RhiSh - О крыльях драконов и Солнце

…горящем. Или просто — ясном. Просто дарящем радость… дарящем жизнь.

Ты не думаешь о нем, когда оно — есть. Когда его слишком много, прячешься в тень; а жара изматывает, и мечтаешь, когда оно скроется за облаками.

… и прекраснее всего — моменты, когда оно или едва появилось, и первые лучи десятками оттенков нежно-красного разливаются по бледному небу; или когда оно уходит, напоследок окрашивая небеса над горизонтом неистовством золотого и алого… В чарующей красоте оно возрождается — и умирает, даря миру торжество красоты…

Солнце, которого жаждешь, когда его нет; о котором тоскуешь отчаянно, когда оно надежно скрыто серой пеленой облаков. Без него это так остро — Солнце.

… много острее, чем с ним.

И находя брызги живого Огня, тянешься — интуитивно, не сознавая. Приближаешь лицо, протягиваешь руки… не отдавая отчета, что вот-вот коснешься огня… и когда вдруг обжигает, отшатываешься с криком… а кто-то, ощутив боль, не отстраняется в испуге, а с гневом дует на искорку или затаптывает ногой — как посмела она обжечь… не понимая того, что не огонь виноват — не он приманил того, кто неосторожно тронул его. Он… просто горит. Он не умеет иначе.

И лишь саламандры легкими грациозными струйками вьются в огне, танцуют, играют, наслаждаясь пляской среди язычков пламени. Саламандры… а иногда иная из них так страстно, самозабвенно закруживается в вихре танца, что пламя становится ее дыханием, всплески огня — крыльями… и огненная ящерка больше не извивается в огне — она в воздухе, над ним, она летит… раскинув обретшие силу крылья — и уже не надо ей пламени, она сама несет его… играя теперь в небесах, споря с ветром… так ли рождаются драконы?

Выдыхающие пламя… дети огня и небес.

Но разве в мире много осталось саламандр?..

Откуда приходят они? Быть может… а вы видели огненных бабочек? Не тех, что слепо летят на свечу и падают бездыханными со сгоревшими крыльями. Но тех — незримых — что в миг поцелуя огня вдруг оживают. Именно ради этого мига — ради истинного воскрешения, обретения себя — они так стремятся к убивающему их пламени. Не все они — огненные бабочки. Но они не знают об этом. А если и знают — да, наверное, знают… но им неважно.

У каждой бабочки, летящей на огонь, есть шанс из миллиарда, что она — огненная. И это так много. И этот шанс стоит того, чтобы сыграть в орла и решку со смертью… тем более, это будет странная, прекрасная, соблазнительная смерть.

И те, кому выпадает один из миллиарда, — не умирают. Ненужные, тяжелые прежние крылья забирает огонь; зато она, легкая и изящная, золотистой гибкой змейкой упоенно кружится, смеется, танцует, купаясь в волнах уже не обжигающего, а греющего нежно, живительного огня.

Только одна из миллиарда — это так мало…

А что чувствует огонь, когда бабочки устремляются к нему в поисках Чуда? Они не знают… откуда им знать? Они ведь — лишь бабочки… их манит красота и тепло живой капельки Солнца — они готовы рискнуть, решиться на боль… не ведая того, что и огонь за каждое обожженное крыло платит болью. Об этом знают лишь саламандры… да и то не все. Те, кто в какой-то миг сливаются с ним столь сильно, что обретают сердце огня, душу огня, крылья.

Что чувствует пламя, задыхаясь от боли гибнущих бабочек? Что чувствует, отдавая искры себя новорожденным саламандрам? Что чувствует, когда эти дети, ставшие его частью, расправляют крылья — взятые у него, оторванные от него, — и смеясь вновь обретенной свободе, улетают навсегда?

Мы идем к осколкам Солнца — души огня, тоскующие по свободе неба, — идем к ним бессознательно, не всегда даже видя их свет. Мы склоняемся к ним погреться — не понимая, что их заслоняют от неба наши тени. Мы протягиваем озябшие руки, не зная, что неосторожное движение может погасить хрупкую искру… и не зная, что когда пламя обжигает — оно тоже чувствует боль.

И не может иначе. Оно ведь пламя. Обреченное… дарить жизнь — лишаясь жизни. Причинять боль против желания — испытывая ее, умноженную десятикратно… потому что пламя, в отличие от бабочек, всегда знает, что будет дальше. Но смиряется… принимает… оно ведь — пламя.

Когда тебе только что было тепло и хорошо, а потом вдруг становится больно — так легко забыть, что ты сам слишком приблизил лицо, слишком протянул руку. Цена за огненный цветок… И так трудно понять, что и цветок платит ту же цену.

Когда тебе больно, забываешь, что и кто-то другой может испытывать боль… твою. Разделенную.

Особенно — когда ты уже не бабочка, но уже и не вполне саламандра… когда беззаботного танца мало — и ты пытаешься, но еще не умеешь вдохнуть пламя… когда ветер уже зовет того, кто только безмолвно кричит от боли, раз за разом пытаясь соткать из себя и живого огня крылья дракона…

И все-таки не можешь уже без пламени. Саламандра.

Но однажды крылья всё-таки оживают.