Глава 8

Демон по имени Димон действительно много раз являлся прославленному художнику Врубелю, так что упреки Елены в том, что он свел знаменитость с ума, были более чем справедливы. Хотя, даже если бы упреки сии были несправедливы, он и то смолчал бы — от любимой девушки стерпишь все, даже если из-за нее и стал когда-то демоном.

В древней Элладе милый юноша по имени Димитрий от всей души полюбил впервые в жизни и на всю жизнь, не думая и не гадая, что вся жизнь плавно перейдет во всю вечность. Красиво? Наверное, если бы не одна философская тонкость: возлюбленная Димитрия Елена, заслуживавшая прозвище дочери богоравной Леды (а именно — Прекрасная) была не человеком, а ламией. Именно поэтому пришлось бедному поэтически одаренному юноше становиться демоном, но счастью вкусить они, увы, не успели — любимую ламию его поразил меткой стрелой сам Аполлон… правда, после этого он много раз отстраивал заново сои оракулы, но даже это не утолило демоническую жажду мести. Именно она и явилась основной причиной того, что все оракулы Аполлона ныне есть лишь живописнейшие руины.

И сложил несчастный демон плач по своей любимой, а только плачь — не плачь, все одно горю не поможешь. Долго скитался по разным странам, городам и весям, пока не наступил ХХ век, и не возродилась бессмертная любовь его, но и сейчас не суждено было им быть вместе, ибо первый же поцелуй демона смертельным ядом убьет любое человеческое существо…

Сидя за стойкой в любимом баре, Димон сглотнул сентиментальную слезу и притянул к себе любимый блокнот с видами Крита на обложке. Гелевая ручка писала тонко и красиво.

Ныне увижу я вновь город светлой мечты

Что в моей памяти уж поселился давно,

Но будет радость, лишь если опять со мной ты,

А без тебя потонуть мне в печали навек суждено.

Пыль возле моря божественной ножкой поправ,

Ты улыбнешься и к небу поднимешь глаза…

Я возродился, лишь только твой голос узнав,

Прежде я словно не жил никогда-никогда.

Ветер мне шепчет прекрасное имя твое,

Звезды рисуют портрет твой в прохладной тиши,

\птицы поют: «Вечность юноша любит ее,

Только она вновь навстречу к нему не спешит.

Дева Елена, любви стон печальной услышь!

Шаг же скорее навстречу ты сделай ему!

Сердце жестокое, что же ты снова молчишь?

Ты не достанешься, дева, вовек никому?»

Ты, Афродиты прекраснее, взор обрати

Чтобы мученья мои наконец-то узреть,

Чтобы в объятья мои добровольно придти,

Чтобы я мог, наконец, от любви умереть.

Рядом раздались едва слышные шаги, на блокнот упала тень, и приятный мужской голос вдруг произнес:

— Красиво…

Димон чуть не сверзился со стула и свирепо уставился на вытирающего слезы Локи. Вот же лицемер! Можно подумать, ему есть дело до чужой любви!

Трикстер откашлялся:

— Ты извини, если что не так, я не хотел оскорблять.

— Ну да, — проворчал демон, — ври кому другому, гекатово отродье!

— Не, мамку мою Лаувейя звали, — поправил Локи, — тыщу лет ее не видал… а твою?

Демон чуть не вмазал по наглой рыжей морде — пусть он и нечистая сила, но у него есть душа, есть чувства, а этот… потом ссутулился, вспомнив мать. Отца убили персы, остались они двое и незамужняя тетка Эвриклея, которую потом сосватал довольно состоятельный гражданин, а они продолжали поденку, потому и перебивались мелкими монетами. Когда-то красивая, мать потом преждевременно состарилась и тяжело заболела.

— Аметис, — глухо буркнул демон, — хоть и не твое это дело…

Локи похлопал его по плечу и сделал знак бармену, тот мгновенно подал выпивку. Со стороны парни смотрелись совсем молодыми и довольно-таки экзотически красивыми: еще не прошедшую чрезмерную худобу Локи успешно драпировала черная кожа, а длинные и блестящие волосы Димона на фоне простых джинсов и белой рубашки придавали ему сходство с хиппи.

Выпили не чокаясь, вспоминая матерей. Затем трикстер вздохнул:

— Беда у меня…

— какая? — против воли заинтересовался демон.

Рыжий задумчиво теребил длинную прядку минуты две, затем наконец сознался:

— Работы нет, Фиса скоро из дома погонит, и она права: сам ей на шею сел, плюс еще детей посадил.

— Альфонс, — припечатал Димон презрительно.

— А ты сам где работаешь? — поинтересовался Локи.

Демон махнул рукой на сооруженную чуть поодаль сцену:

— Тут артисты всегда нужны. Ты колдун, фокусы им показывай — ставка десять штук за вечер.

— Щедро, — оценил Локи.

В месяце тридцать дней, умножить нетрудно, даже если вычесть пару-тройку выходных в неделю. В перспективе можно будет сменить номер, а за это заплатят даже больше, друг бывшей Хранительницы явно промышляет чем-то вроде экзотических танцев, не в охране же ему обретаться. Похоже, вопрос с работой решен, а там и с жильем все решиться положительно, останется только свалить от Фисы и найти зазнобу, так жизнь не хуже асгардской будет.

Локи отсалютовал стаканом:

— Спасибо тебе, друг, отплачу.

Демон глянул на него с подозрением, но ничего не сказал.

Хель почти целыми днями сидела в кресле и что-то то вязала, то шила, то вышивала; у ее ног обычно лежал Фенрир, который как-то неудачно сменил облик, да так в волчьем и застрял. Фиса сурово приказала ему гулять только ночью, дабы не пугать народ, и на прохожих при этом не бросаться. Проблем с этими двоими не было, очень даже тихие ребята, а с Хель Хранительница почти подружилась (насколько это возможно с немой).

Фиса подкралась сзади и увидела невозможной красоты полотно: дом ярла, дружинник в полном боевом облачении, по краям какие-то явно обережные руны… слабо ахнув от восторга, она выпалила:

— Да это продавать надо! Сейчас хендмейд в такой моде! Я тебе сайт сделаю.

Хель вскинулась и испуганно замотала головой, но Фиса поймала ее за плечи:

— Да ты что, ты ж своего счастья не понимаешь. Ну не знаешь же еще, что будет, а уже отказываешься. Давай готовые вышивки сфотографируем — тут уже работ тысяч на сто, никак не меньше.

Бывшая богиня смерти полуобморочно посмотрела на подружку, но покорилась.

— Знаю я тя, — пьяный демон погрозил Локи пальцем, — ж-жулик…

— Ну… я и есть.., — Локи был не менее пьян, — за то мне… и честь…

Димон пьяно хохотнул, хрюкнул, заглотал очередной стакан и осклабился:

— Как ж тя поймали-то? Ты ж… ик! — рецид-ист.

Локи заржал в ответ:

— Да я… да ес хоч знать… я сам се… отсидку организовал.

— Ага, и Фиска вытаскивала, — ткнул в него пальцем собутыльник. — Саш, еще стаканчик!

Трикстер зарычал:

— Да они… б… м-ня в пещере забыли, га-ады ползучие. Бра-ик-тан н-зывается! П-следний г-л-з вышибу, во!

Он шандарахнул стаканом по стойке, тот чуть не треснул. Демон сочувственно, но развязно потрепал новоявленного приятеля по плечу, затем принялся вставать — нет, воздвигаться, — стараясь не уронить стул раньше времени. Локи тихо рыдал от досады за бездарно потерянные в пещере лучшие столетия своей жизни.

Демон попытался увести дружка прочь, но у трикстера, очевидно, были другие планы. Он вскочил, прыгнул на сцену и принялся откалывать такой экзотический танец, что Димон мгновенно протрезвел. Особенно обидно стало то, что как раз в это время в зал спустился директор клуба, увидел «безобразие», да так и остолбенел, выпучив глаза.

— Сергей Иваныч, — проблеял несчастный демон.

— Димочка, это же бриллиант! — возопил очнувшийся директор. — Кто такой?! Как зовут?!!

Рыжий изящно спрыгнул со сцены и поклонился.

— Локи, — процедил сквозь зубы Димон.

— А я — ик! — еще фокусы могу, — выдал паразит.

Директор столь обрадовался, что даже ядреного духа виски не заметил.

— Беру на две ставки, — уведомил он, — полтинник в день плюс чаевые.

Локи понял, что его удача все-таки при нем.