый же день услышала, что должна нести ответственность за свои поступки. Все это время мы интенсивно тренировались в секции, став лучшими в своей группе, обогнав даже некоторых второгодок. Когда первый год занятий подходил к концу, я попросила дядю Борю забрать нас на полчаса позже, сказав, что у меня будет серьезный разговор. Он понимающе ухмыльнулся и обратился к папе. Тот дал добро. Никогда не забуду ошарашенные лица папы, дяди Бори и нескольких его подчиненных, когда они приехали за нами. Честно говоря, было от чего удивиться: на только начинающей зеленеть травке лежало пять постанывающих мальчишек, сбоку сидела зареванная и напуганная Дашка, а вокруг всего этого великолепия ходила я, с ссадиной на скуле, заложенными за спину руками, и учительским тоном разъясняла одноклассникам, в чем и почему они были не правы. Больше нас никогда не трогали, признали своими и пытались подружиться. Мы охотно общались, но близких отношений ни с кем так и не завели. Папа с дядей Борей потом еще долго об этом вспоминали со смехом. Один из родителей тех мальчишек, Мишкин отец, все-таки приехал в школу, чтобы разобраться с обидчиком сына. Когда на требование встать хулигану, который поставил его сыну синяк, к нему подошла хрупкая, с синяком на всю скулу девчушка, он сдулся и, повернувшись к сыну, бросил лишь одно слово: «Она?». Получив подтверждающий кивок от сына, развернулся и вышел. Тем же вечером мне прислали торт и букет цветов. А с Мишкой мы подружились.Воспоминание заставило меня довольно зажмуриться. Когда спросили о причине, я весело хмыкнула и сказала: «Вспомнила первый год в школе». В столовой раздался громкий смех.

***

Дашка оказалась права – программу придумали умопомрачительную. Не было ни шумной вечеринки, ни множества гостей, из которых не знаешь и пятой части, — ничего подобного. Была моя и Дашкина семья. Где мы только не были! И поход по магазинам с покупкой костюмов различных персонажей, затем в этих же костюмах были в бильярде, в тире, в аквапарке… Вечером, уставшие, но жутко довольные, мы сидели в самом модном ресторане, где мне преподнесли последний сюрприз.Под аплодисменты на сцену вышел директор заведения и сделал небольшое объявление:- А сейчас для вас, дамы и господа, сыграет одна из молодых, но очень талантливых пианисток. Я приглашаю на сцену Евгению. Аплодисменты.Я не веряще уставилась на родителей: как давно я не играла по вечерам в ресторанах, как сильно я по этим вечерам скучала.- Ступай, милая, тебя ждут.- Спасибо, — моих сил хватило только на это слово и растерянную улыбку.На меня обернулась большая часть посетителей. Лишь немногие слышали мою игру и пение, остальные же с любопытством ждали продолжения. Я лихорадочно перебирала все известные песни, решая, что же сыграть и спеть. Вдруг вспомнился мой первый романс. А почему бы и нет? Прикрыв глаза, а положила пальцы на клавиши и глубоко вдохнула. Полились первые аккорды песни, и мое волнение, как и много раз до этого, бесследно исчезло. Ты, теперь я знаю, ты на свете есть, И каждую минуту Я тобой дышу, тобой живу И во сне, и наяву. Нет, мне ничего не надо от тебя, Нет, все, чего хочу я – Тенью на твоем мелькнув пути, Несколько шагов пройти. Пройти, не поднимая глаз, Пройти, оставив легкие следы. Пройти хотя бы раз По краешку твоей судьбы. Пусть любовь совсем короткой будет, пусть, И горькою разлука, — Близко от тебя пройти позволь И запомнить голос твой. Ты, теперь я знаю, ты на свете есть, И все, о чем прошу я: Солнечным лучом мелькни в окне – Вот и все, что нужно мне. Пройти, не поднимая глаз, Пройти, оставив легкие следы. Пройти хотя бы раз По краешку твоей судьбы. Ты, теперь я знаю, ты на свете есть, И каждую минуту Я тобой дышу, тобой живу И во сне, и наяву.Я пела, отдавая песне душу, вкладывая всю себя, чувствуя, как каждая нотка проносится по венам, забирает частичку меня и лишь тогда вливается в общую мелодию. Когда я закончила, в зале повисла тишина. Через несколько секунд раздались первые несмелые хлопки, затем мне аплодировали стоя. Смущенно улыбаясь, я поклонилась публике и легко сбежала со сцены. Окончательно сердце перестало колотиться лишь тогда, когда села на свое место. На меня с любовью и затаенной болью смотрели родители.- Ты великолепно спела и сыграла, малышка, — улыбнулась мама, отводя увлажнившиеся глаза.- Спасибо за подарок. Я успела соскучиться по таким импровизированным концертам, — радостно улыбалась я, старательно не замечая маминых слез украдкой и пряча свою боль за веселым щебетом.

***

— Мам, ты же знаешь, я давно все решила и не собираюсь ничего менять, — уже, наверное, в стотысячный раз повторяла я маме. — Вы устроили мне замечательный праздник, давай не будем портить впечатление от прожитого дня ссорой. Ты же знаешь, что для меня важен каждый день.Это был запрещенный прием, мне тут же стало стыдно, но иначе спор было не закончить. Мама разом спала с лица и отвернулась, вытирая слезы. Я же рассматривала свою палату – мое пристанище на оставшееся время. Не знаю, сколько мне осталось, но помещение выглядела максимально по-домашнему: сюда были перенесены некоторые вещи из моей комнаты, рамки с фотографиями, игрушки. Вид портили лишь различные приборы и трубки, проводочки, некоторые из которых тянулись ко мне.- Ты точно этого хочешь?- Конечно, — устало подтвердила я.- Тогда мы приедем завтра. Что тебе привезти?- Фруктов и сока, фирменный торт Марьи Семеновны и ноутбук. И сладостей: молочных шоколадок, батончиков, конфет.- Сладкоежка, — беззлобно попеняла мама, наклоняясь и целуя меня в лоб. — Все привезу завтра. Спокойной ночи. Я тебя люблю.- И я тебя, мам. Поцелуй папу с малявкой.- Обязательно. До завтра.Я лишь ободряюще улыбнулась. Я не могла ей этого пообещать. Мама, обняв меня напоследок, вышла из комнаты, оглянувшись на пороге с немым вопросом, не передумала ли я. Я лишь с улыбкой покачала головой. Тяжело вздохнув, мама прикрыла дверь. Я обессилено откинулась на подушку – теперь можно не притворяться.Мне было страшно. Паника волнами накатывала на меня, хотелось выть от безысходности. Самое страшное для приговоренных – это ожидание смерти, когда точно знаешь, что умрешь, что чуда не случится, но не знаешь, когда же все закончится. Когда каждый день засыпаешь, не зная, проснешься ли. Так страшно и одиноко. И больно. Больно видеть страх и страдание в глазах близких, больно видеть сочувствие и облегчение, что это случилось не с ними, на лице знакомых, больно слышать перешептывание, ахи и вздохи за спиной. Больно знать, что родители по несколько раз за ночь заглядывают в комнату, проверяя, дышу ли, и облегченно выдыхают, уверившись, что их дочь еще жива. Больно умирать, только начав жить… В который раз усилием воли подавила в себе очередной приступ паники и заставила себя улыбнуться. Улыбка вышла какой-то кривой и больше похожей на болезненную гримасу, но кто мог оценить? Я бессильно сжимала и разжимала кулаки. Что-то круглое скользнуло по груди. Медальон. Взяв в ладошку украшение, я открыла его и залюбовалась семейным фото. Оно было сделано в день моего семнадцатилетия, когда мы еще и не догадывались о скором несчастье. Здесь все такие веселые, счастливые, искренние. Одинокая слезинка скользнула по щеке, но тут же была безжалостно стерта. А мне вспомнился теплый апрельский денек, который стал самым страшным в моей недолгой жизни.…Ярко и тепло светило солнышко. Мы с Дашкой медленно брели по проспекту, не желая в такой погожий денек ехать в машине. Весело болтая и обсуждая последние школьные новости, мы неспешно шагали вперед. Эту дружескую идиллию прервала трель мобильного – звонил папа.- Привет, малышка. Давай быстренько домой. Мне Павел Олегович звонил: ему в конце концов доставили новое оборудование. Сегодня же съездим и проверимся.- А… — начала было я, но не успела закончить – папочка отлично меня понял и с полузвука.- Возьмем и Дашку с родителями, не волнуйся. Давай скоренько. Я жду.Мы с Дашкой запрыгнули в следовавшую за нами машину. Через час мы уже сидели в приемной у Павла Олеговича, хозяина и главврача частного медицинского центра. Он нахваливал новое оборудование, родители внимательно внимали, а я откровенно скучала. Закончив с рекламой, Павел Олегович провел нас в светлую комнату, сказав, чтоб разулись и заходили по одному. Первым пошел папа, следом мама, затем настал мой черед. Было страшновато находиться в металлическом ящике с проводами, не имея возможности пошевелиться. Ничего, экзамен в музыкальной школе выдержала, выдержу и это. Машина довольно заурчала и с неохотой выплюнула меня назад. После меня эту процедуру прошла сестренка и Дашкино семейство. Спустя час к нам вышел Павел Олегович со снимками в руках, безуспешно пытаясь скрыть эмоции.Не знаю каким чувством, но я сразу поняла, что испугал и расстроил его именно мой снимок, возможно, по тому обречено-жалеющему взгляду, который он бросил на меня. Насторожились и родители.- Что-то не так, Павел Олегович? — спросила мама.- Что Вы! У вас всех отличные результаты, Разве только у Евгении небольшое отклонение, — зачастил врач.- Мне кажется, нам с Павлом Олеговичем стоит пройти в кабинет и обсудить мои небольшие отклонения, — хищно улыбнулась я, решительно поднимаясь с диванчика. — Дядя Боря отвезет остальных домой, а затем вернется за нами.Папа подтверждающее кивнул Борису, все быстро поднялись и, не говоря ни слова, спустились вниз. Мы же с родителями вопросительно посмотрели на врача, и тот, сдавшись под нашим дружным напором, обреченно махнул рукой и повел нас в свой кабинет.Удобно устроившись, я взглянула на нервничающего врача и ободряюще улыбнулась:- Начинайте.Тот затравленно оглянулся на родителей, но они с тревогой смотрели на него.- Понимаете, если верить снимку, а не верить ему нельзя, то ваша дочь… Она не совсем здорова… — запнулся Павел Олегович.Происходящее мне решительно не нравилось.- Смелее, пожалуйста. Меня очень интересует, в какой степени не совсем здорова, чем мне это может грозить и главное, как это лечиться? — тон, которым это говорилось, был образцом дружелюбия и вежливости, но от скрытой угрозы доктора передернуло.- Никак, — убито прошептал он. — Уже никак.На него уставились две пары не верящих глаз (родители) и одни испугано-понимающие (мои). Судорожно вздохнув, как перед прыжком в холодную воду, врач лишенным всяких эмоций голосом выдал все, что не решался сказать раньше:- Это заключительная стадия. Лечить уже бесполезно. Даже на первых стадиях никто не дал бы и пятидесяти процентов, что лечение поможет. А теперь… — Павел Олегович махнул головой.- Павел Олегович, Вы один из лучших специалистов, так? — дождавшись кивка, я спокойно продолжила: — Тогда, пожалуйста, Ваш прогноз. И средства, если такие есть, которые могли бы мне продлить жизнь.От моего спокойного тона врач дернулся, словно от пощечины, и уставился на меня, словно не веря, что такие новости можно воспринимать спокойно. Внешнее спокойствие давалось чертовски сложно, особенно на фоне всхлипывающей мамы, но истерика сейчас лишь помешала бы получить нужные сведения, да и не в моем характере так легко сдаваться.- Прогноз? Тебе осталось от двух месяцев до года. Точнее никто не скажет. Но до девятнадцати не доживешь точно. Будет чудом, если переживешь восемнадцатилетие. Советы? Да что здесь можно посоветовать? Полностью исключить никотин и алкоголь, чтобы не приближать конец, и мультивитамины для общего укрепления организма. Свежий воздух, максимально снизить нагрузку, особенно психологическую. Никаких стрессов. Пойми, твои органы в полном порядке, молодой здоровый организм. Проблема в голове, а тут уже ничем не помочь, — голос становился все тише, в конце фразы врач практически шептал.- Ну что ж, спасибо за консультацию, — я подарила Павлу Олеговичу благодарную улыбку и, развернувшись, решительно направилась вон из кабинета. Обернувшись на пороге, мило улыбнулась и бросила: — Мам, пап, жду вас в машине. Не задерживайтесь. Еще раз спасибо за помощь. До свидания.Закрывая дверь, услышала потрясенный шепот Павла Олеговича: «Такая юная, а такая сила духа!». Быстрым шагом пересекла приемную и, лишь оказавшись на лестнице, позволила эмоциям хоть как-то проявиться: ноги подкосились, и я мешком сползла по стенке, прижала трясущиеся пальцы к подрагивающим губам. В голове билась лишь одна мысль: «Не хочу умирать!». Из последних сил сдерживая слезы и истерику, медленно поднялась и вышла во двор. Город только начинал одеваться в зелень, возрождаться, пробуждаться, а я должна была умереть. Дядя Боря уже ждал. Заметив меня, медленно бредущую к машине, выбежал и открыл дверцу:- Ничего серьезного, так? Будешь пить витамины и … — весело начал, но осекся старый друг семьи, заглянув в мои пустые и стеклянные глаза. — Женя, что случилось? Женя, ты меня слышишь? Я вынырнула из беспросветной тоски, почувствовав, что меня трясут за плечи. Я подняла на обеспокоенного Бориса Михайловича осмысленный взгляд и беспечно улыбнулась:- Ничего серьезного, дядя Боря. Не волнуйтесь. Я просто скоро умру, — еще раз мило улыбнувшись, села в машину и оттуда добавила: — А мама с папой скоро спустятся, как только убедятся, что уговорами, слезами и деньгами способ избавиться от неизлечимой болезни не получить. Кстати, я не заразная. Включите, если Вам не сложно, что-нибудь жизнеутверждающее. Мы вчера с Дашкой диск притащили, давайте его.Доиграв до конца, я откинулась на сиденье, прикрыв глаза и удерживая на губах легкую улыбку, перешагивая через панику и страх, до боли сжимая кулаки, чувствуя как ногти впиваются в кожу, порождая спасательную боль, отгоняющую безумие. Дядя Боря тяжело осел на сиденье и безумными глазами смотрел на спокойно и легко улыбающуюся меня, словно не я должна была скоро умереть. Именно это спокойствие и убеждало в правдивости лучше любых слов. До меня донесся приглушенный шепот:- Сумасшедшая, гордая девчонка! Всегда была упрямой! Откуда только в столь хрупком создании такой характер? Да как же так? Что ж теперь со Славкой, с Ленкой будет? Э-эх…Дядя Боря встрепенулся, заметив выходящих из здания родителей, и с надеждой подался вперед, но тут же тяжело осел назад на сиденье: разбитый отец вел рыдающую мать.Я не задала ни одного вопроса, не проронила ни единого слова, старательно не реагируя на панику родителей. Я старалась не сойти с ума. Так же молча, со спокойной улыбкой вошла в дом и, отмахнувшись от обеспокоенных взглядов, взяла блюдо с фруктами и, уже поднимаясь в собственную комнату, бросила:- Я к себе. К ужину спущусь. Буду немного занята, так что не беспокоить. Все в порядке. Подробней вам родители расскажут, — послала домашним светлую улыбку и воздушный поцелуй и быстренько поднялась наверх, практически вбежав в комнату. Щелкнул замок, по пушистому ковру покатились фрукты. Ноги меня больше не держали, а тело била крупная дрожь. Хотелось плакать, орать, выть, только бы забыть о сегодняшнем дне. По щекам покатились слезы, которые я безуспешно пыталась удержать. Мне нельзя плакать, нельзя, нельзя. Нельзя расстраивать близких. Я должна быть сильной, гордой, я должна улыбаться. Должна, должна, должна. Словно заклинание твердили дрожащие губы, только тоска никуда не желала уходить, накатываясь все сильней. Истерика подкралась незаметно. Волны паники, страха, недоверия и бессильной злобы накатывали друг за другом, погребая под собой остатки разума. Возможно, я сошла бы с ума, но внезапно светлой вспышкой в голове пронеслось далекое воспоминание. … Большое и светлое помещение. Наш тренировочный зал. Тренировка подошла к концу. Я, уставшая, но безумно довольная, еле переставляю ноги. С ужасом представляю свое завтрашнее состояние, но греет мысль, что все-таки смогла. Смогла! Ни разу не сдалась, на пределе возможностей сражалась в каждом спарринге и сумела выиграть. Ну и что с того, что сил совсем не осталось? Что с того, что завтра не смогу подняться из-за боли в измученных запредельной нагрузкой мышцах? Что с того? Я смогла! Эта мысль радостной пташкой билась в голове, заглушая приступы боли и слабости.- Женя, подойди ко мне, пожалуйста, — раздался тихий голос тренера, когда я была в нескольких шагах от заветного выхода, прошагав с таким трудом казавшееся немалым расстояние.С тоской осмотрев проделанный путь и оценив затраченные на его преодоление усилия, лишь горько вздохнула и повернула к тренеру, стоявшему в противоположном конце длиннющего зала. С трудом заставляя слушаться уставшие ноги и умоляя их продержаться еще чуточку, я медленно, но верно продвигалась в сторону тренера. Тот с садистским удовольствием наблюдал за моими усилиями, не делая никаких попыток облегчить мне жизнь и приблизиться самостоятельно. Проверить меня решил? А вот фигу вам всем – все равно дойду. Злость придала не достающих сил, и последние метры прошлись легче и быстрее. Остановившись около тренера, подняла на него вопросительный взгляд.- Хотел сказать, что сегодня ты неплохо отработала, но было несколько ошибок. Разберем их на следующем занятии. Свободна, — с усмешкой закончил этот великовозрастной садист.Я не верящим взглядом уставилась на мучителя: ради этой фразы он заставил меня пересечь зал, видя мое плачевное состояние? Так не мог сказать? У меня отличный слух, между прочим. Ой-е, мне ж еще и назад пилить… Всколыхнувшаяся внутри злость вытеснила на время даже адскую усталость:- Спасибо, тренер. Ваши советы бесценны, — голос сочился ядом, а на лице, наверняка, крупным шрифтом была написана досада.Стремительно развернувшись (откуда только силы взялись?), я зашагала к выходу. Неожиданно легшая на плечо рука и голос тренера, прозвучавший непривычно громко в пустом зале, заставили меня вздрогнуть и обернуться:- Постой, малышка. Я всего лишь хотел убедиться, что не ошибся, — в тихом голосе тренера не было больше насмешки, в нем проскальзывали примирительные интонации. Я досадливо поморщилась на «малышку» (какая малышка в пятнадцать лет-то?!), но продолжала внимательно слушать: нечасто, ой, как нечасто нашего тренера пробивает на откровенность и многословность. — Знаешь ли ты, что есть такая очень редкая порода людей, которых зовут бойцами? Нет, не те, которые выступают в различных соревнованиях, нет. Истинные, прирожденные бойцы. От остальных их отличает сила духа, умение никогда не сдаваться и всегда идти до конца, что бы ни случилось, как бы трудно не было. Таких людей очень немного. А ты… Ты из такой породы. Хрупкая девчушка с чертами ангела и характером Истинного бойца. Насмешка судьбы, совместившей хрупкость и силу духа. Такие никогда не сдаются. Запомни это, малышка, крепко запомни. Никогда не сдавайся… А теперь ступай.Находясь под действием его речи, я лишь слабо кивнула и направилась к выходу. «Никогда не сдавайся!» звучало в моей уставшей голове. И не подумаю даже! Вот еще – сдаваться!.. Это светлое воспоминание и стало моим якорем, удерживающим рассудок от помешательства. Никогда не сдаваться! Не сдаваться, не сдаваться…Не помню, сколько я так пролежала, не реагируя на стук и голоса за дверью. Очнулась я ближе к ужину с сухими глазами, пугающими безмерной тоской и страхом, плескавшимися внутри. Собрала фрукты, подошла к зеркалу. Единственным свидетельством пережитых страданий были глаза, в миг повзрослевшие и пугающие. Оставшееся до ужина время я потратила на то, чтобы спрятать это пугающее выражение и вернуть привычное спокойствие и бесшабашность взгляду. Получилось не ахти, но может сойти. Теперь улыбка. С ней было сложнее. Вместо беззаботной улыбки губы кривила какая-то болезненная гримаса. Но упрямство родилось раньше меня, так что и с этим относительно неплохо справилась. Все, подруга, ты готова.Спустившись в столовую, попала под внимательные и тревожные взгляды заплаканных глаз. Отрепетированная улыбка.- Что у нас на ужин? Ммм, теть Маш, Вы волшебница! Мой любимый салат! Спасибо! — с преувеличенным энтузиазмом я взялась за вилку. — А вы чего ждете? Вкусно же!- Деточка! — полустон-полувсхлип тети Маши и судорожные рыдания, затем к ней присоединилась остальная женская половина, а мужчины лишь сжимали кулаки, опустив головы.Ко мне кинулась рыдающая сестренка:- Женька! Женечка! — худенькое тело сестренки сотрясали рыдания.Я обняла это зареванное недоразумение, усадив к себе на колени.- Ну, успокойся. Успокойся… Ничего страшного… — я успокаивающе поглаживала по голове сотрясающуюся в рыданиях сестренку. — Никуда я от тебя не денусь. Честно-честно. Буду сверху присматривать за всеми вами, так что только попробуйте тут без меня распоясаться! — попытка пошутить не принесла успеха. Я лишь прижала покрепче к себе сестренку, не зная, что сказать. Да и что тут скажешь? Сзади подошла всхлипывающая мама и обняла нас с малышкой. Дашка, с красными глазами и струящимися по лицу слезами, выбежала вон…Я все понимала, им трудно. Трудно примириться, что близкого и родного человека скоро не станет, трудно примириться со своей беспомощностью. А мне каково? Страх, отчаянье и боль вели борьбу с упрямством и силой воли. И не скажу, чтоб последние выигрывали. Боль… Она стала привычной спутницей. Нет, не физическая, но душевная. Она изматывала, убивала лучше любой болезни и ощущалась практически физически. Она осела в глубине когда-то веселых глаз, потихоньку перебираясь в глаза близких людей. Ее вкус останется со мной навсегда, до последнего вздоха, последнего удара сердца. Моя непрошенная подруга. Мой показатель, что я все еще жива. Грустная и полная боли улыбка коснулась губ, так и застыв на них болезненной гримасой… Вспомнился последний разговор с мамой. Она так и не смирилась с моим решением. Спор… За одно я была точно благодарна судьбе – меня было поздно лечить, так что и лежать безвылазно в больнице смысла не было. Я ненавидела больницы всеми частичками своей измученной души, ненавидела ее противный запах – запах лекарств и болезни, ненавидела бесстрастные маски врачей и чувство беспомощности, которое возникала под давлением больничных стен. И именно на нахождение здесь до последнего момента я себя и обрекла. Добровольно. Странно звучит? Возможно. Вот только… Только иначе было нельзя. Никак нельзя.Пройдя кучу дополнительных исследований и убедившись в окончательности диагноза, я решила просто доживать последние дни. Но так, чтоб было необидно потом. Тогда же я узнала о том, что в финале моей недолгой жизни, я не сразу отправлюсь к праотцам, а впаду на некоторое время в кому. Потом я умру. Не слишком радужно. Но именно из-за этого небольшого промежуточного этапа я здесь и нахожусь. Странно звучит? Возможно. Но только если не знать всего, что известно мне. Находясь в постоянном ожидании смерти, я узнала, что не одна такая счастливая. Существует еще множество людей, у которых похожая ситуация. Но у них еще был шанс, пусть и призрачный. Хотя я им не завидовала – с каждым днем угасающая надежда изматывала не хуже отчаяния. У меня же таковой не было. Эти люди зависели от сиюминутного желания родственников лежащих в коме пациентов. Им нужны были органы. Но надежда на то, что близкий человек может очнуться, являлась решающим фактором для поддержания подобия жизни в одних и медленной смерти других. Вот такая насмешка судьбы над несмелыми надеждами людей. У меня же шанса очнуться не было, а органы были в полном порядке, что натолкнуло на одну интересную мысль. Не откладывая в долгий ящик, я проконсультировалась с врачом. Удивление, крупным шрифтом выгравированное на лице ведущего специалиста, когда к нему заявилось юное и хрупкое чудо, решительно заявившее с порога: — Здравствуйте! А я вот умираю. Но очень хотелось бы помочь другим. У меня все органы в порядке. Проблемы только с головой, так что, может, заберете их у меня, я имею в виду органы, и отдадите нуждающимся, мне они как-то без надобности, — медленно сменилась после моей путаной речи пониманием.Мы тогда долго с ним проговорили. Врач все пытался понять логику и мотивы моих поступков. Ну как ему объяснить, что просто хочу подарить больным шанс на жизнь, которого нет у меня? Мы разработали целую систему: когда я впаду в кому, у врачей будет немного времени, чтобы извлечь из меня все необходимое. Но для того, чтобы не упустить это состояние, я должна постоянно находиться в больнице под присмотром умных машин. Так как я была несовершеннолетней, нужно было письменное разрешение родителей. Вот это и было, пожалуй, самым сложным моментом в разработанном плане. Мне предстояло выдержать настоящую битву с родителями.- Ну что ж, цену моих донорских услуг мы обговорили, условия поставок тоже, — губы искривила издевательская усмешка, — осталось лишь добиться разрешения у родителей. Завтра я подъеду к Вам еще раз, составим текст договора. И захвачу юриста. Кстати, приготовьте информацию по пациентам, я сама хочу выбрать, кому и что отдавать.- Зачем? Решила почувствовать себя Богом? Вершительницей чужих судеб?- Отнюдь. Хочу выбрать человека, которому сделаю подарок в виде своего сердца. Я ведь догадываюсь, что операции будут проводиться не на благотворительных началах. А кому-то это не по карману, но жить-то всем хочется одинаково. Так что никакого удовлетворения своего эго. Всего лишь подарок, — ироничная улыбка играла на губах, отвлекая внимание от тоски в глазах.- Подарок стоимостью в много тысяч долларов, — голос врача был тих и растерян.- Чудеса создаются человеческими руками. Помните?- Скажи, зачем тебе это? Ведь не в деньгах дело? У тебя достаточно обеспеченные родители. Зачем? Ты такая юная. Как такая мысль могла прийти в твою голову? Люди до смешного безумно трясутся над своим телом и хватаются даже за лишние мгновенья жизни. Ты же от них легко отказалась. Почему?- Почему? Странный вопрос. Я ведь знаю, что значит ждать каждый день смерти, засыпать, не зная проснешься ли… Знаю цену боли в глазах близких. У меня не будет шанса проснуться, значит, нет смысла трястись над несколькими мгновениями не жизни, нет, существования. А у них еще есть шанс. А возраст… Мне пришлось повзрослеть. И меня о моем желании никто не спрашивал, — грусть, боль и отчаяние скользили в каждом слове. — До свидания, не забудьте, о чем я просила.Битву с родителями я проиграла – они наотрез отказывались понимать мое стремление помочь другим таким самоубийственным образом. Ну, причем здесь пожертвование жизнью? Было бы чем жертвовать. Несколькими часами комы? Ха! К компромиссу мы так и не пришли. На утро мрачная я и напуганный юрист сидели в кабинете ведущего специалиста. Условия договора пришлось немного изменить: в больницу я ложилась сразу после своего совершеннолетия, когда могла принимать решения самостоятельно, договор подписывали тогда же. От меня требовалось лишь дожить до сего торжественного момента. Что я с успехом и проделала. Никогда и ни за кого, наверное, не молились так усердно, прося только о том, чтобы одна взбалмошная девчонка дожила до восемнадцати. Для них я была единственным шансом. Какая ирония – от моей своевременной смерти зависели жизни многих людей, счастье их и их близких. Опять кривая усмешка. Я раздраженно дернула рукой, и тихий звон столкнувшихся камушков на браслете отвлек от тоскливых мыслей. Я медленно провела по необычному украшению пальчиком, вспоминая сегодняшний день. Я ни о чем не жалела, и будь возможность отмотать время назад, поступила бы так же. Деньги, что я получала по договору, завещались следующим образом: половина отдавалась детскому дому – им нужнее; вторая часть делилась между моей семьей. Половина оставшейся суммы перечислялась родителям, четверть – младшей сестренке в качестве последнего и прощального подарка от любящей старшей, последнюю четверть получала Дашка – подарок на память обо мне. Она всегда хотела обучаться в престижном ВУЗе, что ж. Воспоминание о лицах юриста и врача, когда я диктовала текст завещания, заставило насмешливо улыбнуться. Неужели, они всерьез рассчитывали, что я захочу утащить с собой в могилу чек на много тысяч долларов? Чудаки.На душе было необыкновенно тепло и светло. Ладно, пора засыпать. Только эти проводочки и трубочки не дают привычно разлечься. Ну и черт с ними. Все, буду спать.Через несколько минут я уснула. Уснула в день своего совершеннолетия. Уснула, чтобы больше никогда не проснуться. Простите, мама, папа. И радуйтесь, молившиеся о том, чтобы я дожила до этого момента. А я буду спать…